Текст книги "Хромая дама: Нерассказанная история женщины – тайного агента периода Второй мировой войны"

Автор книги: Соня Пернелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Вирджиния стала глазами и ушами союзников на большей части территории Франции, а принявший ее город Лион – горнилом французской подпольной деятельности. Даже без прямой радиосвязи с Лондоном ее присутствие доказывало, что союзники были все еще в игре и готовы отдать свои жизни за Францию. Тем временем доктор Руссе и Жермен продолжали неустанно работать на своего шефа, вербуя новых помощников и находя новые конспиративные квартиры. Популярность Руссе распространилась так широко, что большинство людей готовы были выполнить любую его просьбу. Фраза «я от Доктора» стала стандартным паролем УСО на большей части юга Франции. Не было недостатка и в тех, кто был готов прийти на помощь Жермен; она не стесняясь убеждала соотечественников проявить «мужество» ради своей родины, и ради нее они шли на это. Вместе трио сформировало устойчивую основу УСО, породившую несколько новых сетей, простирающихся на юг до побережья и на восток до швейцарской границы, с новобранцами, прибывающими даже из Парижа. Теперь Вирджиния могла рассчитывать на поддержку сотен мужчин и женщин от Лилля до Перпиньяна, представителей десятков профессий – от врачей до тюремных надзирателей и машинистов. Вот оно, подлинное ядро   будущей секретной армии, ждущее лишь нужного момента, чтобы вступить в игру. Если бы только у них был радиопередатчик для связи с Лондоном в режиме реального времени, чтобы строить планы и отдавать приказы…

Когда бравый Кауберн вернулся во Францию в июне 1942 года с очередной короткой миссией по нападению на железнодорожные пути недалеко от Тура (в центральной Франции), он обнаружил, что Вирджиния не только проигнорировала его предупреждения, но и превратила свой дом в «центр всего Сопротивления»[129]129
  Отчет Бена Кауберна (SOE. HS6-568)


[Закрыть] во Франции. Известность Вирджинии означала, что она пошла на то, что Бакмастер описывал как «безумный и невероятный» риск, привлекая к операции такое количество разных людей. Но ее действия не были безрассудными. Вирджиния изменила свое кодовое имя с Мари на Изабель, а затем на Филомену. Она позаботилась о том, чтобы ходить домой разными маршрутами, постоянно проверяя, не преследуют ли ее, и никогда не приближалась к дому или кафе напрямую, не обойдя сначала квартал. Она не посещала одни и те же места слишком часто и все время меняла внешний вид. Вирджиния также получила временное водительское удостоверение, чтобы не ездить так часто на поездах. Фактически ее жизнь превратилась в эпичную гомеровскую борьбу умов.

Тем не менее, росла опасность предательства и проникновения в сеть врагов. Удача, ловкость и помощники Вирджинии из полиции не могли защищать ее вечно. Неугасимый интерес Бляйхера к загадочной фигуре в Лионе после ареста Сильвена привлек внимание гестапо. Однажды вечером молодой человек, которого Вирджиния не знала и о котором никогда не слышала, появился у ее двери, утверждая, что он парашютист из УСО. Он был настойчив и в некотором роде даже правдоподобен, но шестое чувство подсказывало ей, что что-то было неладно, поэтому она притворилась, что ничего не знает, и выставила его. Она едва не попалась. Вскоре после этого Вирджиния узнала, что несколько немецких «агентов-провокаторов» пытались внедриться в ее сеть. Абвер и гестапо теперь были одержимы – по отдельности и в тандеме – задачей выследить знаменитого агента, который, как они знали, находился где-то в Лионе. Бляйхер был человеком утонченным и предпочитал брать своих врагов хитростью, а не пытать их. Гестапо же этими качествами не отличалось.

Вирджиния переехала в новую трехкомнатную квартиру в доме под номером 3 на Пляс-Олье в элегантном квартале солидных буржуазных шестиэтажных домов, где в обычное время состоятельные дантисты или юристы вели скучные жизни. Угловое здание, в котором обитала Вирджиния, имело несколько выходов, в том числе незаметный дверной проем, ведущий на задний двор. Когда за декоративной решеткой окна стоял цветочный горшок, можно было стучать в дверь и быть уверенным в безопасности, и Кауберн не переставал удивляться постоянному и разнообразному потоку просителей со всех уголков страны, как будто Вирджиния была какой-то доброй феей. «Если вы просидите на [ее] кухне достаточно долго, вы увидите, что большинство людей приходят с той или иной проблемой, с которой [она] быстро справляется», – говорил Кауберн, обеспокоенный тем, что для многих она стала кем-то вроде матери. Вирджиния делилась с ними контактами и даже стирала для них вещи и отдавала свои еду и мыло. Ее социальная работа включала раздачу наличных денег семьям участников движения Сопротивления, попавших в тюрьму[130]130
  Личное дело Кауберна. 28.10.1942.


[Закрыть], а также отправку задержанным на Вилле де Буа в тюрьму Перигё посылок с продовольствием, собранных Красным Крестом. Когда люди просили о помощи, Вирджиния находила величайшее удовольствие в ее оказании. «Она расплачивалась за то, что была такой сильной и надежной: все шли со своими проблемами к ней», – замечал Кауберн[131]131
  Кауберн Б. No Cloak, No Dagger, с. 112.


[Закрыть]. В ее жизни не было ни минуты покоя, но как раз это ей и нравилось. На самом деле в тот момент она разрабатывала новое направление работы по вызволению задержанных агентов из тюрьмы, или, как она его называла, «неофициальное освобождение». Похоже, никто кроме нее этим не занимался, позволяя нескольким из величайших талантов УСО чахнуть во французских тюрьмах, вероятно, безо всякой надежды на помощь. Благодаря связям во французской полиции, больницах и тюрьмах у Вирджинии была возможность внести действительно существенный вклад в войну. И никто не мог ее остановить.

Однажды вечером в марте 1942 года в ее дверь постучал мужчина, который в бреду от боли держался за живот. Она ждала его прихода. Старший агент Секции F по имени Джерри Морель был страховым брокером французского происхождения, который называл себя «британцем военного времени» и был первым, кого внедрили при помощи «Лизандра» – крошечного трехместного самолета, способного приземляться и взлетать практически где и откуда угодно. Однако он продержался всего шесть недель в родной стране, прежде чем один из контактов выдал его властям. Ему повезло, что офицеры, арестовавшие его, сообщили об этом Леону Гуту, региональному начальнику Сюрте, базировавшемуся в Лиможе, – еще одному из контактов Вирджинии. Ей удалось убедить Гута отзывать своих инспекторов, когда те выслеживали британских агентов, при условии, что у последних была правдоподобная легенда, которая подходила для рапортов. Некоторые из инспекторов даже давали дружеские советы, как получить более качественные поддельные удостоверения личности или как носить пистолеты менее заметно. Но Мореля задержали два офицера-новобранца с немецким акцентом, и Гуту пришлось устроить для них шоу, «с пристрастием допрашивая [Мореля], пытаясь запугать его угрозами и криками». По истечении времени, которое сошло бы за время допроса, Гут «полностью успокоился [и] сказал, что… все будет в порядке»[132]132
  Личное дело Джерри Мореля.


[Закрыть].

Однако даже Гут не мог не заметить, какую серьезную ошибку допустили в УСО. В продуктовой карточке Мореля был указан несуществующий адрес, поэтому его дело забрали у Гута и передали в руки самим вишистам. Теперь они занимались расследованием дела того, кого считали «особенно важным» и «чрезвычайно опасным»[133]133
  Личное дело Джерри Мореля.


[Закрыть] британским агентом, с тех пор, как узнали, что Морель приземлился на «Лиззи». Его поместили в одиночную камеру тюрьмы Перигё, где содержались агенты с Виллы де Буа, – также без шансов на побег и с перспективой смертной казни.

Услышав эту новость, Вирджиния принялась за работу. У них с Гутом были «очень теплые»[134]134
  Личное дело Леччиа.


[Закрыть] отношения, и всякий раз, когда она проезжала 250 миль до Лиможа, она останавливалась у Леона и его жены. Через некоторое время она уже называла его подчиненных Марселя Леччиа и Элизе Аллара своими «племянниками» (хотя они и были всего на несколько лет моложе ее, они испытывали большое уважение и благодарность к своей «тетушке»), а самого Гута – своим «самым особенным другом»[135]135
  Личное дело Вирджинии. Без даты, вероятно октябрь 1943 г.


[Закрыть]. Вирджиния сказала Гуту, что, как бы трудно это ни было, он должен помочь ей спасти Мореля, и вдвоем они разработали детальный план действий. Она не могла оставить его умирать (а это была судьба, которая, как она боялась, ждала задержанных на Вилле де Буа).

Морель объявил голодовку, а его здоровье резко и серьезно ухудшилось (почти наверняка он добился этого с помощью таблеток, вызывающих симптомы болезни, которые контрабандой вывезла Вирджиния). Дружественные тюремные надзиратели смогли перевести его в тюремную больницу недалеко от офиса Гута в Лиможе для операции на брюшной полости. После операции Мореля перевели из камеры, которую патрулировали вооруженные до зубов военные охранники, в пристройку, за которой наблюдал единственный полицейский. Хирург, еще один завербованный агент, подписал заявление о том, что состояние Мореля после операции не позволяет ему ходить, а единственный офицер снаружи комнаты столь же любезно задремал. Морель, предупрежденный о происходящем, выполз из постели, надел белый врачебный халат и с помощью сочувствующей медсестры выбрался за пределы больничных стен. Еще один помощник ждал на другой стороне, приготовив для него костюм, туфли, сахар и немного рома. Затем Морель сквозь снежную бурю направился на одну из конспиративных квартир Вирджинии, где он мог собраться с силами, прежде чем отправиться в ее квартиру в Лионе. Освобождение одного из самых ценных узников Виши было по любым меркам грандиозным успехом. Этот эпизод показал, на что теперь была способна Вирджиния.

Несколько дней Вирджиния ухаживала за Морелем. Когда тот немного оправился, они вместе сели на тщательно патрулируемый поезд в Марсель, несмотря на опасность, которой подвергала себя Вирджиния, помогая объявленному в национальный розыск преступнику. Морель должен был воспользоваться путем отступления, который она организовала: он начинался от Перпиньяна и затем пересекал восточную окраину Пиренеев по направлению к Барселоне на севере Испании. Путь под кодовым названием «Линия Вика» – в честь начальника Вирджинии Виктора Герсона – впоследствии обеспечил безопасность сотен агентов и летчиков благодаря проводникам, или passeurs, предоставленным генералом из остатков повстанческой Каталонской республиканской армии. Герсон и большинство его лейтенантов были евреями, и все они шли на большой риск в полевых условиях – ведь ими двигали личные антинацистские мотивы. Вопреки всем трудностям и благодаря «Линии Вика» все еще слабый здоровьем Морель сумел пересечь горы. Благополучно вернувшись в Лондон, он был поражен тем, что для него сделала Вирджиния. «Ее удивительные качества, ее честность и энтузиазм были примером и источником вдохновения для всех нас», – говорил он. «Не было задачи, которая была бы для нее слишком тяжела или слишком несерьезна; и что бы она ни предпринимала, она вкладывала в это всю свою энергию, никогда не жалея себя»[136]136
  Второй проект отчета о наследии Вирджинии Холл от лейтенанта де Русси де Сале подполковнику Ван дер Стрихту. 13.12.1944 (OSS Archives NARA RG 226).


[Закрыть]. Для Вирджинии этот побег был первым случаем, когда она не готовила, не помогала и не поддерживала других, а сама руководила операцией. Она доказала, что может взять на себя ответственность. Однако вывоз Мореля был всего лишь разминкой.

Когда немцы производили массовые аресты участников Сопротивления, они никогда не останавливались на достигнутом. Пытки вытягивали больше имен, а небрежность агентов приводила к большому количеству зацепок и к еще большему количеству арестов. Временами казалось, что присутствие УСО во Франции вскоре будет ликвидировано. Как показало расследование Секции F в конце войны, «то, что зачистка не была завершена, в немалой степени было связано с впечатляющей деятельностью одной только Вирджинии»[137]137
  Отчет Бурна-Патерсона.


[Закрыть]. А ее действия в феврале 1942 года – как раз в тот момент, когда Лукас столкнулся с предательством Ля Шатт, – сочли решающими в спасении всей сети в свободной зоне Франции от «преждевременного исчезновения».

В УСО определенно не игнорировали отчаянные просьбы о новом радисте взамен арестованных. Прошли месяцы с тех пор, как все агенты Секции F – не только Лукас – были лишены этой крайне важной связи с Лондоном. Именно поэтому УСО высадили двух операторов на пляже с Ля Шатт той ветреной февральской ночью в Бретани. По иронии судьбы, в то же самое время радист отчаянно искал Лукаса, чтобы предложить ему свои услуги. Жорж-35 (теперь радисты получали кодовое имя Жорж в честь Беге и номер) десантировался примерно в 150 милях[138]138
  Около 241 километра.


[Закрыть] от парижской штаб-квартиры Лукаса в Ваасе, департамент Сарта, в конце января. Новоприбывший (настоящее имя – Дональд Дантон) так и не добрался до Лукаса, приземлившись на винограднике в двадцати пяти милях от назначенного места и чудесным образом избежав участи быть насаженным на ряд острых кольев в темноте. «Так нельзя!»[139]139
  Личное дело Вирджинии. 03.03.1942.


[Закрыть] – возмущенно говорила Вирджиния по поводу неточной навигации пилота. Жоржа-35 ждали там, где он изначально должен был приземлиться. Но вместо этого его встретила внимательная и шумная собака с близлежащей фермы. Опасаясь скорого прибытия полиции, он поспешно закопал рацию и отправился в путь пешком.

После месяца бесплодных скитаний по Франции в попытках установить контакт с кем-либо из УСО – и без необходимых талонов на покупку продуктов – Жорж-35 в конце концов направился в Марсель, где надеялся найти помощь, чтобы покинуть страну и вернуться домой. Именно здесь 24 февраля Вирджиния благодаря обширной сети контактов узнала о его прибытии и быстро приняла меры, чтобы предотвратить его отъезд. Сопротивление не могло позволить себе потерять радиста, и, узнав, что у него нет радиопередатчика, Вирджиния придумала гениальное решение этой проблемы. Жорж Беге, вероятно, спрятал свой передатчик в Шатору в прошлом октябре, прежде чем отправиться на Виллу де Буа, где его, разумеется, арестовали. Она отправила Жоржа-35 на поиски. Через несколько дней он вернулся с улыбкой на лице. Благодаря своей инициативе и вербовке сотен высокопоставленных сторонников Вирджиния наконец восстановила радиосвязь с Лондоном. К тому времени она вышла далеко за рамки своего первоначального задания в роли офицера связи. Наряду с другими своими обязанностями она стала главным специалистом по решению проблем.

Возвращение к власти в апреле 1942 года Пьера Лаваля – особенно яростно настроенного нацистского пособника, известного как Черный Питер, – спровоцировало еще одно ужесточение политического климата во Франции. Петэн уволил его в декабре 1940 года отчасти за то, что он был слишком пронацистским, а теперь его возвращение вызвало «прекрасный прилив ненависти, и акции [маршала] очень резко упали в цене», – говорила Вирджиния в одной из своих депеш в Лондон. «Но страна настолько наполнена апатией и страхом, что никакой решительной реакции не последовало»[140]140
  Личное дело Вирджинии. 22.04.1942.


[Закрыть]. Даже правительственные инструкции не обмениваться рукопожатиями с евреями и не использовать их имена или титулы, а обращаться к ним просто le Juif («еврей») или la Juive («еврейка») вызвали только легкое волнение. Общественное мнение начало, наконец, меняться лишь в июне, когда Лаваль призвал к победе Германии в войне, а начальник полиции Виши Рене Буске согласился с требованиями нацистов собрать 10 000 евреев для депортации из так называемой свободной зоны. Когда оказалось, что число не соответствует требованиям «окончательного решения еврейского вопроса» – плану нацистов по уничтожению евреев, согласованному на Ванзейской конференции в январе 1942 года, – Лаваль отменил исключение для немецких детей до шестнадцати лет и настоял на их отправке. Тем летом от вокзала в Лионе отъезжали первые товарные вагоны, набитые целыми семьями евреев. Вишисты даже не удосужились скрыть происходящее, не говоря уже о том, чтобы попытаться это остановить. Ограниченная в том, что можно было безопасно сообщать в статьях, Вирджиния, тем не менее, отправила 22 июня в «Нью-Йорк пост» новость о том, что евреи в Париже теперь обязаны носить желтую звезду. Агенты-евреи продолжали свою опасную работу несмотря ни на что, но ее деятельность в качестве журналиста неизбежно подходила к концу.

Однако некоторые из коллег продолжали тянуть Вирджинию вниз. В УСО пришли к выводу, что «даже Вирджиния с ее энергией и мастерством не могла бы добиться удовлетворительной работы» от Алена[141]141
  Фут М. Р. Д., с. 190.


[Закрыть]. Теперь, когда было завербовано больше агентов, с Бейкер-стрит поступил приказ приступить к созданию и обучению группы для будущих военизированных формирований, а также начать планирование парашютной заброски оружия и боеприпасов для ее оснащения. Официально это входило в обязанности Алена, а не Вирджинии, поскольку именно он был руководителем сети (и ее организатором) и произвел впечатление на Лондон своим широким кругом друзей в полиции, прессе и гангстерских группировках Лиона, а также грандиозными планами по подрыву железных дорог. Лондон поверил в него и отправил ему 500 000 франков на финансирование.

Вирджиния была не из тех, кто вечно держит язык за зубами. Она сочла своим долгом указать, что, по ее мнению, Ален был на деле робким и ленивым. Он не только не создал многочисленных, хорошо подготовленных и сплоченных сил, готовых нанести удар, – он просто растрачивал возможности (и добровольцев), которые она ему предоставляла, сам практически ничего не делая. Несмотря на его заявления, у него практически не было людей, и уж точно не было среди них должным образом обученных или вооруженных. Снова и снова к Вирджинии подходили фабричные рабочие или железнодорожники, предлагая тихо вывести из строя машины или поезда, если бы только она смогла снабдить их оборудованием и обучить. Она рассказывала об этом Алену, но он ее игнорировал. «Хороший руководитель и организатор был бы очень признателен», – откровенно писала Бодингтону в марте Вирджиния. Она установила так много контактов, она исследовала подходящие цели для саботажа, «но за ними нужно следить и их организовывать, а ничего из этого не делается».

Сама природа УСО определенно привлекала в значительной мере самолюбивых людей, но, по мнению Вирджинии, «чтобы суметь воспользоваться ситуацией, необходим другой тип личности, travailleur [трудолюбивый] и в то же время скрупулезный». «Пожалуйста, спросите [Олива] об этом, поскольку мне претит сама мысль о постоянном рассказывании сказок – я только впадаю в отчаяние». Поскольку большинство лучших агентов, таких как Кауберн и Черчилль, участвовали только в коротких операциях (и поскольку агенты с Виллы де Буа все еще прозябали в Перигё), Вирджинии приходилось нести на своих плечах слишком большой груз. Еще один агент УСО на этой территории – Филипп де Вомекур, или Готье, – был весьма крупной фигурой в движении   Сопротивления, как и два его брата (Лукас и Константин, или Жан, которые действовали недалеко от швейцарской границы). Однако позже на Бейкер-стрит признали, что он тоже работал «небрежно» и «совсем не облегчал работу» Вирджинии. Возможно, из-за профессиональной ревности он распространял слухи, что она спит с некоторыми из своих людей и что у нее «плохая репутация» в Лондоне, – но это была всего лишь грязная уловка. Готье делал столь же надуманные заявления о количестве своих сторонников (хвастаясь двумя тысячами человек, когда на самом деле их было скорее человек шесть) и не мог выполнить свои обещания принять вновь прибывших агентов УСО, которым было некуда больше идти. Одну пару он оставил ждать в лионском кафе на семнадцать дней – в это время им приходилось ночевать в канавах. «Нам не помешало бы человек шесть ловких парней, – вздыхала Вирджиния, – совершенно и безоговорочно надежных – „своих“ людей»[142]142
  Личное дело Вирджинии. 03.03.1942.


[Закрыть]. Но пока ей приходилось сражаться в одиночку.

Возможно, прибытие в Лион его собственного и долгожданного постоянного радиста (или «пианиста» на языке УСО) могло помочь Алену начать действовать. Когда в апреле на подводной лодке прибыл Эдвард Зефф, «человек мужественный и профессиональный»[143]143
  Фут М. Р. Д., с. 190.


[Закрыть], Вирджиния была вне себя от радости. Зефф, который в мирное время управлял парижским галантерейным магазином, уже скоро по шесть часов в день передавал радиосообщения, организуя поставки оружия для предположительно огромной армии Алена в районы недалеко от Лиона.

Вскоре Ален получил пластичную взрывчатку, запалы, денотаторы, дистанционные взрыватели, пистолеты-пулеметы стэн и пистолеты кольт. Были сигареты, шоколад и пакетики с чаем (любимое «утешение» Вирджинии), а также порошок, вызывающий зуд (без сомнения, для девочек Жермен). Это был внушительный запас, и Ален передал боеприпасы небольшой группе своих любимых контактов в Le Coq Enchainé. Однако он не поделился опытом их хранения или использования. Несмотря на высокий риск для экипажей, отправлявших их во Францию, орудия были сброшены во влажных условиях и либо проржавели, либо просто были оставлены. Взрывчатка также в значительной степени тратилась на «раздражающие действия, не имеющие реальной ценности»[144]144
  Личное дело Вирджинии Холл. Отчет от 18.01.1943.


[Закрыть], вроде подрывов газетных киосков. По мнению Вирджинии, это вряд ли могло послужить катализатором того, что в нужное время должно было стать дисциплинированной и целенаправленной партизанской войной. Не замечая возможной пользы этих актов – в качестве отвлечения внимания врага и средства поднятия боевого духа, – Вирджиния просто злилась на расточительство и некомпетентность. Она утверждала, что в будущем только должным образом обученные оперативники УСО должны получать оружие и взрывчатку (а не французские сопротивленцы-любители, не знакомые ни с тем, ни с другим). Но, по-прежнему занимая должность простого офицера связи, официально она не была начальником. Без поддержки Лондона она ничего не могла сделать.

Ярость Вирджинии довела разногласия до точки кипения. Зная, что Вирджиния уже жаловалась на него, в качестве ответной меры Ален телеграфировал в Лондон[145]145
  Личное дело Дюбудена. 17.05.1942.


[Закрыть]. «Мне жаль, что мы с Мари не сработались, но я хочу выразить протест против ее поведения, – сообщил он. – Я не сомневаюсь, что она была вам очень полезна, но я делал свою работу без ее помощи». Он обвинил ее в том, что она приписывает себе все его (неуказанные) достижения. «Я знаю, что делаю, Мари не способна мне помочь, и, если кто-то должен отдавать приказы, это буду я, а не она». Он потребовал огромную сумму на расходы в размере 60 000 франков в месяц (утверждая при этом, что потерял 70 000 франков, выданные ему ранее) и предложил свою кандидатуру на повышение. Еще больше накаляя обстановку, Зефф связался с Лондоном, чтобы пожаловаться на них обоих – на Алена за отсутствие лидерских качеств и на Вирджинию за излишнюю резкость. Лондон едва ли прояснил ситуацию, когда неделей позже ответил, сообщив Алену, Зеффу и Вирджинии, что все они делают «первоклассную работу» и что они там не для того, чтобы ссориться друг с другом.

Зефф был прав насчет Алена, но, пожалуй, не ошибался и насчет Вирджинии. Действительно, после нескольких месяцев работы в полевых условиях постоянное давление давало о себе знать, и терпение постепенно истощалось. Сообщения Вирджинии в Лондон когда-то отражали ее разговорчивость и веселый нрав, но, если она и стала более безапелляционной, возможно, это было действительно необходимо. Было трудно оставаться любезной, когда Зефф часто игнорировал ее инструкции, а также постоянно требовал больше денег. Она начала беспокоиться о том, что он и другие агенты «просаживают» деньги УСО на себя. «Какого черта я должна ему платить?» – жаловалась она Бейкер-стрит. И дело было не только в Зеффе. По мере того, как появлялось больше агентов, появлялись и другие проблемные персонажи. Положение Вирджинии усугублялось отсутствием у нее воинского звания – ее авторитет было легче подвергнуть сомнению. «Что происходит с солдатами, которые отказываются подчиняться приказам? – спрашивала она у Лондона в одной из своих депеш. – Что вы порекомендуете делать с людьми, которых вы сюда отправили, но которые наотрез отказываются подчиняться полученным от вас приказам? Имею ли я право принимать меры в таких ситуациях по своему усмотрению?»[146]146
  Военный дневник HS7 244, июль – сентябрь 1942 г., 04.07.1942.


[Закрыть] В конце концов на Бейкер-стрит устали от стенаний Зеффа. Ему сообщили, что его «мнение о Мари совершенно необоснованно: будьте добры взять себя в руки и спокойно работать». Но этого едва ли было достаточно. Даже Готье выразил сожаление по поводу того, что УСО создало ситуацию, «оставившую в наших умах опасные сомнения относительно того, кто на местах несет ответственность, а кто подчиняется».

Однажды июньской ночью британский бомбардировщик сбросил еще одну партию контейнеров в трех километрах от цели недалеко от Монбрисона. Ален, со своим обычным пренебрежением к безопасности, собрал команду из семнадцати говорливых сопротивленцев, чтобы забрать припасы. И пока они шумно метались, собирая контейнеры, полиция без труда заметила их в лунном свете и задержала. Отпустили только Алена, но тут он совершил вторую грубую ошибку. Он публично хвастался о том, как полицейский согласился его отпустить, что привело к аресту и сорокавосьмичасовой пытке тайного сторонника Сопротивления. «Популярности ему это не прибавило», – отмечал Бен Кауберн, сказавший, что «избегал Алена», поскольку «все охотились за его шкурой». Последняя в длинной череде любовниц Алена, Жермен Жув, в ту ночь сопровождала своего возлюбленного, несмотря на то, что это противоречило правилам УСО, запрещавшим личные привязанности. Теперь она, кипя от ярости, сидела в тюрьме в одной камере с женой известного коллаборациониста. Это уже было серьезной проблемой, так как было не до конца ясно, кому симпатизирует Жув (ранее она была любовницей итальянского шпиона), а благодаря Алену она знала большинство ведущих агентов в Лионе и местонахождение их тайников с оружием. Хуже того, в отсутствие Жермен Жув Ален (который в полной мере пользовался преимуществами притягательной жизни в роли секретного агента) начал беспардонным образом обхаживать другую женщину, мадемуазель Прадель. «Если Жермен узнает об этом, – писал в отчете Чарльз Хейс, недавно прибывший агент, – последствия будут катастрофическими»[147]147
  Личное дело Чарльза Хейса.


[Закрыть]. Разъяренная Вирджиния с тревогой ожидала освобождения мадемуазель Жув из тюрьмы: ее должны были выпустить через шесть недель.

Но не только Алена отвлекала бурная личная жизнь. Возможно, это было связано с тем, что у принимающих бензедрин часто наблюдается резкое усиление либидо. Как бы то ни было, несколько агентов-мужчин заигрывали с десятками разных женщин, что представляло очевидный риск для Вирджинии и всей операции УСО. Чарльз Хейс, зубной техник, пришел в ужас, прибыв на место в мае 1942 года (чтобы осмотреть электростанции для будущих диверсионных атак) из-за «серьезной угрозы безопасности» таких постоянных беспорядочных связей. Многие из любовниц агентов не умели держать язык за зубами, а некоторые из них были прямыми сторонниками нацистов. Все это было следствием царящей в воздухе атмосферы бравады chercher la femme с присущей ей беззаботностью. Как-то раз одного агента заметили выходящим из бара с криками о том, какое «веселье» принесет им эта полнолунная ночь, – тем самым он выдал, что Сопротивление ожидало заброски с парашютом. Вскоре после этого он был арестован вместе с двумя своими товарищами. Один курьер как-то привез с собой радиоприемник на велосипеде на футбольный матч и хвастался им, наблюдая за игрой. Полиция проследила за ним и накрыла комнату, где ее владелец вел радиопередачу, после чего его взяли, предварительно выпустив в него девять пуль. Выдавали агентов также и подозрительно выглядящие группы мужчин, расхаживающие туда-сюда через двери бара с коробками в руках, особенно если они были одеты в Canadienne (кожаные пальто с меховым воротником) и солнцезащитные очки, уже ставшие к тому моменту неофициальной униформой движения Сопротивления. Снова и снова – несмотря на все предупреждения – у огромного количества агентов при аресте обнаруживали списки адресов их контактов, что сразу же приводило к краху всей сети[148]148
  Личное дело Бена Кауберна. 20.12.1944, см. также Черчилль П. Duel of Wits.


[Закрыть]. Слишком часто на смену страху, испытываемому в начале миссии, приходила самоуверенность, когда в первые несколько недель обходилось без происшествий. У немцев была привычка терпеливо наблюдать за подозреваемым, пока тот не ошибался или больше не мог объяснить свои передвижения, и лишь затем нападать. Каждая потеря наносила тяжелый удар по Вирджинии и тем, кто остался. Эффект был кумулятивным и разрушительным. «Это утомляет, – объяснял Питер Черчилль. – Каждый раз ты понимаешь, что еще один человек лишился жизни».

Жить тайной жизнью означало никогда не расслабляться и всегда иметь отработанную легенду. Те, кто выживал хотя бы какое-то время, были от природы коварны и обладали сильно развитым шестым чувством. Заходя в здание, Вирджиния могла почувствовать опасность, просто взглянув на консьержа. Она знала, что нужно прислушаться, не раздается ли незнакомых голосов за дверью, прежде чем войти внутрь. Одна ошибка, допущенная из-за усталости или спешки, могла привести к катастрофе – что на себе испытало уже множество агентов. Один опытный человек проигнорировал сигнал опасности в виде закрытых ставень на окнах, в спешке направляясь к дому своего контакта, и вместо него обнаружил ожидающих внутри гестаповцев.

Полицейские связи Вирджинии были чрезвычайно хорошо осведомлены даже о передвижениях своих немецких коллег. Благодаря потоку наводок она переместила один контакт не менее тридцати двух раз, позволяя ему всегда быть на шаг впереди гестапо. Она также узнала, что у полиции появилось подробное описание Чарльза Хейса, и организовала его побег до того, как за ним пришли. Один из доверенных лиц доктора Руссе считал, что разведданные Вирджинии настолько хороши, что у нее точно должны быть связи в самом гестапо[149]149
  Курвуазье А., с. 134.


[Закрыть]. Какими бы надежными ни были ее личные контакты и как бы жестко она сама не следовала собственным правилам безопасности, подобная известность означала, что она все еще была уязвима для чужих ошибок.

Дэнис Рейк был пухлым, носящим очки, сорокалетним артистом мюзик-холла. После того, как в возрасте трех лет его бросила мать, которая была оперной певицей, Дэнис рос в цирке, выступая в качестве акробата. Растерянным мальчиком во время Первой мировой войны он оказался в Брюсселе, когда немцы оккупировали город, и начал работать вместе с легендарной медсестрой Эдит Кавелл. Позже ее расстреляют за то, что она помогла бежать примерно двум сотням солдат союзников. В юности Дэниса некоторое время содержал в роскоши афинский принц, который в конце концов разорвал в те времена незаконную связь, опасаясь политического скандала. Возможно, из-за своей бурной юности Рейк «до смерти боялся»[150]150
  Досье Рейка, с. 55.


[Закрыть] взрывов и парашютов и отказывался брать в руки оружие. Напоминая чем-то старомодного бакалейщика, он многим казался одним из самых эксцентричных членов УСО. Он говорил, что пошел добровольцем, поскольку у него не было ни родителей, ни жены, и ему «нечего было терять»[151]151
  Интервью во французском документальном фильме «Печаль и жалость». Снят в 1972 г., но не показывался по французскому телевидению до 1981 г. Фильм Марселя Офюльса.


[Закрыть], а неприкаянное детство сделало его необычайно самостоятельным. Несмотря на опасения многих, Бакмастер оценил Рейка, проницательно отметив, что у него достало «мужества побороть свои страхи». Он также признал, что иногда самые невероятные кандидаты – как в случае с Вирджинией – становятся самыми талантливыми агентами. Сам Рейк признавался, что ему нужно было многое доказать и самому себе, и другим, и что в самые тяжелые моменты он тихо шептал себе: «Соберись, малыш!»[152]152
  Досье Рейка, с. 85.


[Закрыть].