Текст книги "СССР-2061. Сборник рассказов. Том 1"

Автор книги: Ссср 2061

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Потолок был освещён всё теми же лампами-дневнухами и почему-то ровно покрыт зелёным, похожим на мох. – Поспи! – отозвался Кембрик, – Увидела она… Я тебе завтра ещё и не такое покажу.

Огнев Евгений
020: Одна речь

Украшенный банкетный зал погрузился в лёгкий полумрак – это погасили свет над столами. Зато софиты ярко осветили сцену, привлекая внимание к выступающему. Это было излишним – даже если бы этот человек заговорил, не вставая из-за стола, все затихли бы и ловили каждое его слово.

Мужчина явно волновался, пряча нервозность под лёгкой улыбкой. Зал почувствовал это и поддержал выступающего аплодисментами. Едва они стихли, мужчина начал свою речь. Он говорил с лёгким акцентом, к которому окружающие уже привыкли и который они почти не замечали.

– Теперь это только обрывки памяти, – произнёс он с ухмылкой, – шелуха мыслей, лёгкая дымка ощущений и эмоций. Но тогда всё это воспринималось так ярко и почти болезненно реально – чувства были обострены до предела. Помню, я ощущал себя загнанным зверем – опасность, казалось, ждёт меня повсюду. Ладони постоянно потели, я еле-еле вспоминал слова и нелепо укладывал их в предложения, даже и не думая о законах грамматики. Меня преследовала жуткая мысль: "Это наверняка капкан! И я сам в него залез!"

Зал рассмеялся.

– Да, сегодня, по прошествии стольких лет всё это кажется смешным, но, чёрт возьми, это было самое страшное время в моей жизни. Время, когда я приехал в СССР.

Снова смех в зале и одобрительные аплодисменты. Улыбаясь, мужчина привычным движением поправил очки. Операция по коррекции зрения заняла бы не дольше пары минут, к тому же была абсолютно безопасна, но, как говорится "привычка – вторая натура", а он уже привык к очкам.

– У каждого человека есть мечта, – продолжил мужчина, – кто-то воплощает свою мечту в жизнь, кто-то – нет. Для кого-то она тяжёлый груз, для кого-то – ветер в парусах. В чьих-то мечтах есть место только "я". В другие мечты могут вместиться и "мы". Но в конкурсе на лучшую мечту обязательно победила бы та, в центре которой "они". Я, кстати достоин только второго места, в своей мечте я не забывал о себе.

Шутка вызвала очередную поддержку зала, и мужчина почувствовал, что окончательно успокоился. Он знал большинство из этих людей не дольше года, но ему вдруг захотелось быть перед ними предельно честными, рассказать им всю правду.

– Мне легко далась учёба в Оксфордском Университете. Возможно, потому что мой отец там преподавал, – из-за смеха мужчине вновь пришлось выдержать паузу, – а может быть потому что там преподавал мой дед.

На этот раз пауза была значительно дольше, а овации – громче.

– Но насколько легко мне давалась учёба, настолько тяжело мне давалась жизнь. Знаете, историк – это обязательно человек из прошлого. Историк не может быть современным, иначе он – плохой историк. Я старомодный человек, я до сих пор пользуюсь обычным телефоном, – в доказательство этого мужчина достал плоское устройство, состоящее из одного лишь экрана, – до сих пор не могу привыкнуть к галофонам и к их трёхмерным изображениям собеседников. Такой человек как я должен был умереть там, где родился, и может быть так оно и случилось бы. Возможно, я сейчас не разговаривал бы с вами, а преподавал бы историю в том же Оксфорде. Я бы прожил неплохую тихую спокойную жизнь. Но этому не суждено было сбыться и это так только лишь потому, что у меня была мечта.

Автоматические столы давно поменяли пустые фужеры, спрятав их где-то в своих недрах. Оттуда же, из глубин механических внутренностей, перед сидящими появлялись новые напитки, а салаты за некоторыми столами давно сменились на горячее.

Эти столы недовольно щёлкнули – сенсоры не уловили движения рук к тарелкам, а потому спрятали блюда обратно, пока они не остыли. Сидящим в зале было не до еды – единственное, что их сейчас интересовало – это человек на сцене.

– Для Европы этот проект оказался слишком масштабным. Он требовал серьёзных вложений, больших территорий, а территория – это то, чего в Европе всегда не хватало. Мне предлагали уменьшить амбиции, пойти на компромисс, но разве можно поделить мечту пополам и быть довольным тем, что от неё осталось? В Америке ситуация в корне поменялась. Всего около недели поисков нужного человека окончились, как я тогда думал, успехом. Проект был принят и тщательно изучен. Ещё через неделю инвесторов было так много, что даже если половина из них в итоге отказалась бы, денег всё равно оставалось достаточно. Мне казалось, что я самый счастливый человек на свете. Это ощущение сохранялось во мне в течение нескольких месяцев, пока я не начал замечать определенных нововведений и корректировок, вносимых в проект. Первым ударом стали сувенирные лавки по всему парку. Я пытался возражать, что в бронзовом веке не было, и не могло быть никаких сувенирных лавок, и тогда я впервые услышал это слово – "рентабельность". В моей мечте не было рентабельности. Моя мечта должна была служить совершенно иным целям, отличным от получения прямой денежной прибыли. Русские горки, прошу прощения, – поправил себя мужчина, – вы называете их "американскими". Американские горки над викторианским Лондоном.

В зале послышались и смешки, и недовольное ворчание. Присутствующие были возмущены подобными предложениями.

– Уже через месяц повсюду в моём проекте красовались нововведения, единственной целью которых было получение прибыли – аттракционы тут и там, кинотеатры, торговые залы. Мой Парк Истории Цивилизации постепенно превращался в парк развлечений, и я совершенно ничего не мог с этим поделать. Там где школьники должны были бродить, поражаясь величию римским архитекторов, пытаясь понять быт античного человека, сегодня они должны были покупать мороженное и участвовать в видео-играх о гладиаторах. Я уехал, так и не дождавшись окончания строительства, и позже во всех интервью я отрицал свою причастность к этому проекту. Вполне успешному, кстати говоря.

Мужчина глубоко вздохнул:

– Я не хочу сказать, что это плохо. Да, люди потратившие деньги на этот парк должны были что-то получить взамен. Но я предлагал им вовсе не деньги, а нечто гораздо большее. Я предлагал им превратить это место в центр и одновременно музей мировой культуры. Место, где обязан был бы побывать всякий образованный человек, место, где мы бы лучше понимали нашу историю. То, что сделали они – это не плохо, это иначе. Совсем по-другому. И совсем не то, что предлагал я.

У кого-то зазвонил галофон, он, виновато улыбаясь, отключил сигнал и вновь всё внимание вернулось к выступающему.

– Сергея я встретил на одной из исторических конференций, я уже тогда вновь был обычным британским преподавателем. Это был первый человек из СССР, с которым я разговаривал дольше пяти минут. Честно сказать, мне он не очень понравился.

Шутка оказалась смешной ещё и потому, что сам Сергей находился в зале. Этот высокий худой мужчина с короткой бородкой находился за одним из передних столиков. Он кланялся взглядам присутствующих, широко улыбаясь.

– Сейчас вы видите его улыбчивым, и многие из вас знают его как человека с прекрасным чувством юмора, – продолжал выступающий, – но вот только там, в Европе он был совсем другим. Хмурый и напряжённый. Позже мы обсуждали с ним это. Как западу так и не удалось примириться с идеями Советского Союза, так и гражданам страны Советов так и не удалось изжить образ "западного врага". Сергей общался со мной так, будто я представитель ЦРУ, впрочем, по его признанию, сам я общался с ним так, будто он не кто иной, как агент КГБ.

Сергей закивал головой, показывая, мол, да, так всё и было.

– Не знаю почему, но мне захотелось поделиться с Сергеем своей погибшей, как я тогда считал мечтой. Едва он услышал о Парке Истории Цивилизации, как поразил меня своими знаниями об американской его, как я теперь её называю, копии. Почему-то я был уверен, что граждане Союза вообще не знают о происходящем в мире. Сергей отозвался о той моей идее довольно скептично, но всё изменилось, когда я рассказал ему о первоначальном плане – том самом без горок и видеоигр. Уж не знаю, что тогда нарисовало его воображение, но этот "безумный русский" вскочил и начал ходить взад-вперёд по комнате. Он что-то там бормотал о том насколько это гениальная идея, о том каким прекрасным местом смог бы стать этот парк. В общем, он говорил то, что я итак знал.

Мужчина провёл пальцем по экрану на тумбе, за которой он выступал, и снизу, механизм такой же, как у автоматических столиков, появился стакан воды. Извинившись перед публикой, выступающий сделал небольшой перерыв в речи для того чтобы попить.

– Из Москвы мне позвонили, как сейчас помню, рано утром. А уже к вечеру у меня на руках были билеты. Вот только ехать мне совсем не хотелось. Я уже упоминал это – Советский Союз представлялся мне чем-то очень странным, даже страшным. Помню, уже в самолёте я сто раз пожалел о том, что лечу. Мне было страшно – я едва знал язык, я был напуган слухами об этой стране. Первые несколько дней я дрожал от каждого шороха за дверью гостиничного номера. Я всерьёз был уверен, что за мной придут, как это называется, "мужики" и потребуют от меня раздать всё, что есть советскому народу. Был уверен, что потом поведут на расстрел. А если и не "мужики" придут, то агенты КГБ и это тоже в итоге закончится расстрелом.

Последние предложения вызывали смешки и аплодисменты в зале, выступающий и сам рассмеялся:

– Да, как я и говорил, время когда я переехал в СССР было самым страшным в моей жизни. Но день за днём я всё больше включался в работу над своим проектом. Оказалось, что Сергей уже убедил исторический факультет МГУ в том, что подобный парк необходим. Затем условное "добро" дало и начальство самого университета. Тогда-то меня и пригласили. Мы подолгу, иногда не просто вечерами, а ночами обсуждали проект. Честно сказать, многие удачные идеи и коррективы были предложены уже не мной. Да, здесь мой проект тоже корректировали – я не могу сказать что приехал, предложил и получил то, что хотел. Другое дело, что исправления эти носили уже чисто технический характер. Я, например, мечтал о живых людях – жителях в наших копиях городов и селений, но это конечно оказалось неосуществимо. Теперь мы используем высокоточные голограммы, но надо сказать – это не заметно до тех пор, пока вы не решитесь их потрогать. В конечном счёте, все нововведения, которых я так боялся, несли ту же идею что и сам проект – показать историю цивилизации от древнейших времён и до современности.

Снова небольшая пауза для нескольких глотков воды.

– Завтра в наш Парк Истории Цивилизации приезжают первые посетители – около десяти тысяч школьников. Завтра мы начнём работать и мне осталось подождать что-то около двенадцати часов до того момента как осуществиться моя мечта. За это я хочу поблагодарить всех присутствующих, все вы помогли в её осуществлении, и без вас всего этого не было бы. Но есть ещё кое-что, что я хотел бы сказать. Мечты достойны осуществления – все без исключения. Так же как все без исключения люди достойны счастья и благополучия. Но я хотел бы, чтобы каждый немного расширил бы свою мечту. Чтобы он пустил в неё кого-то, кроме "я". Чтобы там нашлось место хотя бы для "мы". Такие мечты не просто достойны, они обязаны осуществляться. Спасибо вам.

Яркой вспышкой овации ослепили секундную тишину. В банкетном зале Парка Истории Цивилизации присутствующие вставали, выражая почтение директору и вдохновителю этого проекта.

– Давайте постараемся сегодня не засиживаться, с утра все должны быть "как огурчики", – на прощание пошутил выступающий.

Белоусов Валерий Иванович
021: Рацуха

(На правах рукописи) -2012

Восьмое января 2061 года. Восемь часов одиннадцать минут. Двадцать три минуты до аварии.

Младший инженер Комплексной Опытно-Методической партии N5 Лаборатории Физических Методов Анализа Бронницкой Геолого-геохимической экспедиции Института Минералогии, Геологии, Геохимии, Кристаллографии и Кристаллохимии имени проф. Овчинникова Валерий Тазретович Бесоев, широко известный в узких девичьих кругах Общежития номер один (кстати, а вот почему именно номер один? ведь никакого другого общежития в БГГЭ никогда и не было? неразрешимая загадка природы!) как "Бесёнок", "Бесёночек", "Бесик" или "Бес безрогий", в зависимости от степени оказываемого оным Валерой к наименовательнице товарищеского участия, высунув от усердия кончик языка, осторожно коснулся кончиком пластиковой пипетки плоской вершины узкого угольного электрода.

От носика пипетки оторвалась крохотная капелька. В оранжевых лучах освещающих лабораторию кадмиевых ламп она на несколько мгновений задрожала красноватой янтарной бусинкой, затем полукруглый купол капли впитался, мгновенно высыхая и покрывая поверхность набитой в электрод пробы сверкающим белизной соляным куполом.

Quod erat demonstrandum! Что и требовалось доказать.

Теперь при подаче на электрод постоянного тока в 500 ампер летучий, почти невесомый порошок (3000 м.е. ш, не хухры-мухры!) не вылетит, бездарно разлетевшись, из просверленного в электроде канала, как картечь из пушечного ствола, а будет, постепенно расплавляясь и испаряясь, плавно диссоциировать на атомы…

Валера удовлетворенно хмыхнул, а затем горестно вздохнул… Этот электрод он удачно закапал! Осталось закапать еще полторы сотни… В этой партии проб! Остальные партии набитых пробами электродов, установленных вертикально в глухих дырках, выверенными лазерным указателем рядами грубо просверленных в толстых, неструганных, черных от угольной пыли дубовых досках, как стая мигрирующих к океану больных "вертячкой" ежей, угрожающе топорщясь, теснились вокруг него на металлических, покрашенных веселенькой салатовой краской стелажах.

– Ut tempus mi calvus! – превычно блеснул превосходным знанием языка Тита Лукреция Кара младший инженер Бесоев. – Ну вот кто мне, дураку, объяснит? У нас тут в комнате оборудования понапихано на миллионы нормо-часов, ЭВМ стоит самая совершенная… а электроды я закапываю, ровно как сто лет тому назад? Ну, неужели же нельзя ничего придумать? Манипулятор какой-нибудь, что ли…

– Вот ты, Бесенок, и придумай! – раздался за его спиной звонкий и веселый девичий голосок, и пара обтянутых белоснежными рукавами лабораторного халата нежных рук ласково обняла его за поросшую черным, кудлатым волосом шею. – Ты же у нас такой у-у-у-умный… Придумай что-нибудь, правда, а?

Валера стеснительно покраснел, вспомнив, как совсем недавно он из этих же прелестных уст услышал точно такую же фразу.

Тогда, сразу после новогоднего субботника, вечерком комсомольцы весело отмечали начало нового трудового года, определяющего года Семилетки. И вот, коварный лаборант, рыжая и бесстыжая (рыжие, они все такие!) Лена Левченко заманила его, неосторожно принявшего на грудь изрядную дозу разбавленного клюквенным соком "шила", в Ленинскую комнату, под вполне благовидным предлогом пояснения им, Валерой, совершенно неясного Лене места из переписки ренегата Каутского с Фридрихом Энгельсом, для чего Бесоеву и понадобилось срочно прибегнуть к первоисточнику. Увы, толстенный мнемокристалл в синей пластиковой суперобложке с вытесненными на нем силуэтами Вождей в обрамлении лавровых венков так и остался невостребованно лежать возле экрана кодоскопа… Сначала бессовестная обманщица Ленка неистово целовалась с ним так, что у Валеры наутро аж губы болели, а затем и прошептала ему на ушко ту самую фразу:

– Придумай что-нибудь, а? Ты же ведь у-у-умный…

Задумаешься тут. Потому как из мебели в Ленинской комнате, кроме застекленных шкафов с политико-идеологической литературой, стоял только застеленный красной бархатной скатертью стол, в обрамлении деревянных, с высокой спинкой и холодным дермантиновым сиденьем, заседательских стульев, числом ровным количеству членов партбюро… Не то, чтобы Лена имела что-то именно против стола! Просто прошлый раз, не выдержав напора ликующей молодой плоти, он-таки подломился. И жестокосердный завхоз Петрович, под угрозой отлучения Лены от заветного ключа от Ленкомнаты, категорически запретил ей впредь использовать мебель не по назначению.

Однако, голова младшего инженера соображала хорошо и быстро. Приставив стул к широкому подоконнику, он установил Лену на сиденье коленками, так что она уперлась своими пухленькими локотками в холодный и жесткий пластик, и… Молодые люди бездуховно совершили абсолютно недопустимый Моральным Кодексом строителя Коммунизма поступок. Причем через малое время повторили его еще разик… и еще… и еще… То обстоятельство, что Лена при этом напрочь не вышибла лбом стекло, объяснялось только тем, что на оное была наклеена, как на триплекс танка МЧС, металлизированая солнцезащитная пленка, выдерживающая прямое попадание автоматной пули.

Разумеется, после этого эксцесса Валера, как честный человек и коммунист, даже еще не застегнув брюк, предложил Лене немедленно зарегистрировать их возникшие товарищеские отношения. На что, распаренная, как после бани, тяжело дышащая девушка смешливо фыркнула и…ответила ему категорическим отказом:

– Знаешь, милый, с твоим темпераментом ты мне, кабанюка, сразу малыша заделаешь! А через годик, глядишь, еще… а там и третий, как видно, будет не за горами…

– Ну и что?! – несказанно обрадованный такой радостной перспективой, пролепетал Валера. – И очень хорошо, и очень здорово…

– Фиг тебе! – мстительно отрезала Лена. – Я учиться хочу. Не желаю, как моя мамочка, жить, вечно окруженная пеленками и распашонками…

Валера мигом погрустнел. Да, действительно, его потенциальная теща, тётя Света Левченко, работала (и отлично работала!) мамой. Конечно, Орден Материнства, и выплачиваемое на каждого ребенка пособие в двести нормо-часов, и выделенный райсоветом двухэтажный дом с огромным приусадебным участком, и электрический микроавтобус "РАФ"-ик, это все хорошо и даже замечательно… Но, всё же, двенадцать разнополых детей… это не то, что много. Это просто дофига. Ордена у нас просто так, за красивые глаза, действительно, не дают…

И, Лена точно, училась в МГРИ, на очно-заочном… То есть, она сперва после школы собиралась месяца три перед зачислением на очное отделение немного подработать, чтобы хоть понять, что же это за специальность такая, гамма-дельта-спектроскопист, да вот, как-то задержалась… Главным образом, чисто из экономических побуждений.

И вправду, ей сразу же в экспедиции определили ученический оклад в девяносто восемь нормо-часов, а сейчас, через год, переаттестовали на сто два нормо-часа. При том, что стипендия в институте – всего сорок. Есть разница? Конечно, и на эти "деньги" можно жить. Проезд для студентов бесплатный, обед в столовой обходится в тридцать нормо-минут… (Хотя, в свое время, Валера, бывало, потратив все "нормики" на чешское пиво, питался и одними "студенческими пирожными". Это, берешь в столовой бесплатный хлеб, намазываешь его бесплатной горчицей и запиваешь его бесплатной мутно-горячей сладкой водой под названием чай!)

Да, с голоду в СССР при всем желании не помрешь. Но вот финские зимние сапоги стоят семьдесят нормо-часов! (Правда, точно такие же, но только производства Лотошинской обувной фабрики "Масис", стоили в московском "Сапожке" тридцать пять… И в чем была между ними разница, Валера искренне не понимал. Все равно ведь шьют их из одной испанской кожи и по одинаковым ереванским лекалам… Но девушки, однако, эту разницу несомненно находили! Финские должны были быть, по их однозначному мнению, гораздо лучше, иначе, почему бы им было быть настолько дороже?)

Разумеется, можно было бы получить и бесплатную обувь на общедоступном складе-распределителе прозодежды: знаменитые "Прощай, молодость!", с мнимофетровым верхом на псевдорезиновом ходу… Валера, не предававший ровно никакой важности внешнему "прикиду", учась в институте, сам в таких охотно хаживал! Однако, если на пенсионере или погруженном в науку юноше такие шкарпетки смотрелись донельзя органично, то на прелестных стройных ножках молоденькой девушки они вызывали у окружающих вполне законный вопрос: она что, сама себе на обувь заработать не может?! Тогда где же её значок "Внимание, это человек с ограниченными возможностями!"

Ну, а что касается очно-заочной формы обучения, то Лена ничего практически не теряла. Два полных учебных дня в неделю, при трех рабочих днях на производстве, два дополнительных, по месяцу, учебных отпуска в год, с сохранением полного заработка… Да еще особая премия, в размере месячного оклада, при сдаче сессии без троек! Правда, учиться придется на один год дольше… Да зато по выпуску и присваивается сразу же квалификация инженера, а не младшего инженера, как у бывшего очника Валеры… В Министерстве Высшего и Среднего Специального образования СССР полагали, что сразу после института молодого специалиста надо на производстве еще как минимум год до настоящего инженера доучивать.

А инженер, это, знаете ли, "вилка" от ста шестидесяти до трехсот нормо-часов! Уже можно жить. Благо, что каждый год в январе цены на товары и услуги снижаются… Вот, и в этом году резко подешевели зубная паста, обувные шнурки и горчичный порошок.

Нет, на брак и создание здоровой коммунистической семьи Лена была явно пока не настроена…

Пришлось Валере вместо супружеской любви довольствоваться только дружбой! А дружба между молодыми, полными сил организмами требует определенных условий: прибежавший же в поселковую аптеку Валера с изумлением узнал, что указанные условия соблюсти, увы, невозможно. Так как все Изделия N2 оптом забрала отправляющаяся на полевой сезон в Патагонию Лаборатория Геофизики. Для использования данного изделия в качестве диэлектрических и водонепроницаемых чехлов для электродетонаторов. Такие дела. Когда речь идет об оказании интернационального долга в южно-аргентинских пампасах, личные вопросы должны отходить на второй план.

К счастью, Лена, не смотря на её юный возраст, уже обладала уже достаточно глубокими и прочными практическими навыками, сумев несколько необычным для Валеры способом доказать ему свое искреннее расположение… Так что молодые люди обошлись и без пресловутого Изделия, старательно укрепляя возникшие у них чувства… И не потому только, что ей было восемнадцать, а ему двадцать три! Такое обычно встречается, когда рядом работают разнополые коллеги. Ведь на работе девушка видит своего избранника в момент высшего взлета его ума, в миг напряжения всех его творческих сил! Поэтому и влюбляется медсестра в своего хирурга… Да и у самого Валеры был краткий, но очень бурный роман с его наводчиком, сержантом Наташей Киреевой, когда он служил срочную снайпером в мятежном Гондурасе…Почему краткий? Убили его Наташку поганые контрас…

Любопытно, как много мыслей может пронестись в голове, в тот миг, когда тебя обнимают две нежные девичьи руки…

– Конечно, придумаю! – уверенно ответил Валера и добавил. – Лена, кофейку завари, а?

Ленка чмокнула его в макушку, перепорхнула к лабораторному шкафу, где, в нарушении всех инструкций ("В режимном помещении! Нельзя есть! Пить! Курить!") хранились их немудрящие запасы. Побрякала жестяной банкой с яркой бразильской этикеткой, печально протянула:

– А кофеёк-то у нас ёк! Вот, ездил вчера в Институт, что же ты там его в буфете-то не взял?

– Да я бы взял, если бы мне вчера на карточку аванс сбросили! – досадливо покачал головой Валера. Кофе, предмет роскоши, который отнюдь не поставлялся для бесплатного распределения, он очень любил. – Что, совсем ничего?

– Совсем. Хочешь, я к подружкам-ядерщицам в подвал сгоняю? У них, я знаю, всегда запасец есть…

– Ну их нафиг, твоих подружек… Уходишь к ним на минуточку, а торчишь там по два часа!

– Уж так и два-а-а…,– надула пухлые губки Леночка. – Всего-то и посмотрели парочку журналов…

– Альманах ЖПС*, что ли? – съехидничал Валера.

– Не! Там картинок нету! Таллинский "Виру"! Ах! Там такие модели…,– сладко закатила голубые, как весеннее небо, глазки Леночка.

В этот момент произошло первое из событий, повлекших за собой катастрофу.

В лаборатории погас свет. В залившем комнату мраке тревожно и грозно вспыхнули кроваво-алым аварийные указатели: "Выход", "Огнетушитель", "Аптечка".

Спустя несколько секунд, показавшиеся молодым людям бесконечными, лампы под потолком вновь вспыхнули, сначала вполнакала, а затем, жужжа, приобрели прежнюю яркость…

– Хренов андронный коллайдер! – с досадой плюнул в урну для распечаток Бесоев. – Как врубят его эти паразиты из Протвино, так половину Центрального промышленного района и вырубает… Но что там наша Маша? Зависла. Угу. Я так и знал. Будем перегружать…

Только то, что Валера работал уже более четырнадцати часов, и определило, по мнению следствия, то, что вскоре произойдет. Из-за скачка напряжения сработал автомат защиты электродвигателей вытяжки. И свободные пары хлористого водорода, которые этой вытяжкой удалялись, теперь уже не откачивались из камеры сгорания… Так-то, в обычный день, Валера обязательно бы проверил все устройства, но сказалась дикая усталость…

Как же он работал так долго? Ведь установленный законом рабочий день на вредном производстве (то есть на производстве с неблагоприятными условиями труда!) составляет всего шесть часов (вернее, пять часов сорок минут)? Все дело было в дифракционной решетке.

Настраивать её, юстировать – о! Это ведь целое дело. Часа три, не менее… Пока настроил, пока обед, пока то, пока сё… Рабочий день и пи… прошел. А наутро снова надо настраивать решетку… понятно? Потому что за ночь она остыла. А работать-то, когда?!

А тут срочно подвалил заказ от комсомольско-молодежной геохимической партии из Антарктиды. У них сейчас в разгаре полярный день. Который скоро, в марте, смениться полярной ночью, с температуркой под минус семьдесят… Вот и торопятся ребятки поскорее сделать всё, что возможно. Ну как их было подвести? И коммунары БГГЭ решили взять над заказом шефство, то есть работать без перерыва до тех пор, пока весь не "сожгут"… не выключая прибора, на одной "установке" решетки.

Вот Валера и "жег". Питаясь вторые сутки одними бутербродами, которые стругала ему верная Леночка. Потому что если бы она понесла бы ему из столовой тарелку с борщем, то старая, тридцатилетняя, карга Валентина из отдела техники безопасности непременно бы этот странный факт отметила. И выгнала бы его из лаборатории нахрен, для верности опечатав дверь.

Повздыхав и печально покачав головой, Бесоев заботливо склонился над плоским корпусом управляющей ЭВМ "Электроника – Д3– 528". Машина в ответ угрюмо посмотрела на него и дипломатично промолчала. Отвернуться с презрением от своего оператора помешало ей только полное отсутствие шеи. На её незримом дисплее невидимыми для неискушенного пользователя огненными буквами было начертано: "Как же вы меня все достали! Злые вы. Были бы у меня ноги, ушла бы я от вас."

Бесоев еще раз вздохнул, и нажал Большую Красную Кнопку. ЭВМ в ответ тоже горестно вздохнула, и распустила над собой искрящийся всеми цветами радуги прелестный букет виртуальной клавиатуры.

Валера азартно потер руки, потом поднял их вверх, замер на несколько секунд, настраиваясь… Потом медленно погрузил ладони в переливающееся, текучие сияние, начал вводить программу… И каждое осторожное движение его чутких пальцев, трепетно и нежно перебиравших невидимые струны, сопровождал тонкий, на пределе слухового восприятия, звон хрустальных колокольчиков, мало-помалу сплетающийся в прекрасную мелодию…

Лена, затаив дыхание, не отрываясь, смотрела на его одухотворенное, отрешенное от всего земного лицо. Именно в эти минуты она любила его, своего избранника, так, как никогда еще никого не любила в своей коротенькой жизни! Для неё Валера был сейчас равен богам.

Но вдруг в чистую и светлую звуковую мелодию, которую сопровождала игра такого же чистого и прозрачного света, стали вдруг вплетаться нотки какого-то странного диссонанса. А в голубые и пастельно-розовые тона клавиатуры вплелись красно-черные нити… ЭВМ подмигнула Валере и глумливо произнесла нежным, ласковым женским голосом:

– Неисправность стека арифметико-логического устройства и системный сбой оперативной памяти. Произведите профилактику согласно регламента С-3!

– Сейчас произведу! – ласково пообещал машине Валера. – Леночка, закрой-ка ушки!

Леночка с притворным ужасом заткнула уши пальцами.

Валера отметил на желтом листовом металле корпуса машины два пальца вверх от буквы "Л" на шильдике, для верности пометил это место крестиком, потом произнес несколько положенных служебных слов**, и с размаху врезал своей "Маше" по сусалам крепким, пролетарским кулаком. ЭВМ крякнула, поперхнулась, и затем совершенно нормальным скучным голосом доложила:

– Все системы функционируют штатно!

В принципе, можно было продолжать работу, как вдруг в металлическую округлую дверь, запиравшуюся полукруглым штурвалом, раздался резкий и требовательный стук.

– Немедленно откройте! Вы там что, заснули, или как?

– Нет, мы трахаемся! – сердито отвечала Леночка, отпирая крамальеру. – Чего тебе надобно, старче?

Старче, заросший бородой до самых глаз, был ни кто иной, как председатель профкома Демушкин. Бодро пожав руку Валере и хлопнув взвизгнувшую Леночку по крупу, он деловито раскрыл картонную папку-скоросшиватель, которую до этого зажимал подмышкой, и совершенно некстати поинтересовался:

– Бесоев! У тебя когда отпуск начинается?

Валере было сейчас как раз до отпуска. Но он пробурчал все же в ответ:

– Ну, по графику восемнадцатого января, а что?

– Ты что, еврей? – в свою очередь спросил профорг.

– Нет, я осетин. – возразил ему Валера. – Да в чем дело-то?

– А! А я думал, что ты земляк Жоры Ашкенази из Яффского филиала, что вопросом на вопрос отвечаешь. А что ты будешь в отпуске, мил голова, делать?

– Как что? Сяду, и наконец спокойненько статью напишу: "Атомно-абсорбционное определение следового содержания ртути".

– А материалы откуда брать будешь? – продолжал допрос Демушкин.

– Да чего их брать-то? Они у меня все здесь., – и Валера постучал себя по лбу. – Записать только осталось.

– Ну, значит, тогда тебе все равно, где писать, здесь, в библиотеке БГГЭ, или еще где?

– Да, в принципе, все равно…

– Тогда вот распишись. И получи…

– Чего получить-то? – недоумевал Валера.

– Путевку, горящую! Выручай, брат! Нинка Спорышева ехать отказалась, а зимой, сам знаешь, в отпуск не очень-то кого сагитируешь… а если мы путевку в Месттеррком вернем, нам на следующий год лимит срежут! Бери, бери! Бесплатная. К себе на родину поедешь, в Чечено-Ингушетию, в Серноводск…

– Я не ингуш, а осетин! – машинально поправил его Валера. Потом прочитал врученный ему розовый листок с типографским текстом и оторопевшим голосом сказал: – Постой, постой… да вот тут написано, "гинекологического профиля"… ты мне чего всучил?!