Текст книги "СССР-2061. Сборник рассказов. Том 1"

Автор книги: Ссср 2061

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Да какая в попу разница, мальчик ты или девочка? – попытался успокоить его Демушкин. – Вода минеральная действует на всех абсолютно одинаково!

– Э, не-е-ет, я рожать пока не собираюсь! Ищи себе другого дурака! – приговаривал, выставляя взашей из комнаты профсоюзника, Валера. Лена, глядя на эту эпическую картину, просто тихо угорала.

Но продолжить работу им снова не пришлось. В комнату мимо сбегающего Демушкина протиснулись три монументальные тети из бухгалтерии, пришедшие с бланком ежегодной инвентаризации. А как же? Коммунизм, это учет и контроль.

За свое хозяйство Валера был спокоен. Почти спокоен… потому что давеча недосчитался узла УТТХ-451бис, а именно стеклянной ампулы с запаянной в ней золотой нитью атомного сорбента. Потерял он её. Скорее всего, просто выкинул. Или Ленка куда-то дела. Она такая, она может! После того, как Лена навела должный порядок в его холостяцкой комнате в общаге, Валера три дня тщетно пытался разыскать свои запасные трусы…Так ведь и пришлось в распределитель за новыми идти.

В предчувствии неизбежной инвентаризации, Бесоев было загоревал, да выручила верная Леночка. И теперь тетки с умилением рассматривали маленькую прозрачную хреновинку, в которой маленькими колечками улеглась туго скрученная золотая спиралька. Маленькая-маленькая, а восемьдесят нормо-часов стоит! Это ж двадцать раз можно в "Арагви" шашлычка по – карски покушать, запивая это дело "Хванчкарой"! Обидно было бы, если бы из зарплаты вычли. Тем более, что этот чертов сорбент, верно, где-то здесь и валяется…

– Надо же, совершенно как волосок! – восхитилась председатель комиссии. Знала бы она, что это он и есть, Ленкин натурально рыжий волосок, приклеенный эпоксидкой. Уж откуда она его, такой кудрявый, у себя вырвала, осталось загадкой…

– Ай, мама! – вдруг вскрикнула вторая тетка, загородившись, как щитом, толстой папкой с актами. – Что это?!

– Не пугайтесь, это Вася…,– ласково ответил им Бесоев. Из вентиляционной прорези на корпусе ЭВМ вылез здоровущий усатый таракан, помеченный цветной точкой цапон-лака. – Это наше домашнее животное… Вася, познакомься с гостями…

Однако гости с насекомым знакомиться не стали, быстренько подмахнули акт и убыли к соседям… Вася перевел дух. Пронесло.

Насыпав Васе хлебных крошек, младший инженер наскоро проверил систему… Вроде все было нормально.

Затем он установил пробу в блеснувшую стеклом и никелем рукоять манипулятора… а дальше автоматика все делала сама. В принципе, ни Валера, ни Лена были здесь уже не нужны.

Поэтому он, обернувшись к лаборантке, сказал было:

– А что, Ленусик, сгоняла бы ты…

И в этот момент в камере сгорания вспыхнул крохотный огонек плазмы. Через сотые доли секунды произошел взрыв хлористого водорода. Взрывная волна распахнула дверцу защитного кожуха, и оттуда в комнату ворвался узкий, как из газовой горелки, синий язык пламени…

Валера краем глаза успел заметить, как Лена рухнула животом на ЭВМ, закрыв своим телом ценное оборудование… как потек, плавясь, по её спине лабораторный халат… как вспыхнули её рыжие волосы…как бьет её током, и как от этого она вся содрогается…

Сам он в этот момент, схватив со стола длинную отвертку, в два прыжка подскочил к огнедышащему дракону, в который превратилась камера сгорания, и недрогнувшей рукой замкнул высоковольтные клеммы.

Вспыхнул каскад огненных искр. Вольтова дуга, на мгновение озарив комнату ослепительным светом, коснулась его лица и тут же погасла.

Комната, в которой плавали под потолком клубы удушливого дыма, заполнилась тьмой, которую изредка рассекали капающие с клемм темно-бордовые капли расплавленного металла…

… Когда Валеру грузили в санитарный вертолет, он на секунду приоткрыл левый уцелевший глаз (правый глаз ему выжгло) и тихо прохрипел:

– Я знаю как! Надо несколько пипеток закрепить на одной рукоятке… тогда можно будет закапывать сразу несколько электродов…Ленка моя… как?

– Жива твоя барышня! – уверенно соврал ему пожарный. – А про пипетки ты здорово придумал. Оформишь, как "рацуху"

* Журнал Прикладной Спектроскопии.

** [вырезано цензурой]

Беляков Сергей
023: Прощание

Алла все-таки решила меня проводить до моста. Она торопилась на поезд. До станции идти минут тридцать, а поезд через час. «Ничего, не опоздаю», – сказала она. Хорошо… Еще минут десять мы будем вместе. Она уезжала на год. На целый год. Дежурство в обсерватории «Сфера». Подумаешь, какая-то тысяча километров до Ново-Яртышского заповедника, есть же выделенная сеть «Друзья», видеться будем каждый день. Но прощалась она, будто уезжала навсегда. Была недоговоренность. Она хотела сказать что-то, но не решалась. Просто шла рядом.

Мы дошли до конца старой белокирпичной стены. За углом раскинулась речная долина, желтый от одуванчиков луг с темно-зелеными пятнами лопухов. Вымощенная плиткой дорожка вела к ажурному мостику, а дальше – к белеющему вдали городу. Не городу даже, городку, поселку. Назывался Соловьи. Новые, двухэтажные домики, тихие улицы, сады, скверы…

Его построили недавно, в год двадцатилетия победы в Последней войне. Старого мира больше не было. Зеленый Юг съел сам себя. Мыльный пузырь Благополучного Запада лопнул. Великий Восток изолировался и замолчал. Старого мира больше не было. Все было по-другому. Великий Кризис сороковых прошел, кончился. Резко, сам. И ладно. Впереди новая жизнь, спокойная и тихая. Счастливая. Не о ней ли мечтали сто лет назад в стране, которая когда-то называлась СССР? Нет сейчас стран в том понимании. Есть единый мир. Спокойный, достаточный, светлый. А прошло лишь два десятилетия. Все изменилось. Новые города по десять тысяч жителей в каждом, новые каналы, поля, луга, леса. Все, что удалось спасти в огне сороковых, приумножили, возродили. Наука, культура, искусство. Человек. Дочка как-то спросила: "Папа, а что такое деньги?" Странный вопрос. В школе должны были объяснять. Видимо, упустили. А как ей объяснить? Она уже не застала. Я еще застал…

Мы остановились. Посмотрели друг другу в глаза. Легкий ветер колыхал ее белое с золотой оборкой платье. Он принес аромат одуванчиков и еще каких-то трав. Алла чихнула.

"Аллергия?" – нарушил я молчание.

"Там есть хороший врач, я узнавала. Два сеанса гипноза и все пройдет", – ответила она тихо.

Ветер развевал ее длинные волосы. Они беспокойными прядями ложились на белый ситец плеч.

Мы смотрели друг другу в глаза.

"Ветер", – сказала она, будто оправдываясь, и смахнула пальцем блеснувшую капельку в уголке глаза.

"Я понял", – ответил я.

Она хотела плакать. У меня тоже наворачивались слезы. Целый год не увидимся. Нет, видеться каждый день будем. Привет, привет, как дела, работа, семья, пока, пока, до завтра. Но не будет самого главного. Вот так, глаза в глаза, рука к руке, рядом. Я взял ее длинную теплую ладонь. Алла не сопротивлялась. Она прижалась ко мне, сказала: "Иди, тебя жена ждет, дочка. Совсем большая. Я ей нравлюсь. Хорошая девчушка, умница. Из тех, радужных".

"Этой осенью в третий класс. Восемь лет".

"Большая".

"Да".

Алла была моим другом. Другом с большой буквы. Сейчас все люди друзья и братья. Но есть – Друзья. Она – Друг. Жена не ревновала. Она понимала, что такое женско-мужская чистая дружба. Это Алла посоветовала открыть в поселке, куда мы переехали пять лет назад из разрушенной и покинутой Москвы, музей истории предкризисных времен. Руководство пошло навстречу. Построили здание в центре, рядом с планетарием. Население помогло с экспонатами. Да и мы сами кое-что сохранили с тех пор. Семейные реликвии. Открытки, письма, бытовая техника… Сейчас она никому не нужна. Зачем? А вот в музее ей самое место. И отбою от посетителей нет. Приезжали даже из других поселков. Посещение музея вошло в школьные программы Соловьев.

Алла уезжала. На год. Как долго… В голове промелькнул наш недавний совместный поход в планетарий. Рассказ о прохождениях Венеры по диску Солнца в начале века. Венера… Скоро и на ней будут яблони цвести. Атмосфера уже близка к земной. Еще лет пять-семь и первые колонисты вступят на остывшую поверхность планеты-красавицы. Только единая человеческая цивилизация, только человеческое общество, достигшее высшей ступени общественного развития, может и обязано выйти в космос… Ефремов, да… Наивные попытки двадцатого века… Забвение начала двадцать первого… И вот, послекризисное время. Золотой век человечества. Наступил быстрее, чем думалось. Как же все оказалось просто! Утописты, большевики, коммунисты, социалисты… Сопротивление, помехи, искажения, отступления… А тут само, неожиданно, до невозможности легко и просто. Тепло на душе. И только вот Алла. На целый год…

"Мне пора".

"Аллочка… Я…"

"Я знаю, ничего не говори".

"Я…"

"Знаю. Ты меня любил и любишь. И будешь любить".

"Да. Алл, у меня жена, дочка Ксюшка".

"Знаю. Я тебя тоже люблю. Мне очень жаль расставаться. Целый год. Работа там интересна. Другие грани пространства. Связь. Ты знаешь, сейчас на грань Лехтенстаарна вышли. Приезжай ко мне. Осенью. Там посвободнее будем. Прилетай".

"Обязательно. Тебе пора. Спасибо тебе за все".

Я прощался, будто не увижу ее больше. Хотя уже завтра прекрасное улыбающееся лицо появится на экране визора, и звонкий голос скажет "Привет!".

Алла поцеловала меня в щеку, шепотом сказала "До завтра" и пошла обратно, вдоль стены, к станции. Успеет? Я посмотрел на часы. Успеет. Завтра увидимся снова. Но она будет так далеко…

А тепло ее ладони в этот миг прощания я запомнил на всю жизнь…

Назинов Пётр
026: Красный – значит кровь

…Стереовизор у нас в казарме старенький, с некачественным, вечно дергающимся от помех изображением. А вот звук – на высоте, отлично передаёт подлинную, без тени фальши, радость в голосе диктора.

– Новые шаги к терраформированию Марса были сделаны именно сегодня, восемнадцатого декабря две тысячи шестьдесят первого года! Внеземная горнопроходческая бригада номер восемнадцать разместила на южном склоне марсианской горы Олимп два квадратных километра сверхлёгких солнечных батарей и воздухоперерабатывающий комплекс. Теперь, благодаря усердному труду экспедиционного экипажа капитана Савушкина, атмосфера планеты Марс насчёт очищаться от опасных для человека примесей, и обогащаться кислородом. И хотя завершение данного комплекса – всего лишь первый шаг к длительному пути окончательной терраформации, именно сегодня колонистами Советского Союза был заложен первый камень в её основу…

В подёргивающемся кубе стереовизора угадывается купол Первой Марсианской и неподвижный, твёрдо стоящий над ней красный флаг. Молодцы ребята. Жаль, что далеко не всё можно узнать через информационную Сеть.

Например то, что фронт покорения Космоса – далеко не единственный, и далеко не самый важный…

Про некоторые фронты гражданским лучше не знать. Это правильно.

Я – предпочёл знать всю правду. Потому я и сижу в казарме на орбите, и пялюсь в экран в свободное от тренировок время. Вместо того чтоб сидеть дома, на Земле, за кухонным столом… С семьёй, и кушать какой-нибудь салат там, или борщ, блин. Или картошечки жареной! Бабка, Земля ей пухом, картошку готовила лучше чем готовят в любой, даже МГТУшной, столовой…

Чтобы отвлечься от гурманского самоистязания, перевожу взгляд на иллюминатор. Его имитацию, если точнее, – кто же будет подвергать Главную Защитную Станцию подобным рискам… Во много раз более качественное, чем сетевой стереовизор, изображение, показывает бегущие по своим делам яркие точки звёзд, с периодически перебегающим по краю куском Луны – станция вращается очень быстро, и при её маленьких габаритах вид из окна всегда неспокоен. Неизбежная цена за земную силу тяжести, купленную оптом у центробежных сил…

Динамик внутреннего оповещения вдруг на секунду зашуршал, после чего ударил короткой музыкальной композицией. Тревожные нотки скрипки, мягкий перебор гуслей, напряжённый аккорд электрогитары. Теперь каждый, даже только что проснувшийся солдат-десантник, настроен внимательно выслушать начальника штаба Космических Войск.

– Всему личному составу группы "Флаг" собраться в третьем конференц-зале. На сбор и прибытие пятнадцать минут.

Двоё бойцов третьего взвода, упавшие в кресла на первом ряду, громко и увлечённо перешёптываются. Невольно подслушиваю – солдатский организм, приученный отдыхать всегда и везде, кроме работы, легко переплёвывает любые приличия. Приличиям не нравится быть переплюнутыми, они возмущённо размахивают зонтиком, яростно поправляют большие очки в дешевой пластиковой оправе, и требуют не подслушивать. Лениво разглядывая (в собственном воображении, конечно) их коричневый учительский плащ и аккуратные туфли, я безумно удивляюсь себе – оказывается, они у меня есть!

– …смеётся. Нормально всё вроде. Ну и проводил я её до дому, чтоб не проводить. Всё культурно было, не приставал, ничего, ну типа вообще как по Достоевскому, ёлки. Довёл до двери, ну и думаю, чо бы не поцеловать-то??? Только выдвинулся на позиции, а тут из двери её маманька. Всё, думаю, понеслась – как ты посмел, ирод, и всё такое. Стою, готов молча краснеть, спорить тут бесполезняк прямоточный. Мамаша на меня такая смотрит, и я чо заметил – глаза-то у неё радостные, со слезами! Заходите, мол, то сё, откушайте с нами. Ну ладно, думаю, от второго ужина ещё никто не помёр, а у самого ощущение – что-то не то, не спроста это всё…

– Ну, и? К чему это всё, первый раз штоле?

– Да погоди ты блин. В общем, сидим едим, и мамаша такая невзначай – а как Вы, молодой человек, жениться не пора ли Вам? А то у нас девица на выданье…

– Ууууууууу…

– А то блин уууууу, такое ууууу что ух. Вроде и морда у меня обожжённая, и форма чёрная должна была на какие-то мысли навести. Ан нет, думает, счас дочурку подзамужит. И что блин думаю делать, как ей объяснишь что я вообще так, просто проводил, ну что целовать так всякое бывает, я что, я – ничего.

– И как ты отвертелся…

Как ты отвертелся, лейтенант Васильев из третьего взвода, гренадёр, если иметь семью тебе запрещено секретным уставом Спецотряда? Да бог с ней, с мамашей… Как ты, брат, отвертелся от собственного желания иметь семью? Может быть, ты действительно любишь свою Родину настолько, что осознанно подписал готовность не вернутся. А может быть, ты просто до конца не понимал, что делал, взявшись за наше дело из мальчишеской бравады. И то и другое – хорошо, но мудро лишь первое. Дай Создатель, чтобы ты вернулся домой и передал свой опыт детям. Но сейчас – у тебя не должно быть привязанностей. Только тогда ты сможешь легко пожертвовать собой.

А дети – дети у нас есть. По тому же негласному, неизвестному и тысячной доле наших Вооруженных Сил уставу, ты смертник. Но раз ты готов отдать себя всего на службу Родине, Родина не даст погибнуть твоему роду. У каждого из нас есть дети на Земле. У каждого – по несколько семей, полностью поддерживаемых правительством. У каждого на стене за койкой – десяток фотографий детских лиц. Ревущих, спящих и агукающих мальчиков и девочек, наша реальная связь с планетой и своим народом. Нам есть куда возвращаться. Вот только возвращаемся мы редко – шесть случаев из десяти… Поэтому мы не должны хотеть возвращаться. Поэтому мы в вечной боевой готовности на орбите, и по официальным бумагам мы проходим как "скончался по естественным причинам".

Наша работа полностью засекречена – ведь именно благодаря нам дома царят мир и покой. Школьницы больше не оглядываются в тёмных подворотнях. Есть куда пойти работать и есть зачем жить. Наркотиками больше некому торговать – нет ни желающих купить, ни продавцов. Зеленеют парки, в лесах поют птицы. Можно сорвать с куста земляники ягоду и не отравиться. Потому что всё это – оплачено сполна. Оплачено кровью защищающих Родину.

Активных боевых действий в 2061-м СССР не ведёт ни на Земле, ни в космосе. Только разведоперации силами космического десанта. Разведка официально проводится в сложных и опасных условиях Солнечной Системы, неофициально – в глубоком тылу потенциального противника. Иногда в районе этих операций происходят несчастные случаи. Например, взлетает на воздух центр по созданию нового смертельного оружия. Давятся особо крупным куском ветчины предатели – за обедом, а ведь пережевывать надо. Из-за разрыва сердца трагически завершают свой жизненный путь военные преступники. От острого отравления свинцом умирают спонсоры наркотрафика… Словом, работы у нас хватает.

Возможно, через пятьдесят или сто лет, враг объявит нас кровавыми псами режима, действовавшими без цели и смысла. Так всегда было, когда враг брал верх – правильное объявлялось бессмысленным и жестоким, неправильное – красивым и интересным. На этот раз мы не дадим ему шанса.

– Равняйсь! Смирно!

Грохот отодвигаемых в прыжке стульев. Монолитный ряд испещрённых шрамами бойцов в угольно-чёрной форме.

– Вольно. Садитесь, пожалуйста.

На кафедре – сам начальник штаба Космических войск, седой как лунь генерал-майор. Говорят, он ветеран битвы за Антарктику, и что его пришлось официально казнить, лишь бы успокоить бесновавшихся швейцарцев… Как же так, какой-то ренегат от Советской Армии, угнавший атомный ракетоносец, сжёг несколько транспортов с их бронетехникой, и полностью предрешил исход сражения с бандитской армией "Икс-Е-Сервис". Разумеется, все в чине от генерала прекрасно знают, что ракетоносец ему выдали под негласный приказ, а Икс-Е – никакие не бандиты, а дочерняя контора армии НАТО, под независимым, и, якобы ни от кого не принимающим приказов чёрным флагом выкачивающая уран с методично зачищенных от аборигенов земель. Очень методично зачищенных…

Такие сражения – и были ценой светлого будущего. Сражения без объявления войны, полностью игнорируемые средствами массовой информации. А войны – так их никто не ведёт, давно уже объявлен курс технологической гонки без правил. Быстрее покорить космос, быстрее освоить Солнечную Систему, чтобы отгородиться от непримиримого врага бескрайними межпланетными просторами. А вот воевать – прошлый век. Воевать – нельзя, потому что, начав схватку, стороны сожгут друг друга в пепел. За двадцать минут.

Пусть капитализм продолжает мучительно агонизировать из-за внутренних противоречий. Вечно перегрызать горло самому себе, топтать своих детей, лишь бы получать от жизни максимум удовольствия. Мы уйдём от вас подальше, чтобы жить тихо и спокойно. Познавать, трудиться, верить, любить. Двум столь разным идеологиям тесно на одной планете.

Генерал-майор Космических войск Воробьёв окидывает нас взглядом.

– Как вы все, наверное, уже слышали, разведка села на хвост одному из крупнейших центров организации операций врага в Европе. Есть хорошие шансы, что это та самая властная инициативная группа, которая организовала длинный перечень диверсий и интриг против Советского Союза. Среди лучших их достижений, предположительно, есть планирование, организация и прямое финансирование Первой войны в Чечне.

По залу пробежало явно ощущаемое оживление. Не часто выпадает случай отомстить за столь старую и крепкую подляну.

– Разумеется, подобный центр важен не столько как хранилище информации и скрытое защитное сооружение, сколько его сотрудниками. Его сотрудники – потомственные члены аристократических семей крупных капиталистов, все поколения жизни которых наживались на обмене обмене чужой крови на личные богатства…

Тон зала сменился с оживления на сосредоточенную ненависть.

– …а так же координировавших множество локальных конфликтов за ресурсы. Так как центр предельно законспирирован, то он имеет недостаточно прочные для эффективной самозащиты связи с внешним миром. В любом случае, даже если накрыть всю сеть не удастся, есть отличные шансы поднять на воздух один крупный вражий бункер. Официально этот бункер не существует даже в военном регистре армий НАТО, так что они не в состоянии ничего нам предъявить. Слушай моё задание: зайти, провести сканирование комплекса, вычислить оптимальную точку установки заряда, установить заряд, покинуть комплекс.

В задних рядах поднимается рука.

– Товарищ генерал-майор, как именно будет осуществляться перехват сигнала о помощи, который обязательно будет послан из бункера?

Воробьёв недовольно зыркает на любопытствующего не по делу.

– Не тебе о том беспокоиться, Николай Петрович. Но вкратце обрисую… Официальной легендой будет аварийное падение старого спутника ПВО в море, в районе цели. Падает он уже четыре месяца. В ходе падения спутник изменит свою траекторию и, достигнув цели, самопроизвольно выстрелит. Направленный ЭМИ высокой плотности выведет из строя все системы коммуникации, как беспроводные, так и проводные, не привлекая к себе никакого внимания. Ещё вопросы?

Зал ждёт.

– Отлично. Командам перейти на десантный экзолёт, принять десятичасовое снотворное. В 23:45 пуск, в 02:45 – десантирование. Прыжок стандартный, на капсулах, с парашютированием в нижней части мезосферы. Эвакуационные инструкции будут сообщены при десантировании. Разойдись!

Хрупкая белая стрела десантного экзолёта, замаскированная под малый пассажирский лайнер, входит в термосферу. Земля внизу неуловимо перестаёт быть далёким, прекрасным бело-голубым шаром, и становится именно землей с маленькой буквы, твердью для посадки. Всегда пытаюсь уловить этот момент, пялясь уже в настоящий иллюминатор, но никогда не успеваю.

– Проверить броню!

Перед глазами бежит ряд зеленых строчек диагностики. Никогда не надоедает видеть эти строчки. "Теплозащита – 100 %", "броня – 100 %", "генератор – 100 %"… Удовлетворение от запуска полной мощи десантного скафандра сравнимо лишь со снятием гипса со всех конечностей сразу, с последующим бегом по лужайке и детскими криками восторга. Пока ты в нём, ты уязвим только для ну очень тяжёлого пехотного оружия.

– Занять места в посадочных капсулах!

Индивидуальная десантная капсула, выполненная целиком из белого органического материала, заметна только для визуального обнаружения. Абсолютно одноразовая, наделенная простейшими ракетными двигателями торможения, она идеально служит нам последние восемь лет. У порога мезосферы она мягко затормозит, выпустит своего десантника, отлетит на безопасное расстояние и взорвётся, имитируя банальный астероид. А десант продолжит спуск на полупрозрачных космопарашютах, замедляющих самоубийственно стремительное падение до просто быстрого. И так – до самой земли, где мы совершим последнее торможение, уже обычными парашютами.

По нашлемному дисплею бегут новые строки – эвакуационная инструкция. "После установки заряда покинуть комплекс. Забрать раненых сколько возможно, с убитыми и непригодными к эвакуации поступить по "инструкции 200". Выйти пешком в густые растительные заросли к югу от комплекса, где ожидать подхода гражданского многоместного транспортного средства белого цвета. Выдвинуться в населенный пункт "Демпшир", где под покровом ночи перегрузиться на гражданское малое морское судно "Ирландия". В случае явной угрозы попадания в руки врага поступить по "инструкции 200". Всех свидетелей и участников помощи в эвакуации забрать с собой, в случае невозможности – поступить по "инструкции 200"."

Что ж, всё как всегда. С тех пор, как Новая Революция тридцать второго года вернула старый расклад сил – капитализм против социализма – у нас нет иного выхода. Мы бьём с ненавистью и насмерть. Мы не оставляем за собой свидетелей. Мы сознательно жертвуем своими силами. Сознательно и эффективно, забирая с их помощью ещё большие силы врага. Именно наша готовность жертвовать собой, именно наша спокойная готовность сжечь весь мир, но остаться свободными, и пугает их. Пугает до судорог. Они не способны понять нас, не знают ни настоящей свободы, ни ощущения осмысленности собственного существования. Какое счастье ты можешь ощущать, если ты, «Западный Человек Европейской Культуры», с младенчества приучен зарабатывать средства к существованию, грызясь за более комфортное жилье и более качественных отдых? Грызясь без правил, с лицемерием, лестью и лизоблюдством? Окруженный жестокостью, извращениями и мелкодушностью?

Мы устали от их ценностей, от их правил. Мы взрывали ядерные мины на своей территории, лишь бы выбросить их оккупационные войска, и их продажных приспешников, с нашей Родной Земли. И ценой труда и жертв мы наконец подняли Красный Флаг над нашими землями. Наш Флаг. Флаг Людей.

Мы десять лет балансировали на грани голода, всё больше и больше ощетиниваясь ракетами и излучателями, чтобы защитить себя от физического вторжения. Поднимали свою промышленность, собирали ракетоносители вместо личных автомобилей. Из переплавленных прямо на орбите выработанных ускорителей мы собирали свои боевые станции… Мы взяли в свои руки систему образования, и начали учить наших детей не потреблению, но созиданию… И через пару десятков лет сошла на нет преступность. Она оказалась НЕ НУЖНА…

Они ненавидят нас, потому что боятся. Мы ненавидим их, потому что они ненавидят нас. Всегда ненавидели. Всегда, всю историю эксплуатировали и обманывали.

Пришёл наш черед наносить удары. Мы научились тихо решать проблемы.

Впереди – яростный грохот падения в капсуле, потом – неуловимый в своей стремительности спуск.

– Пошли-пошли-пошли!

Падая сквозь низкую ночную облачность, я включаю глобальную ориентацию. Англия! Очень интересно… Британия, с какого-то перепугу, объявившая себя "Великой", строила нам козни ещё задолго до девятнадцатого века…

Хлопая куполами, очень похожими на старые советские Д-6 (разве что выполнены они их совсем, совсем других материалов), наша сотня валится прямо на крышу большой фермы, служащей замаскированным входом в комплекс. Все автоматические защитные системы – вкопанные по башню гаусс-танки и автоматические гранатомёты – сожжены импульсом, так что мы передвигаемся как у себя дома.

Ворота мы находим через десять минут. Циклопический герметичный затвор с шарообразной бронекрышкой.

– Товарищ полковник, а дверка-то чуть ли не чистый вольфрам, да пополам с перекалённой сталью. Толщина – метра три! Хитрые всё ж гады, классно окопались. Незаметно разбомбить этот комплекс было бы абсолютно нереальной задачей.

– Куликов блин, говори конкретней, – с досады я повышаю голос в микрофон. – Ты хочешь сказать, что мы не войдём?

– Войдём, товарищ полковник. У нас с собой два атомных бурильщика. На максимальной мощности прожжём за пять минут. Рядом стоять не стоит. Товарищ полковник! Может, это, тово? Прикрутить ко второму бурильщику наш фугас, да и отправить его вниз? Пусть кушают?

– Нельзя, Куликов. Быстро найдут и выведут из строя. Не у нас одних есть скафандры. Мощность заряда слишком велика… Его надо углубить как минимум на километр вниз, иначе будет слишком заметно. Начинайте!

Пламя. Опять пламя. Обжигающий изнутри атомный огонь, через который мы прошли много раз. Человек, подвергнувшись жёсткому проникающему излучению наших нагрузок, может прожить не более нескольких суток. Или куда больше, если ему пересадить почти все органы и кости. На обеспечение потребности Вооруженных Сил СССР в восстановлении жизни смертельно отравленных радиацией бойцов уходит труд сотен трансплантологов и тысяч обычных людей. Обычных людей, умерших естественной смертью достаточно рано, чтобы отдать часть себя на службу своим бойцам. Хрусталики, нервная ткань, стволовые клетки, целые органы…

Помогло бы, если бы мы десантировались на боевых кораблях. Но корабли слишком заметны.

Дверь не выдерживает вульгарных солдатских знаков внимания атомного бура, краснеет, плавится, и наконец сдаётся.

Перешагивая через разорванные взрывами тела, я вхожу в машинный зал. Зал просто огромен, ни за что не почувствуешь, что находишься глубоко под землёй. И простирается он чуть ли не на триста метров. Повсюду электротехника – компьютеры, осциллографы, микроскопы, измерительные камеры, нагревательные приборы, холодильники… Очень совершенная вычислительная техника. Явно какие-то исследовательские приборы… И много, очень много контейнеров с символом биологической опасности…

– Товарищ полковник!!!! – такой радостной паники в голосе разведки я не слушал с тех пор, как поймали последнего демократа. – Мы тут нашли такооое…

– Удачно зашли, словом? Докладывайте!

– Охрана продолжает оказывать сопротивление. Но их мало. Так что мы смогли проникнуть в вентиляцию – запустили эхолокационные зонды. Бункер уходит вглубь на десять километров, как минимум! Он стар как сама буржуазия. Из подземелий поступают снимки силуэтов зданий. Не видал я ничего подобного, никогда! Не могу их распознать. Что бы это ни было, данный комплекс очень важен.

– Отлично. Штурмовая команда, на связь!

Звуки выстрелов и разрывов надёжно фильтруются микрофоном брони. И этой надёжности не хватает. Безумно сильные и громкие, как молотком по голове, разрывы кумулятивных гранат перемежаются длинными очередями вражеских винтовок.

– Дело плохо, командир… Зачистку завершить не можем. В ангаре у них нашёлся танк, он не даёт пройти. По ветке идёт поезд. Наверняка подкрепа! Подкрепление это, как слышно!.. Вытащите Ковалёва из-под огня, етицкий пёс!!! Вооружены прекрасно, козлы… Мы потеряли уже пятнадцать. Пока держимся. Гранат мало осталось.

– Ясно. Отходи в машинный зал, лейтенант! Слышишь меня?! Оставь за собой пару растяжек и отходи! За главным лифтом машинный зал, отходи на мои координаты! Как понял?!

– Понял!…

– Сапёры!

Возившиеся у меня за спиной сапёры даже не сразу меня слышат – они напряжённо готовят двухсоткилограммовую бочку термоядерного заряда.

– Сапёры блин!!!

– Заряд готов, товарищ полковник.

Заряд готов. Зловещий, крашеный белой масленой краской цилиндр с Красным флагом на борту. Нашим флагом.

Термоядерные заряды хороши тем, что ими не надо точно прицеливаться. Термоядерные заряды плохи тем, что они очень уязвимы…

В зал вбежала штурмовая группа Григорьева. Точнее, ввалилась покачиваясь. От группы осталось шесть человек, ещё троих раненых они принесли на себе. Плюс трое сапёров. Плюс десятеро разведки. Плюс я.

Когда мы входили в комплекс, нас было сто человек. Мы редко возвращаемся…

Тревожно запищал бронекостюм, требуя немедленного принятия медицинских мер. Пока мы спускались по проплавленному атомным буром колодцу, мы нахватали по половине смертельной дозы на рыло. Если через шесть часов мне не сделают переливание крови и инъекции радиозащиты, я начну умирать. Старый я стал… Самый старый во всей команде. И шести часов у нас по-любому нет.

Плохо ли это? Домой мне всё равно нельзя – я слишком много знаю, и высок риск, что меня похитят или незаметно расколют. От резидентуры трудно защищаться. От предателей же – защититься невозможно.

– Яковлев, слушай моё задание. Ты теперь за меня. Берешь всех, прямо сейчас грузитесь в лифт, и валите к чертям на поверхность. Эвакуируйтесь по инструкции. Я – остаюсь. Подорву заряд в последний момент. Радиоинициация с поверхности один хрен не удастся. Просто так заряд оставлять нельзя, могут успеть обезвредить. Или подорвут до того как выберетесь…