Текст книги "Кровавые сны"

Автор книги: Станислав Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава XII, в которой Феликс ван Бролин покидает монастырь и встречается с оборотнями, а инквизитор Кунц Гакке узнает, что у него осталась всего неделя

Ограда монастыря в Ольне была не настолько высокой, чтобы молодой леопард со свертком одежды в зубах не мог ее преодолеть, но, испытывая нехорошее предчувствие, Феликс решил не рисковать, а наметить путь из монастыря в человеческом обличье. Земли князя-епископа Льежа, пожалованные в старину вместе с титулом за особые заслуги перед Империей местному прелату великим Оттоном I, были некогда оазисом мира в вечно воюющей Европе. Ведь войны в то время вспыхивали, как правило, за чье-либо наследие, а у епископов льежских наследники не рождались, а назначались.

Реформация положила конец беззаботному житию подданных князя-епископа. Стоя на облюбованном месте, с которого некогда ему открылся праздник Фасанг, ван Бролин вначале услышал выстрелы, потом от деревни донеслись крики, и тут же Феликс увидел перепуганных людей, которые бежали в его сторону. Вскоре он сообразил, что это крестьяне пытаются укрыться в монастыре. Послушнику стало любопытно, от кого спасаются все эти люди, и через непродолжительное время он получил ответ: на околице деревни замелькали разноцветные яркие одежды наемников-ландскнехтов, чью склонность к экстравагантным уборам знала вся тогдашняя Европа.

Тут Феликс стряхнул оцепенение и спустился с вершины холма, перестав быть на виду у бегущих людей. Он пошел не в сторону монастыря, куда неслась обезумевшая толпа, а в направлении, откуда в прошлый раз возвращалось монастырское стадо. Вскоре Феликс разглядел светлые спины пасущихся овец. Брат Клод был не великого ума парняга – он даже не обратил внимания на далекую стрельбу, но вид приближающегося Феликса пастуха встревожил.

– Чего явился? – неприветливо спросил Клод, отряхивая грязноватый плащ, на котором он валялся все утро.

– Тебе велели убираться отсюда, – строгим голосом сказал Феликс, подхватывая с земли кожаный бурдюк с водой, который пастух клал под голову, – а меня прислали помочь. К Ольну подступило вражеское войско – стрельбу слышал?

– Стрельбу? – Клод с недоумением воззрился на ван Бролина.

– Ты глухой? – тут, как бы в подтверждение слов Феликса, откуда-то из-за его спины прозвучал далекий выстрел.

– Это что ль? – пастух наморщил прыщавый лоб.

– Быстрее погнали стадо! – рявкнул Феликс. – Хочешь, чтобы нас подстрелили?

– А куда, если там войско? – пастух, похоже, был готов признать командование мальчишки, который был лет на шесть моложе его.

– Туда! – Феликс махнул рукой в направлении Льежа, через который он осенью проходил, и дорогу примерно помнил. – Доставим стадо самому князю-епископу.

Чем больше удалялись монах и послушник, погоняя медленное стадо, тем более нравилась Феликсу собственная импровизация. В конце концов, он уже давно планировал прощание с ольнским аббатством, и неведомые ландскнехты явились лишь поводом, удачно послужившим замыслу молодого ван Бролина. Теперь его исчезновение в суматохе останется незамеченным, спишется на озверевших наемников, а, если монастырь будет взят реформатами, о Феликсе вообще никто не вспомнит.

До наступления ночи пройти удалось меньше, чем Феликс рассчитывал. К тому же постоянное нытье и жалобы Клода сильно раздражали молодого ван Бролина. Монах держался насуплено, волновался за то, что ночью овцы, привычные держаться в загоне или хлеву, разбредутся и пропадут. Феликс и сам понимал такую возможность, и они договорились дежурить по очереди. Когда Клод, наконец, заснул, свернувшись у костра, Феликс, немного отойдя от стада, перетек в Темный облик. Вынужденный в последнее время проявлять осторожность, он терпел кровавые сны, которые становились все настойчивее, и долгожданная смена облика принесла ему облегчение и наслаждение. Резвясь в ночном весеннем лесу, Феликс отошел довольно далеко от костра, к тому же он не хотел волновать пугливых овечек. Возвращаясь с подветренной стороны, нос хищника почуял запах свежей крови.

Звериная шерсть встала дыбом, хвост бил по пятнистым бокам – Феликс подкрадывался к источнику запаха. Обостренным чутьем он слышал, как в стороне костра жалобно блеют овцы, как мечется проснувшийся Клод, не находя его и не зная, что предпринять до наступления утра.

Трое волков терзали мертвую овцу, оттащив ее туазов на пятьдесят-семьдесят в глубину леса. Если бы волк был один, Феликс, не колеблясь, напал бы на него, но против троих соперников молодой и неопытный леопард выступить боялся. Наконец, он вернулся к тому месту, где оставил одежду, перетек в Человеческий облик, и явился перед Клодом.

– Где ты был? – набросился на него монах.

– Выслеживал волков, – сказал Феликс. – Хочешь, отведу тебя к ним?

– Я так и знал! – Клод закрыл голову руками, всхлипнув как маленький. – Что мы теперь скажем отцу приору, или самому аббату?

– Скажем, что спасли монастырское стадо, уведя его от еретиков. Звери лесные всяко лучше, чем озверевшие люди. К тому же, раз Господу было угодно населить здешние леса хищниками, то он позаботился и об их пропитании, – сказал Феликс, отхлебывая из бурдюка. – Мы послужили целям Всевышнего, Клод, не грусти из-за этого.

– Ты не знаешь волков, – сказал монах, немного придя в себя после феликсовых утешений. – Теперь они не отстанут.

Но Феликс, изрядно уставший после ночных похождений, попросил пастуха подбросить хворосту в огонь, и, не думая более о волках, уснул до утра. Наутро же оба молодых человека продолжили свой путь в сторону Льежа. По мере приближения к столице епархии, полей и лугов становилось все больше, и пару раз у них произошли даже стычки с другими пастухами, которые грозили и поносили пришельцев, посягнувших на первую сочную травку, выбивавшуюся из-под земли. Феликс подкрепился во время ночной охоты, а Клод не ел со вчерашнего дня, поэтому жаловаться на голод он начал первым. Феликс тоже с удовольствием бы перекусил. Он рассчитывал достичь города до наступления темноты, но ошибся, не приняв во внимание медлительность стада.

Под вечер впереди на дороге возникли клубы пыли, и вскоре из нее проступили всадники, едущие впереди, а над пылью поднимались навершия пик и протазанов. Будь Феликс один, он метнулся бы в кусты – благо, лес подступал здесь к самой обочине. Но перед ними с блеяньем передвигалось целое стадо, и бросать его на солдатский произвол было бы как-то неправильно. Вскоре Феликс разглядел пылающий косой крест Бургундии на знаменах, и черного имперского орла. Католические воины не должны были обидеть монахов – осмелевший Феликс двинулся навстречу приближающимся всадникам:

– Храни Господь воинов короля! – выкрикнул он с воодушевлением.

– Братья-цистерцианцы? – удивился горбоносый всадник в шляпе с белым плюмажем, скакавший впереди на стройной гнедой кобыле. – Разве поблизости есть монастырь?

– Мы идем от самого Ольна, ваша светлость, – отвечал Феликс, полагая, что переборщить с титулованием лучше, чем высказать непочтение. – На монастырь напали ландскнехты, и мы по велению его преподобия аббата увели монастырское имущество в сторону Льежа.

– Кто в Ольне настоятель? – спросил офицер прищурившись.

Имя аббата оба пастуха вымолвили одновременно, рассеяв подозрения, если они и были.

– Мы получили сведения о том, что войска Людвига Нассау переправились через Маас, – сказал всадник. – Я, командир роты валлонских пикинеров, Шарль де Мерикур, прошу вас, братья, одарить воинов, идущих сражаться за Ольн, десятком овечек. Право же, сытный ужин скрасит валлонским героям ожидание боя.

Помрачневший Клод начал бурчать что-то насчет невозможности уступить монастырское имущество, но Феликс с силой наступил на ногу монаху, и, улыбаясь, произнес:

– Ваша галантность, сударь, под стать вашему благородству – ведь вы могли бы забрать скотину, даже не спрашивая нас. Мы с радостью дадим овец валлонским защитникам, лишь смею попросить вас, благородный шевалье, об одной малости: оставить нам записку о том, что вы забираете животин. Прошу об этом, не желая ни в коей мере быть назойливым, а лишь заботясь о том, чтобы нас не обвинили в потере порученных нашей опеке тварей.

– Непривычный вид у тебя, святой братец, – сказал командир валлонов, глядя на смуглое лицо молодого ван Бролина с пухлыми губами, широким носом и желто-зелеными глазами, – но видно, что вежеству и манерам ты обучен, как истинный дворянин. Вместно ли будет спросить, кто твои почтенные родители?

– Мои родители родом из далекого Новгорода, что в Московском княжестве, – отвечал Феликс. – Горю надеждой, повзрослев, возвернуться туда и обратить схизматиков к свету истинной Римской веры.

Сумасбродная идея сия, по-видимому, изобличила Феликса в глазах офицера как недалекого фанатика, и, подозвав писаря, валлонский командир распорядился насчет записки про отбираемых овец. Не прошло и получаса, как пастухи остались в обществе поредевшего стада, в котором насчитывалось теперь не более тридцати голов. Сумерки уже накатывались с востока, а, когда дорога нырнула в очередной лесок, стало еще темнее. Разведав невдалеке от дороги полянку, Феликс распорядился остановиться на ней и собрать хворост для ночлега.

– А я пока освежую овечку, – сказал он Клоду, как нечто само собой разумеющееся, забирая у монаха его пастушеский нож.

– Не можно! – заныл пастух, но Феликс уже постановил себе не обращать внимания на вечно недовольного Клода, и вообще отделаться от него при первой возможности.

– Заткнись, деревня! – рявкнул молодой ван Бролин. – Если ты против, я сам съем те ковриги с солью, которые выклянчил у обозных в обмен на овец. Бегом за хворостом!

Когда монах скрылся из видимости, Феликс в два прыжка настиг овцу, неосторожно отошедшую к распустившему почки кусту, и мигом зарезал ее. Пока жертва еще трепыхалась, он приник к ее горлу и пил кровь до тех пор, пока из-за спины не раздался вопль, и, повернувшись, Феликс увидел перед собой распахнутые в ужасе глаза Клода. Представив, какое зрелище являет сейчас он, с окровавленным ртом и руками, метаморф нахально рассмеялся.

– Иди сюда, – позвал он Клода, – у нас в Московии все так делают.

– Изыди, диавольское семя! – возопил пастух и побежал сквозь лес, проламывая ветки.

– Вот дурень! – крикнул ему вслед Феликс. – Остановись, тебя волки сожрут!

– Вы несомненно правы, молодой человек, – раздался насмешливый голос. Седой господин в черном плаще стоял у края поляны и смотрел вслед монаху. Потом его светящиеся во тьме глаза уставились на послушника. – Признаться, мы рассчитывали на баранину, однако некоторое разнообразие в рационе окажется лишь кстати.

– Вы хотите произвести хорошее впечатление, – сообщил Феликс незнакомцу, – однако до сих пор не представились.

– Ты не обычный монах, – догадался седой господин.

– Всего лишь послушник, – подтвердил Феликс, хотя понимал, что догадка незнакомца не об этом.

– Никогда не видел таких, как ты, – продолжал тот.

– Что вам угодно, господин без имени? – Феликс выпрямился, пряча руку с ножом за спиной.

– Право, я не хотел вас обидеть, – незнакомец сбросил плащ и стряхнул с ног сапоги.

Феликс и сам бы так поступил на его месте, если бы собирался перетекать. Именно в это мгновение метаморф был наиболее уязвим – прыжок, удар ножом, еще удар в меняющуюся полу-волчью, полу-людскую морду, еще удар. Готово – поскуливая, враг лежал у ног Феликса и, похоже, издыхал. Молодой ван Бролин перескочил через тело и побежал в ту сторону, куда направлялся пастух. Он еще сам не знал, что будет делать, если найдет Клода одного, но думать над этим ему не потребовалось: у монаха достало сообразительности вскарабкаться на толстое дерево, под которым, задрав головы, кружило трое волков. К этому времени в лесу окончательно стемнело, и Феликс решил отступить назад к стаду, оставшемуся беззащитным, в отличие от пастуха, которому на высоте ничто не угрожало.

Израненный вервольф корчился и скулил на поляне, по которой метались перепуганные овцы, но пока еще не думал издыхать. Метаморфов убить немного труднее, чем обычных живых существ, но слухи об их невероятной жизненной силе – не более чем выдумки напуганных людей. Раздеваясь, Феликс думал, что никогда еще не совершал многих вещей, которые являются исключительным достоянием их вида. Из рассказов матери он знал о невероятной силе леопардов, но никогда не испытывал ее так, как предстояло это сделать сегодня. Феликс принял Темный облик, вонзил клыки в раненого врага и, напрягая все мышцы до предела, вскарабкался вместе с жертвой почти на самую верхушку ближайшего старого дерева. Когда вервольф оказался надежно закрепленным на развилке толстых сучьев, Феликс опять перетек в Человеческий облик. Очень вовремя – на поляну под ними выскочило двое волков.

– Скажи своим, чтобы забирали убитую мной овцу и больше не появлялись рядом, – приказал ван Бролин, тяжело восстанавливая дыхание. – Делай это, иначе оторву голову! Ну!

Полузверь, застывший в своем безобразии, издал невнятные звуки, а Феликс попеременно смотрел на своего пленника и волков под деревом, чтобы понять, какое общение происходит между ними. Судя по тому, что волки вскоре потащили овечью тушку прочь с поляны, первая задача Феликса была выполнена.

– Ты можешь выглядеть, как человек, а то смотреть противно? – поинтересовался Феликс.

– Ты ранил меня, – по причине, видимо, половинчатости своего облика, а, возможно, из-за раны, нанесенной в голову, вервольф говорил неразборчиво.

– Благодари, что не убил.

– Благодарю, – не стал возражать вервольф. – Молодой господин очень добр.

– Что будет с третьим волком? – спросил Феликс. – И нету ли поблизости других?

– Волки более не побеспокоят, – пообещал полуволк. – Будьте добры, юноша, снимите меня отсюда!

– Вы оскорбляете мой рассудок, сударь, – улыбнулся Феликс. – Придется вам переночевать здесь, коль уж совершили глупое нападение на того, кто неизмеримо вас сильнее. Если ваша стая не совершит новых безрассудств, обязуюсь снять вас, когда буду уходить.

– Мальчик, – сказал вервольф, – ты не забыл о твоем дружке, который сбежал, узрев твой окровавленный лик?

– Что ты хочешь сказать? – Феликс уже приноровился распознавать звуки, вылетающие из удлиненной пасти нелюдя.

– Его следует убить, – пояснил вервольф. – Иначе он донесет на тебя в Святой Официум, причем, возможно, даже не сам. Ему нельзя позволить говорить с другими людьми о тебе.

– Он всего лишь глупый пастух, – поморщился Феликс, разглядывая свою мощную выпуклую грудь и плечи, развитые не по его тринадцати человеческим годам. В ночной весенней прохладе, обнаженный, он уже начинал замерзать.

– Подчас и ничтожнейший из ничтожных способен столкнуть с горы камешек, который, вызвав лавину, погребет под собой величайшего из великих. Боги любят насмехаться над могучими, – жалкий вид израненного вервольфа странно сочетался с его философскими сентенциями.

– Посмотрю я на него, а ты жди здесь, – ухмыльнулся Феликс и, перескочив на нижнюю ветку, следующим прыжком уже оказался на земле. Одевшись, он отправился в ту сторону, где в последний раз видел монаха, и обнаружил его уже у подножия дерева, на котором он пережидал опасность. В отличие от метаморфа, Клод ничего не видел в ночной темноте и трясся, не веря в уход волков, готовый при малейшей угрозе снова забраться наверх.

– Deus Deus meus respice me; quare me dereliquisti longe a salute mea verba delictorum meorum. Deus meus clamabo per diem et non exaudies et nocte et non ad insipientiam mihi tu autem in sancto habitas Laus Israhel. In te speraverunt patres nostri speraverunt et liberasti eos ad te clamaverunt et salvi facti sunt in te speraverunt et non sunt confuse[16]16
  Боже, Боже мой! Внемли мне! Для чего ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего. Боже мой, я вопию днем, и ты не внемлешь мне, вопию ночью – и нет мне успокоения. Но ты, Святый, живешь среди славословий Израиля. На тебя уповали отцы наши; и ты избавлял их; к тебе взывали они и были спасаемы; на тебя уповали, и не оставались в стыде. (лат.) 21-й Псалом.


[Закрыть], – идя к монаху, коего и во тьме он прекрасно видел, Феликс распевал псалом, чтобы уверить пастуха в своей христианской природе, успокоить и поддержать его.

Так встретились они среди ночного леса, и, если бы облегчение Клода могло светиться, вокруг стало бы ярче, нежели в летний солнечный полдень. От избытка чувств монах даже обнял Феликса и гладил его своими большими заскорузлыми ладонями, но сие молодому ван Бролину совершенно не понравилось, и он сказал:

– Пойдем, соберем оставшееся стадо.

Натерпевшийся страху брат Клод вскоре сидел рядышком с метаморфом-послушником у костра и ел щедро посыпанный солью хлеб, выпрошенный Феликсом у валлонских обозных. Несколько овец, вновь собранных на поляне, составляли компанию цистерцианцам, а сверху, беспомощный, за ними наблюдал старый вервольф. Ван Бролин украдкой поглядывал на него и веселился, отвечая на вопросы пастуха:

– Правда ли, Габриэль, что ты сказал про московский обычай пить кровь живых тварей?

Габриэль-Гаврила когда-то рассказывал о таком способе питания, только не московитов, а каких-то степных кочевников, живущих скотоводством на границе Европы и Азии. Такому простаку, как монах, вполне можно было поведать об этом, как о чем-то разумеющемся в тех краях, откуда якобы происходил Феликс. Также он признался Клоду, что скормил убитую им овцу волкам, чтобы они убрались, и тем самым спас жизнь пастуху. В самом деле, тому ничего не оставалось, кроме как принять все объяснения, да еще и поблагодарить послушника. Если монах и затаил недоверие, то он слишком прост, чтобы как-нибудь себя не выдать, решил Феликс, приглядываясь к собеседнику. Наконец, они вновь договорились поочередно дежурить у огня, и Феликс вызвался бодрствовать первым, как и в прошлую ночь. Некоторое время он выжидал, пока монах не захрапит, а после, засунув нож в зубы, вскарабкался к пленнику.

– Пришел в себя? – тихо спросил он.

– Кровь остановилась, – сказал вервольф, теперь уже в обычном Человеческом облике. – Теперь я смогу перетечь, чтобы скорее затянулись раны. Шрамы, пожалуй, останутся.

– Раздевайся! – скомандовал Феликс, поигрывая ножом перед лицом нелюдя.

– Что ты надумал? – встревожился тот.

– Я отпущу тебя, как и обещал, – тихо сказал Феликс, – но в Темном облике, без вещей и обуви. Скажи спасибо и за это.

– Я уже говорил, – буркнул старик.

– Тогда не болтай, а делай, что велено, да побыстрее, – Феликс подпустил в голос угрожающее шипение. – Вздумаешь играться со мной – пощады не будет.

Кряхтя и шепча проклятия, седой вервольф начал сбрасывать, один за другим, ремень, дублет, набитые ватой короткие штаны, чулки, исподнюю рубаху. Некоторые из вещей были в крови – Феликс разглядывал раны, оставленные его рукой на человеческом теле. Впервые в его короткой жизни, но – чувствовал юный ван Бролин – далеко не в последний раз.

– У нас с тобой одни враги, – сказал старик, жилистый, суровый, несмотря на раны и наготу. На одной из его рук не хватало двух пальцев, среднего и безымянного. – Зря ты со мной так.

– Тебе следовало бы проявить дружество в начале нашего знакомства, – шепнул Феликс. – И мы бы также по-другому расстались.

– Возможно, ты прав, юноша, – сказал вервольф. – Меня извиняет лишь то, что за всю мою долгую жизнь я не встречал подобного тебе, и, разумеется, ошибся в оценке.

– Я думаю, в Темном облике ты быстро найдешь свою стаю и пропитание, – сказал Феликс. – Возможно, нам еще предстоит встретиться в будущем. Ты слышал – меня зовут Габриэль.

– Ханс Вульф, к твоим услугам, сынок, – оскалился старик.

– Перетекай, Вульф!

Феликс с интересом наблюдал, пока перед ним не появился волк, бросил вниз нож, который до этого вертел в руках, и перекинул хищника себе через голову, так что передние и задние лапы волка оказались на плечах у человека. Теперь он спускался медленно, аккуратно перехватывая ветви, и вскоре оказался у самой земли. Волк не удержался от звериной шутки: прежде, чем убежать, он поднял заднюю лапу над спящим пастухом и пометил его. Феликс не стал реагировать на это – он аккуратно собрал разбросанные по поляне вещи вервольфа, не забыл и те, что нелюдь сбросил в самом начале, когда задумал напасть на послушника. Нечаянной наградой стала находка позвякивающего ремня: оказалось, что в нем нелюдь хранил несколько разных монет, среди которых попались даже золотые гульдены. Затем все собранное добро Феликс запихнул в плащ нелюдя и завязал в тугой сверток, а ремень нацепил под рясой прямо на тело. Покончив с этим, он глотнул воды из бурдюка, зевнул и разбудил монаха – дежурить до утра.

* * *

– Статхаудер Семнадцати провинций, сиятельный дон Луис де Рекесенс, не желает, чтобы во вверенных ему землях Святой Официум вел себя так же, как в Кастилии, – Хуан де Варгас на сей раз даже не старался казаться обходительным. Сопровождающий его Херонимо де Рода, второй испанец из Совета по делам мятежей, согласно кивал головой.

Верные подручные герцога Альбы не потеряли своих должностей после смены наместника, и теперь держались на плаву, старательно утверждая новый государственный курс.

– Заверяю вас, благородные синьоры, что Святому Официуму понятна политика, направленная на доверие налогоплательщиков, – говорил Кунц Гакке. – Времена, когда подвалы замка Стэн использовались не всегда правомерно и с чрезмерной жестокостью, давно миновали. Теперь там не содержатся безобидные еретики, а лишь хулители Святой церкви, колдуны, оборотни, ведьмы, звездочеты и отступники.

Бертрам Рош, мучимый головной болью после обильных возлияний накануне, открыл пересохший рот, чтобы добавить несколько слов, но щеголеватый де Варгас в атласной конической шляпе с петушиным пером заговорил вновь:

– Чудесно, что вы упомянули об этом, святой отец, – не без сарказма произнес испанец, – поскольку в петиции, поданной уважаемыми горожанами, идет речь о некоей госпоже ван Бролин, вдове известного всей Зеландии капитана, которую вы беззаконно держите под стражей уже второй месяц. Эту женщину даже каноник церкви Пресвятой девы характеризует как благочестивую христианку, верную католическому обряду.

– Вы ошибаетесь, синьор, – прервал де Варгаса инквизитор, – ибо сия вдова даже не человек.

– Пресвятая дева Мария! – воздел очи горе Херонимо де Рода, сорокалетний уроженец Вальядолида, одетый в черное, с накрахмаленным брыжжевым воротником вокруг шеи, как было в обычае у знатных кастильцев. – Кто же она?

– Это зверь в человеческом облике! – едва не выкрикнул инквизитор, уязвленный скептическим тоном де Роды. – Она оборотень!

– Диво господне! – светский тон де Роды противоречил убежденности Кунца и высмеивал ее. – Если в подвале замка Стэн содержится столь редкая тварь, как оборотень, вашим долгом, святой отец, будет явить сию тварь народу. Это враз положит конец пересудам о том, что святая инквизиция преследует лишь невинных. Нелюдь, привязанная к столбу и обложенная хворостом, враз подымет уважение и доверие фламандцев не только к Святому Официуму, но и к нашему Совету, к Луису де Рекесенсу и к самому его католическому величеству Филиппу Второму.

– Несомненно, это так, синьоры, – сказал Кунц Гакке. – Ранее мы с вами, дон Хуан, уже неоднократно обсуждали, что наши успехи воспринимаются всеми как победы короля и матери нашей Римской церкви.

– Когда ожидать аутодафе с участием оборотня? – напрямую спросил де Варгас.

– Едва лишь мы получим нужные показания, – начал Кунц, но испанцы не позволили ему закончить фразу.

– Вы хотите сказать, что несколько недель допрашиваете уважаемую в городе женщину, добрую католичку, никогда не совершившую никакого греха в глазах церкви, и до сих пор единственным имеющимся доказательством ее нечистой природы служат ваши же собственные измышления? – слова де Варгаса били, как пощечины.

– Нам следует положить конец этому возмутительному злоупотреблению, – поддержал земляка де Рода. – Извольте до Великого Поста освободить госпожу ван Бролин из-под ареста и передать занимаемые вами помещения замка Стэн магистрату Антверпена.

– У вас нет права вмешиваться в действия Святого Официума! – заявил инквизитор, чье лицо покраснело от гнева.

– Мы немедленно известим святейшего архиепископа Толедского о превышении вами полномочий, – наконец, компаньон тоже вставил свое слово.

– Позвольте заметить, что мы представляем Совет при статхаудере Нижних Земель, и не подчиняемся Верховному Инквизитору Гаспару де Кироге. – Светский тон де Варгаса звучал безупречно и разил, как испанская дага. – Это означает, что мы уполномочены ставить пределы власти святых отцов, исходя из указаний короля и его наместника. А дон Луис де Рекесенс, в отличие от своего предшественника, думает не о том, чтобы лить кровь своих подданных, а о том, чтобы собирать с них налоги.

– Кто бы мог подумать, что вы скажете это, дон Хуан, – Гакке скривил тонкий рот. – Я-то помню вас совсем другим.

– Полноте, святой отец, – примирительно сказал дон Херонимо, – наша репутация говорит сама за себя: ни один из членов Совета по делам мятежей, за исключением, разве что, прокурора Гессельса, не пользуется у фламандцев такой печальной славой, как мы с синьором де Варгасом. Но текущая политика имеет приоритет – было бы глупо продолжать карать и казнить, когда сам король призывает устами дона Луиса Нижние Земли к миру. Вдобавок, до Великого поста остается еще неделя. Если за это время вы сумеете добиться сознания этой женщины и покажете оборотня народу – Совет пересмотрит свое отношение к вашей деятельности.

– Но если вы ошиблись, и никакого оборотня нет, – добавил дон Хуан, – то и сам Гаспар де Кирога не воспрепятствует вашему позорному изгнанию из Антверпена.

– Мы поняли вашу мысль, синьоры, – кивнул Кунц Гакке, стиснув губы в узкую, едва заметную трещину над тяжелым подбородком. – У нас есть неделя.