Текст книги "Вторая надежда или байки электрика (СИ)"

Автор книги: Станислав Смакотин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Щелкнув застёжкой ветеран похлопал себя по поясу, вновь став серьёзным. Внимательно оглядев белого как мел Стамеева, Батя добавил вполголоса:

– А о рудничке твоём серебряном, что у речки... Мы тоже в курсе, имей в виду. Треть отстёгивать от того, что уносишь не забывай, хорошо? – указал он пальцем вверх.

И, подмигнув, ловко вскочил на сиденье. Мотор немедленно затарахтел, и уаз начал сдавать назад.

А из дома уже доносился протяжный женский вой. Жуткий в своей беспомощности и одиночестве – так плачут только те, кто искренне любил и ждал домой. Но Антону Генриховичу было не до того. Проводив взглядом машину, он подозвал Андрея:

– Рюкзак забирать не стану.

– Как так, барин? – изумился управляющий. – А куда ж...

– Доставишь с поклоном Губернским. Сегодня же!

– Понял, Антон Генрихович, – поклонился тот. – Сделаем. С этим что?

– Похоронить, что ещё-то? – изумился Стамеев. – Хочешь, себе оставь на память. Лошади готовы?

– С утра ещё.

– Тогда поехали.

Направившись к конюшне, Стамеев никак не мог отделаться от протяжного плача, что доносился из сеней. Голос тоскливо выл, навсегда провожая своего убитого Ваню. Вспомнив, как Алевтинка стонала под ним, он нахмурился. Притворства он терпеть не мог и вдвойне не выносил, когда обман касался себя. Выходило что женщина, плачущая именно так развела недавно его, Стамеева, как последнего лоха? Потому как настоящий мужик её – вон он лежит, к гадалке не ходи.

И когда он, по дороге уже к электрической будке спешивался у кирпичного строения, то сказал провожающему Андрею:

– Алевтинку на молочную ферму отправь. Сегодня же.

– Не помрёт с непривычки? Домашняя ведь она, а на ферме тяжко да и зима идёт... – управляющий покачал головой. – Холод там лютый!

– Делай что говорю да не спрашивай! – Стамеев бросил тому поводья.

– Когда ждать? – виновато поклонился Андрей.

– Как всегда: в пять с лошадью. В субботу. Пшёл прочь!

Дождавшись, пока топот копыт исчезнет, лысеватый толстый мужчина оглядел железную дверь в пулевых отверстиях, сокрушённо покачав головой, затем достал из кармана ригель. Чуть провозившись с дверью с трудом отпер новенький, недавно вкрученный замок.

Щелкнув щеколдой на пружинке и проверив, мужчина перекрестился три раза (считая, что верить в Господа вовсе не зазорно, тот поступал так всегда перед проходом). Затем, зажмурившись, шагнул в распахнутую дверцу с нарисованной тройкой.

Темнота надвинулась вплотную и гул стал ярким свечением. А десятки солнц, сойдясь вместе, отгрохотали и стихли.

В жизни многих мужчин присутствует запасной аэродром. С надёжной бетонкой, ангаром и естественно, знающим своё дело механиком. Способным подлатать, починить и привести в оптимальное состояние наш хрупкий, нежный и всегда глубокий внутренний мир. За одну ночь, а то и несколько часов. Выпустив тебя обновлённого на вымытую шампунем, сверкающую 'взлётку'. И неважно, каковы твои причины: проблемы на работе, жена выгнала из дома или просто упадок сил... Жизненных или просто: от семьи устал. Ты приходишь к ней после короткого 'я буду', а она уже из душа и при параде. А на кухне скворчит над плитой именно то, что ты так любишь и давно не ел. Потому что она тебя – любит.

Я шёл без звонка. Не из-за того, что семья у меня отсутствовала – отсутствовала батарея в телефоне. Хотя и семья как таковая – тоже. Однако знал, что Настька сейчас, скорее всего, дома.

Крадучись пробираясь по дворам, сжимаясь от звуков проезжающих машин, я мечтал о том, что так ненавистно большинству: просто проснуться утром и выйти на работу. И пусть оно, утро окажется понедельничным, постновогодним, да хоть первым после отпуска!!! Готов на всё, лишь бы реальность оказалась сном.

Старенькая, обитая дерматином дверь, неработающий никогда звонок.

'А я-то тружусь в 'Горэнерго'!.. – с надеждой прислушиваясь, я постучал ещё. – Трудился... А звонок не сделал. И кто я после этого?'

Шагов я так и не уловил. В ответ на риторический вопрос дверь просто отворилась, а за ней оказалась Настька.

– И-и-и-и-и-и-и-и-и!!!.. – пищащие полцентнера повисли на моей шее. – И чего без звонка?!

– Насть, я грязный...

– Пофигу!

Обхватив меня ногами и подтянувшись, Настька заглянула в глаза. Потом серьёзно сказала:

– Один ирландский учёный утверждает, что мы на девяносто процентов состоим из бактерий, представляешь?

– Ирландский?

– Он. И как после этого жить?

Ответа я не знал. И потому, осторожно поставив девушку, начал отряхиваться. Пробормотав первое, что пришло на ум:

– Переезжать из Ирландии?

– Я вижу, всё глобально? – перестала улыбаться она.

– Ещё как.

– Я поставлю чай! Курицу тушёную будешь? – голос её доносился уже из кухни.

Когда тебя как маньяка ловят все менты города, а на работе ждут сотрудники службы из трёх букв... А два часа назад вообще едва не пристрелили, то рассказывать об этом ты не станешь никому. Никому, кроме одного человека – любимой женщины. Даже несмотря на то, что она у тебя единственная и порой заменяет семью. А также лучшего друга, сон по выходным и... И просто терпит тебя таким, какой ты есть. Важней последнего качества я не встречал ни у кого кроме неё и никогда.

Поэтому я, разувшись и скинув робу, прошлёпал на зов.

– Три минуты и всё будет, угу? – халат Настьки предательски распахнулся. В любой другой момент и десятая доля увиденного явилась бы для меня спусковой пружиной. Так как кроме золотой цепочки под ним не находилось ни-че-го. Кроме золотого кулоничка и того, что случается там у красивых девушек. Особенно если те увлечены фитнесом, молоды и дышат жизнью каждой клеткой своего тела.

Однако я устало бухнулся за стол, отодвинув посуду:

– Садись.

Та удивлённо обернулась. Щёлкнув микроволновкой, молча села напротив.

Не готовясь и не репетировав вступления, я немедленно брякнул идиотское:

– Ты мне вообще – веришь?

– Бывает иногда. – ответила она.

– Тогда слушай и не перебивай. Договорились?

– Как скажешь, Серёж.

Как бы я не путался, как бы эмоционально не размахивал руками, сбивчиво рассказывая, но за Настькой наблюдал. Сперва у неё подпрыгнули брови, после начали расширяться и без того большущие глаза. Дважды та порывалась что-то спросить, но всякий раз сдерживалась. Когда речь дошла до погони со стрельбой, та молча поднялась, отвернувшись. Сделав жест помолчать постояла минуту, затем села обратно. Глядя в упор, медленно произнесла:

– Карецкий... Не знай я тебя как облупленного, вылетел бы вон сию секунду. – по щеке её прокладывала путь чистая слезинка. – За розыгрыш. Но ты не врёшь и не шутишь, я вижу. Продолжай.

Продолжать не хотелось. Но, сделав усилие, я описал 'Горэнерго' с ментами и звонок однокашнику.

– Батарею вынул? – Настька уже взяла себя в руки.

– Полчаса назад.

– Кто может обо мне знать?

– В смысле? – не понял я.

– В смысле, что если всё ТАК плохо, то прошерстят все места, где ты можешь находиться. Коллег и друзей на сей факт трясти станут первыми. Уже трясут, наверняка. – успокаивающе добавила она.

Я наморщил лоб. Отношений наших я не афишировал, но и не скрывал особо. Друзей у меня не было – пятничные собутыльники не в счёт. Несколько раз гуляя с ней вдвоём, встречал коллег, в разговорах на работе упоминал, бывало... Настька и Настька, подруга! Вроде бы, адрес и фамилию её никому не называл...

Настька напряжённо ждала. Косая чёлка, которую я так любил, плотно сжатые губы, чуть припухшие, покрасневшие глаза... Застывшим взглядом они смотрели в мои..

Внезапная боль обожгла сознание. Медленно поднявшись, я повернул в сторону прихожей.

– Ты куда это?!.. – удивлённо раздалось вслед.

– Пойду я.

– Куда?

– Отсюда.

Шаря по стене в поисках выключателя, я ощутил щекой горячее дыхание. В следующую секунду мою голову развернули с такой силой, что хрустнули позвонки. И в губы впился мокрый, почему-то солёный, поцелуй.

– Идиот... Кретин! – прижимаясь ко мне и нежно целуя, шептала она. – Да как ты... Как ты подумать смел, сволочь, что я... Мне... – разрыдавшись в полный голос Настя оттолкнула меня, тут же крепко схватив за рубашку. – Ненавижу тебя, Карецкий!!!.. Ненавижу, слышишь? Непроходимый, самовлюблённый тупица!!! А ну быстро, тут же!.. Сейчас же вернулся обратно, или... Или я...

Громко всхлипывая, она изо всех била меня кулачками, пытаясь вырваться. А я прижимал её к себе, ласково гладя мягкие волосы и с трудом сдерживая улыбку. И почему-то именно сейчас, в эту самую секунду ощущал себя счастливым, как никогда. Несмотря ни на что.

Я провёл руками по её плечам, и она выгнулась, замерев. Коротенький халат бесшумно сполз вниз. Перестав меня лупить, Настька уже торопливо расстёгивала пуговицы моей рубашки...

Двадцать минут спустя мы снова сидели на кухне. На этот раз она тесно прижалась рядом, загородив собой путь к выходу и мне оставалось одно окно. Тоскливо поглядев в которое с высоты четвёртого этажа я решил, что лучше уж сдаться, как и советовал Самсонов. Перспектива лепёшки не впечатляла ничуть.

– Там всё такое же, как у нас? Лес, растения? Эта ваша... Подстанция? – подперев голову ладошками, она напряжённо думала.

– Точь-в-точь. Разве, здание совсем старое. Годов шестидесятых на вид.

– На одежде у тебя колючки видела. Там нацеплял? – спросила она.

– Угу.

– Пойдём-ка, покажешь.

– Да чего на них...

– Карецкий!.. – грозно сказала она.

– Пошли.

Сняв куртку с вешалки, я обнаружил спину утыканной той гадостью, что нагло распространяет потомство с помощью всего, что движется. Волков, лис, коров... Оленей! Последнее сравнение мне не понравилось, и я начал отдирать репейник. Настька тоже с интересом содрала пару незваных путешественников.

– Арктиум лаппа ... – задумчиво произнесла она.

– Чего?

– Большой лопух!

– Я?

– На латыни, дурень. Но и ты тоже, не сомневайся. – она бросила колючкой в мою сторону, угодив в висящую шубку. – Ты мне шубу испортил!

– Всегда считал, это репей? – торопливо отодрав фигню, спросил я. – Лопух же больше?

Убийственный взгляд заставил меня заткнуться.

Первым образованием у неё числился биолого-почвенный по специальности ботаника. Поэтому крыть было нечем.

– И это всё? – спросила она. – Оттуда?

– Да. – я задумался. – Подожди, нет.

Забрав у Настьки куртку, я начал рыться в карманах, выложив на столик: зажигалку, сигареты. Фазоиндикатор однополюсный, за ним – двухполюсный. После чего на свет извлеклась связка пломб (тех, что вешают на счётчики), пара динреек, поверенные плоскогубцы, отвёртка с бокорезами. Тоже, поверенные. Складной перочинный нож и универсальный ключ от подстанций.

Закончив с тяжёлой артиллерией и поглядывая на округлившиеся глаза девушки, я невинно высыпал в растущую горку моток тонкой проволоки, моток толстой. Несколько гаек-восьмёрок вперемешку с десятками, шайбы, горсть болтов всех калибров. Четыре авторучки, карандаш, замазку. В отдельном пакете нашлись давно считавшиеся утерянными саморезы и несколько анкеров в сборке. Два удостоверения гордо дополнили картину, примостившись в самом верху.

– Карецкий, я конечно понимаю, что ты электрик и всё такое... – Настя ошеломлённо взирала на это великолепие. – Но...

– Ты сумку ещё не видала. – буркнул я, начав рыться в куче. – Это на всякий случай.

– Всякий?!..

– Да. Нашёл, кажется.

Болт я узнал сразу. Отличаясь от остальных тот необычно играл на свету, но и только. Разве, на ощупь казался тяжелей остальных? Лишь чуть-чуть, самую малость.

– Оттуда?

– Подобрал, когда очухался в первый раз. Думал, мой.

Она подняла крепёж на свет. Повертела в руках, разглядывая и взвешивая. После быстро унеслась в ванную, откуда тут же зажурчала вода. Встав в дверях, я непонимающе следил за её действиями, не вмешиваясь: нарвусь – хлопот не оберёшься.

Отмыв болт и опять подержав у лампы, она с неожиданно бросила его мне. Я едва успел среагировать, спасая зеркало.

– Обалдела? – разглядывая блестящую поверхность, я чуть потёр пальцем. Болт как болт, ничего интересного. Десятка. Разве, ярче остальных?

Когда я кинул его в общую кучу, начав распихивать хлам в спецовку, сзади раздалось:

– Карецкий?

– М?

– Ты и правда такой тупой?

– А что случилось?

В этот момент я как раз пытался впихнуть двухполюсник в нагрудный карман. Почти никогда им не пользуясь (хватало индикатора-отвёртки), я ума не мог приложить, как штуковина помещалась там прежде.

– Ты знаешь, из чего твой шуруп?

– Из кармана? – механически ответил я.

– Дубина ты! Из чего сделан?

– Нет.

– Он серебряный, Карецкий! Во всяком случае, серебра в этом сплаве – большинство!

Двухполюсник брякнул о пол. А в голове моментально нарисовалась табличка из институтского курса физики. Та, что в 'сименсах' на метр. Где самым токопроводящим металлом, опережая остальные и включая даже золото, значилось серебро.

Серебряные же болты могли использоваться в одном единственном случае, насколько я разбирался в электричестве. Если детали, которые они скрепляют – так же сделаны из серебра, иначе в них отсутствует смысл. Болты же, постоянно валяющиеся под ногами в трансформаторных будках, крепят не что иное, как шины. К которым, в свою очередь, подведены кабельные линии и так далее. И если я всё верно понимаю...

Я ошеломлённо повернулся к Насте. Та, не двигаясь, смотрела не меня. Наконец, проведя рукой по лбу, медленно опустилась на табуретку. Устало сказав:

– Теперь тебе понятно, Карецкий, почему тебя так полюбили? Соображаешь, ЧЬИ дороги перешёл?

На этот раз вопросов у меня не возникло.

Стоя с сигаретой на балконе, я провожал угасающий понедельник. Наблюдая, как по темнеющим улицам понуро пёрлись усталые зомби, отпахав по восемь часов у станка. Вяло шевеля конечностями, те расползались по своим зомболежбищам, где разделённые перегородками, сотни таких же точно живых мертвецов уже жадно прильнули к мерцающим зомбоящикам. Употребляя в процессе нехитрую еду, они перебрасывались бессмысленными фразами о погоде, выросших ценах на гречку и о том, как какого-нибудь Иванова на работе депремировали за дело. Или не за дело, или не Иванова, а Сидорова или даже не депремировали – никакой разницы нет, смысл неизменен. А из телевизора тем временем какая-нибудь преклонных лет зомбопевичка (вот уж, действительно, точное определение – своего у той почти ничего, один силикон) ведёт своё бессмысленное зомбошоу. Где сидящим на трибуне зомби не разрешено даже аплодировать без специального такого 'аплозомби' с плакатиком...

Забычковав окурок, я зажёг новую сигарету. Теория зомбомира хоть и не нова, но в эту минуту пришлась по сердцу. Учитывая, что сам я ничуть не отличался от его зомбоучастников. Разве, потеряв работу, вынужденно наблюдал происходящее со стороны, в состоянии полного душевного раздрая.

Совместный мозговой штурм не принёс существенных сдвигов. Кроме очевидного: я случайно обнаружил путь куда-то, а кто-то большой и влиятельный сильно переживает по этому поводу. Фамилия одного 'переживателя' – Стамеев, тот олигарх и сволочь, факт общеизвестный. Возможно, есть ещё 'кто-то', судя по неким 'губернаторским', упомянутых аборигеном. Причины подобного волнения о моей находке – также ясны и очевидны: если детали там сделаны из серебряных сплавов, то драгметаллы на той земле точно не экономят. На другой Земле, получается...

Я задумался, прекратив рассматривать зомбомир. Сделал несколько затяжек, пытаясь сосредоточиться. 'Другая Земля...'

Внезапная догадка стрельнула молнией: 'Земля-два', как же я раньше не догадался! Будка, где я прошёл, имела нумерацию '020-Зе-2', а там носила такой же номер, только без двойки! Подстанции с нумерацией 'Зе-2' – и есть проход в 'Землю-2'! Всё просто и понятно! Для посвящённых, разумеется!

Примяв второй окурок, я стал усиленно вспоминать. В городе таковых имелись десятки, причём крыша ближайшей виднелась отсюда, с балкона. Номер её я знал: 'Сто сорок Зе-2' и бывал в ней не раз. Получалось, порталов много, а вовсе не один? Надо рассказать Настьке!

Я обернулся. В свете ночника виднелись зарывшиеся в подушку локоны и цветастый плед. Будить сопящее чудо совсем не хотелось, учитывая, что сегодня оно с ночной смены. Чудо, в смысле. А тут я ещё подкинул конкретных проблем...

Решив покурить ещё, я обнаружил пачку пустой. Для обыкновенного человека не найти семечек, к примеру – тьфу и ни о чём. Можно купить завтра или обойтись вовсе. Лишиться никотина заядлому курильщику – сродни изощрённой пытке. Нарастающее чувство тревоги совместно с желанием покурить (а нечего) – выбор не из лучших.

Поэтому я, крадучись миновав комнату и набросив в прихожей куртку, тихонько прикрыл входную дверь. Десять минут туда-обратно, Настя и проснуться не успеет! О том, что светиться мне не следовало бы, я вспомнил уже на улице.

У неказистого строения царило спокойствие: пара припаркованных машин, из окна джипа звучало нежное: '...калейдоскоп любви!.. Эти глаза напротив...' – любитель ретро и Ободзинского явно старался привить свой восторг окружающим.

Внутри также ничего не насторожило: у прилавка двое: одна ярко выраженная 'онажемать' с орущим рядом щекастым отпрыском, как раз рассчитывалась. Я встал третьим за спиной угрюмого мужика, что зашёл раньше. В красной спортивной шапочке и распахнутом пальто, будто вышел тот из девяностых.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – разносилось по залу.

– Миша, утю-тю! А кто у нас хочет 'Киндер', а? Девушка, а нам с Мишенькой ещё 'Киндер'!

Замотанная продавщица, только отбившая чек, покорно уточнила:

– Какой вам?

– Мишенька, а какой тебе 'Киндер', солнце? – онажемать присела, влюблённо возопив к чаду.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – прибавило децибел оно.

Немного расслабившись, я от нечего делать уставился в окно: какой-то только что подкативший умник с дальним светом и не думал гасить фар. Освещая магазин, машину с Ободзинским... Где в салоне проявилась пара силуэтов. Мужик, что передо мной, тоже вышел оттуда...

– А мы сейчас у дяди и спросим, даже, Мишенька? Дядя военный, вон у него кобура какая...

Я не медлил, метнувшись к выходу. Успев заметить, как у джипа блеснула дверь.

– Стоять!.. – запоздало раздалось вслед вместе с топотом. Мужик явно протормозил...

Опередив ретроманов на пару секунд, я кинулся в противоположные кусты.

'Здесь не лес, стрелять не станут!!!..' – с хрустом вломившись в заросли я упал, но тут же вскочив, кинулся со всех ног вдоль кирпичного забора. Я ошибался.

Когда мне показалось, что шаги начали отставать и уйти можно, сзади раздалось:

– Стой-стреляю!!!..

И тут же, словно те и не рассчитывали на реакцию, раздался хлопок. Никаких предупредительных: чиркнув о кирпич, пуля прошла в сантиметрах сбоку!

Я не знаю: сами ли ноги выбрали направление, или совпало случайно. Как происходят многие роковые совпадения в нашем мире: самолёт дождался опаздывающую знаменитость, разбившись. Наоборот: дали на мелкую сдачу лотерейный, оказавшийся бриллиантовым... Наверняка, существуют некие неведомые законы, регулирующие степень везучести во Вселенной. Если они и вправду имеются, эти нормы, то, пожалуй, я выгреб сегодня везение целого города, а то и побольше. Потому что, свернув за угол, оказался прямиком у строения с номером 'Сто сорок Зе-2', что наблюдал с балкона.

– Сто-о-о-о-о-о-о-й!

Рука бешено дёргала ручку, другая, с ключом, тянула изо всех сил.

'Только не заклинь, только откройся!!!' – я изо всех сил налёг плечом. И в миг, когда из-за угла выскочили две фигуры, створка подалась.

Конечно, стрелять больше не имело смысла, и парни расслабились. Зачем нервничать, если преступник сам загнал себя в ловушку? Даже не стесняясь меня, похохатывая, вели телефонные переговоры, дожидаясь спецгруппу. Уточнив лишь через дверь – выйду я сам, или нет? Добавив попутно, что первый вариант выгодней – останутся целей рёбра и вообще: бить будут меньше. Что мужики не в курсе событий – стало ясно сразу, и я тоже торопился не особо. Не спешил я настолько, что успел даже оглядеться и снять с пожарного щитка топор, сунув его за пазуху. Вещь крайне небесполезная ТАМ.

Отдышавшись, я зажёг свет и по очереди стал открывать ячейки. Обнаружив цифру 'три' аккурат за рубильником, соответственно, третьей. Хотелось покурить напоследок, но сигарет я так и не купил. И сильно сомневался, что смогу приобрести их там, на 'Земле-2'. Сжималось сердце из-за Настьки, что проснётся и меня не найдёт... А когда на улице послышался звук мотора и из разговора стало ясно, что сейчас дверь начнут выносить (парни решили не ждать помощи, а справиться своими силами, дёрнув машиной), я решился.

Спокойно и собранно я шагнул в тёмное пространство. Приготовившись к грохоту барабанов и солнцам, что сходятся воедино...

Два уголька мерцали в темноте, становясь то ярче, то почти исчезая. Внезапно один прочертил в воздухе длинный след, рассыпавшись на множество мелких искр. Когда и те погасли, огонёк зажигалки высветил точёные черты лица: широкие скулы, небольшой лоб и вмятую переносицу, переходившую в короткие усы. Из-под выступавших надбровных дуг мелькнули маленькие, колючие глазки. Прикурив снова, человек в камуфляже негромко усмехнулся:

– На две ставки, выходит? И там, и там?

– Выходит, Иваныч. – ответил собеседник.

– Оплата тоже – двойная?

– Сам понимаешь, не мне решать. – уголёк описал дугу, из чего следовало, что говоривший развёл руками.

Иваныч помолчал с минуту. Затем, приблизившись к собеседнику вплотную, тихо сказал:

– А ты знаешь, Вадя, я вот по миру помотался, поработал много где... Афган, Африка, Чечня, ещё пара мест, что ты не слышал... А душе только ТАМ спокойно. Всё там настоящее, всё честно: ты хозяин, они овцы. Правила просты и понятны. И никаких тебе прокладок: прав человека, законов... – он презрительно сплюнул. – Всё как в старь, как предки жили.

Из темноты усмехнулись:

– Ты ведь понимаешь, Иваныч, что и там ты пашешь на хозяина.

– Это как посмотреть, Вадик. Как посмотреть...

Оба замолчали. Из окон соседних многоэтажек раздавалось множество звуков: детский плач, игра на фортепиано, обрывки музыки и даже смех весёлой компании со звоном посуды. И ещё масса всего, что можно услышать в понедельничный вечер, находясь в центре жилого массива где-то между восемью и десяти часами, когда город готовится ко сну. Вдали послышался протяжный вой сирены, к которому сразу добавился ещё один.

– Пора тебе.

Человек в камуфляже не шевелился, задумавшись.

– Живёте тут как крысы в подвале. – процедил он сквозь зубы. – А тишины настоящей, такой, чтоб струной звенела... – не договорив он присел на корточки, щелкнув чем-то в руке.

Луч фонарика высветил три тела на рыхлой земле. Аккуратно лежащие в ряд – ни следов борьбы вокруг, ни даже оружия в руках у тех – не просматривалось. Всё говорило о том, что смерть пришла неожиданно и быстро.

– А что, разве так сейчас ходят? Шапка спортивная и пальто? Девяностые вернулись? – усатый ткнул пальцем в крайнего. На лице мёртвого оперативника застыла печать какого-то детского удивления с наивностью.

– Они и не уходили, Иваныч. Сам знаешь. – собеседник присел рядом, рассматривая труп. – Да, прикид не комильфо. Всё быстро сделал?

– У них в машине Ободзинский играл, представляешь? – человек в камуфляже усмехнулся. – Меломаны! А сделал – да, махом. Не поняли.

Звук сирены приближался – машина ехала где-то в нескольких домах отсюда.

– Им что: почёт, ордена посмертно... Квартиры рыдающим семьям... – Иваныч потушил фонарь, погрузив место ликвидации в темноту. – А мне?..

– Ты лучший, Батя.

– Тебе можно просто: Иваныч, Вадик. Разрешаю! – человек поднялся. – Несправедливо всё это: работа моя, а лавры лоху-электрику. – снова усмехнулся он.

– Хочешь поменяться?

– Вы его поймайте, для начала. Спецура! Баклана одного не смогли взять. – Батя толкнул носком ноги ближайшее тело. – За день!!!

– Шустрый оказался и бегает быстро. Слушай... – спросил человек из темноты. – А правда, что проходить можно раз в сутки? Не чаще?

– Много будешь знать – скоро состаришься... – Батя, казалось, улыбался.

– Я слыхал, пропадали люди? Не выходили ни там, ни тут.

– Случается, кошки котятся. – и усатый тихо выругался. – Этот прошёл.

– Тебе теперь его ловить, Иваныч!

– Возьмём, не ссы. Бывай!

Два человека обменялись рукопожатием, после чего один быстро направился к будке.

– Низкий поклон Всеволоду Арнольдовичу! – прокричал вслед тот, что остался.

Кирпичный забор рядом осветился автомобильными фарами. Человек в камуфляже шагнул в открытую дверь, тщательно прикрыв её за собой.

Как происходит переход, каким образом – оставшийся знать не желал. Хватало тайны о 'второй Земле', за один намёк на которую только что лишились жизни трое оперов другого ведомства. Потому, отвернувшись, он задумчиво зашагал навстречу завывающему сиреной экипажу ППС. Тряхнув головой встрепенулся и прибавил ходу, раскрывая служебное удостоверение.

Всё случилось не как прежде. Приготовившись выкатиться в другом мире, я сжался и даже выставил ногу, чтобы не упасть ТАМ. Шли мгновения, но я почему-то не выходил.

Застыв в темноте, я слышал лишь слабое потрескивание, словно, коротя, плохо прилегали контакты. И без того не лучший звук для уха электрика в эту минуту вызвал настоящий приступ паники. Попытавшись сдвинуться, я обнаружил, что не могу шевельнуться. Более того – я не ощущал тела!!! Разум отлично помнил рефлексы, лихорадочно посылая команды нервным центрам, но те словно позабыли его язык или самое страшное: их просто здесь не существовало.

Сознание обожгла мысль: 'Я погиб? Не прошёл? Попав под жуткой силы разряд обуглился в ярком пламени и всё, что осталось – мысли? Так вот значит, как выглядит смерть?! Вечно висеть в пустоте, бесконечно вспоминая каждый прожитый эпизод? Каясь в грехах, без сна, тела и будущего, не знать: секунда минула или вечность? Без надежды вернуться обратно?.. Не в силах что-либо изменить?!..'

Сознание билось, пытаясь зацепиться хоть за что-то материальное: шевельнуть пальцем, моргнуть глазом, повести зрачком... Всё напрасно и тщетно!!!

Последнее, что мне осталось – звук электрического потрескивания, и в отчаянии я сосредоточился на нём одном, жадно слушая.

Черноту прорезала резкая вспышка – и будь я зрячим, наверняка ослеп бы! Но – невозможно ослепнуть без тела, и мыслям пришлось вопить от ужаса, не в силах зажмуриться. Сформировавшись в чудовищный, искрящий шар, светящийся сгусток протянул ко мне щупальца, опутав разум.

В мгновение ока я вспомнил вкус морского прибоя и себя в воде, совсем кроху ещё, поддерживаемого мамой. Защиту диплома в институте и драку в первом классе. Шорох шин по асфальту и свежесть вершины Алтая, вкус виски со льдом и сбор подорожника в пионерском лагере... Ни одно событие, ни единое прожитое ощущение не миновало того, кто тщательно меня рассматривал.

Смоги я кричать, орал бы, как никогда в жизни – от страха с беспомощностью! От неведомого, что разглядывает тебя с изнанки. От невозможности ему сопротивляться... От ужаса.

Неожиданно меня выпустили. Я почувствовал, как оно удаляется в пустоту, забрав с собой часть меня. А когда я выпал, вырвался из жуткого плена, и вытянутая нога коснулась наконец пола, то первой мыслью стала не радость избавления от смерти и возвращения тела. Первым чувством в мире, называемым 'Землёй-два', стало осознание факта, что прежним я никогда не буду.

Потому что, забрав себе часть меня, живущая между мирами сущность оставила мне свою частицу.

Я всё-таки упал, потеряв равновесие, а с ним и сознание. Не знаю, сколько я провалялся – секунду, минуту, год... Очнувшись, я нашёл себя сидящим на полу и бессмысленно шарящим руками. Собравшись, провёл по лицу, почувствовав щетину, потрогал металл вокруг...

Сознание возвращалось, а с ним и ясность, что валить отсюда надо поездом, и желательно – курьерским, без остановок! Ребята с калашами наверняка не местное общество юниоров, и испытывать их терпение не желательно. Отбросив мысли о мистике, я сосредоточился на одном: скорей покинуть место портала.

Встав на четвереньки, я попытался подняться, как вдруг пальцы коснулись чего-то мягкого. Напомнившего мне жёсткую, тёплую на ощупь, шерсть.

Наверное, до меня впервые в жизни дошёл смысл метафоры, когда волосы на голове встают дыбом. В сантиметрах справа находилось существо, имеющее явно не кошачьи размеры. И отнюдь не в меньшую сторону.

Стараясь не делать резких движений, я нащупал топорище за пазухой.