Текст книги "Искатель. 1968. Выпуск №1"

Автор книги: Станислав Лем

Соавторы: Уильям Айриш,Борис Смагин,Владимир Гаевский,Юрий Тарский,В. Меньшиков,Ефим Дорош
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Артура утешало то, что эти дни он провел на объекте не зря. Целую ночь он провел за расчетами на основании собранных здесь на месте сведений, пока не убедился, что проект «Хохдрукпумпе» имеет такие принципиальные ошибки, которые не удастся устранить в ближайшем будущем. Снаряды, конечно, полетят, но не раньше чем через год-два, и не на проектные сто шестьдесят километров, а максимум на тридцать-шестьдесят. Следовательно, крайне необходимо всячески помогать этому любимому детищу фюрера, направлять сюда лучших специалистов, наиболее квалифицированных рабочих, высококачественное оборудование и строительные материалы, предоставлять объекту неограниченное количество электроэнергии и обеспечить персонал усиленным питанием. И пусть Кройцер посмеет только заподозрить его в том, что он действует вопреки интересам рейха.

Все пробы бетона из разных участков шахты были запломбированы и спрятаны в сейфе в ожидании приезда комиссии: Артур хотел, чтобы расследование велось объективно, ведь его, родственника цементного фабриканта, легко могли обвинить в предвзятости.

Затем Артур приказал опечатать все бухгалтерские книги и железнодорожные накладные, из которых следовало, что на объект поступает цемент высших марок. Он лично закрыл и опечатал громадный склад, в котором хранились мешки со злополучным цементом.

Бингель не вмешивался в действия Артура, но был весьма доволен ситуацией. Он был убежден в том, что фон Зальц не выкрутится и понесет достойное наказание. Теперь можно было спокойно уезжать в Берлин.

ГЛАВА IX. ЧЕРНЫЙ ПОРТФЕЛЬ

Когда Кройцер, возвратившись в Берлин с «Хохдрукпумпе», появлялся в приемной Шелленберга, адъютанты, сидевшие там, сразу же замолкали. «Значит, опять сплетничали обо мне», – мрачно думал Кройцер, спиной ощущая их насмешливые взгляды. С объекта «Хохдрукпумпе» он уехал почти сразу вслед за Бингелем и Линдеманом. Делать там больше было нечего. Нагрянула комиссия из шести чиновников с бычьими шеями и толстыми бюрократическими ляжками, начались бесконечные допросы, допуск посетителей на объект был прекращен. В такой обстановке и думать нельзя было о тонкой, ювелирной игре, о которой он, как последний дурак, мечтал.

В Берлине Кройцер констатировал, что весть о его эпопее с цементом быстро донеслась до штаба Шелленберга. Красавчики адъютанты сочиняли анекдоты о приключениях Кройцера, а кто-то даже пустил по рукам карикатуру: Кройцер в длинном пальто с поднятым воротником и нахлобученной на лоб шляпе смотрел в бинокль на темную фигуру человека, опираясь ногой на мешки с надписью «цемент».

Наконец его вызвал к себе Шелленберг. Кройцер переступил кабинет шефа без былой самоуверенности. На злосчастный случай с цементом Шелленберг, однако, взглянул совершенно под другим, нежели Кройцер, углом. Предупреждать технический брак, не говоря уже об актах производственного саботажа, было делом гестапо и специального отдела СД, контролировавшего широко разветвленную сеть своих агентов на промышленных предприятиях рейха. Правда, со своей стороны, Шелленберг, вступив в 1941 году на пост руководителя политической, разведки СД, предпринял энергичные меры, чтобы установить непосредственные контакты между нацистской разведкой и различными отраслями германской экономики. С этой целью лри аппарате Шелленберга в СД был создан специальный отдел «VI-Ви». («VI-Виртшафт» – «Экономика».) Его сотрудниками стали высококвалифицированные специалисты, эксперты, юристы, превосходно разбиравшиеся во всех тонкостях «промышленного шпионажа» и спекулятивных комбинациях на «черных рынках». Отдел «VI-Ви» был крайне необходим Шелленбергу для получения важнейшей разведывательной информации из кругов германских промышленников и банкиров, поддерживавших и во время войны самые тесные и доверительные контакты со своими зарубежными партнерами по бизнесу, в особенности в англосаксонских странах. Со своей стороны, «стальные» и «пушечные» короли военной индустрии фашистской Германии охотно использовали секретные данные об экономике стран – противников рейха, добытые за рубежом «промышленными шпионами» Шелленберга. «…Конкуренция, дорогой мой Шелленберг, – это особа, не стесненная никакими моральными оковами, и всякой болтовней о патриотизме, преданности фатерлянду и прочей сентиментальной чепухе!» – как-то доверительно делился с Шелленбергом один из директоров могущественного имперского химического концерна «ИГ-Фарбениндустри».

Начальник зарубежной разведки отлично знал, например, какими «патентными» и прочими тайными картельными соглашениями были связаны между собой монополистические гиганты гитлеровской Германии и США: во время войны зенитные батареи вермахта сбивали американские «летающие крепости» снарядами с дистанционным взрывателем, запатентованным в Соединенных Штатах и проданным германским фирмам, выпускавшим зенитные снаряды. Американские же пилоты, совершая массированные налеты на густонаселенные города фашистской Германии, нажимали на кнопки бомбосбрасывателей, прильнув к знаменитым цейсовским стеклам, вмонтированным в прицелы своих «летающих крепостей».

Специальный отдел «VI-Ви», тесно взаимодействуя с гитлеровским министерством военной экономики, под общим руководством Шелленберга, развил бурную деятельность в области капиталовложений при создании за пределами рейха подставных фирм и банков, в контрабанде дефицитным стратегическим сырьем для германской военной индустрии, в распределении важнейших военных заказов среди заинтересованных германских фирм. И так же аккуратно, как тот же концерн «ИГ-Фарбениндустри» платил дивиденды своим американским партнерам, так же аккуратно отдел «VI-Ви» получал от «ИГ», десятков других германских концернов и тысяч больших и средних фирм «гонорар» за предоставленную зарубежную «коммерческую информацию». Причем переводились на счет разведки Шелленберга взносы в прочной иностранной валюте – долларах, фунтах стерлингов, швейцарских франках. Не одна зарубежная операция, с участием хауптштурмфюрера Кройцера была финансирована именно из средств, поступивших в кассу зарубежной разведки СД от благодарных магнатов Рура!

Обо всем этом думал Шеллеиберг, изучающе рассматривая мрачную физиономию Кройцера. Хауптштурмфюрер, конечно, не догадывался о том, какое неожиданнее направление принял ход мыслей его шефа. И не без горечи ожидал наихудшего.

«…В конце концов вся прискорбная история с низкосортным цементом на «помпе» – это булыжник в огород Мюллера. Черт с ним, пусть и расхлебывает», – не без злорадства подумал о начальнике гестапо Шелленберг, не забывший и не простивший Мюллеру попытку «выжить» Шелленберга с кресла начальника зарубежной разведки СД. Шеф гестапо попробовал подставить ножку Шелленбергу, опираясь на Гейдриха, ставшего опасаться чересчур преуспевшего по части организации гитлеровского шпионажа за рубежом молодого генерала СС. Тогда Шелленберга спасла протекция Гиммлера. С Гейдрихом покончили чешские патриоты в оккупированной гитлеровцами Праге. Мюллер же остался здесь, в Берлине, по-прежнему и даже с еще большей силой ненавидевший Шелленберга…

«…Мюллер с удовольствием запихнул бы меня в бочку с этим проклятым цементом, если бы я отвечал за техническую часть выполнения проекта «Хохдрукпумпе». – Шелленберг зябко поежился, вспомнив об этом излюбленном «методе» устранения неугодных гестапо лиц. По приказу Мюллера их замуровывали в бочки с цементом, а затем сбрасывали в глубокие водоемы…

– Не кажется ли вам Кройцер, что на цементе с «помпы» остались отпечатки пальцев русской разведки? – совершенно спокойным, бесстрастным голосом спросил Шелленберг.

«…Сказать или нет о моих подозрениях в отношении Линдемана? – подумал Кройцер. – Но подозрения – эте еще не факты. Славянская широта скул… намекни я об этом Шелленбергу, и мои интуитивные подозрения будут расценены как весьма примитивная узость взгляда на поставленную переде мной задачу и на те последствия, которые повлечет за ссбой и для меня и для Шелленберга столь зыбкая хула на лицо, пользующееся покровительством друзей Гиммлера! Нет, Кройцер! Стоп. Сливы еще не созрели».

– Я думаю, мой группенфюрер, что гестапо сейчас самым доскональным образом изучает отпечатки не только пальцев, но и всей руки фон Зальца, запущенной подрядчиком в бездонные колодцы этого гигантского железобетонного монстра.

Шелленберг кивнул головой, и по выражению его глаз Кройцер, наконец, с облегчением понял, что ответ Шелленберг услышал от хауптштурмфюрера тот, который ему хотелось услышать.

– Есть одно небольшое, но крайне важное дело, Кройцер. – Шелленберг открыл боковую створку письменного стола и извлек из ящика продолговатый черный предмет, напоминающий портфель, каким часто пользуются берлинские чиновники. Металлическая кассета была обтянута черной, немного потертой кожей, с обычной для портфеля ручкой и замком, носившим следы долгого употребления. Попадись этот «портфель» на глаза Кроицеру где-нибудь в берлинском метро, он бы и не обратил внимания. Так, заурядный чиновничий портфельчик, куда по утрам заботливые фрау кладут мужьям аккуратно завернутые в целлофан «белегтес бретхен» – ломтики белого хлеба, помазанные маргарином с тонкими кружками дешевой колбасы…

– Этот «портфель», Кройцер, вы лично доставите по адресу, который вам сообщат перед посадкой в самолет. Полетите обычной рейсовой машиной. Попутчика-телохранителя подберите в СД сами, по своему усмотрению. Чем меньше будете привлекать внимание и к себе и к «черному портфелю», – Шелленберг с нежностью погладил шероховатый бок кассеты, – тем лучше будет и для вас и для этого предмета.

– Вот здесь, рядом с ручкой, рычаг предохранителя-взрывателя, – обстоятельно инструктировал Шелленберг хауптштурмфюрера. – В случае крайней опасности сорвете эту скобу и повернете рычаг…

Заметив, как чуть вздрогнула рука Кройцера, Шелленберг усмехнулся:.

– Взрыв бесшумно и совершенно безопасно для вас, Кройцер, уничтожит содержимое портфеля. Кстати, к такому же результату приведет попытка вскрыть «портфель» без специального ключа. Я бы хотел, чтобы вы при любых обстоятельствах доставили «портфель» адресату. Для вас его содержимое должно быть столь же дорого, как и собственная голова. Постарайтесь же не терять ни того, ни другого…

Если бы Кройцер знал, что спрятано Шелленбергом в «черный портфель», он почувствовал бы за своей спиной настигающее дыхание тотальной катастрофы фашистского рейха.

Шелленберг недаром посвятил много сил и энергии техническому перевооружению зарубежной разведки СД как в своем центральном аппарате, так и за пределами нацистской империи.

Специалисты по микрофотосъемке и копированию стали подлинными виртуозами: они могли делать фотокопии газет размером в… булавочную головку! Сам Шелленберг, отправляясь в заграничные вояжи с тайными миссиями, без прикрытия дипломатического паспорта, прятал ценнейшие документы, уменьшенные до такого микроскопического формата, что они помещались в одном из искусственных зубов, вставленных в челюсть…

К моменту возвращения Кройцера из Франции СД – по распоряжению Шелленберга – изготовила микрофотокопии важнейших чертежей и другой технической документации, охватывавшей все важнейшие стадии создания «оружия возмездия». В стальную кассету «черного портфеля» Шелленберг уложил фотокопии ракет ФАУ-1 и ФАУ-2, летающих бомб ФИ-7, «Хохдрукпум-пе» и первых рабочих вариантов – прототипов реактивных истребителей-бомбардировщиков. Там же находились и соответствующие фотокопии патентов «нового оружия».

Стальная кассета, врученная Шелленбергом Кройцеру в «черном портфеле», была третьей по счету, изготовленной начальником зарубежной разведки СД в соответствии с директивами Бормана – Гиммлера. Две первые стальные кассеты с аналогичной «начинкой» Шелленберг уже передал начальнику имперской канцелярии и рейхсфюреру СС.

– Вам не следует рассматривать мое скромное поручение как нечто обособленное от той миссии, которую я возложил на вас, отправляя в Пенемюнде, – отпуская Кройцера, сказал Шелленберг.

Здание Главной имперской службы безопасности Кройцер покинул необычным путем. Когда из внутреннего двора РСХА выехал старый, видавший виды, подкрашенный автофургон, в котором, как это было хорошо известно сотрудникам РСХА, вывозились кухонные отходы из служебного ресторана (бумажный мусор сжигался в специальной котельной, тут же, в подвалах здания), никому и в голову не могло прийти, что в специальном отсеке грузовика, скрючившись, сидел снаряженный курьер начальника разведки СД в сопровождении своего телохранителя лейтенанта СС фон Борзига, грудь которого украшал только что полученный лично от Шелленберга за успешную операцию в Пенемюнде Железный крест…

В рейсовом самолете Берлин – Вена Кройцер, медленно помешивая принесенный стюардессой кофе, прикидывал возможное дальнейшее развитие начатой по приказу шефа новой операции, все больше занимавшей его мысли. Он не сомневался, Шелленберг превратил его в курьера, поручив доставить этот таинственный портфель, исходя из каких-то своих особенных замыслов. Но почему он остановил вновь свой выбор на Кройцере? Правда, там, в Берлине, Шелленберг напомнил ему, что и этот короткий вояж в Остмарк – часть миссии, которую Кройцер начал выполнять еще в Пенемюнде. «Не был ли «черный портфель», лежавший сейчас на коленях хауртштурмфюрера, своего рода «психологическим магнитом», задача которого состояла в том, чтобы привлечь внимание агентуры противника?» – мелькнул тревожный вопрос в голове хауптштурмфюрера.

Как бы то ни было, но Кройцеру теперь нужно было глядеть в оба, полагаясь только на себя. Малейший неверный шаг мог стоить ему жизни. Кройцер и не подозревал, как близок он был к истине. Направляя его в район высокогорных австрийских озер Зальцкаммергут, Шелленберг ставил перед собой две параллельные задачи: доставить в надежное место микропленки и заодно проверить, насколько выбранный им маршрут оставался вне поля зрения вражеской разведки. Разумеется, Шелленберг не собирался просто так рисковать своими лучшими людьми. Он принял все меры предосторожности, чтобы оградить Кройцера от неожиданных сюрпризов.

Адрес, по которому Кройцеру следовало доставить «черный портфель», был сообщен ему специальным курьером СД буквально у самого трапа самолета. О том, что он должен лететь в Вену, Кройцер тоже узнал лишь на самом аэродроме, где другой посыльный СД вручил хауптштурмфюреру и фон Борзигу посадочные билеты.

«Бад-Аусзее, 36, Вилла «Унтер дер Аихе». Ганс Фердинанд Мария фон Клостер. Три длинных звонка и один короткий. Пароль: «сода уже замерзла в озере?» Ответ: «После рождества»,

Время от времени Кройцер мысленно повторял этот шифрованный ключ, который должен был открыть ему вход на одну из наиболее засекреченных военных испытательных станций гитлеровской Германии, спрятанную в густой чаще леса, на берегу озера Топлиц, в глухом уголке Штирийских Альп. Что происходило здесь в годы фашистского владычества, было известно только узкому кругу правителей гитлеровской Германии, секретным отделам верховного командования вермахта, военно-морских сил, абверу и имперской службе безопасности. О ходе испытаний новых образцов секретного оружия на Топлицзее руководители станции докладывали лишь адмиралу Деницу, рейхсфюреру СС Гиммлеру и самому фюреру.

От Зальцбурга, где самолет делал посадку, до курортного городка Бад-Аусзее, что лежал в пяти километрах от озера Тоилиц, можно было доехать на машине за несколько часов. Но еще в Берлине, на аэродроме Темпельгоф, Кройцеру был устно передан вместе с адресами и паролем точный маршрут следования: «Самолетом до Вены. Оттуда поездом через Грац и Бад-Гаштайн в Бад-Аусзее».

Кройцер не стал ломать себе голову над разгадкой причин, побудивших его шефа избрать окольный путь. По собственному опыту он хорошо знал: отнюдь не кратчайшая дорога к цели – самое надежное и самое кратчайшее расстояние на карте разведчика…

В Берлине, в служебном тире СД, где каждый день тренировались в стрельбах сотрудники VI отдела, Кройцер попал в одну пару с фон Борзигом. Хауптштурмфюрер был приятно удивлен уверенностью, с которой лейтенант владел оружием. На глазах хауптштурмфюрера фон Борзиг всадил все восемь пуль своего «вальтера» точно в яблоко мишени! А потом, на пари, стрелял из всех систем пистолетов с одинаковым эффектным, снайперским результатом! И когда немного позже Кройцеру пришлось выбирать телохранителя для своего секретного вояжа в Бад-Аусзее, он остановился на фон Борзиге. Тем более что лейтенант был признателен хауптштурмфюреру за оценку его работы в Пенемюнде. Со своей стороны, Кройцер тоже был не прочь протежировать дворянскому отпрыску: после возвращения из Пенемюнде Кройцер узнал, что у лейтенанта были высокие покровители и в самой РСХА и в высших сферах имперской столицы.

Судьба, однако, подстерегала Кройцера за тем углом, который он никак не предусмотрел, нанеся ему внезапный удар. То, что произошло с хауптштурмфюрером на подлете к Вене, не мог предусмотреть при всей своей осторожности и сам Шелленберг,

Кройцер собирался было отцепить стальную цепочку, которой приковал ручку портфеля к своей левой руке, чтобы переложить портфель в правую руку – левая уже порядком онемела, как внезапно почувствовал тягучую подсасывающую боль в правой нижней части живота… Боль усиливалась. Кройцера начало подташнивать. «Неужели приступ аппендицита? Этого еще не хватало…»– с нарастающей тревогой подумал Кройцер, чувствуя, как холодная испарина покрыла его лоб.

– Вам плохо, хауптштурмфюрер? – с неподдельным волнением шепотом спросил фон Борзиг.

– Боюсь, что да, – так же шепотом, превозмогая боль, ответил Кройцер.

Борзиг стремительно поднялся и прошел в пилотскую кабину. Через несколько минут он вернулся к Кройцеру.

– Не волнуйтесь, все будет в порядке, господин хауптштурмфюрер. По радио я вызвал на аэродром «Скорую помощь» из венского госпиталя СС.

Кройцер ничего не ответил. Его мозг лихорадочно работал в поисках выхода. Он не имел права, даже под угрозой собственной жизни, передавать портфель в другие руки. Но, с другой стороны, он не мог и оставить при себе портфель: ведь через какой-нибудь час-другой его положат на операционный стол… И все же здесь, в самолете, было безопаснее всего передать портфель его напарнику.

Кройцер сообщил фон Борзигу пароль, место явки и слабеющей рукой отцепил стальной наручник с цепочкой, примкнутой к «черному портфелю».

Макс Вакулка взглянул на часы. До отправления его поезда с Восточного вокзала оставалось полчаса. От переулка Гайден-гассе, где он жил в небольшой квартире вместе со своей сестрой Ольгой, до вокзала было меньше десяти минут хода пешком. Макс не спеша надел форменный китель и фуражку, накинул пальто. Вечера в Вене уже были довольно прохладными, а поездка предстояла долгая – через туннели Земмеринга в глубину Альп.

Макс вот уже несколько лет служил проводником в скорых поездах, обслуживавших внутриавстрийские линии. И короткие сборы в дорогу стали привычным делом и для него и для его сестры.

Ольга положила в сумку Максу кусочек хлеба, оставшееся после ужина жаркое с фасолью в маленькой никелированной кастрюльке и всунула бутылку молока.

Макс уже было вышел за дверь, как снова постучался.

– Плохая примета – возвращаться домой, что-то позабыв, – с укоризной сказалаОльга,

– Ничего я не забыл, – успокаивая сестру, возразил Макс.

Он прошел в свою комнату и снял с небольшой книжной полки маленький томик. Это был сборник рассказов запрещенного в фашистском рейхе писателя Карела Чапека на родном языке матери Макса. Он любил читать Чапека в поезде, по ночам, когда все пассажиры дремали в своих купе, а старший кондуктор, любитель поспать, охотно передоверял молодому проводнику ночное дежурство.

– Если заметят, не миновать тебе гестапо. Уж лучше оставил бы дома, – попросила Макса Ольга.

– Не тревожься, сестричка. Я кладу Чапека в «Майн кампф» нашего обожаемого фюрера.

Когда Макс вошел в служебную комнату Восточного вокзала, над Веной завыли сирены ПВО. И хотя Восточный вокзал был одной из военных целей, за которой охотились самолеты союзников, Макс не спустился в бомбоубежище.

Он вышел на перрон и поднял голову. Вечернее небо расцвечивал фейерверк рвавшихся зенитных снарядов. С юго-запада высоко над холмами Венского леса нарастал звенящий гул, словно на столицу бывшей Австрии надвигалась штормовая гроза…

От гула артиллерийской стрельбы содрогалась земля. Макс заметил, как несколько фашистских прожекторов скрестились в зените, выхватив серебристую птицу. Они ее больше не выпускали из своих цепких щупалец, провожая через все венское небо, к горизонту, где самолет вспыхнул огненной кометой, рухнув за серебристую ленту Дуная. Почти одновременно послышались громовые раскаты рвавшихся тяжелых фугасных бомб.

Макс знал: на следующий день нацистские газеты сообщат о сотнях, быть может, тысячах убитых венцев, погибших под развалинами, под осколками американских и английских бомб. И те же газеты взахлеб будут кричать о сбитых американских «летающих крепостях» и британских «ланкастерах»…

Отбой застал Макса у вагона его поезда, отправление которого внезапно задержала воздушная тревога.

В вагоне было пусто. Пассажиров либо загнала в бомбоубежища воздушная тревога, либо они предпочитали более дешёвые вагоны второго и третьего класса.

Поезд тронулся, и Макс прошел по коридору вагона, чтобы проверить, не «перепутал» ли какой-нибудь пассажир свое место в третьем классе с мягкими диванами первого класса для привилегированной публики. И тут Макс заметил, как тонкая струйка сигарного дыма тянулась из сетчатой отдушины над дверью одного купе. Макс подошел к закрытой стеклянной двери и собрался было ее открыть. Но, взглянув на пассажира, помедлил.

В купе, развалившись на диване, полулежал эсэсовец. Зоркий глаз проводника, привыкший отмечать «на память» все странное и подозрительное в поведении и вещах пассажиров, заприметил серебристое поблескивайте стальной цепочки, выползавшей из-под левого рукава фон Борзига к ручке черного портфеля.

Макс не решился тут же потребовать билет у этого надменного и, судя по его барской позе, наглого господина. Фон Борзиг положил одну ногу на диван, упершись каблуком сапога в рукоятку двери, так что снаружи ее нельзя было открыть, не потревожив эсэсовца.

Макс прошел в конец коридора, заглядывая во все купе. Они были пусты. Проводник решил было потребовать билет у эсэсовца (служба есть служба), как вдруг в вагон буквально на ходу вскочил еще один пассажир. Он задыхался от быстрого бега и рухнул на диван первого же пустого купе.

– Опера… Горит… Они разбомбили оперу… – Пассажир все еще дышал раскрытым ртом, словно выброшенная на камни рыба. – Я только что из редакции. Прямиком – с Фляйш-маркта. Еле прорвались через Ринг. Говорят, в оперу попала пятисотка… Пфуй! Варвары, варвары, варвары! – истерично выкрикивал репортер, отирая столстой, лоснящейся физиономии струйки пота.

На лацкане его пиджака, покроенного под полувоенный френч, был приколот значок пеге.

«Это вы, фашистские сволочи, навлекли на нас бедствия войны!» – с ненавистью подумал Макс. И чтобы прервать вошедшего в раж нациста, потребовал предъявить билет.

Репортер растерянно шарил по карманам, вытаскивал одну записную книжку за другой, какие-то пригласительные карточки, визитки. И вдруг на диван и пол купе из блокнота нациста высыпалась целая колода порнографических открыток.

Красная от напряжения, физиономия нациста стала багровой, словно вытащенная из кипящей кастрюли свекла. Он попытался растопыренными пальцами-колбасками прикрыть свою фривольную коллекцию. Но тут же спохватился и с просящей, жалкой улыбкой протянул проводнику вместе с билетом несколько марок.

Макс брезгливо взял из рук репортера билет, сделал отметку и, возвратив вместе с подсунутой крупной взяткой, с усмешкой сказал:

– Вашу пикантную коллекцию, наверное, с удовольствием посмотрит господин офицер. Он занял пятое купе. Хайль Гитлер! – громко, так, чтобы было слышно и тому эсэсовцу, распрощался с репортером Макс, рывком захлопнув дверь перед носом обалдевшего репортера.

«…Еще секунда, и я бы изуродовал физиономию этой грязной свиньи», – подумал Макс. Сердце у него бешено колотилось, а рука все еще непроизвольно сжимала зашитую в замшу свинцовую гирю, которую он в целях безопасности (оружие под угрозой расстрела запрещалось иметь таким, как он, рядовым австрийским железнодорожникам) брал с собой, отправляясь в очередной рейс. В поездах, несмотря на частые гестаповские досмотры и контроль военных патрулей, все чаще орудовали хорошо вооруженные уголовники, и проводникам, в особенности следовавшим с почтовыми вагонами, приходилось всерьез опасаться за собственную жизнь.

Макс поравнялся с купе, где все в той же позе полулежал эсэсовец. И тут вся ненависть, которая зрела в сердце, железнодорожника к фашистским захватчикам, ворвавшимся на землю его родины, в любимую Вену, замучившим в гестаповской тюрьме его отца, заточившим в кацет Маутхаузен его мать, словно расплавленный металл обожгла сердце и мозг Макса, сформировалась во внезапно возникшем и бесповоротно принятом решении.

«…До Земмеринга поезд будет следовать без остановок, – как никогда четко и хладнокровно прикинул Макс последовательность своих действий. – Через пять минут начнутся туннели Земмерингского перевала. Самый длинный второй. Значит, там…»

Макс осторожно постучал в купе фон Борзига. Эсэсовец, не меняя положения, носком сапога нажал на рукоятку двери.

– Прошу прощения за беспокойство, господин офицер, – с угодливой улыбкой, подобавшей австрийскому проводнику, обращавшемуся к имперскому немцу, вдобавок эсэсовцу, пробормотал проводник. – Я вынужден отметить ваш билет…

Фон Борзиг помедлил, в упор, презрительно и в то же время внимательно разглядывая фигуру проводника, так и не рискнувшего переступить порог его купе. Потом правой рукой расстегнул пуговицу накладного кармана мундира и, приподнявшись, передал Максу свой билет..

– Айнен аугенблик! Момент, – извиняющимся голосом, скороговоркой говорил Макс. – Прошу еще раз извинить меня, но я забыл– в моем служебном абтайлюнге регистрационный журнал… – И, не дожидаясь согласия или возражения эсэсовца,

Макс все с той же лакейской улыбкой осторожно закрыл дверь купе и поспешил в конец вагона.

Закрыв за собой дверь служебного купе, Макс взглянул на часы, а потом – в окно. Горизонт уже перекрывал зеленый излом Альп. Вот-вот должен был открыться черный зев первого короткого туннеля.

Макс вынул из кармана свинцовую гирю. В ту же секунду в приоткрытое окно купе, вместе с ревом и грохотом нырнувшего в туннельную темь состава, ворвалась едкая, смешанная с паровозной копотью и паром пыль. На потолке, чуть-чуть замигав, наконец, зажглись лампочки электроосвещения.

«…Не забыть отключить», – мелькнуло в голове Макса. И как только в купе снова ворвался солнечный свет, Макс быстро рванул на себя электрорубильник.

Спрятав гирю в кондукторскую сумку, из которой торчала обложка путевого журнала, Макс быстро пошел по коридору к купе фон Борзига.

Молодому железнодорожнику нужно было сделать всего десять шагов. Но узкая полоса коридора показалась Максу уходящей в бесконечную даль – его прошлое и в неизвестное будущее – дорогой. Позади осталась Ольга, заменившая ему мать. Всегда такая заботливая, участливая и самоотверженная родная сестра (вот и теперь она отдала весь их суточный паек и бутылку с молоком, которое так редко удавалось получить по карточкам). На секунду в голове Макса вспыхнула и тут же погасла заставившая его содрогнуться страшная мысль: что же навлекает он на сестру? Допросы в гестапо, мучительные пытки, быть может, петлю или гибель в Маутхаузене! Макс почувствовал, какими ватными, непослушными вдруг стали его ноги. Но тут до его слуха донеслось бульканье и звон бутылки о край стакана. Фашистский репортер снова запивал мучившую его изжогу (перед поездкой он «на дорогу», про запас, чтобы не тратиться в ресторанах, съел три порции венгерского гуляша, остро приправленного перцем), забежав в дешевый ресторан рядом с редакцией.

«Нацистская скотина!» – выругался про себя Макс. И с радостью ощутил прилив необычайной решимости и силы… «Не робей, венский Гаврош!» – чуть не вслух с вызовом мысленно бросил в лицо этим двум нацистам проводник свое уже было полузабытое прозвище, о котором только вчера вновь напомнило Максу и Ольге письмо от их дяди – родного брата отца, приславшего короткую весточку из заброшенной высоко в горах Штирии сторожки лесорубов.

Письмо вновь напомнило неизгладимое.

…Студеные февральские дни и ночи 1934 года. Баррикады восставших венских пролетариев. Их отчаянная, героическая, кровопролитная схватка с войсками диктатора Дольфуса, хладнокровно и жестоко расстреливавшего из тяжелой полевой артиллерии вооруженных только ружьями рабочих, их дома, где оставались жены и дети. Максу тогда шел пятнадцатый год. Но по виду щупленькому, бледному пареньку товарищи отца не давали и тринадцати. Отец же назвал Макса «славный венским Гаврошем», когда паренек под ураганным пулеметным огнем врага с проворностью кошки прокрадывался на отцовскую баррикаду, волоча за собой сумки с патронами и хлебом, испеченным его матерью…

Только через несколько лет у своего дяди, взявшего к себе осиротевших детей брата; Макс впервые узнал о «Гавроше», разыскав в библиотечке брата отца полюбившуюся ему на всю жизнь книгу Гюго.

«Когда твой отец гостил у меня с матерью, он часто читал ее вслух. И шутя говорил– Марте: «Если у нас родится сын, обязательно на-зовем его Гаврошем». Назвали же тебя так, как настояла мать, – Максом, в память ее брата, погибшего в первую мировую войну…» Тогда же, в маленькой лесной сторожке, по самую крышу занесенную снегом, Макс поклялся отомстить за смерть отца, за издевательства над матерью. Поклялся именем Гавроша..

…Протяжный гудок паровоза, донесшийся с головного конца поезда, застал Макса перед дверью купе, где дремал эсэсовец.

«Багажный вагон уже в туннеле», – рассчитал Макс и без стука открыл дверь купе.

– Прошу прощения, геpp офицер, все в порядке! – громко, так, что дремавший фон Борзиг вздрогнул от неожиданности, обратился к эсэсовцу Макс, протягивая билет.

Фон Борзиг машинально протянул за билетом: правую руку (левая оставалась на. рукоятке портфеля), и в то же мгновение кромешная тьма поглотила, вагон…

…Репортер венской газеты, испуганно забился в угол дивана, с ужасом почему-то вспомнив всевозможные происшествия, из криминальной хроники, публиковавшиеся и на страницах его бульварной фашистской газеты; ему уже мерещилась затянутая в перчатку рука гангстера, протянувшаяся из темноты к его жирной– шее…