Текст книги "Ловушка для «Осьминога»"

Автор книги: Станислав Гагарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Из России сообщают, что русскую столицу, Ленинград, Одессу, Ригу, Таллинн и другие города заполонили товары с американской символикой. В Ростове-на-Дону молодые ребята щеголяют в форме американской морской пехоты. В Свердловске налажено частное производство вязаных шерстяных джемперов, стилизованных под американский флаг. Монтановские изделия продают и в московских валютных магазинах «Березка». Русские за джинсы американского производства переплачивают спекулянтам сумасшедшие деньги. Это ли не наша победа, господа?!

Присутствующие зааплодировали. Сэмюэль Ларкин снял большие роговые очки и стал медленно протирать их клетчатым платком.

– Признаться, – сказал Вильям Сандерс, – находясь в Москве, я никак не мог понять причину такой извращенной любви русских ко всему иностранному. И до сих пор теряюсь в догадках. Некий психологический феномен.

– К сожалению, феномен этот распространяется не на всех русских, – возразил Майкл Джимлин. – А произошел он от долгих лет бедности, в которой жила страна, от плохого качества товаров первой необходимости, от вполне понятной политики большевиков, которые создавали прежде всего тяжелую и оборонную промышленность. Кроме того, в «вещизме» и в преклонении перед иностранным клеймом на заднице – серьезные просчеты их идеологических институтов. Нам просто грех было бы этим не воспользоваться.

– И вот что глубоко симптоматично, – заговорил опять Сэмюэль Ларкин. – Скажите мне, господа, вы можете себе представить, чтобы в канун второй мировой войны русские парни носили на одежде нацистскую свастику, хотя СССР заключил тогда с Германией пакт о ненападении? Это невозможно даже в воображении. А наш флаг, нашего орла носят! Пластинки с записями американских ансамблей расходятся на черном рынке по бешеным ценам. Многочисленные молодежные оркестры исполняют нашу музыку, длинные волосы и бритые виски пришли к ним с нашей стороны… Нам, по сути, остается только расширять и разнообразить работу. Поэтому в фирмах, где вы работаете, русские должны получать дорогие подарки. Не скупитесь на средства! Расходы на них мы вам возместим. Но подарки, естественно, пусть вручают гостям официальные хозяева. Советским людям, находящимся за рубежом, не рекомендуется принимать ценные подарки от кого бы то ни было… Так ведь берут! Кто мог бы подумать в двадцатые, тридцатые и в сороковые годы, что советский торговый представитель будет за взятки заключать невыгодный для своей страны контракт?! А сейчас это бывает, они сами пишут в газетах о таких случаях.

К сожалению, русские власти в семьдесят восьмом году запретили морякам торгового флота покупать беспошлинно подержанные автомашины иностранных марок. Эта возможность материального воздействия на нужных нам людей отпала. Но моряки могут покупать за рубежом машины советских марок. Используйте это! Действуйте через агентские фирмы брокеров и шипчандлерские конторы! Не скупитесь! Давите русских нашим богатством, нашей щедростью, наконец… Мы с вами взрослые и хорошо информированные люди, мы понимаем, что ядерная война – палка о двух концах. Поэтому мы, разведчики, должны развернуть против Советов широкое наступление на их моральные, духовные устои Символика Соединенных Штатов уже завоевала Москву! Не будем переоценивать случившееся – пока она только на задницах советских людей, но это непреложный факт. Пусть маленькая, но победа! Больше таких побед, коллеги, и мы взорвем Россию изнутри!

II

Когда забрезжило вдруг сознание, Олегу Давыдову показалось, будто летит он в самолете, и в этом первом ощущении был резон. На катере с бортовым номером 389, уносившем его от родного судна в неизвестность, стоял авиационный двигатель. Сознание вернулось к нему вдруг разом, он все вспомнил.

Не двигаясь и не открывая глаз, он лихорадочно прикидывал обстановку, оценивал сложившуюся ситуацию, инстинктивно чувствуя, что пока для вида лучше оставаться, в беспомощном состоянии.

«Кто они? – думал Олег. – Что им надо?.. Пираты на Балтике? Чушь какая! А что с Борей? Где он? Я должен…»

Олег стал внутренне собираться с силами, чтобы подняться – вибрация катера все еще мучительно отдавалась в голове – хотел открыть глаза, как вдруг услышал английскую речь. Говорили двое.

– Видите, он еще не очухался. За борт его, и делу конец. Лучший свидетель – мертвый свидетель.

– Еще раз вам говорю: этот парень спас мне жизнь, и я не позволю укокошить его за здорово живешь. Вы, Рекс, обязаны выполнять мои указания. Не так ли?

– Совершенно верно, сэр Я всего лишь хотел вас предостеречь…

– Ладно, оставим это. У него, видимо, сотрясение мозга, ударился головой о рубку…

«Так ведь это же Борис, – узнал Олег голос Кунина. – Что же это? Он говорит здесь как старший… Как же так…»

Неожиданное открытие так поразило, что Олег дернулся и непроизвольно застонал.

– Видите, – сказал Кунин. – Я был прав… Придем на место – сделаем рентгеноскопию.

– Не знаю, – с сомнением проговорил второй голос. – Не думаю, чтобы это понравилось шефу.

– Заткнитесь! – оборвал его Кунин. – Вы мне надоели!

Олег почувствовал, как на лоб ему легла рука. Борис по-русски участливо спросил:

– Как ты себя чувствуешь, Олег? Ты слышишь меня? Олег!

Давыдов застонал, на этот раз нарочно. Он еще не понял до конца, в какой роли выступает здесь, на этом загадочном катере, их судовой врач, но то, что ему нельзя доверять, в этом он уже не сомневался.

«Надо тянуть время, – подумал он. – Ведь мы идем к берегу. Там будет видно, как поступить. А пока лучше быть беспомощным…»

В это время кто-то третий приоткрыл дверь в каюту, крикнул:

– Уже подходим!

Самолетный рев сразу стал глуше: двигатель сбавил обороты.

– Присмотрите за ним, Рекс, – сказал Кунин. – Я пойду в радиорубку – свяжусь с берегом. Надо предупредить шефа.

– Обрадуйте, обрадуйте его, – проворчал Рекс.

Через несколько минут ход катера упал до малого, видимо подходили к причалу, потом двигателю дали реверс, катер задрожал от заднего хода, и все стихло.

Вошел Кунин, легонько потрепал Олега, взяв рукой за плечо.

– Ты можешь идти, Давыдов? – спросил он.

Олег с видимым усилием открыл глаза, бессмысленным взглядом обвел подволок каюты.

– Где я? – хрипло прошептал он.

– Парень еще не в себе, – проговорил Рекс.

– Помолчите! – сказал Кунин. – Помогите ему подняться…

Вдвоем они поставили его на ноги, и Олег почувствовал: немного кружится голова, но в основном он уже в норме. Но он снова вполне натурально застонал и правдоподобно изобразил, будто валится в сторону.

Рекс поддержал его.

– Идти сможешь, Олег? – спросил Кунин.

Давыдов не ответил, потом неуверенно ступил вперед.

– Дойдет, – сказал Рекс, поддерживая его слева.

Они помогли ему выбраться на, палубу, и там Олег будто невзначай вскинул голову, огляделся.

Слева виднелся порт, заставленный кораблями. Здесь же, где они пришвартовались, была, видимо, стоянка для личных яхт и катеров. Часть их болталась на рейде на якорях, другие стояли у причала Их 389-й находился у небольшого пирса, отходившего от основного причала. Катер стоял с правой стороны пирса. Справа располагался и город, выступал в море поросший лесом полуостров, который заканчивался скалистым мысом с полосатой черно-белой башней маяка.

«Маяк на мысе Грувбакен! – узнал Олег. – Сигнальные огни белые, группопроблесковые Так это же Ухгуилласун!»

Он вдруг вспомнил, как настойчиво спрашивал Борис о заходе сюда, скрипнул зубами.

– Помогите парню подняться на причал, – приказал Кунин тому типу, который сбросил тогда фалинь шлюпки в воду. – Я рад вас видеть! – крикнул он тем, кто стоял наверху, махнул им рукой.

Рекс ступил на трап, наклонно соединяющий низкий катер с пирсом, и потянул штурмана за собой. Еще один из экипажа катера поддерживал его со спины.

Давыдов ступил на трап и зашатался, будто теряя равновесие.

– Осторожнее! – крикнул Кунин.

Олег увидел, что пирс устроен на сваях, которые высовываются на полметра из воды. С другой стороны стоят бок о бок яхты. Значит, если…

Он перестал шататься и поднял ногу, будто собираясь ступить на следующую перекладину трапа. Затем неожиданно резко рванул Рекса на себя и, когда тот полетел мимо него вниз, ударил его ребром ладони в шею. Одновременно носком левой ноги он поддал второму провожатому, угодив тому в солнечное сплетение. И в то же мгновение сам спрыгнул ногами вперед в небольшую щель между бортом катера и причалом.

Почти одновременно с ним в воду упал оглушенный ударом Рекс.

III

Хотя Логинов и Колмаков споро натягивали на себя одежду, а все равно прежде бойцов-пограничников не успели… Машина с тревожной группой уже отъезжала от заставы, когда подполковник и майор вышли на крыльцо, пристроенное к южному торцу служебного здания. Утешало только то, что не дали застать себя в постелях, откуда их собирался, судя по всему, поднять прапорщик Колов. Он как раз подходил к ним от главного подъезда.

– А я к вам, – сказал Колов – Начальник говорит: пусть спят, они гости: А я в ответ: век мне не простят, если не разбужу, ведь это с нашей заставы ребята.

– Сработка? – спросил Логинов.

– Как сказать… Устный сигнал сержанта Паршина от поста РЛС. Что-то они там обнаружили… Дежурный решил поднять заставу в ружье. На реке это – там, где разрыв системы, напротив второй заставы.

Колмаков помнил это место. Государственная граница пересекала Мууксу поперек. За рекой уже был участок заставы № 2. Забор и контрольно-следовая полоса подходили к реке вплотную и обрывались, чтобы вновь появиться уже на левом берегу. Ночью и в туманные дни здесь нес дежурство пограничный наряд, вооруженный переносной радиолокационной станцией, она щупала лучом поверхность реки, исключала возможность пересечения границы по воде.

– Мы туда, Никита Авдеевич, – сказал Логинов. – Выдели нам кого из старослужащих…

– Сержант Медяник, – сказал Колов, – он пойдет. Я бы и сам, но там уже старший лейтенант, мне надо находиться здесь.

– Все правильно, товарищ старший прапорщик, – улыбнулся Логинов. – Мы с майором вроде не разучились ходить по дозорной тропе. Сержант готов?

– Вот он, – показал Колов на выросшего вдруг будто из-под земли рослого парня в пятнистой камуфлированной одежде, таком же берете, с автоматом на плече. – Доведет по тропе до самого фланга. Пароль – «Орша», отзыв. – «Отсекатель», товарищ подполковник.

– Спасибо, Никита Авдеевич, – не по-уставному ответил Логинов. – Тогда мы двинули… Идите впереди, сержант, майор за вами, я – замыкающий.

Они подошли к воротам, выходящим на охраняемую территорию, но за сигнальную систему и контрольно-следовую полосу, которые ночью всегда замкнуты и, как ловушки, находятся настороже, заходить не стали, а свернули направо, где вдоль последнего на границе забора шла дозорная тропа. Собственно говоря, это была не тропа, а две довольно узкие, в десять-пятнадцать сантиметров шириной, уложенные рядом доски. Идти по ним без навыка было трудно, и Колмаков не раз мысленно чертыхнулся, попадая то одной, то другой ногой в летней туфле в сырую жижу, едва прикрытую скудным карельским мхом. Он было подумал, что зря не надел принесенные вечером Никитой Авдеевичем камуфлированную одежду и резиновые сапоги, но, вспомнив, что Артем, этот бывалый пограничник, и тот сплоховал, тоже балансирует сейчас в ботиночках на досточках, развеселился и, как ни странно, стал лучше держать равновесие.

Они уже были, по расчетам Колмакоаа, неподалеку от РЛС-поста, как вдруг в темноте раздался негромкий, но уверенным голосом произнесенный вопрос:

– Стой! Кто идет?

– Орша, – так же негромко ответил сержант Медяник.

– Отсекатель, – прозвучало из темноты.

Как ни старался Колмаков, не мог разглядеть впереди замаскировавшегося пограничника. И так и не разглядел бы, если бы парень, окликнувший их, не появился на тропе сам.

Увидев за сержантом заместителя начальника погранотряда, парень доложил, что он – рядовой Нечитайло, оператор радиолокационной станции, что старший расчета сержант Паршин и начальник заставы находятся на седьмом участке.

«Там забор подходит к реке, – вспомнил Николай. – А скакали мы по досточкам вдоль восьмого, девятого и десятого участков правого фланга…»

Он с внутренним удовлетворением почувствовал вдруг, как пришло к нему сейчас особое ощущение границы, это непередаваемое словами чувство, которое знакомо только пограничникам. Николай Колмаков любил границу. Он знал, что именно она сделала его таким, каков он есть.

– Товарищ подполковник, – сказал подошедший начальник заставы Звягин, – пока все тихо…

– Что же здесь было? – спросил Логинов

– Сержант Паршин, доложите, – приказал Звягин.

По словам старшего наряда выходило, что рядовой Нечитайло услышал шум двигателя. Похоже было, что стрекочет лодочный мотор. Видимость была неважная, только часть реки просматривалась визуально. На экране радиолокационной станции никаких отметок не возникало, но шум мотора то появлялся, то вдруг разом стихал. Семен Паршин сообщил об этом дежурному по заставе, а тот предупредил соседей за рекой, вторую заставу.

– Как это шум «разом стихал», – спросил Логинов. – Тише становился?

– Нет, совсем отрубался, товарищ подполковник, – пояснил Паршин. – Ну, будто мотор выключали. А потом…

Рядовой Нечитайло добавил, что видел в небе тень. Он обратил на нее внимание сержанта, но тот ничего не заметил.

– Совсем ничего, Паршин? – спросил майор Колмаков.

– Как вам сказать, – замялся сержант. – Вообще, что-то мелькнуло, но мне думается – это сова или летучая мышь.

– Летучие мыши здесь не водятся, Паршин, – сказал Логинов – А вот сова… Что на второй заставе?

– На воде они ничего не обнаружили, – ответил Звягин. – А вот шум мотора слышали.

– Значит, шум мотора, тень в небе, а на воде ничего, – проговорил Логинов. – А что это за огонек там наверху?

– Это на крыше замка Хельяс, товарищ подполковник, – пояснил начальник заставы. – К старику-хозяину неделю назад приехали гости, и он зажег все фонари в усадьбе. Это горит огонь на мачте с флюгером. Вот уже несколько ночей горит.

– Я не читал об этом в сводках об изменениях на границе, – тактично заметил Логинов, и все же окружающие явственно ощутили, как смутился начальник заставы.

– Мы не придали значения… – объяснил он.

– Потом поговорим, – мягко остановил его Логинов. – Усильте наблюдение на этом участке, предупредите второю заставу. Это приказ. Возможно нарушение воздушного пространства. Впрочем, не исключено, что оно уже состоялось. Глядите в оба, парни. И не только на воду.

Он подошел к Семену Паршину и взял его за локоть.

– Это не сова, сержант, и не летучая мышь, тем более. Над вами летал дельтаплан с небольшим моторчиком, по шуму вы приняли его за лодочный двигатель. А огонь над крышей замка – ориентир для него. Такие вот дела… Поощрите рядового Нечитайло, товарищ старший лейтенант. А теперь быстро на заставу. Мне нужно позвонить начальнику отряда. Пошли, Николай Иванович.

В той же последовательности – начальник заставы задержался на посту – они двинулись в обратный путь по дозорной тропе. Колмаков приноровился к тропе, почти не оступался.

«Еще пару ночей побегать по досточкам, и буду вовсе бравый пограничник, – подумал он, улыбаясь в темноте. – Почти такой же, каким я был тогда».

Едва он вспомнил о том времени, как память услужливо развернула перед ним роковые события никогда не забываемой тревожной ночи.

IV

Тогда их обнаружил черный Ремиз. Ему же и досталась первая пуля из пистолета одного из двух нарушителей, остановленных Петей Игнатенко.

Игнатенко был на два года старше Николая и Артема, но Петру дважды выходила отсрочка по семейным обстоятельствам, и призывались они вместе, весной 1965 года.

Мать Петр потерял, едва закончив семилетку, рано пошел работать – надо было содержать себя и отца, инвалида Великой Отечественной войны. В 1964 году Петр приехал по делам в Моздок, сам он жил в станице Черноярской, встретил случайно Настю и вскоре увез ее к себе. Навсегда покорил сердце первой красавицы города, одноклассницы Артема и Николая, этот лихой и чубатый выходец из кубанских казаков, переселившихся после революции на Терек.

Свадьбу сыграли в станице. Настя весь класс пригласила – и тех, кто остался в Моздоке после окончания школы, и тех, кто уехал учиться в вузы неподалеку – в Орджоникидзе, Нальчик, Грозный.

Через полгода отец Петра умер. Молодая жена призыву в армию не помеха – и Игнатенко получил повестку из Моздокского райвоенкомата. Маленького Петра Настя родила, когда они все трое прошли курс молодого бойца, приняли присягу и занимались в учебном отряде, в городе Кронборг.

В пограничных войсках поощряются земляческие традиции, справедливо считается психологически цементирующим коллектив заставы то обстоятельство, если служат вместе братья или трое-четверо парней из одного села, района. Поэтому всех троих и отправили на заставу № 1.

Петр Игнатенко был добрым и умным парнем, хотя по части эрудиции несколько отставал от своих земляков. Артем Логинов, сын известного в округе бывшего военного врача, осевшего в Моздоке после расформирования прибывшей из Германии дивизии, закончил десятилетку и первый курс медицинского института в Орджоникидзе. В армию он ушел, сделав вывод, что благородная профессия отца не для него. Развитым парнем был и Николай Колмаков. Его родители были местные, происходили из тех еще гребенских казаков, которые с незапамятных лет поселились за Гребнем – Терским хребтом, в нижнем течении реки. Николай рос без отца, тот оставил семью через два года после возвращения с фронта, когда мальчонке едва исполнился годик, а старшей сестре его, Веронике, было пять лет. Отец, четыре года подвергавшийся смертельной опасности, не выдержал испытания обыденностью, не смог найти себя в трудной и более чем скромной жизни тяжелых послевоенных лет. Он вернулся к фронтовой подруге, сандружиннице его роты, вдвоем они уехали на Сахалин, и откуда исправно приходили переводы и посылки с красной рыбой и икрой, невиданной прежде в их бедном доме.

Николай с раннего детства пристрастился к книгам о географических открытиях, морских приключениях и, конечно, про разведчиков. Когда подошло время выбирать профессию, он некоторое время колебался между геолого-разведочным факультетом Московского горного института и Ленинградским высшим инженерным морским училищем. Победило последнее… Но подвела математика. Николай получил на письменном экзамене тройку и не прошел по конкурсу. Он остался в Ленинграде, пошел работать матросом в речное пароходство, плавал на самоходной барже. В декабре баржу вывели из эксплуатации и поставили в затон. Такая служба показалась Николаю скучной. Он протянул еще два месяца, а в марте Вероника написала, что мама заболела, тоскует, хочет его видеть. Колмаков вернулся в Моздок, и с весенним призывом отправился служить в пограничные войска.

Когда они прибыли из учебного отряда на свою заставу, то сразу почувствовали другую организацию военного быта. На заставе каждый занимался своим делом, у каждого были определенные обязанности на все время службы, на какой-то ее отрезок и на будущие сутки. Ровно в девятнадцать ноль-ноль собирали весь личный состав на боевой расчет, и каждый пограничник получал наряд на ближайший день: чем, где и как он будет заниматься.

Поражала тишина, царившая на заставе. Здесь даже команды отдавались, не повышая голоса, ровно и спокойно, здесь не топали сапогами на плацу и не разносилась окрест разудалая маршевая песня. Пели, конечно, – кто не любит дать душе своей выговориться песней, – но по-домашнему пели, под гитару, да и то вполголоса, потому что в любое время суток кто-нибудь да спит на заставе после ночного дозора на границе.

Петр Игнатенко быстро стал любимцем заставы. Он хорошо играл на гитаре, знал множество песен на все вкусы. К нему тянулись и одногодки Артема с Николаем, и те, кто ходил уже в «старухах». Петра можно было бы назвать по модной социологической терминологии неформальным лидером, только он довольно быстро стал и формальным – начальником расчета РЛС, потом командиром отделения, сразу получил звание сержанта, три золотых лычки на зеленые погоны.

На втором году службы Петр получил в порядке поощрения отпуск, съездил в Моздок – Настя после его ухода в армию опять жила у родителей – и вернулся прямо-таки сияющий от счастья, с восторгом рассказывал, какой чудесный растет пацанчик, весь в него и в деда, которого тоже звали Петром.

Это случилось в апреле, когда трое друзей сидели, можно сказать, на чемоданах и ждали приказа об увольнении в запас. Но служба еще продолжалась, они по-прежнему ходили охранять границу, давно уже были старшими пограннарядов.

Нарушители выбрали самый удобный для перехода границы час – перед рассветом. Небо уже посерело, сверху сыпался то мелкий снег, то мелкий дождь. Петр с напарником, Васей Любиным, парнишкой осеннего призыва, недавно прибывшего из учебного отряда, обходил участок на левом фланге заставы – он упирался в берег морской бухты.

С ними был черный Ремиз, которого вел на поводке Игнатенко. Официально Петр не был проводником собаки, но он любил собак, хорошо их чувствовал и часто выходил на охрану границы вместе с Ремизом, который особенно к нему привязался.

Стоило Ремизу напрячься и чуть слышно заворчать, Петр сразу понял, что впереди – люди. А здесь, в этой полосе, могут быть только нарушители.

– Любин! Бери резко вправо! – приказал он напарнику. – Обходи зону и займи позицию у самой границы, чтобы они шли на тебя. Как действовать – знаешь. А я постараюсь задержать их здесь. По дороге позвони дежурному. Поднимай заставу в ружье! Выполняй…

– Есть! – шепотом ответил Вася Любин и тут же исчез.

Петр Игнатенко продвинулся еще вперед, едва сдерживая рвущегося Ремиза, и среди кустов увидел смутные еще силуэты двух человек. Они осторожно шли от бухты к линии контрольно-следовой полосы. Сигнальной системы в те годы еще не было…

Нарушители несли какой-то продолговатый предмет, похожий на свернутый в трубку ковер. Как выяснилось потом, это действительно был своеобразный ковер – плотное покрывало, которое бандиты хотели расстелить на контрольно-следовой полосе и перекатиться через нее, не оставляя следов на разрыхленном грунте.

– Стой! – крикнул Игнатенко. – Стой! Стрелять буду! Руки вверх.

Неизвестные бросили поклажу и разом упали на землю.

Петр спустил Ремиза с поводка, тот молча бросился вперед, навстречу ему грянули выстрелы, раздался жалобный вой собаки, и тогда Игнатенко открыл огонь.

«Ах, Ремиз! – подумал Петр. – Не уберегся, бедный…»

Один из нарушителей поднялся и побежал, не таясь, по направлению к границе.

«Надо его остановить! – лихорадочно думал Петр, целясь в перемещающуюся фигуру – Любин еще не подошел к позиции. Да и молод он, как бы не растерялся, не упустил».

Петр неторопливо тронул спусковой крючок автомата Калашникова и тут же отпустил палеи. Короткая, в три патрона, очередь догнала нарушителя, он ткнулся на бегу в землю и замер, неподвижный.

Но пока Игнатенко стрелял, второй перекатился в другое место и, прежде чем Петр обнаружил его, выстрелил по сержанту дважды. Одна из пуль задела пограничнику правое плечо. Он послал туда, откуда пришли пули, длинную очередь, чтобы не дать врагу прицелиться, и тут же сменил огневую позицию, замер, надеясь, что нарушитель сочтет его погибшим.

Так и случилось. Противник, с которым вел дуэль Игнатенко, подождал немного и, не видя пограничника, стал осторожно приподниматься.

«Взять живым! – мелькнуло в сознании сержанта. – Взять его живым…»

Прыжком вскочил Игнатенко на ноги, рассчитывая, что неожиданное возникновение ошеломит бандита. Но тот был опытным и тренированным диверсантом. Когда Петр направил на него автомат и крикнул: «Бросай оружие!», бандит выстрелил в сержанта из парабеллума, но и сам рухнул наземь, пронизанный очередью из автомата.

Пуля пробила пограничнику грудь. Петр, качнувшись, сохранил равновесие, шагнул вперед.

Он вдруг подумал, что надо подать сигнал ракетой. К нему идут на помощь, а ведь все закончилось уже… враги не прошли.

Теперь бы расслабиться, прилечь, его так тянуло к земле. Но тут из кустов раздался еще один выстрел, и Петр упал на землю, выронив оружие.

Считая, что с пограничником покончено, третий бандит, следовавший к границе отдельно от двух первых, не обращал на него больше внимания. Он метнулся к рюкзаку, который горбился за спиной второго убитого Петром нарушителя, разрезал стягивающий мешок шнур, раскрыл его и что-то оттуда выхватил.

Петр Игнатенко не потерял сознания и все видел Он упал на левый бок, силы оставляли его, но, пока нарушитель возился с рюкзаком, он достал снаряженную ракетницу.

Не выпуская из рук непонятного для Петра предмета, бандит глянул на пограничника, затем сделал шаг вперед.

– Ты жив еще, проклятый рюсся? – сказал нарушитель. – Сейчас я отправлю тебя к предкам… – Между тем что-то щелкнуло у него в руках, и над его головой стал разворачиваться шар.

В этот момент Петр выстрелил из ракетницы. Задетое пулей плечо и рана в груди помешали ему точно прицелиться хотя нарушитель был совсем недалеко.

Ракета метнулась навстречу бандиту, рванула край его левого рукава, разодрала и прожгла его до тела и, брызгая искрами, ушла в сторону бухты. Возьми Петр немного выше – ракета пробила бы оболочку гелиевого шара, который расширялся сейчас в объеме, готовясь перенести бандита через контрольно-следовую полосу. Но мутнеющее сознание Петра Игнатенко не связало появление шара над головой нарушителя с его намерением уйти за границу.

Еще одна пуля в грудь оказалась для Петра смертельной.

Когда Логинов – он первым прибежал на поле боя – приподнял голову сержанта, тот был еще жив.

– Руку, – прошептал Игнатенко, – смотрите руку…

– Да-да, Петро! – торопливо говорил Артем, выхватывая перевязочный пакет. – Сейчас… Сейчас я тебя… Все будет хорошо, Петя! Потерпи, дружище!

Логинов не понял, что умирающий Игнатенко пытался выполнить последний долг – передать товарищу след. Ведь он знал, что задел ракетой левую руку бандита.

– Шарик, – шептал, впадая в забытье, Игнатенко. Он схватил Логинова за рукав, и этот его порыв был предсмертной вспышкой энергии. – Шарик улетел… Ищите шарик…

«Бредит», – подумал Артем.