Текст книги "Хромая дама: Нерассказанная история женщины – тайного агента периода Второй мировой войны"

Автор книги: Соня Пернелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Высадка Рейка майской ночью на Лазурном берегу в Антибе при помощи фелуки – небольшой, но быстрой лодки для ловли сардин, управляемой безрассудно храбрыми поляками, – была мероприятием не многим легче, чем десантирование с парашютом. Местные полицейские (некоторые дружественные, некоторые нет) по очереди следили за берегом, залитым лунным светом, из своих окон, а у вновь прибывших для координации высадки была только система разноцветных мигающих огней от коллег на берегу. Длинная красная вспышка означала, что берег чист, белая вспышка означала, что нужно ждать, а серия голубых вспышек предупреждала о неминуемой опасности. Увидев красную вспышку, Рейк проплыл на веслах последние несколько сотен ярдов на своем утлом суденышке.

Благополучно добравшись до берега, Рейк отправился в Лион, чтобы помочь Зеффу с огромным объемом работы по радиопередаче для Вирджинии и ее сетей. Зефф отчаянно нуждался в перерыве, передавая сообщения по шесть часов подряд несколько дней в неделю. Ему нельзя было проводить в эфире более пяти минут за раз – и более двадцати минут в день в целом, – но иногда сообщения приходилось по крупицам пересылать повторно, потому что они искажались, и принимающие офицеры в Британии не могли расшифровать их даже после четырех с лишним тысяч попыток. Каждая лишняя минута, которую Зефф проводил за своим передатчиком, настукивая закодированные азбукой Морзе сообщения, экспоненциально увеличивала вероятность того, что его сигналы будут перехвачены, а их источник обнаружен противником. Каждая минута, в течение которой он ждал ответа с лежащей перед ним радиостанцией – массой проводов, циферблатов и штекеров, – увеличивала шансы быть пойманным с поличным.

Однако торопиться было нельзя. Даже когда одна из многих молодых женщин с наушниками, карандашами и листами бумаги на четырех приемных станциях по всей Британии улавливала быстрый, словно насекомое, стрекот его сигналов, после чего относила их к шифровальщикам для расшифровки и ждала, пока текст будет распознан и прочитан Бейкер-стрит, а затем будет закодирован ответ для его передачи обратно, – в лучшем случае радист ждал по меньшей мере семьдесят минут. Слабый сигнал или ошибки в азбуке Морзе только увеличивали продолжительность этого кропотливого процесса (а практически каждый оператор делал либо тире слишком короткими, либо точки чуть более длинными, чем нужно, – их «кулак», или стиль передачи, был индивидуальным, как отпечаток пальца). Казалось, что проходила вечность, пока он сидел, глядя на дорогу снаружи, высматривая подозрительные машины, с пистолетом кольт под рукой, с капсулой с ядом во рту, тревожно прислушиваясь к каждому звуку. Когда Зефф, наконец, заканчивал свой рабочий день, он спешил поскорее свернуть антенну и смотать провода, доставал крошечный кварцевый кристалл, который настраивал частоту, снимал наушники и прятал потрепанный кожаный чехол с радиопередатчиком так тщательно, как только мог. Аппаратура была громоздкой и весила сорок пять фунтов[153]153
  Около 20,4 килограмма.


[Закрыть], что делало передвижения радиста заметными и потому небезопасными.

Поэтому Зефф неделями не выходил из своей комнаты, боясь, что его увидят или поймают. Перерывы между передачами он проводил, нервно расхаживая по комнате и ощущая, как в его животе трепещут бабочки, – состояние, известное врачам как соматическая тревога. Он знал, что немцы отслеживают каждый сигнал, посылаемый на частотах, не используемых их радистами. Каждый из его сигналов мог быть уловлен их панорамными приемниками, проявившись в виде точек на электронно-лучевых экранах в огромном зале в Париже. И тогда незамедлительно начнутся работы по локализации источника. Немцы быстро совершенствовали методы пеленгации и все быстрее и точнее обнаруживали местонахождение тайных радиостанций. Зефф и его товарищи-радисты знали, что чем больше они будут передавать, тем ближе противник будет к ним подбираться, систематически используя процесс триангуляции, который в конечном итоге может определить сигнал с точностью до двухсот метров. Нацисты были полны решимости смести постоянно плетущуюся в радиоэфире паутину сообщений, поддерживающих мечту об освобождении. За арестом, безусловно, последовала бы ужасная смерть, но из-за того, что действовало так мало радистов, работа постоянно накапливалась. Нервная депрессия была обычным явлением, и некоторые из операторов не выдерживали напряжения. Зефф явно был подвержен этому риску, и Вирджиния, разумеется, прекрасно знала об опасностях, связанных с отсутствием прямой связи с Лондоном.

Однако сам того не желая, Рейк невольно усугубил положение Вирджинии. Поначалу он был очень полезен и брал на себя некоторые передачи Зеффа в течение дня – по вечерам он пел в кабаре в клубе La Cicogne, чтобы обеспечить прикрытие. После того, как Вирджиния поселила его в своей квартире, где ему было «очень комфортно и где он был счастлив»[154]154
  Досье Рейка, с. 104.


[Закрыть], она перевезла его в благоухающий духами дом одной из filles de joie Жермен Герен. Хозяйка дома надоедала бесконечными предложениями бесплатно оказать свои услуги ее доблестному жильцу. Однако Рейк, что очень необычно для того времени, был «полуоткрытым» геем, и в конце концов убедил ее, что ни она, ни любая другая женщина не способны его «утешить».

И в очередной раз по небрежности произошел сбой в системе безопасности. Спутник Рейка, с которым они вместе прибыли на фелуке, рассказал о высадке своей тетке, которая оказалась ярой петэнисткой и тут же донесла в полицию на собственного племянника. В то время во многих семьях и даже супружеских парах происходил раскол между коллаборационистами и сопротивленцами. Однако благодаря паутине контактов Вирджинии и Жермен они быстро узнали, что племянник сломался во время допроса и что полиция уже выслеживает Рейка. Это были печальные новости. Вирджиния знала, что должна немедленно отдалиться от него; он слишком много знал о ее местонахождении, контактах и   операциях. Она уговаривала его бежать в Испанию и предприняла все необходимые меры, но Рейк, позже описываемый Бакмастером как самый «хладнокровно смелый» человек, которого он когда-либо встречал, ехать отказался. Намереваясь проявить себя в полевых условиях, а не возвращаться домой при первом же признаке опасности, он принял ее второе предложение – присоединиться к Кауберну в новой миссии в Париже после того, как другой радист наотрез отказался въезжать в оккупированную зону.

Сначала перед ним стояла задача пересечь демаркационную линию, простиравшуюся на двадцать пять миль вглубь страны от Андая на испанской границе до Тура на Луаре, а затем до швейцарской границы возле Женевы. Рейк пытался перейти границу в Монсо-ле-Мин, но на него донесли, и он был задержан немецкими солдатами, узнавшими Рейка по описанию, данному его арестованным коллегой. Он попробовал спустить компрометирующие бумаги в унитаз, а когда это не сработало, ему пришлось вычерпывать их «с молчаливыми молитвами»[155]155
  Досье Рейка, с. 106.


[Закрыть] и есть. Он прошел несколько допросов и был заключен в нацистскую тюрьму в Дижоне, прежде чем ему удалось бежать в вонючей мусорной корзине с помощью священника. Затем он направился в Париж, где какое-то время невероятно счастливо жил с немецким офицером-аристократом, которого он встретил в баре и который рисковал собственной жизнью, став любовником Рейка. Однако Рейк был не из тех, кто отвлекается надолго. Он был полон решимости вернуться к работе и знал, что для этого ему придется вернуться в Лион за новым радиоприемником и комплектом документов, удостоверяющих личность. Чтобы избежать новых проблем на демаркационной линии, он спрятался в блоке предохранителей электропоезда, в который забрался, воспользовавшись тем, что поезд замедлился на повороте. Но к тому времени, как Рейк добрался до места назначения, он едва мог ходить из-за острой дизентерии. Он был объявлен в розыск. За ним охотились французская полиция и гестапо по всей Франции. У них было его подробное описание, и они знали о его связях с Лионом. Если бы Вирджинию увидели рядом с ним, это обернулось бы крахом, и она прекрасно это осознавала. Однако Рейк знал только одного человека во Франции, кто точно не подвел бы, так что он направился к ее двери. Но теперь Управлению, если не самой Вирджинии, уже было ясно, что она серьезно скомпрометирована. Ее собственное время в поле, казалось, быстро подходило к концу[156]156
  Досье Рейка, с. 123.


[Закрыть].

Лето 1942 года в Лионе было столь же жарким, сколь холодна была зима. При всех его изысканных домах и красивых улочках санитария в городе оставляла желать лучшего, и большинство туалетов были «не более чем дырками в земле. А теплыми вечерами и душными ночами… целыми полчищами вылезали комары»[157]157
  Миллар Дж. Horned Pigeon, с. 290


[Закрыть]. На холме в старой части города, называемой Круа-Русс, было прохладнее, но в такую жару сотни ведущих туда неровных ступеней делали боль в ноге Вирджинии почти невыносимой. Прохладный воздух практически не проникал в темные, находящиеся в тени трабули, куда бежали бойцы Сопротивления, чтобы скрыться от гестапо. Не проникал он и в груды полуразрушенных старых домов, где радисты, истекая потом, часами сидели за своими клавиатурами.

Однако то, что раньше было сравнительно безопасным убежищем для «пианистов», теперь стало приоритетной целью. Летом 1942 года функабвер – немецкая контрразведывательная служба, занимающаяся отслеживанием радиосигналов, – провела крупную операцию в местечке, находившемся через реку от трабулей в форте Сент-Ирен на холме Фурвьер. Лион теперь был у них на особом контроле как центр радиопередачи стран антигитлеровской коалиции, а также как центр деятельности Сопротивления. Немцы установили в форте новое сложнейшее оборудование для слежения и парк из восьмидесяти серо-зеленых фургонов-детекторов. К счастью, Вирджинии удалось получить от своих французских друзей-полицейских список их номерных знаков и информацию о том, что фургоны можно было опознать по отсутствующей крыше, – она мешала передаче сигналов. Снаружи они выглядели как фургоны-автодома с необычно большими антеннами.

С момента, когда они начинали слышать, как подпольный радист настукивал на клавиатуре сообщения в Лондон, часто проходило менее получаса, прежде чем функабвер или гестапо с визгом мчались на своих переднеприводных черных «Ситроенах» и отправляли разбегающихся веером сотрудников по сети трабулей за своей добычей. Другой метод отлова заключался в том, чтобы район за районом отключать электричество, и когда сигналы прекращались, они знали, что нужно блокировать именно эту часть города. Неудивительно, что Сопротивлению постоянно не хватало радистов, а Зефф и другие, работающие в тот момент во Франции, едва справлялись. Хотя УСО посылало больше операторов, теперь уже по официальным оценкам не ожидалось, что кто-то из них продержится более трех месяцев.

Вечная нехватка конспиративных квартир привела к тому, что большинство, если не все операторы в свободной зоне оказывались у Вирджинии на Пляс-Олье, где она могла рассчитывать на защиту полиции. Действительно, из ее дома велось так много передач, что коридор в квартире стал напоминать птичье гнездо из различных антенн, длина некоторых из которых достигала семидесяти футов[158]158
  Около 21,3 метра.


[Закрыть]. Кауберн считал такое положение дел крайне ненадежным даже для нее; Вирджиния же полагала, что тот, кто может предложить защиту «пианисту», также имеет власть и над связью с Лондоном. А если не она будет им помогать, то кто?

В июне Вирджиния по-настоящему встревожилась, но не из-за проблем Рейка, не из-за чинившего ей препятствия Алена и даже не из-за деятельности функабвера и гестапо. Бакмастер попросил ее вернуться в Лондон для «личного обсуждения» планов Секции F. Просьба вскоре превратилась в приказ, когда Лондон проинформировали о том, что американский консул Маршалл Вэнс был допрошен французским Сюрте на предмет того, знал ли он Вирджинию. Он категорически отрицал их знакомство, но во время визита в Берн вскоре после этого воспользовался возможностью, чтобы предупредить агента МИ-6: Вирджиния явно была мишенью Сюрте и «полностью скомпрометирована»[159]159
  Военный дневник.


[Закрыть]. В то время как ее собственные действия не вызывали вопросов, слишком многие вокруг нее были беспечны.

Теперь глубоко обеспокоенная, 28 июня Бейкер-стрит телеграфировала Бакеру в «Нью-Йорк пост» с просьбой вызвать Вирджинию обратно через Лиссабон для срочных консультаций в Соединенных Штатах (хотя ее реальным пунктом назначения был Лондон). Бакер подчинился и даже взял на себя обязательство убедить Государственный департамент «подогреть» Виши, чтобы ускорить выдачу виз. Вызов от имени газеты был правдоподобным объяснением внезапного отъезда, который в противном случае мог подвергнуть опасности ее контакты в Лионе. Бейкер-стрит сообщила Вирджинии, что ее работа была «оценена по достоинству», но теперь пришло время обсудить ее будущее. Резкая формулировка возмутила Вирджинию. Разве она не уберегала себя – и многих других – от неприятностей с первых дней без какой-либо практической помощи из Лондона? Что еще она могла сделать, чтобы показать, что может справиться со своим «будущим», кроме как выжить в поле в течение девяти долгих месяцев? И уж разве не ей решать, была ли нарушена ее безопасность? Разве она не наладила хорошие связи в полиции, которая теперь ее защищала? По ее мнению, она еще была всего лишь под подозрением, а не полностью скомпрометирована, и поэтому пока все было «в порядке». Хуже всего было то, что если она вдруг покинет поле, то никогда не сможет туда вернуться. Как уже было известно на Бейкер-стрит, Вирджиния таила в себе бунтарскую жилку и после испытания огнем и мечом твердо верила в свои способности. Она «не слишком легко подчинялась приказам», как однажды выразился Бакмастер, и имела «привычку принимать собственные решения, не обращая внимания на точку зрения других»[160]160
  Личное дело Вирджинии (SOE. HS9 647/4, 19.06.1945).


[Закрыть]. Несмотря на преследовавший ее мучительный страх, она никогда не была так счастлива. Несмотря на все разочарования, она никогда не чувствовала такого глубокого удовлетворения. Несмотря на всех предателей и коллаборационистов, она больше всего на свете желала помочь народу Франции. Она бы не подчинилась покорно призыву вернуться в свою прежнюю жизнь. Уж точно не без сопротивления.

Вирджиния знала, что ей нужно действовать осторожно. Она винила плохие атмосферные условия в том, что они затрудняли передачу и тем самым задерживали ее реакцию на приказы. Затем она превратила своего коллегу в могущественного союзника и сторонника. Бен Кауберн, который раньше призывал ее уехать, теперь прислал отчет, в котором «подчеркивал важность» работы Вирджинии, отмечая «трудность передачи ее связей кому-то другому» и настаивая на том, что «никто… не способен заменить ее»[161]161
  Военный дневник.


[Закрыть]. Вирджиния пообещала сократить масштабы деятельности, снова переехать в другую квартиру и видеться лишь с горсткой своих самых осторожных контактов. Что касается других, таких как Готье, то для них она «перестанет существовать». Она так и не вернулась домой – и не собиралась этого делать. Через несколько дней стало ясно, над чем работала Вирджиния и почему без нее обойтись было никак нельзя.

Глава пятая
Двенадцать минут, двенадцать мужчин

Тюрьма в Перигё на юго-западе Франции представляла собой холодную и мрачную крепость с затхлыми подземельями и собирающейся на стенах сыростью. Двенадцать агентов УСО, попавшие в ловушку на Вилле де Буа, – половина британцы, половина французы, – уже шесть месяцев прозябали в Перигё в грязи, и среди них царил упадок духа. Один из заключенных, лейтенант Марк Жюмо, описывал этот опыт как «недостойный и до крайней степени унизительный». Двенадцать мужчин пережили долгую зиму без отопления, им разрешалось выходить на улицу только на десять минут в день; их единственный кран с водой замерз, так что они не могли мыться. Ни Питер Черчилль, ни Олив, ни его преемник Карт, похоже, не добились прогресса в их освобождении и не могли дать надежды на будущее. Эти люди, известные в УСО как Клан Камерон, все еще ожидали суда без установленной даты или какой-либо уверенности в том, что, будучи ценными пленниками, они не будут переданы нацистам и расстреляны. Бейкер-стрит все больше и больше не терпелось спасти своих звездных агентов – экспертов в области беспроводной передачи, оружия и саботажа, – которые были срочно нужны на поле боя. То, что они сидели за решеткой, очевидно не в силах помочь, было унизительным для УСО. Вирджиния никогда не забывала о них, и ее редкие посылки с едой, по крайней мере, давали им некоторое утешение. Однако, к ее крайнему разочарованию, ни на что другое у нее не было полномочий.

Тем временем двенадцати с Вилы де Буа повезло: жена бывшего французского депутата Жана Пьера-Блоха, арестованная вместе с ними в Марселе, была освобождена. Габи Блох, женщина примерно того же возраста, что и Вирджиния, с января проводила большую часть времени, навещая мужа в тюрьме и стараясь заручиться поддержкой для него на свободе. Габи уже потерпела неудачу, пытаясь пролоббировать министров в Виши, и ее возможности были на исходе. Они с Камеронами потеряли веру в бессистемные усилия УСО, но слышали, что Морелю, с которым они пересекались в Перигё, удалось бежать во многом благодаря Вирджинии. По просьбе Жана Габи отправилась в Лион в бар отеля «Гранд Нувель», чтобы попросить Мари о помощи. Встретившись с Габи, Вирджиния не могла не поразиться мужеством этой миниатюрной француженки, которая не говорила по-английски и действовала совершенно самостоятельно. Тем более учитывая невероятные опасности, с которыми ей приходилось сталкиваться как еврейке.

Жорж Беге также нашел способ связаться с Вирджинией, переправив письмо контрабандой. Он был одним из двух Камеронов, которым было предъявлено серьезное обвинение в «покушении на государственную безопасность», так что едва ли он мог открыто написать о том, что ему нужна помощь для побега. Постоянно беспокоясь о том, что он мог бы «поставить ее под угрозу»[162]162
  Личное дело Жоржа Беге (SOE. HS9 115-2).


[Закрыть], если письмо обнаружат, Беге писал, что со всеми мужчинами обращались хорошо и относились с сочувствием, а моральное состояние их было «превосходным»[163]163
  Личное дело Вирджинии.


[Закрыть]. Разумеется, он надеялся, что она прочтет между строк, – и действительно, письмо почти наверняка содержало зашифрованные сообщения. Во всяком случае, Габи очень ясно описала реальность Перигё: побои, темнота, болезни и ежедневный рацион, состоящий из одной миски жирной жидкости и ровно 250 граммов хлеба; она рассказала, как насекомые вгрызались в тела больных и слабых заключенных, как камеры буквально кишели вшами; и как весной 1942 года силы и боевой дух Камеронов стремительно падали. Габи настаивала: Вирджиния была их последней надеждой.

Вирджиния очень хорошо понимала масштаб проблемы. Перигё представляла собой неприступную крепость с высокими стенами и железными воротами, откуда до этого никто и никогда не совершал побег. Однако после стольких месяцев наблюдения за чужими неудачами эта отчаянная просьба, несомненно, стала для Вирджинии шансом доказать, на что она способна. Она разработала план, состоящий из двух частей, и пообещала Бейкер-стрит, которая за отсутствием какого-либо другого прогресса, наконец, дала ей право попробовать, что «если они не смогут добиться официального освобождения, они выйдут оттуда неофициально»[164]164
  Там же.


[Закрыть]. В Лондоне, похоже, мало верили в то, что Вирджиния сможет добиться успеха и все еще ждали, что вскоре она вернется в Британию. Однако вместо этого, чтобы привести свой план в действие, Вирджиния решила втайне объединиться с Габи.

Вскоре после этого Вирджиния поспешила в американское посольство в Виши на встречу с послом Лихи. Даже сейчас, когда Соединенные Штаты находились в состоянии войны с Германией, он все еще имел некоторое влияние на режим Петэна. Если бы он смог пролоббировать интересы Клана Камерон, думала она, у них по крайней мере был бы шанс. Но из-за того, что Лихи не одобрял сбор разведывательных данных союзников на своем участке, она не могла раскрыть, что это были секретные агенты, которым грозила казнь. И при этом они не были американскими гражданами с правом на защиту. Поэтому Вирджиния обратилась к его чувству человечности. Она утверждала, что узники были важны как символ и что после Перл-Харбора американцы, несомненно, были на той же стороне, что и британцы, – а их французские товарищи были невиновны. Возможно, Лихи беспокоился о потенциально негативном мнении американской прессы в случае отказа. Возможно, Вирджиния была просто в высшей степени обаятельна и убедительна. Лихи согласился помочь, используя дипломатические «обходные пути».

Ответ пришел быстрее, чем она смела надеяться, но он перечеркнул все надежды на досрочное освобождение. В телеграмме от 14 марта сообщалось, что Камероны будут переведены из ужасной тюрьмы Перигё – прямиком в контролируемый Виши лагерь для интернированных в Мозаке, недалеко от Бержерака в Дордони. Условия в открытой сельской местности были значительно лучше, но будущее заключенных оставалось неопределенным. Тогда Вирджиния начала планировать план побега во время двадцатипятимильного[165]165
  Около 40 километров.


[Закрыть] этапирования из одной тюрьмы в другую, но обнаружила, что после долгих месяцев жестокого обращения Камероны были слишком слабы, чтобы бежать. Хуже того, она слышала, что они будут закованы в цепи на протяжении всего пути и что охрана получила приказ стрелять в любого, кто попытается вырваться на свободу. Операцию пришлось отложить.

Уже стемнело, когда измученные мужчины прибыли в лагерь. Утром они обнаружили, что в Мозаке содержатся шестьсот политических заключенных (в основном сторонники де Голля) и что тюрьма окружена двумя заборами из колючей проволоки, вооруженной охраной и рядом сторожевых вышек. Но по крайней мере это все было под открытым небом. Пленников разместили вместе в больших бараках, им разрешалось готовить для себя из продуктов, привезенных Габи и Красным Крестом (Вирджиния помогала с организацией), и даже принимать душ раз в неделю. Они также могли видеть внешний мир сквозь ограждение. Приободрившись, мужчины создали собственные парламент и хор, чтобы скоротать время, и сосредоточились на восстановлении сил.

Было ясно, что Мозак был лучшим шансом на побег, и Вирджиния с Габи немедленно начали набирать армию помощников, чтобы воспользоваться моментом, прежде чем мужчин переведут в другое место. Камероны тоже начали приготовления. Они подумывали о том, чтобы прорыть туннель, но ни у кого из них не было для этого навыков – так что заключенные решили поискать путь через колючую проволоку. Молодой атлетично сложенный шеф-повар Майкл Тротобас каждое утро начинал с интенсивных физических тренировок. Особый упор он делал на оттачивании странного стиля ползания (который мог пригодиться позже). После обеда группа играла в неторопливую игру в петанк. Бросание мячей в заранее выбранных направлениях давало им прикрытие для того, чтобы рассчитать время, необходимое для перехода между казармами и ограждением, выявить слепые зоны сторожевых вышек, найти твердые выжженные солнцем участки земли, где они могли не оставлять следов, и замерить интервалы патрулирования.

Беге, к счастью, бывший мастером на все руки, а также продавцом автомобилей в мирной жизни, составил список необходимых инструментов. Проблема заключалась в том, как сообщить о своих потребностях Вирджинии и Габи, а также незаметно доставить все необходимое. Вирджиния была слишком известна, поэтому не могла появляться рядом с лагерем; она подробно объяснила Габи, как завербовать нескольких охранников в качестве посыльных. Оставляя своих маленьких детей дома, Габи трижды в неделю проезжала семьдесят миль[166]166
  Около 112,6 километра.


[Закрыть] до лагеря, где останавливалась в «Отель де Мозак»: здесь, как ей было известно, некоторые надзиратели любили выпивать в баре. Многие из них были петэнистами и видели свое будущее с Германией, так что вполне могли донести о подозрительных действиях Габи. Но Вирджиния передала ей много денег и рассказала, как определить тех, кто может быть заинтересован в крупной взятке в обмен на помощь или хотя бы бездействие в нужный момент. Габи, как ее учила Вирджиния, непринужденно болтала в баре о том, что победа союзников неизбежна. Всем, кто казался заинтересованным, она говорила, что есть способы приблизить ее, если начать помогать прямо сейчас, и что взамен можно получить щедрое вознаграждение. Сначала казалось, что никто не клюнул на приманку, но, в конце концов, один охранник смягчился. К сожалению, он был неосторожен и вскоре его уволили по подозрению в контрабанде посланий заключенным[167]167
  Личное дело Хосе Севильи (SOE. HS9-1346-5).


[Закрыть]. Еще двое тоже казались заинтересованными, но в итоге отказались. Последний охранник, с которым она подружилась, Хосе Севилья, пошел до конца, попросив в качестве оплаты, чтобы его отвезли в Лондон. Там он хотел присоединиться к «Свободной Франции», собирающейся вокруг генерала де Голля[168]168
  Личное дело месье и мадам Блох (SOE. HS9 166-1).


[Закрыть].

Севилья оказался чрезвычайно полезным. В качестве первого вклада в общее дело он убедил коменданта лагеря, что пятая сторожевая башня – ближайшая к бараку Камеронов – не должна дежурить ночью. Проявив значительную инициативу, Севилья заявил, что ее качает на ветру, из-за чего лестница на платформу в темноте становится небезопасной. Он также передавал при удобном случае сообщения от заключенных, но делать это оказалось труднее, поскольку у него редко был прямой доступ к Камеронам. Вирджинии нужно было придумать другой, более надежный способ связи и передачи жизненно важных припасов в лагерь.

Вскоре после этого Габи начала приносить своему мужу Жану запас чистой одежды, книг и, что особенно важно, большое количество еды во время каждого из разрешенных визитов. Вирджиния давала ей деньги на покупку на черном рынке тщательно отобранных продуктов по списку, чтобы все выглядело так, будто она была просто верной женой, желающей подкормить мужа. Такая щедрость, конечно, не осталась незамеченной, и Габи несколько раз допрашивали в полиции – возможно, по доносу завистливых соседей, – а ее дом обыскивали. Ее снова обыскивали, когда она несла посылки с едой в лагерь. Полиция ничего не могла найти. Однако в одной из баночек с вареньем женщины прятали крошечный напильник, в куче свежего белья – пару плоскогубцев; в вырезанных полостях в книгах помещались маленькая отвертка и молоток; а сардины в томатном соусе высшего качества были выбраны из-за того, что банки были из отличного металла, который можно при необходимости использовать. Не один Жюмо восхищался решимостью Габи, зная, что, если эти предметы обнаружат у нее, еврейки, ей почти наверняка грозят пытки и смерть. Он вспомнил, сколько «друзей-мужчин» наотрез отказались вмешиваться из-за невероятного риска, на который Габи шла ни секунды не сомневаясь. Ее необычайное мужество и изобретательность Вирджинии означали, что у Беге вскоре было все необходимое, чтобы сделать ключ от двери казармы с помощью хлеба из тюремной столовой, – так можно было сделать оттиск замка. С этого момента каждый вечер хор Камеронов громко распевал «непристойнейшие»[169]169
  Личное дело месье и мадам Блох.


[Закрыть] песни, скрывая шум от напильников и молотков.

В то же время Вирджиния усердно работала над планом действий сразу после побега из Мозака. Она призвала Вика, ответственного за одноименный путь побега, найти убежища и организовать возможный переход Камеронов через Пиренеи в Испанию. Вместе они наняли водителя и подготовили двенадцать комплектов документов, продуктовых карточек и билетов на поезд. Что было еще важнее, они нашли конспиративную квартиру недалеко от лагеря для тех, кто сильно переживал в первые несколько часов и дней свободы, когда опасность повторного задержания была максимальной. Чтобы организовать такое отчаянное предприятие, было необходимо учесть бесчисленное множество деталей, требующее всех полевых навыков Вирджинии и ее легендарных ресурсов. Это было настоящей причиной, почему она так переживала, получив из Лондона приказ о возвращении. Она не могла бросить свою ближайшую команду – Жермен, доктора Руссе и его нового радиста Андре Курвуазье (симпатичного бывшего французского солдата), – каждый работал со своими контактами полностью от ее имени. В такой гигантской операции нужно было постоянно решать бесчисленное множество новых проблем, но самым трудным оказалось найти прямой и быстрый способ связаться с заключенными для окончательной доработки плана. Визитов Габи и усилий Севильи было недостаточно. Вместе Вирджиния и ее сторонники придумали потрясающе смелое решение.

Несколько дней спустя жизнерадостный семидесятилетний французский священник, ветеран армии, потерявший ногу в бою в Первой мировой войне, начал серию визитов к Камеронам. Ему хорошо удавалось поднимать их дух, и он смог устроить так, чтобы мужчинам разрешили передать несколько баночек с краской для отделки барака. Однажды, когда они закончили, он попросил поднять его в инвалидном кресле по лестнице, чтобы посмотреть, что у них получилось по «внутренней отделке». Оказавшись внутри, священник выкатился на середину комнаты и быстро подозвал мужчин к себе. «У меня для вас небольшой подарок, – прошептал он, и глаза его возбужденно забегали. – Но сначала поставьте кого-нибудь у двери и окна для безопасности… Теперь, кто-нибудь, загляните под мою рясу… где должны быть ноги». «Боже мой! Это же пианино!» – воскликнул Беге, сразу же догадавшись, кто поставил знакомый ему радиопередатчик в стиле УСО. «Да, – ответил священник. Мне дали понять, что вы сможете сыграть на нем отличную музыку. Оно хорошо настроено… Спрячьте его и, конечно же, забудьте, как оно сюда попало»[170]170
  Ланжелен Дж. Knights of the Floating Silk, с. 161–162.


[Закрыть].

Пару ночей спустя, воспользовавшись отсутствием часовых в пятой сторожевой башне (благодаря усилиям Севильи), Беге незаметно проложил семьдесят футов антенны под краем крыши. Через неделю он уже отправил свое первое сообщение на Бейкер-стрит, в котором сообщил имена тех, кто был с ним, и рассказал, что десять из них намеревались «сформировать группу побега и добраться до безопасных убежищ за городом», возможно, с еще четырьмя нахлебниками. Секция F была поражена, получив сообщение от своего знаменитого «пианиста» из французского лагеря для военнопленных. Существование прямой линии связи с Мозаком было просто невероятно. Зная, что операцией руководила Вирджиния (хотя и не зная подробностей, Беге умолчал о них на случай перехвата), Лондон ответил инструкциями о том, как Камероны могут связаться с ней лично в отеле «Гранд Нувель», когда доберутся до Лиона. Они должны были сказать следующую кодовую фразу: «Я пришел, чтобы уточнить, сколько яиц я должен для вас отложить». Ее ответ будет: «Оставьте для меня десяток, если только у вас нет еще четырех». И все же мысль, что агенты действительно могут оказаться на свободе, до сих пор воспринималась на Бейкер-стрит скептически.