Текст книги "Полеты над вечностью"

Автор книги: Станислав Смелянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Лавина

Фешенебельный высокогорный Сент-Мориц. Тяжелые тучи и странный застывший гул – то ли в собственных ушах, то ли по всей округе. Двери рельсового поезда-подъемника с грохотом захлопнулись. Мы одни в поезде. Городок за минуту уменьшился до ювелирной миниатюры, созданной швейцарским Левшой на булавочной головке.

Облака на дальних горных пиках, тучи буквально над головой, днем можно прикоснуться к вечернему дождю и завтрашнему снегу.

Гул нарастает. Перепады давления?

«Медленно спешим» наверх по рыхлому снегу. Редкие снежинки в разряженном влажном воздухе. Мурашки, то ли от недобрых предчувствий, то ли от холода.

Станция подъемника исчезла в белизне. Мы на каменном выступе у самой вершины горы. Здесь перила и платный бинокль, как на всех смотровых площадках. Моя спутница суетится, щурится в бинокль, напряженно смотрит вниз. Медленно вытягиваю руку, осторожно трогаю ее за плечо.

Гул, застывший в воздухе, резко умолкает. В тишине чуть шелестит снежный ветерок. Насосом шумит мое учащенное дыхание. А на меня… словно смотрит сам дьявол.

Зрачки почернели и увеличились, на искривленном лице ни кровинки. Сгибается и открывает рот. Потом медленно выпрямляется и поворачивается к перилам, а рот раскрывается все больше и больше. Орет. Страшно, дико, пронзительно, издавая какие-то неразличимые человеческим ухом звуки. Она вся, и тело, и лицо, которое, кажется, теперь состоит только из двух разинутых челюстей, вся, до скрюченных пальцев рук и закатившихся глаз, она вся полностью превратилась в этот нескончаемый крик.

Замолкает и падает, оставив страшную звенящую тишину. А потом приближается, нарастает грохот. Я подхожу к перилам, как контуженный, еще держась за уши. Прямо подо мной с соседнего склона несется белый ураган, неистовая снежная лавина.

Оглядываюсь на дьявола в женском обличье. Дрожит в позе зародыша. Наклоняюсь. Ее губы шепчут:

– Там были они, прости, беги.

Как дотащил ее до подъемника, как удирали на поезде из городка, помню смутно. В висках стучало: скорее обратно, к уровню моря. А еще заевшей записью монотонно крутились последние слова моего дедушки, сказанные в реанимации такими же бледными губами, как и у моей ведьмы: «Женщина всегда права…»

Между морем и землей

Если прошел немалую часть пути, не хочется возвращаться, так и тянет дойти до конца…

К вечеру мы прибыли в Монако. Княжество на скалах, неприветливое luxury, достояние человечества и семьи принца.

– Нам все равно не скрыться от камер, так что пошли в казино, – предложила она. – Заодно убедишься в наших с тобой способностях. Как меня зовут?

– Анна.

– О’кей. Раздобыть бы карту Cercle, по которой здесь можно за все платить, в том числе за фишки.

– А помнишь нашу первую встречу? Твоя кофта напоминала блестящее платье Стоун, в котором она разбрасывает фишки и встречает взгляд Де Ниро в «Казино» Скорсезе.

– Сравнил! Я смотрела: то платье было с безвкусными цветочками вокруг шеи.

В бутиках рядом с казино накупили новых шмоток, сорвали ярлыки, переоделись, упаковки и старую одежду оставили в примерочных кабинках. Все оплатила она – той самой, ни пойми откуда взявшейся картой Cercle. Блестящими туфлями Jimmy Choo она щелкала по площади мимо кабриолетов, в несуразно больших затемненных очках Roberto Cavalli, которые противоречили строгой блузке и короткой юбке Prada. Небрежно держала меня под руку, касаясь мягкого синего пиджака Yves Saint Laurent, скрывавшего непроглаженные углы на рукавах и спине пижонской рубашки Gucci и непозволительное отсутствие ремня на джинсах GF Ferré.

Пролетел час, а может быть, все пять. Мы вяло рассматривали картины и позолоту на стенах, жемчуга на туристках. Заказывали коктейли (я предпочитал колу, тянул себе из соломинки). Угадывали, кто из присутствующих местный житель.

И… выигрывали, выигрывали, выигрывали.

Мне нравилось наблюдать, как вертящаяся рулетка отражается в ее очках, брошенных на столе. Нравилось держать эксклюзивные фишки, прямоугольные, увесистые, с закругленными краями, с выдавленными пятизначными числами. Нравилась показная вежливость каждого нового крупье, их редкие шутки о летнем сезоне, о монегасках, о Князе. Только мокрые подмышки и чуть заметная неловкость выдавали их тихую панику. В какой-то момент моя бестия, выпятив нижнюю губку, шепнула:

– Мы не унесем все фишки. И нас не выпустят с такими деньгами.

– Мне после Швейцарии ничего не страшно. Еще коктейль?

– Идея! Подари крупье треть фишек.

С сумкой, набитой пачками евро, ей непременно захотелось дождаться рейсового автобуса. Утром в тесной старой жестянке было жарко. Толстяк явно хотел сесть на наши места, недвусмысленно намекая на свое желание грозно нависающим животом. Тогда моя королева рулетки медленно расстегнула молнию сумки… Новенькие пачки пятисоток обдали бледные щеки наглеца розовым пламенем. В пустом уголке автобуса спокойно доехали остаток пути до Кап-Ферра.

Мы устало бродили по вилле-музею Эфрюси де Ротшильд на вершине холма, я с удивлением наблюдал аккуратное великолепие садов и цветов.

– Здесь устраивают такие балы… Я проверяла твою родословную. Ты не Ротшильд. Жаль, жаль, – хмыкнула она, пока я рассматривал замечательный сервиз в выставочном зале виллы.

– Какие тут бокалы, чашки, ложки! Ты не понимаешь. Мой дедушка так любил фарфор! Обожаю вазы Lalique и хрусталь Baccarat.

– Смотритель общается с туристом. Хороший момент. Значит, так: я встаю здесь, вот так, а ты хватай серебряную ложку.

– И не собираюсь. Зачем?

– Если сейчас возьмешь, то по воле случая выживешь и станешь богаче Ротшильдов. В основе каждого успеха лежит преступление! Так всегда говорит мой… влиятельный родственник.

– Яблочко от яблони, – шепнул я, резко перегнулся через канатное ограждение и схватил антикварный экспонат.

Мы побежали вниз, с холма, по узким дорожкам.

– Какие-то виллы у этих миллиардеров мелкие, – брякнул я.

– Хочешь, залезем, стибрим что-нибудь?

– Воровка! С кем я связался!

– Ложка-то в кармане?

Перед нами открылся захватывающий вид на море.

– Идея! – Она уставилась на скопление яхт в бухте.

– Не знаю, о чем ты, но я не участвую.

– Да ты подумай, дурачок! Я в жизни еще не угоняла яхту!

Рыжая заплатка заката у края атласного моря. На вышитом узоре пара неверных стежков – маленький и крупный.

Я крутил весла шлюпки, украденной с пирса. В кромешной темноте мы подплывали к одиноким огонькам огромного лайнера, который вполне мог бы принадлежать и Бэтмену, и Агенту 007, и самому г-ну Абрамовичу.

– Моторная суперяхта, построена на верфи Blohm + Voss, стальной корпус, максимальная скорость 20 узлов, длина 40 метров, – дразнила она меня.

– Повторяю, очередное самоубийство, жду полчаса и уплываю.

– Я же сказала, знаю в совершенстве почти все виды борьбы. Скинуть за борт человек пять экипажа – дело десяти минут. И никого не спасай, оставим им лодку.

По якорной цепи моя камикадзе шустро поднялась на борт. Замелькали какие-то тени, слышались короткие стоны и затем шлепки в воду…

Она неплохо смотрелась у бассейна под звездным небом. Я лег рядом. Яхта плыла на автопилоте по лунной дорожке.

Мы смотрели на звезды.

– Я люблю тебя, – вдруг прошептал я.

– И я люблю тебя, – ответила так же тихо.

Мы не касались друг друга. Просто лежали рядом и шептались.

– Когда нас убьют, встречаемся у той звезды, на которую смотрю я.

Она поймала мой мизинец и сжала его своим.

Звезды не двигались.

Послышался всхлип.

– Устала скрываться… Хочу быть с тобой.

Бывают следы на песке – их не сотрет волна. Порой падает слеза – и ей никогда не раствориться во Вселенной. И бывает взгляд. Недолгий. Например, зеленоглазый, твой, встретившийся с моим. И в такой момент умолкают пальмы. И осы прячутся в мокрые бутоны. И звезды послушно гаснут. Ведь этот тихий взгляд – навсегда.

Я рывком подхватил ее и – в бассейн. Научил ударять руками по глади без всплеска, но со множеством подводных пузырей – делать «водяную бомбочку». Я знал, что игры в бассейне тотчас приведут ее в детский восторг. Потому что помнил и битвы на подушках, и мороженое, и наше стопроцентное счастье до покушения.

Не вытираясь, голышом спустился в салон. Янтарный мрамор, кожаные кресла и рояль Steinway в центре. Заиграл мелодию из мюзикла «Сити», сначала тихо, потом с рвением. Фортепьянный мастер Генрих Штайнвег на схожем по размеру кораблике когда-то отправился из Гамбурга в Нью-Йорк, нездоровый, на шестом десятке, усталый, разоренный, чтобы основать Steinway & Sons и стать миллионером. C’est la vie. Когда играешь, мысли, как пальцы, перескакивают с одной темы на другую. «Се ля ви». Красивый язык. Pardon, Déja-vu, Porte-monnaie, Comme il faut, Voilà. Voulez vous coucher avec moi? Вы хотите со мной переспать? Жё нё манж па сис жур – Я не їв вже 5 днів… Жопá сушами΄. И Cherchez la femme, куда без него, без шерше нашего дорогого, без ля фам любимого.

Капли лихо летели на черный лак, пальцы били по влажным клавишам, когда моя спутница вбежала с криком:

– Все, бежим, у нас минута, шлюпку спустить не успеем!

Она прыгнула первой. Особое чувство – решиться прыгнуть в ночь, в пустоту, в пропасть, в никуда. Ведь не видно ни волн, ни берега. В полете сердце замерло. Начало стучать лишь под водой. Взрыв яхты ослепил, пожар освещал путь по воде к пляжу.

«Взрывоопасная леди» влезла через окно в ближайшую пустую виллу, я за ней. Вытерся покрывалом, перевернул его сухой стороной, укрыл им свою террористку. Упал в соседнее кресло и заснул мертвецким сном.

Ранним утром в одежде, найденной в доме, мы брели вдоль дороги. ЛучеЗарная Зорька ЛаЗурного берега, Золотившая далекие облака, превратилась в невеЖливо обЖигающий Желтый поток, который непрестанно лился с беЗЖалостного неба.

Я что-то ворчал про бессмысленный взрыв яхты и сгоревшие деньги. В конце концов, зачем привлекать внимание к нашим перемещениям?

– Во-первых, там еще была твоя ложка, так что я заметала следы преступления. А во-вторых… Это была моя яхта.

Я схватил ее за руку, вонзил пальцы в кожу.

– Дурила меня!

– Но захват-то был настоящий. Не ругайся.

Я отпустил, отвернулся.

– Смирись, мы точно мертвецы. Они здесь, где-то рядом. Хотелось что-нибудь этакое выдать, ведь нам, может, дня два осталось.

– Человек всегда хочет жить!

– Не вижу здесь человека, вижу трусливого зайца.

– Слушай! Надоело прикидываться марионеткой!

– А мне тем более. Сам меня выдумал! Мечты, конечно, сбываются, я не против, но трудно быть живым воплощением твоих сексуальных фантазий и духовного роста!

– Блин, и постмодернизм твой достал.

– А ты не сублимируй!

– Стерва. От тебя одни неприятности! Устроила мне «монтаж аттракционов» Эйзенштейна с «экспериментами Кулешова».

– Невежда. Систему Станиславского разучи как следует!

– Ах ты! Колдунья, приворожила меня!

– Тупица.

– Убийца, воровка!

– Сам вор, спер серебро мадам Ротшильд!

– Сука.

– Кобель.

Впереди заиграл нежными оттенками Сан-Тропе, сувенирный городок с игрушечными домиками. Вдоль улиц медленно ползли одинаковые спортивные автомобильчики – проходила выставка Porsche под открытым небом.

Через полчаса красный двухместный кабриолет Boxster летел мимо Сент-Максима. Я радостно поднял руки над стеклом, но получил мощный удар ветром.

– Люблю тянуться ногами к педалям, а в Поршах неудобно, смотри, колено упирается в руль.

– Еще успеем ноги протянуть, угонщица. У нас какой-то «дауншифтинг с апшифтингом» получается.

– Потому что мы внутри золотого миллиарда. Мы потребляем основные ресурсы планеты, – перекрикивала гул двигателя и свист ветра, – так что протянуть ноги гуманнее, чем продлевать жизнь с помощью технологий будущего. И тем самым усваивать еще больше ресурсов, которые могли бы достаться миллиардам обездоленных.

– По-твоему, человек рождается, чтобы умереть. И в лучшем случае перевернуть мир. А по-моему, он живет, чтобы любить! Сам догадался! Запатентую лозунг! – Я прислонил ладони ко рту и закричал: – Live to love!

Мы поели в придорожном McDonald’s.

– Проехали Сэн-Рафаэль! Ты понимаешь намек? – лукаво прищурилась, запивая Биг Мак молочным коктейлем.

– Какой, смертница-крикунья-взрывотехник-грабитель-убийца ты моя?

– Значит, минут через десять – Канны!

– У меня как раз ощущение, что кино не кончается. Альмадовар, Годар, Бергман, а теперь полный Линч. И все жанры сразу. Роуд-муви, мистический триллер, боевик с бондианой, артхаус и жесткое порно с элементами мелодрамы. Если бы заранее вмонтировать в очки видеокамеру! Жаль, не получу Каннского льва или Пальмовую ветвь! – Я стер следы майонеза с ее подбородка.

– Не жаль, а слава богу! Звездная болезнь не лечится.

 
Блондинка. Два портфеля и билет.
Нажал на ключ – мигнул кабриолет.
Ты шаришь в бардачке, там паспорта
С твоим лицом, с чужими именами.
А ты… забыл задание свое.
Забыл жилье, тряпье свое, ружье.
Но дверь кабриолета заперта,
Блондинка села с книжкой Мураками.
 

Небо на подошве

Город фестивалей, умытый теплым светом. Три улицы, но зато какие. Мы попали на распродажу Dior.

– Всегда могла себе позволить что угодно из новой линии, но в распродажах есть нечто манящее.

– Куда ты столько берешь, у нас и чемодана нет.

– Обожаю покупать. Все равно оставлю в номере.

– Опять карточка? Как ты их воруешь? У тебя что, магниты на платиновый Mastercard и Visa Gold?

– Беру их только у тех, кто ими не дорожит. Как женщина Робин Гуд, которая у богатых брала, а бедным давала.

– Что особого ты дала бедным, ворюга?

– Ну, я их хотя бы не трогаю! Уже благотворительность!

– А как же твой антиглобализм, революция? Пробьешь такую сумму в Dior.

Она щелкнула меня по груди.

– Наконец-то ты мыслишь в нужном направлении! Но сегодня у меня выходной. И запомни, дешево все, что можно купить за деньги. Которые, конечно, уйдут к Бернару Арно, уроженцу малюсенького городка Рубе, инженеру из Политехнической школы. Арно единолично владеет половиной мирового рынка роскоши со своей компанией LVMH.

В ритм монотонного перечисления она ловко перелистывала белые платья в нежных узорах.

– Он владеет марками Christian Dior, Louis Vuitton, Guerlain, Givenchy, Fendi, Kenzo, Christian Lacroix, Berluti, Celine, Emilio Pucci, Marc Jacobs, Donna Karan, Chaumet, Loewe, TAG Heuer, Hublot, Zenith, Hennessy, Moet et Chandon, Dom Perignon, Veuve Clicquot, Pommery, Krug, Ruinart, Sephora, Cruise Line, Radio Classique…

Наблюдал, размышляя о том, что Диор и помыслить не мог о покупке своего модного дома господином Арно из городка Рубе. Впрочем, маэстро не знал и другого. В его времена в Москве у швейной машинки «Подольск» трудился вполне достойный соперник. Любимый мой дедушка был шестнадцатым ребенком в трудолюбивой семье, мастерившей и шоры для лошадей, и зимние шапки для еврейского местечка. Но дед удивил всю семью, когда в свои семь лет пошил и развесил изящные занавески через весь дом, красиво разграничив интерьер. Тонкая работа с материалом и плиссировка повторяли фирменный стиль месье Люсьена Лелонга, у которого Диор учился. А позднее дед обшивал бабушку и мою маму изящными платьями с вырезом «каре». Похожее коктейльное платье из малинового фая вошло в одну из последних прижизненных коллекций Кристиана Диора. Линия Aimant, «манящая».

Мы загорали на пирсе отеля Carlton Intercontinental. Официанты приносили ледяные фрукты.

– Думаешь, нас могут здесь подстрелить? – буркнул я, поворачиваясь на лежаке.

– Не нуди. На, ешь клубнику. Раз ты спокойно лежишь, без плохого предчувствия, значит, не могут.

– Давай-ка еще раз все сначала. Расставим точки над «ë». Расскажи про себя.

– Ого!

– Да! И еще раз про твою «Организацию». И про то, почему ты, такая гениальная, еще жива.

– А что мне за это будет?

– Ничего.

– Тогда не расскажу.

– Согласись, я не знаю почти ничего, а участвую во многом. И еще я тут начал как-то смутно догадываться: с нами все происходит не во сне, а на самом деле. И твои истории, возможно, реальнее, чем эта клубника. Так что давно хотел нормально «поспикать»… И ладно. Исполню желание, если смогу.

– Мужчины… Начинается, ежели да кабы.

– Дыню будешь?

– Угадал. Спасибо. Я родилась в Москве, но с семи лет жила в Австрии, в родовом замке.

– Ничего себе. Вот откуда мягкий акцент.

– И у меня… очень… очень влиятельный… родственник, который, кстати, живет в России.

– А родители?

– Они погибли в автокатастрофе, когда мне было шесть лет.

– Извини, сочувствую… Сорри. А насчет замка – круто. И что было дальше?

Спросил и, слушая, невольно рассматривал зазывные ее выпуклости, такие манящие под тонким купальником.

– Ну, я с детства проявляла разнообразные способности. Учителя жили в нашем доме какое-то время, а потом исчезали. Замок стал тюрьмой на первые пятнадцать лет моей жизни. Была отрезана любая связь с внешним миром. А потом… я сбежала. Когда случайно узнала про Организацию, сначала не поверила. Но потом убедилась, пыталась кое-кого спасти. Гении исчезали или погибали – обычно через месяц с момента публикации научной статьи или художественной работы. Когда поняла, что сама «на мушке», стала скрываться. Поверь, пластические хирурги и макияж – далеко не все, что я взяла на вооружение.

– Подожди-ка. Статью «Психология юмора» я отправил в журналы недели за три до премьеры…

– Может, именно статья привлекла внимание. Раз ты все еще жив, значит, они не смогли толком определить, велика ли сила таланта, присматривались, пасли. Но гениальный дар у тебя, бесспорно, есть, и я его нашла. Я всегда их опережала на полшага, вот в чем моя гениальность! Вероятно, и жива я вовсе не из-за умения скрываться, а потому, что они используют мою «чуйку». А у тебя, мой дорогой, дар предвидения редчайший. Вон сколько выиграл в Монако! Но ты не умеешь управлять собой и своим талантом, и не факт, что научишься.

– Опять за свое! Не учи меня жить, помоги выжить! «Влиятельный родственник» тебя случайно не ищет?

– Еще как.

– Понятно! Еще один хвост.

– Хочет поймать и снова посадить в золотую клетку. Но теперь не успеет.

Я заметил, как пляжный фотограф до того переусердствовал, снимая девушку в черном купальнике Victoria’s Secret, что прямо в брюках зашел в воду по пояс.

Невеселое упражнение для собственной фантазии: Рой Реймонд на всех ветрах залива, на перилах ржавого цвета. Рой, повернувший лицо к закату над темной водой. Прощальные блики дрожат на пышной листве холмов, стенах тюремного острова Алькатрас и мачтах порта Сан-Франциско. Основатель марки Victoria’s Secret продал ее за бесценок, деньги ушли на неудачные проекты, и в 1993 году он оттолкнулся от моста Золотые ворота, на высоте 67 метров расправил плечи и полетел над морем. В истории остался сам прыжок, а не уродливое тело, прибитое к берегу в графстве Мэрин.

– Так что за интрижка у тебя там была с так называемой «Организацией»? Я почти ревную.

Актерски прикусила пальчик, подхватив интонацию.

– Я думала, все будет «ни о чем», а вышло прям вау-вау! Приехала к тебе в Милан, а оказалась на пирсе в Каннах.

– «Верю!» – сказал бы даже Станиславский. А серьезно?

– Например… хотела спасти одного парня. Замечательного гения. Он был лучшим в Институте астрономии Макса Планка, участвовал в разработке самого крутого научного спутника «Ньютон», который должен получить достоверные данные по гравитации нейтронных звезд. Представь себе звездочку! Десять километров в диаметре, масса в два Солнца, а магнитное поле выше, чем у Земли, в десять в четырнадцатой степени раз!

– Секундочку. Все, вижу, такое и школьник вообразит.

– Не шути. Парень рассчитал точную массу объекта Стрелец А. 4 310 000 масс Солнца.

– Мой самый любимый объект.

– Не в курсе? Так называется черная дыра в центре нашей Галактики. Юноша был великим спецом в науке о черных дырах. Его понесло в теорию квантовой гравитации, он был принят в ученую группу, работающую с Большим электрон-позитронным коллайдером.

– В Швейцарии он, по-моему. Сексуальное название. Помнишь, играли в слова. Как тебе мой коллайдер?

– Ты слушаешь? Вскоре уволился, предсказав аварию. Мол, в тех конструкциях рано или поздно электрическая дуга расплавит контакты сверхпроводящих магнитов, гелиевая система охлаждения будет пробита, и жидкий гелий окажется в туннеле.

– А короче?

Она не спешила с ответом. Томно наносила на бедра и живот солнцезащитный крем Lancaster. Влажная кожа заблестела, сводя с ума.

– Если совсем коротко… он разрабатывал теорию квантовой гравитации и в итоге… открыл способ контролируемого формирования планковской черной дыры.

– Чего?

– Маленькая такая черная дырочка, не рассмотришь и в микроскоп. Такая подконтрольная мини-дыра изменила бы, например, представление об оружии.

– Про дырочку шутить не буду, прикинусь интеллигентом. В общем, ты, конечно, не могла пройти мимо такого красавчика с коллайдером?

– Как тебе сказать… Зря я из своих революций полезла в физику. Вместо спасения решила для начала познакомить с одним известным профессором, тот подправил пару формул в доказательной базе рукописи. В координатах Бойера-Линдквиста метрика Керра-Ньюмена дается одним уравнением, которое он не привел в своем исследовании квантовой черной дыры, и это был серьезный пробел в теории. То есть нельзя переходить к открытию без толкового обоснования. Гений позвонил профессору, назначил совместный бранч. Взял в охапку все бумаги, поздоровался с соседкой, зашел в лифт, двери закрылись…

– И? Не томи!

– Истории конец. На нижнем этаже двери открылись, но никого в лифте уже не было.

Я заметил немолодую женщину на другом конце пирса, которая упрямо копалась в сумочке Gucci с бамбуковыми ручками и была абсолютно уверена, что найдет искомое. Услышав про лифт, припомнил, что Гуччио Гуччи мечтал создать свою знаменитую сумку, когда копил на флорентийскую мастерскую, десять лет работая лифтером в лондонском отеле «Савой».

– Если тебе раньше удавалось скрываться, может, получится снова?

– Теперь все иначе. Влюбилась кое в кого и попалась.

– А нельзя было влюбляться осторожнее? Чтобы не подставлять себя и свою прекрасную любовь.

– Я ни о чем не жалею.

Принялась намазывать крем на мое лицо, я сопротивлялся.

– А Организация? Что про нее известно?

– Ничего. Нет имен, нет названия, штаба, знака. Но все секретные службы мира по сравнению с ними – детский сад.

– Как ничего! Ты знаешь хоть что-нибудь?

– Есть некая теория.

– Давай.

– Тебе покажется еще одним бредом.

– Не большим, чем все остальное. Не смеши. Сказал ведь: протер глаза и начинаю рассматривать детали.

– Я встречалась с учеными и историками, немало просидела в библиотеках и в архивах разных стран, сама переводила древние тексты. Начала я с шумерской цивилизации, город Ур, знаешь?

– Знаю. Шлиман и все такое. Библейский Авраам чуть ли ни оттуда. Первый город на Земле.

– Верно. Хотя были города до Ура, и еще какие. Если коротко, выстраивается такая картина. – Она начала мазать холодный гель на мои красные плечи, я дернулся, отстранившись. – Как хочешь! Так вот… Есть предположение, что в древности, до того самого Ура, люди были рабами… инопланетян! Совет из семи инопланетян прилетел на Землю на летающем устройстве, то бишь «тарелке».

С подчеркнутой многозначительностью пододвинула фарфоровую тарелку, взяла дольку яблока. И обернулась ко мне. Я затаил дыхание. Та же, что и в Сент-Морице: жуткая бледность лица, а в глазах – расползшаяся по радужной оболочке чернота.

– Они подчинили своей воле наиболее разумную группу живых существ на нашей планете, то есть людей. Ты учти, я не придерживаюсь теории, что они нас и создали. Люди-рабы были нужны им исключительно для добычи и хранения некоего полезного ископаемого, важного источника энергии. У меня есть даже версия, что из-за многовековой неконтролируемой добычи начались тектонические процессы, приведшие к исчезновению целого материка с развитой цивилизацией рабов – Атлантиды. В любом случае в какой-то момент ископаемое иссякло, планета стала неинтересна для космических хозяев, и постепенно началась современная история медленного превращения рабов в людей – история, которая еще не закончилась.

– Чушь, конечно. Но что-то в этом есть.

– Так вот, таинственные участники Организации, как я понимаю, считают, что служат тому самому совету инопланетян. По их мнению, люди – по-прежнему жалкая раса рабов, которая еще может для чего-то пригодиться инопланетным старейшинам. И лишь гении своими открытиями, своим влиянием на науку, технику, искусство, политику могут помешать тягомотному прозябанию человечества. Рабы не должны превратиться в конкурентов хозяев. Поэтому гениев нужно отслеживать и уничтожать. И такое положение, похоже, выгодно всем. Революционные прорывы и резкие перемены никому не нужны. Спокойное поступательное прозябание, прежде всего, на руку транснациональным глобальным корпорациям. С ними тоже надо обязательно разобраться. В общем, по моей версии, основателем Организации был Ур-Наму, один из первых правителей Ура.

Я вздохнул и оглянулся. Фотограф вышел из воды, удовлетворенно изучая слайды на экране – нащелкал на кругленькую сумму.

Любимая засобиралась, крем в полотенце, ноги в шлепки. Она словно догадалась о каком-то нехорошем продолжении разговора и хотела в буквальном смысле уйти от вопроса.

– Подожди. Расскажи мне еще…

Она испуганно остановилась.

– Расскажи про Холокост.

– Не надо.

Явно сожалела – значит, я задал тот самый вопрос. Уставилась в одну точку, возможно, точкой был черный Maybach у входа в отель.

– Надо.

– Не хочу. Страшная история.

У ее нижней реснички как будто что-то блеснуло.

– Надо! Мне – надо!

– Ты еще не готов. Не понимаешь, кто ты, и еще меньше – откуда ты. А ты оттуда, из того огня, чудом уцелевший. Твой дедушка воевал в Красной Армии, рисковал жизнью, но выжил. Остальных сожгли. Всех. И твоих родных.

– Знаю!

– По моим данным, в начале века перед Организацией встал вопрос о двух народах. Русские показали себя. Достижения в искусстве, коммерции, науке – небывалые. Миллионы талантов, сотни гениев, статистика зашкаливала, и вообще к двадцатому веку народ стал самым необыкновенным. Агенты Организации участвовали в Революции, внедрились в ВКП(б) и НКВД, помогли параноику Сталину возглавить ЦК и прочее. В итоге до 40 миллионов репрессированных, миллион расстрелянных, до шести миллионов погибших в ГУЛАГе. Уничтожен цвет нации, причем изнутри. А потом еще и 27 миллионов убитых во Второй мировой. Так сказать, контрольный выстрел. Сам посуди, причин воевать с Советским Союзом у Германии не было, с точки зрения военной тактики двигаться на Восток было бессмысленно. Тут поработала Организация, внедренная в фашистскую верхушку.

– И что Германия?!

На лице ни кровинки. Упорно не смотрела на меня, изучала что-то вдалеке и бубнила все тише, но, казалось, каждое слово колко звенело у меня внутри.

– Я же говорю. Вопреки логике нарушила выгодный Договор о ненападении. Не было задачи побеждать в войне, требовалось подорвать качество ДНК за счет уничтожения значительной части населения. Кроме того, была конкретная задача, пользуясь войной на Востоке, полностью уничтожить миллионы оставшихся европейских евреев-ашкенази на территориях Прибалтики, Украины и Белоруссии.

– И что Германия?! Что?!

– Милый. Пошли в номер. Я устала.

– Говори!!!

Я отвернулся от нее. И закрыл глаза.

– Ты хочешь услышать мою версию о Холокосте? Апофеоз «успеха» Организации. Нация, дающая больше всех гениев, стала заметной и наиболее успешной именно в Европе. Я думаю, Организация причастна к уничтожению всего европейского ядра народа, так называемых истинных ашкенази. Для этого выбран исполнительный и методичный немецкий народ, к тому же исконно питающий ненависть к евреям, и еще в удачный момент экономического кризиса. Организация в начале двадцатых внедрилась в логово антисемитов, в Национал-социалистическую немецкую рабочую партию, помогла им с властью, разработала план по Untermensch (Недочеловеки) и далее реально истребила почти всех европейских евреев. Выжившие «остатки» нации уже никого не интересовали. Задача выполнена с максимальным результатом и четко по плану, от пропаганды и гетто до концлагерей и карательных айнзацгрупп. Например, вместо снабжения в должном объеме немецких солдат топливом и боеприпасами чуть ли не все железнодорожные составы были отданы под отправку евреев в газовые камеры. И так далее. Да ты пойми, уничтожение гениев, судя по всему, было важнее войны. Отсюда и Холокост в ущерб войне, и ненужное нападение на Россию, и другие жуткие парадоксы. Давай не будем, страшно.