Текст книги "Ловушка для «Осьминога»"

Автор книги: Станислав Гагарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

V

Василий Колотухин был избран действительным членом Академик наук СССР три года назад, ему тогда едва исполнилось тридцать восемь, и, таким образом, он был одним из самых молодых академиков страны.

Огромную оценку получила научная деятельность Василия Дмитриевича в связи с его весьма перспективными работами в области высокоинтенсивных когерентных излучений, производимых лазерами, и с очень мощными источниками микроволновой энергии. После того, как Василий Колотухин, тогда еще член-корреспондент, создал установку, лазерный луч которой на глазах у потрясенных членов государственной комиссии испарял небольшое пока количество самых различных материалов, он получил прозвище «инженер Гарин», а вся деятельность его лаборатории была переведена в ранг закрытых работ.

Уже после присвоения звания академика он подал в правительство докладную записку, в которой излагал суть нового научно-технического предложения, направленного на укрепление обороноспособности Отечества.

Обеспокоенный позицией, которую заняла не желающая мирных компромиссов администрация президента Рейгана, Колотухин вспомнил скандальное происшествие из истории освоения американскими учеными немецких ракет «Фау-2», которое проводилось под непосредственным наблюдением и с личным участием отца этих ракет, конструктора Вернера фон Брауна. В 1947 году запуск «Фау-2» производили на полигоне Уайт-Сэндз, в 64 километрах к северу от города Эль-Пасо, находящегося вблизи мексиканской границы. Ракета была запущена строго на север, поднялась в воздух, а затем… развернулась на 180 градусов и направилась на юг, в сторону Мексики, пролетела над Эль-Пасо и врезалась в старое испанское кладбище, тремя километрами южнее мексиканского города Хуарес. Специальное устройство для взрыва ракеты в воздухе на случай неудачного запуска не сработало…

Академик Колотухин задумался над вопросом: а нельзя ли искусственно вызывать подобные казусы с летящими в цель ракетами? Ведь если воздействовать на электронную систему наведения ракеты в цель каким-либо сильным излучающим источником, то можно не только сбить ракету с курса, но и задать ей другую команду. В идеале – отправить ее туда, откуда она стартовала.

Вот тогда и будет создана подлинно миролюбивая система противоракетной обороны, отвечающая основным принципам русской политики, направленной на сдерживание наступательных видов оружия. В основу нового оборонительного устройства Колотухин намеревался положить созданную им лазерную установку, которая не обладала пока еще достаточной мощностью, а тем более способностью воздействовать на летящую ракету избирательно, проникая в суть заложенной в нее программы и перестраивая ее необходимым образом. Все это еще предстояло решить.

Надо ли говорить, что предложение ученого получило поддержку правительства. Было принято решение об организации в Ленинграде самостоятельного научно-исследовательского института, обладающего необходимой производственной базой для экспериментальных работ. Институту выделили крупные средства, Василий Дмитриевич получил право на привлечение к работе над уникальным изобретением любых высококвалифицированных специалистов.

Новый институт с начала основания стал работать в режиме строгой секретности. Было бы наивным полагать, что создание нового научного учреждения, связанного с именем академика Колотухина, общие принципы деятельности которого были известны мировой ученой общественности, останется незамеченным. Рано или поздно следовало ожидать, что западные разведслужбы проявят интерес к конторе академика Колотухина. Поэтому следовало надежно перекрыть любую утечку информации из института, защитить жизненно важную для страны работу Василия Дмитриевича, его самого и сотрудников от любых посягательств.

Эта роль щита, а при необходимости и меча для лазутчиков, отводилась лично генералу Третьякову Он же для конкретной работы создал специальную группу, куда вошли опытные контрразведчики управления государственной безопасности. Возглавил группу полковник Митрошенко.

VI

После совещания на вилле «Вера крус» заместитель директора ЦРУ Сэмюэль Ларкин захотел собственными глазами посмотреть, как он выразился, «железный занавес».

– Давайте отправимся на русско-финскую границу, дядя Сэм, – предложил за ужином Майкл Джимлин. – Можно самолетом до Хельсинки, а там рукой подать… Или переправимся с автомобилями на морском пароме в Турку, оттуда прекрасная дорога до Хельсинки. Потом вдоль северного берега Балтики, через Порво и Перно, мимо Котки и Хамины, в пограничный город Раройоки. Там и граница, там и застава русских, крайняя от Кронборгского залива, именно ее так любит наш друг Стив…

Сэмюэль Ларкин с интересом посмотрел на Фергюссона.

Фергюссон был как раз не в себе. Он остро завидовал Майклу – с заокеанским боссом говорить таким вольным тоном… Но надо было как-то объяснить намек Джимлина, и Стив нехотя сказал:

– Мне приходилось проходить через эту заставу. Давно это было, в годы моей молодости. Туда, мистер Ларкин, я прошел нормально. А на обратном пути потерял двух бывших друзей моего отца. Их надо было вывести из России. Это были верные братья… Они остались там навсегда.

Сэмюэль Ларкин участливо вздохнул.

– Тогда меня звали не Стив, а Рутти, – усмехнувшись, добавил Фергюссон.

– Едем морем, – решил шеф, – потом по финским дорогам к границе. Кажется, паром заходит на Аландские острова?

– Да, – подтвердил Вильям Сандерс, – в порт Марианхамина.

– Прекрасно! Заодно посмотрим эту демилитаризованную территорию, которая запирает вход в Ботнический залив.

После ужина Сэмюэль Ларкин пригласил Вильяма Сандерса на сугубо конфиденциальную беседу.

– Мне понравился этот ваш Стив, или Рутти, – сказал заместитель директора ЦРУ. – Его идея с морской агентской фирмой в качестве прикрытия резидентуры «Осьминог» весьма удачна. Пусть подготовит подробный доклад о своей деятельности под этой крышей – я предложу руководству внести его опыт в циркуляр для резидентов приморских государств. Русские суда ходят сейчас по всему миру, и в каждом порту, где они бывают, есть посредническая фирма, услугами которой они пользуются. Возможности тут просто неограничены.

Я ознакомился также, дорогой Билл, с теми фокусами, которые проделывает наш Стив Фергюссон на русско-финской границе. На мой взгляд, они носят оттенок хулиганских выходок, реальный результат от этих ударов по системе пограничной охраны невелик. Но в этой кажущейся бессмысленности организуемых инцидентов есть большой психологический смысл. Продолжайте в том же духе. Пусть русские думают что угодно, но внимание их к границе будет приковано, это уж точно.

– Попытка Лангуста уйти из-за кордона была вполне реальна, мистер Ларкин, – слабо возразил Вильям Сандерс.

– Попытка! Вы разве не знаете, Билл, что русские пограничники стреляют в тех, кто пытается уйти за границу? И еще как стреляют… Никогда не сбрасывайте со счетов их боевую подготовку. Если даже президент Рейган одобрительно отозвался о русских «зеленых фуражках», то нам сам Бог велел учитывать традиционную выучку и отличную натренированность этих парней. Более того, этим шумом на границе вы не достигли главного: не бросили тень на финнов. Русским ясно, что финны в этом случае абсолютно ни при чем. Я вам скажу и другое: мне стало известно, что вашу компанию, прибывшую к границе на серебристом «вольво», финны засекли, и теперь этот факт занесен ими в специальное досье. Эти нейтралы фиксируют все нарушения русско-финской границы и с той и со своей стороны. Учтите это, если до сего дня вы о подобном обстоятельстве не подозревали…

– Ломать, ломать надо их дружбу! – с досадой воскликнул Вильям Сандерс.

– Для этого вы и сидите здесь, Билл, – усмехнулся Сэмюэль Ларкин. – И деньги хорошие получаете… Кстати, ваше ходатайство об увеличении отпускаемых средств на организацию пограничных конфликтов удовлетворено. Но будьте осмотрительны – здесь особый случай, здесь границу охраняют оба соседа. Финнов берегитесь тоже…

– Понимаю, мистер Ларкин.

– Теперь самое главное – академик Колотухин… Мы располагаем сведениями о том, что в Ленинграде возник новый институт, который возглавил знаменитый специалист по лазерам, сын того Колотухина, который еще в годы второй мировой войны занимался радиолокационными станциями, а затем создал в России уникальный радарный пояс, используемый советскими силами ПВО. Институт академика Колотухина прозаически назван русскими НИИэлектроприбор. Но ясно одно: ученого такого масштаба, работы которого вот уже несколько лет как засекречены, не станут отвлекать для конструирования электрического чайника или кофемолки. Он специалист по лазерам, а лазер – это оружие будущего. Поэтому вот вам официальный приказ Координационного комитета: вам поручается начать широкую операцию по выявлению существа работ этого самого НИИэлектроприбора.

– Самого академика мы держали в поле зрения, – сказал Вильям Сандерс. – Наш Сократ имел выход на его сына через одну из своих клиенток. В связи с тем, что Сократ сломался и запросил о срочном исходе из Советского Союза, этот канал, видимо, потерян. Хотя… Если вывоз Сократа пройдет успешно, можно будет использовать этот вариант по-другому.

– Сократ – агент суперкласса. Мы обязаны его сберечь. Подайте мне рапорт с подробным изложением затеваемой вами разработки. В деле академика Колотухина не должно быть проколов, Билл. Нам с вами их не простят. Специалисты Лэнгли предполагают, что деятельность нового института может быть связана с проблемами противоракетной обороны. Вы помните, как русский лидер намекал, что у Советов есть что противопоставить нашим звездным затеям? То-то и оно… Игра стоит свеч, Билл. Делайте свою ставку первым!

VII

Андрей Колотухин облегченно вздохнул. Смолкла наконец эта адская музыка. Сегодня он воспринимал ее именно так. Остервенело замигали и погасли гипнотизирующие присутствующих разноцветные фонари, обрамляющие электронную аппаратуру. Нехотя распались отдельные кучки, выделывавшие до этого движения, которые только что казались Андрею злобной карикатурой на человеческие, так как в них не было никакой информации.

Парни и девушки расходились в разные стороны, садились за облюбованные столики, принимались пить сухое вино, которое официально разрешалось употреблять в студенческой дискотеке.

На мгновение Андрею показалось, что он уже видел все это в некоем сне, или, может быть, возникала когда-либо подобная ситуация… Андрей знал множество версий, объясняющих этот феномен человеческой психики, от идеи доутробного существования его Я в обличьях представителей других времен и народов до предположения о несинхронности работы полушарий головного мозга, когда одно из них уже закончило восприятие действительного мира, а второе еще только приступило к этому процессу – отсюда и сдвиг по фазе.

Он усмехнулся над извечной привычкой объяснять любое явление, задеваемое его вниманием, и иметь всегда несколько разъясняющих вариантов, порой и взаимоисключающих друг друга… Андрей, конечно, понимал, что такая особенность его интеллекта как нельзя лучше подходит к тому поприщу, которое он выбрал для себя, поступив два года назад на философский факультет Ленинградского университета. Вообще-то, он поступил со второй попытки. Сразу после школы не хватило половинки балла И тогда он уехал строить Байкало-Амурскую магистраль, отказавшись от предложения отца пойти в лаборанты, если и не к нему, то к кому-нибудь из своих товарищей.

Теперь Андрей Колотухин перешел на третий курс. Он как будто не жалел о том, что начал профессионально изучать философию, но за два года учебы у него накопилось слишком много недоуменных вопросов. Они рождались от все той же несинхронности, но на этот раз не работы полушарий головного мозга, а из-за несоответствия между жизнью и книжными представлениями о ней.

Между тем в зале начал самодовольно разглагольствовать сидевший за пультом управления электронной звуковоспроизводящей аппаратурой диск-жокей. Никто из молодых людей его не слушал, но он давил и давил на них знанием бесчисленных западных ансамблей, различием одних от других, иностранными именами певцов и музыкантов, цифрами гонораров, которые получают все эти «Гнусные парни», «Потрошители», «Звероящеры», «Адские машины». «Икс, игрек, зет», «Киллеры», «ЭББУ», «НКЛМН»… Диск-жокей взахлеб восхищался чужим кантри, будто у предков, сидящих в зале, никогда не было сельской музыки, не было ни веселых, ни печально-протяжных, истинно душевных напевов.

Диск-жокея не слушали, но не потому, что не было интересно. Просто всем все это было давным-давно известно. Неумеренные восторги диск-жокея по поводу славной западной музыки не воспринимались уже давно. И не потому, что отвергались. Просто они уже давно были восприняты. Теперь все ждали самой этой славной музыки. Ведь она будоражит не хуже водки, под нее так легко входить в раж, кривляться, рычать, визжать, кусаться, срывать с партнерши платье… Пусть не сейчас, когда в зале кретины из комсомольского оперотряда, но вот потом.

И конечно же, ни диск-жокей, который из энтузиаста-общественника превратился в профессионала, срывающего хороший куш за каждый такой вечер в дискотеке, ни эти в общем-то неплохие парни и девушки, будущие биологи и географы, физики и журналисты, математики и языковеды, никто из них не знал, что все эти их кривляния и рычания, весь этот музыкальный бред, в который они сами себя вгоняли, все это продумано, запрограммировано, скалькулировано мистером Ларкиным, его коллегами из ЦРУ и сотнями таких же опытных и умных специалистов по разложению человеческих душ. Да, они этого не знали, хотя обязаны были знать. Повзрослев, следует понимать, что за отраву глотаешь добровольно. Когда человек совершает преступление, суд не учитывает того обстоятельства, что преступивший не знал законов. Законы должны знать все. Законы, оберегающие самого себя от растления, тоже…

Андрей Колотухин был на год старше своих однокурсников, поработал на БАМе, где укладывал рельсы, так что кое-что соображал в жизни. «Катящимися камнями»[3]3
  Один из известных на Западе ансамблей называется «Роллинг стоунз» – «Катящиеся камни»


[Закрыть] сбить его с жизненной позиции было трудновато, но что делать – и такие, как он, подвержены «инерции среды». Куда ему было деваться, если его однокурсники словно заражены единым поветрием, все как один любят «расслабляться» после утомительных схваток с гранитом наук в университетской дискотеке. К тому же эта дискотека, называвшаяся несколько двусмысленно и даже кощунственно «Сквозь тернии», считалась одной из самых престижных в городе. В «Кустарник» – так переиначили дискотеку студенты – рвались не только студенты университета.

Для Андрея Колотухина, которого хорошо знали в комсомольском штабе университета, попасть на дискотеку не было проблемой. Он с первого курса ходил в лидерах, формальных и неформальных. И не как сын академика или парень, узнавший на БАМе, что такое фунт лиха. Причина была в его общительном характере, в том, что он со всеми держался просто, естественно и на равных.

Андрей сидел за столиком со Стасом и Рафиком и в который уже раз объявлял подходившим ребятам, что четвертый стул у них занят. Он ждал Марину.

Она появилась после девяти вечера Свободно и раскованно пересекла зал, не обращая внимания на танцующих, увидела Андрея и его друзей, однокурсников, махнула приветливо рукой.

– Уф, – вздохнула она, усаживаясь, – еле вырвалась… Сима Гукова заболела, пришлось ее подменить. Пришла старая клиентка, подняла шум: мне только Симочку! Ася Миронова говорит: примите ее, Марина, на вас она согласится, это очень нужный человек Что делать, если просят? Вот и провозилась с ней, сделала еще одну дуру красивой.

Марина Резник была старше Андрея на четыре года, хотя выглядела восемнадцатилетней. Прежде она училась на факультете журналистики, попала туда по протекции, которую организовала ей мама, энергичная женщина, заведовавшая модным ателье на Невском проспекте. Марина подала заявление на этот факультет, посмотрев фильм Сергея Герасимова «Журналист» и прельстившись красивой и многозначительной перспективой, которой зеленую молодежь жестоко поманили с экрана. Но этого эмоционального заряда, полученного при содействии кино, хватило Марине только на полтора курса. Мало того, что она поняла, какими довольно средними способностями обладает, ими на факультете редко кто отличался. Марина быстро сумела уловить иллюзорность журналистской профессии, установила для себя, что здесь, как и в любой армии, ой как трудно стать генералом, слишком тяжек и долог путь от мелких заметушек и примитивных очерков в многотиражке или районке до подвалов в центральных газетах или сенсационных судебных материалов в «Литературке».

Житейский практицизм, унаследованный Мариной от матери, Брониславы Иосифовны, помог ей сообразить, что из тысяч журналистов лишь единицы публикуются в столичных изданиях, и это весьма далекий журавль в небе, которого можно никогда и не поймать, даже положив на такую охоту всю оставшуюся жизнь. Не лучше ли славная добрая синица в руке? И Марина последовала совету хорошо знающей что почем мамы. Она бросила университет, поступила на курсы косметичек и уже через год после начала работы в «Салоне красоты» приобрела такую клиентуру и известность, которой позавидовал бы любой журналист в их городе. В бумажнике у нее теперь успокаивающе шуршало… Марина обрела материальную независимость, для нее не существовало проблемы дефицита, да еще одеться умела со вкусом, его с детства привила ей мать. Оставалось устроить личную жизнь, и пусть завидуют подруги, которые остались доучиваться на факультете.

Но тут накатанная дорожка свернула под откос. Однажды в ресторане «Альбатрос», куда Марину затащила ее постоянная клиентка, жена капитана дальнего плавания, она увидела брюнета с голубыми глазами. Ирина, жена капитана, знала его, он плавал раньше у ее мужа судовым врачом. Состоялось знакомство, и все для Марины завертелось, закружилось. Очнулась она, когда Борис ушел в Австралию, а врач-гинеколог, тоже клиентка, сказала обеспокоенной Марине: «У тебя, голубушка, такой срок беременности, что поздно спохватилась…»

Так и стала Марина матерью-одиночкой. Об этом мало кто знал из знакомых. Ее мама сумела все организовать так, что девочка, которую назвали Яной, особенно не обременяла Марину. А Бронислава Иосифовна, которой пополнилось только сорок пять, считала, что ее Мариночка непременно устроит судьбу, ребенок этому не помеха.

Морской доктор к появлению дочери отнесся спокойно. «Моя профессия не позволяет заводить семью, – сказал он. – Мне суждено остаться одиноким. Но от ребенка не отказываюсь, буду помогать материально… И тебя я отнюдь не разлюбил, дорогая. Все будет, как и прежде».

Яне исполнился годик, когда Марина вот в этой самой дискотеке познакомилась с Андреем. Ее привела сюда приятельница, с которой она раньше училась в университете. Теперь Клара работала в вечерней газете.

Они подружились, Андрей и Марина. Сегодня была годовщина их знакомства, и Андрей предложил встретиться в дискотеке, а потом посидеть в плавучем ресторане на Неве, поскольку через несколько дней он уезжал со студенческим отрядом в Оренбургскую область, в целинный совхоз.

За год знакомства с Мариной Андрей так и не узнал о существовании Яны. Мать Марины, которая считала, что дочь ухватила-таки журавля в небе, шутка ли, дико перспективный жених, предлагала даже удочерить внучку и выдать ее за младшую Маринину сестренку. «Возьму твой грех на себя, дурочка, – смеясь, говорила она. – Я женщина свободная, почему бы мне и не родить такую прелестную девочку в мои-то „надцать“ лет…» Марина не соглашалась. Она поощряла ухаживания Андрея, он нравился ей, но сердце ее принадлежало Борису. Когда тот приходил с моря, Марина исчезала для Андрея, ее просто не существовало для студента.

В общем и целом личностью она была посредственной, порою даже вульгарной. Круг интересов Марины не выходил за пределы модных тряпок, полуконтрабандных дисков, записей скандально нашумевших певцов, балдения в кафе, застолий в ресторанах, автомобильных выездов на берега Финского залива, теплоходных прогулок на Валаам или в Кижи. То немногое, что приобрела Марина в университете, она уже растеряла, а среда, которая ее окружала, не способствовала ее развитию.

Всего этого Андрей попросту не замечал.

Он любил Марину.

– Пойдем потопчемся, Эндрю, – лениво сказала она и взяла Андрея за локоть.

Он послушно встал из-за стола и вывел Марину в круг.

Стас и Рафик, слышавшие это, переглянулись и разом вздохнули. Им не очень-то нравилась эта девушка, но когда Рафик попытался только намекнуть Андрею: надо, мол, внимательнее присматриваться к тем, кто тебя окружает, он неожиданно резко оборвал товарища, дав понять, что это не его дело.

– Ты пойдешь с ними в ресторан? – спросил Стас у Рафика.

– Не хочется… Пусть веселятся одни.

– Неверно рассуждаешь. Нельзя оставлять товарища в беде. Ох и нахлебается Андрюшка с этой фирмовой дивой…

Домой Андрей вернулся в половине первого. Он осторожно открыл дверь, хотел, не зажигая света в прихожей, пройти в свою комнату. Только вот не успел… Отец услыхал, что он пришел, и появился в дверях гостиной.

– Значит, ты уже дома, Андрюша, – сказал Василий Дмитриевич. – Это хорошо… А мы еще не спим, ждем тебя.

– Мы? – удивился Андрей. Вот уже десять лет, с тех пор, как умерла его мать, они жили вдвоем с отцом, а хозяйство их вела двоюродная сестра Колотухина-старшего – она жила в соседнем подъезде.

– Пелагея Кузьминична приехала, – сказал отец.