Текст книги "Наша Церковь и наши Дети"

Автор книги: Софья Куломзина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

С.С.Куломзина. Наша Церковь и наши Дети

ВВЕДЕНИЕ

 Нет никаких оснований для самодовольства, когда мы говорим о современной церковной жизни и о достижениях в области воспитания детей и молодежи. В некоторых отношениях наша эпоха имеет нечто общее с эпохой раннего христианства. Христианская вера, то есть вера в то, что Иисус Христос – Богочеловек, что Бог Троичен и что Церковь – это живое Тело Христово, – эта вера исповедуется меньшинством, да и это меньшинство разделено и расколото. Христианские символы, праздники и традиции в значительной степени утратили свою жизненность. Они либо уходят из нашей жизни, либо становятся объектом торговли, либо отождествляются с кулинарными или национальными обычаями и слишком часто сводятся к чему–то приятному, но не очень понятному. Во многих странах человек должен обладать немалым мужеством, чтобы исповедать, что он – христианин. И даже там, где не существует враждебного отношения к религии, культура от религии отделена. Трудно обрести какое–либо христианское содержание или христианское понимание жизненных ценностей среди тех впечатлений, которые получает современный ребенок дома, в школе, читая книги, журналы, знакомясь с рекламой. Это относится и к тем семьям, которые регулярно посещают храм. Ребенок растет сегодня в обстановке, весьма напоминающей эпоху Римской Империи

 Огромное отличие в том, что сегодня размыта четкая граница, всегда пролегавшая между мировоззрениями христианским и нехристианским. В Римской Империи школьное образование было совершенно светским. Господствующие представления о браке, о сути семейных отношений, о человеческой личности резко отличались от христианских. Ребенок–христианин рос дома, ясно сознавая, что быть христианином – значит отличаться от окружающего общества, отрицая его ценности. Компромисс с окружением или «приспособление» были немыслимы. Сегодня эти границы размыты. Что означает «быть христианином? Кто сегодня называет себя христианином? Богословские различия стерты. Слова «консерватор», «доктринер» стали бранными выражениями. Также разрушено восприятие христианства как того, что тридцать или сорок лет назад придавало человеку в глазах общества респектабельность. Трудно упрекать молодежь в том, что она отвергает лицемерие подобного христианства, хотя в подобном восприятии было не одно только лицемерие.

 Многие люди, называющие себя христианами, заявляют, что они воспринимают христианство, прежде всего как Нагорную проповедь, смысл которой заключается в любви и уважении к людям, в мире и благожелательности, а также признания весьма смутного ощущения некоей Божественной Силы, присутствующей в мире. Этого им вполне достаточно. Конечно, не стоит оспаривать искренности или ценности подобных утверждений. Но все же мы не вправе утверждать, что этические и моральные ценности – отличительная и исключительная привилегия христианства. Этические кодексы существуют не только у религий; даже коммунизм и нацизм имеют весьма строгий моральный кодекс, основанный на дисциплине, самопожертвовании, товариществе, послушании власти. Учебник этики для педагогических институтов, изданный в Советском Союзе, повествует о правилах хорошего тона, послушании, честности, взаимопомощи и тому подобных вещах в духе XIX века. Поэтому, если мы утверждаем, что христианская мораль – это сущность христианства, мы должны разобраться, что же это такое – христианская мораль и чем она отличается от нравственности в общепринятом ее понимании. Здесь налицо парадокс: христианство немыслимо без своей морали, своего этического закона; и все же этический закон может существовать совершенно автономно от христианских понятий о жизни и может быть даже враждебен христианской вере.

 Таким образом, сегодня, воспитывая наших детей, мы сталкиваемся с ситуацией, с которой столкнулась и ранняя Церковь. И все же существует немало отличий. Мы не можем просто перенять благочестие средневекового человека. Духовные ценности и требования стали сегодня частью нашего мышления. Вера в свободу человека в Божьем мире, в творческое назначение человека в мире, уважение к человеческой личности и терпимость всегда были неотъемлемой частью христианской мысли в личной жизни святых и богословов, но в жизни общества, в быту они не были растворены. Инквизиция, религиозные преследования и войны, хождение по струнке дома и в школе, нетерпимость – все это отнюдь не объяснялось лишь «человеческим несовершенством». Все это было частью общепринятой и признанной системы «спасения Душ».

 В течение веков философия воспитания (светская и христианская в равной мере) считала аксиомой, что душа любого ребенка – это «чистая доска». Защитите ребенка от дурных влияний, наказывайте за проступки, поощряйте за хорошее – и, в конце концов, вы получите хорошего человека.

 Между тем, один из главных тезисов духовного христианского воспитания (как это видно, например, из «Добротолюбия») гласит, что каждая душа уникальна и что задача духовника – определить конкретно, что необходимо для духовного роста каждой неповторимой личности. Этот подход не нашел отражения в религиозном воспитании детей. Отдельные духоносные наставники и святые обладали замечательным даром прозрения, проникая духовным взором в мир личности, но в целом в Церкви программа воспитания не ориентировала учителя на то, чтобы понять индивидуальность ребенка и помочь ему проявить врожденные таланты и особенности, поощрить его творческие способности и стремление к самовыражению, помочь ему глубже осознать причины его поведения.

 Принцип свободы человека перед Богом был осознан человечеством лишь в последнее время. Именно эта концепция отличает наше христианское мировоззрение от современных антихристианских тоталитарных идеологий Христианская вера – это свободный акт, в ней нет навязчивой самоочевидности, которой невозможно избежать. Она есть «уверенность в невидимом» (Евр. 11, 1). Без свободы не может быть веры. Вы можете подлинно уверовать только в том случае, если за вами остается свобода сомневаться. Это подразумевалось в христианском богословии всегда, но лишь совсем недавно стало частью общечеловеческого христианского сознания

 Все это приобретает огромное значение для углубления общих принципов христианского воспитания. Это означает лишь то, что мы можем явить человеку, во что мы верим, явить реальность веры в нашей жизни, но мы никого не можем заставить верить и, следовательно, никого не можем заставить верить правильно. Высший акт веры призван стать свободным волеизъявлением человека. На этом основан общепринятый ныне принцип веротерпимости, и потому мы не можем применять авторитарный метод религиозного воспитания. Это не означает, что мы отвергаем авторитеты. Весомая часть нашей веры основана, конечно же, на доверии к авторитету – к авторитету святых, Церкви, Священного Писания. Но это доверие – результат свободного выбора и никому не может быть навязано. Авторитарность в области религиозного воспитания теперь не срабатывает. Мы не можем внушить нашим детям: «Вы должны верить так–то и так–то, потому что так говорю я, или потому что так сказано в катехизисе, или потому, что так написано в Библии…» Мы можем и призваны говорить: «Я верю…», «Церковь учит.. ", «в Евангелии написано…» Воспитание должно основываться на точном знании, что любой подросток или юноша могут уверовать лишь благодаря собственному свободному выбору. Вот почему нам важно понимать наших детей, внимательно наблюдать за их умственным и эмоциональным развитием, мотивами их поступков. В отличие от традиций прошлого образ мышления ребенка и его творческое воображение призваны стать сегодня объектами христианского воспитания

 Сегодня Православной Церкви брошен вызов. В области религиозного воспитания ей необходимо обрести подход, который был бы укоренен в общецерковной традиции. В этой живой традиции мы различаем не только знание о Боге, но и благодатную жизнь в Церкви, братские отношения с другими людьми. В то же время христианское образование направлено, прежде всего, на личность. Будь то младенец; отрок; подросток или юноша, педагог призван найти к каждому личностный подход, в зависимости от уровня: говорить на понятном языке, понимать и разделять нужды и заботы, любить личность в ее данности. Религиозный опыт действенен независимо от того в каком возрасте находится человек или на какой стадии интеллектуальной зрелости; процесс христианского воспитания должен стать процессом роста, накопления личного опыта, постепенного преображения личности в целом. Эта цель и этот вызов настолько велики, что достичь и достойно ответить можно лишь в том случае, если мы будем жить полнотой церковной жизни. Цель христианского воспитания – реализация харизмы, благодати, Церкви как целостного организма.

 Перед лицом вызова, который бросает нам современность, мы можем глубже осознать конкретные проблемы, стоящие перед современной Православной Церковью в Америке. Необходимо учесть влияние важных факторов:

 Православие в Америке все еще не преодолело сознания «гетто» – «эмигрантской церкви», этакого этнического ковчега, скитающегося вдали от Отчизны. До сих пор существуют церковные приходы, которые осознают себя подобными ковчегами. Однако национальный характер церковной жизни бывает в каждом новом поколении. Национальные традиции становятся более поверхностными, менее связанными с подлинными религиозными ценностями, хотя по–прежнему весьма важны для многих. Из ответов на анкету, разосланную в 1972 г. родителям в 100 приходах, следует, что 70% опрошенных считают, что «традиции, унаследованные от родителей», оказали огромное влияние в воспитании детей православными; 89% упомянули «посещения церковных служб»; 56% отметили значение проповедей; 19% назвали влияние религиозной литературы. Более гибкая церковная молодежь склонна считать, что сама природа Церкви умаляется, когда ее уподобляют этническому гетто. Они ощущают, что Православие не может и не должно оставаться «русским», «греческим», «сербским» или «украинским», что Церковь выше национальных особенностей.

 Такой подход, однако, оставляет нерешенной весьма важную проблему. Православие и церковная жизнь – это не абстрактные концепции. Они не обретают полного выражения в учении или богословских взглядах. «Домашние церкви», которые так часто упоминаются в посланиях апостолов, доподлинно живые клетки тела Церкви. «Домашняя церковь» по своей природе воплощает религиозные ценности и верования в повседневном быту, в поведении, праздниках, застольях и других глубоко традиционных обычаях. Семья есть нечто большее, чем отец, мать и дети. Семья – это наследница нравственных и духовных обычаев и ценностей, созданных дедами, прадедами и пращурами. Об этом нам постоянно напоминают рассказы Библии о ветхозаветных патриархах. Очень трудно создать по настоящему христианский жизненный уклад в стерильном лабораторном окружении, свободном от каких–либо традиций. С этой точки зрения американское Православие проходит трудный и ответственный период созидания собственных традиций. Я считаю, что для созидания этой новой традиции будет полезным, если нити религиозно–культурного наследия Родины будут вплетены в новую ткань.

 Одна из особенностей православной жизни в Америке заключается в том, что христианскому воспитанию в церковно–приходских школах придается большое значение. Их часто называют «воскресными». В новых приходах школы проектируются столь же тщательно, как и храмы. Подчас новые школьные здания изумительно оборудованы и выглядят роскошно, если учесть, что используются они лишь в течение часа один раз в неделю. Миряне, которые преподают в этих школах (совершенно новое явление в православной церковной жизни) становятся «авангардом» Церкви, они наделены глубоким чувством ответственности и преданны своему делу. Они отдают себя Церкви целиком и потому часто являются лучшими ее членами.

 Забота о религиозном образовании была вызвана, возможно, тем, что бытовое благочестие первых иммигрантов не воспринималось новым поколением. Часто второе поколение оказывалось «потерянным» для американского Православия. Поэтому напрашивается вывод – сохранить православную веру возможно лишь в том случае, если детям дать более расширенное знание о ней. В православных приходах среди самых разных национальностей были созданы сотни воскресных школ, в которых преподавание велось на английском языке. Двадцать лет назад я слышала, как один священник сказал: «Если бы можно было втиснуть самое существенное в Православии в маленький буклет, тогда каждый ребенок в воскресной школе успешно усвоил бы материал и проблема была бы решена».

 Подобный оптимизм ничем не оправдан. Более того, в структуре воскресных школ таились некоторые опасности.

 Хуже всего, когда занятия устраивали по воскресеньям и во время литургии. Жизненная, подлинно православная традиция воспитания у нас отсутствовала, и мы заимствовали такую практику у протестантов. Она устраивала и детей, и родителей, потому что детей утомляла долгая церковная служба на непонятном языке, в которой они не могли участвовать. В результате семья никогда не посещала богослужения вместе, и дети не ощущали всей полноты литургической жизни. Воскресная школа заменила литургию, а уроки – таинства. Выпускники воскресных школ не были приучены посещать по воскресеньям храм. Это подрывало сущность богослужебной жизни, самые основы Православия.

 Другая опасность заключалась, когда смешивали две цели – религиозное воспитание и школьное просвещение. В основе этой ошибки лежало, мне кажется, мнение, что если ребенок хорошо вызубрит содержание учебников, то станет хорошим православным. Учителя и священники быстро поняли, что существующие учебники неудовлетворительны. Зубрежка катехизисов, молитв, словарей и текстов была настолько скучна, что преподаватели разбавляли ее сентиментальными пересказами «Библии для детей» и коротенькими песнями, а также играми из старомодных протестантских изданий, часто весьма спорных с догматической точки зрения.

 В 1957 г была образована Комиссия по православному христианскому воспитанию, в работе которой приняли участие представители всех православных юрисдикции в Америке. По инициативе этой Комиссии были созданы руководства, стремившиеся приблизить богатства Православия к детскому восприятию, пробудить в ребенке творческое начало. Улучшение учебников и пособий продолжается по сей день; деятельность самой Комиссии, а также ее отделений и организованных ею семинаров для учителей способствовала оживлению работы по воспитанию в православных храмах Америки. Но возрастает понимание того, что школьные уроки и учебники действенны лишь в том случае, когда они становятся частью полноценной церковной жизни – жизни в богослужении, в христианской семье и христианской общине. Быть христианином ребенок учится только в живом христианском доме, в живой христианской общине

 Таким образом, работа Церкви в области религиозного воспитания имеет три измерения: созидание полноценной литургической жизни в приходе, тесное общение с родителями и домом, а также религиозное обучение детей. Ни одно из этих измерений не может существовать и развиваться в одиночку. Такова главная задача Православной Церкви в сегодняшней Америке.

Цель христианского воспитания

 Ощущение реальности Бога.

 Первое, основное, весьма насущное и нелегкое задание, стоящее перед христианским воспитателем, – пробудить в ребенке ощущение реальности Бога. Другими словами, важно помочь ребенку узнать Бога, а не только узнать о Боге. Именно это ощущение реальности Бога почти совершенно отсутствует в современном обществе. Я помню, один молодой студент так это выразил: «Я не то, что не верю в Бога, – сказал он, – но Он кажется таким нереальным». Многие люди, не будучи принципиальными атеистами, лично просто не ощущают Бога, Его власти,

 Его присутствия в их жизни как реальной Личности, с Которой их связывают определенные отношения. Для многих христиан – православных, католиков и протестантов – церковные обряды, нравственные ценности, этнические и национальные традиции более реальны, чем простой факт, что Бог существует, что Его присутствие в нашей жизни ощутимо, что каждый из нас связан с Богом.

 Мне кажется, что именно реальность божественного присутствия живо ощущалась в те моменты, когда Иисус Христос исцелял людей. В рассказе об исцелении слепого (Ин. 9) Иисус спрашивает: «Ты веруешь ли в Сына Божия?» Человек отвечал: «Кто Он, Господи, чтобы мне веровать в Него?» Иисус сказал ему: «И видел ты Его, и Он говорит с тобою». Он сказал: «Верую, Господи!». Иисус не требовал точного изложения веры, искал не «знания о Боге», а призвания силы, которая вошла в жизнь слепого как сила Божия.

 Для человека в любом возрасте существуют две возможности: либо жизнь и мышление, ведающие реальность божественного присутствия, либо вне её. Для трехлетнего малыша, которого окружает живая вера его близких, утверждение «Бог есть» – такая же реальность, как кошка или собака, тьма или свет. Бога на первых порах могут отождествлять с физическим объектом: иконой, картиной, небом, Святым Причастием. Но это не рациональное представление о Боге, а подлинное познание Его. Такое «чувственное» представление о Боге для малышей более реально, чем любые, даже самые простые абстрактные определения. Любые мысли о Боге, которые мы пытаемся передать ребенку, могут быть им усвоены лишь на определенном уровне мышления, глубоко отличного от взрослого. Если мы говорим трехлетнему мальчику, что «Бог сотворил цветы» и «Бог сотворил животных, и солнце, и меня, и тебя…», ребенок, возможно, представляет Бога в образе большого человека, который сидит и одно за другим творит все это. Опасности в таком представлении о Боге нет. Ребенок вырастет и забудет этот образ. Важно, что взрослый, которому он доверяет, помогает установить связь между тем, что ребенок знает, трогает, нюхает, слышит, и Богом. Физическое выражение присутствия Бога в непосредственном окружении ребенка (иконах, картинах, жестах, словах, звуках, вкусе) становится частью его опыта. А маленький ребенок обладает сильным и непосредственным ощущением реальности всего, что он познает. Позднее, мне кажется, такая живость восприятия и воображения исчезает.

 Хорошим примером того, как живо дети ощущают реальность Бога, может послужить трехлетний мальчик, которого я знала. Повторив за матерью свою коротенькую вечернюю молитву, он выглянул в окно, помахал рукой небу и сказал: «Спокойной ночи, Боженька!»

 Ребенок, которому неизвестно это ощущение реальности Бога, будет воспринимать Его отсутствие так же просто. Его мир «без Бога» будет таким же реальным и многоцветным, он так же будет радоваться жизни, если только родители окружат его любовью и создадут атмосферу безопасности. Для него «идеи» не имеют большого значения, а отсутствие религиозного воспитания будет заметно подобно тому, как, к примеру, в детях из не очень культурных семей заметно отсутствие привычки к чтению. Однако «отсутствие Бога» глубоко повлияет на ребенка, если оно выражается в том, что в семье мало любви, что в ней царит тревога беспокойство, страх.

 По мере того; как ребенок подрастает, для него очень важно отделять «реальное» от «нереального». Любая история, рассказанная ребенку семи–восьми лет, всегда вызывает вопрос: «Это правда?» Часто ребенок пытается понять, насколько истинно то, что не совпадает с накопленным опытом. При этом становится значительно труднее привить ребенку чувство реальности Бога. Дети в возрасте от семи до девяти лет рационалистичны, хоть и на примитивном уровне; у них сильно выражены причинно–следственные связи, но еще слабо развито абстрактное мышление. Восьмилетний ребенок не поверит, что Бог где–то в небе за облаками, но и объяснение взрослых о том, что мы понимаем под «небесами», остается нереальным. Передать детям этого возраста ощущение реальности Бога вдвойне трудно из–за их склонности к нравственному ригоризму, а также из–за специфического чувства юмора, который взрослые часто не могут понять.

 Религиозное воспитание детей в этом возрасте часто осложняется и тем, что мы склонны преподносить религиозные наставления, не стремясь увязать их с тем, что ребенок познает и воспринимает в обыденной жизни. Это ослабляет ощущение реальности Бога. Уроки воскресной школы остаются отвлеченным набором идей, знаний и информации; другой набор, часто более привлекательный и волнующий, ребенок обретает в мире школы, телевидения и среди друзей. Что, например, более реально для ребенка: библейские истории о чудесных исцелениях или его собственный опыт – доктора, прививки, больницы? Если Бог присутствует в исцелениях и отсутствует в повседневной медицине, ощущение реальности Бога в значительной степени слабеет.

 Когда ребенок достигает подросткового возраста, ощущение реальности Бога становится все более и более смутным. Жизнь подростков насыщена интересами и эмоциями, не имеющими ничего общего с тем, что они понимают под религией. Забыта ежедневная молитва, поскольку родители больше не следят за ней (и действительно, молитва не должна становиться такой же привычкой, как чистка зубов!). Религия часто отождествляется с хождением в храм и соблюдением внешних правил и привычек. Подростки считают – и это хуже всего, – что это «не для них». Именно тогда, когда дети начинают мыслить самостоятельно, пускай еще весьма незрело, когда они начинают открывать себя как личность, пускай эгоцентрично, о религии им слишком часто твердят в авторитарном стиле:

 «Библия говорит…», «Церковь учи?..», «священник говорит…» Никто не пытается объяснить, что все это означает для них, как согласуется с их мышлением, нуждается ли в их одобрении. И все же именно среди детей этого возраста мы впервые можем рассчитывать на глубокий отклик, на настоящее понимание того, что такое религия, на способность чувствовать и мыслить религиозно.

 Помочь ребенку ощутить реальность Бога – это цель всей нашей жизни. Конечно, никакие учебники, никакие уроки и поучения сами по себе не могут привить этого чувства. И все же я убеждена, что учитель должен всегда памятовать об этой цели, что она должна стать подлинным критерием всех наших преподавательских методов и уроков

 «Ты не один».

 Православный опыт христианской жизни учит, что человек не одинок перед Богом. С Богом можем быть только мы, все вместе. Мы все собраны вокруг Бога. Мы суть одно: одно Тело. Крохотная ячейка семьи, более широкое сообщество друзей, народ, Церковь – все это проявления единства. На каждом уровне это потенциальный религиозный опыт, и если он не стал частью христианского воспитания, значит, в чем–то оно ошибочно. Игра в детском садике при храме, реализация усвоенного на воскресных уроках в отношениях подростка с друзьями и соседями, осознание ответственности перед обществом и народом, приобщение к церковной жизни – все это частица того опыта единения, который полностью обретается в Церкви.

 Этот опыт причастности к единому Телу является основой религиозного роста. Ребенок, который вырастает вне своей семьи, испытывает огромные трудности, страдает духовно и даже физически. Когда дети трех–четырех лет приходят в детский сад, наибольшее впечатление оставляет у них не сказка, рассказанная няней, а совместная игра, песня, действие – сам факт причастия к группе. Те рутинные действия, которым так трудно обучить дома, – повесить пальто, тихо подвинуть стул – становятся привлекательными, когда ребенок делает их «как все» когда он становится членом группы.

 Оптимальное число учеников в классе – то, при котором дети становятся слаженно работающей группой, а учитель – членом этой группы, лучшая преподавательская методика – та, при которой дети работают коллективно, хотя необходимо сохранять простор и для индивидуального творчества. Лучшая школа – та, которая организована при общине или в приходе, когда родители и учителя хорошо знают друг друга. Подлинный литургический опыт – тот, когда люди «собираются вместе» как единая Церковь, когда они что–то делают вместе. Для взрослых христиан это совместное богослужение, совместная молитва. Они могут молиться молча, в сердце, совершая минимум движений. Для детей участие в молитве и богослужении должно проявляться физически, влиять на все чувства. В православном богослужении для этого существует много возможностей, их важно использовать.

 Благодаря «активному» участию дети лучше поймут, что означает быть частью того Тела, которое есть Церковь.

 Проходят годы, многое из того, чему мы учили наших детей, может забыться, но если они ощутили, что являются частью Церкви, принадлежат к единому Телу, если у них завязались личные отношения внутри той группы, которая отождествляется ими с Церковью, то мы заложили прочное основание для православного христианского воспитания.

 Религиозное воспитание – это рост.

 Религиозное воспитание связано с ростом. Рост – это прежде всего изменения. Человек меняется, он становится непохожим на себя, продолжая оставаться той же личностью. Рост происходит в глубинах личности: возрастают понимание, силы, разум, чувства. Если роста нет, наступает застой. Искусство воспитания может быть определено как «содействие росту». Это звучит тривиально, но это один из самых верных и стойких критериев воспитательного процесса. Насколько ваш урок содействует росту? Насколько он развивает способности учеников? Насколько наше преподавание способствует процессу самостоятельного роста учеников?

 Евангелие дает прекрасную иллюстрацию подобного подхода. Воспитывая, Иисус Христос чаще всего употребляет притчи, т. е. «язык искусства», когда знакомые образы повседневной жизни помогают слушателям открыть и воспринять более глубокую истину. Обучение притчами требует от слушателя немалых усилий. Он сам должен уяснить значение образа. Это акт творческий. Коль скоро идея уяснена, ее можно продолжить и развить. Но прежде необходимо воспринять образ, отождествить себя с героем рассказа, пережить то, что пережил он. Такое обучение более способствует росту, чем изложение силлогизмов и неопровержимых логических схем.

 Далее, к каждому человеку Христос обращается на его языке, учитывая его уровень духовного развития. Он не открывает Себя полностью сразу же, и Евангелия несколько раз упоминают, что «люди не понимали Его». И не было двух человек, которым бы Он открылся одинаково. Весьма индивидуально, постепенно осознавали Его ученики, Кто находится с ними.

 Христианское воспитание в семье не сводится лишь к пассивному, статичному усвоению ребенком семейных правил. Христианское воспитание призвано учитывать постоянные изменения в характере ребенка: меняется его понимание любви, единства, послушания, радости и горя. Чисто физическое послушание младенца сменяется признанием нравственного авторитета родителей, а позже – восстанием против них.

 Родителям труднее всего осознать, что их ребенок уже не младенец, признать перемену в его вкусах. Ребенок взрослеет, и внезапно могут потерять привлекательность такие радостные когда–то события, как дни рождения, пикники, походы. Тяжелее расстаться с ореолом всемогущества и всеведения, которым ребенок наделяет своих родителей. Но если ребенок не возрастает, не изменяется, если не меняется его понимание своей роли в семье и взаимоотношений с другими людьми, значит, его развитие прекратилось.

 В школе рост возможен лишь в том случае, когда учитель овладевает вниманием ученика, пробуждая в нем сомнения, мысли, желание спорить, исследовать, решать проблему в ходе урока. Учебный процесс должен ставить перед учеником вопросы, соответствующие его уровню и признаваемые учеником подлинными проблемами, и предоставлять ему информацию, необходимую для решения этих проблем. Недостаточно просто преподнести какой–то объем фактических знаний. Все способы сделать урок интересным, все новейшие средства обучения бесполезны, если они не пробуждают творческие усилия ребенка, не поощряют его развития. Этот критерий приложим ко всем сторонам школьной жизни. Выпуск стенгазеты, кукольный театр, спектакль и даже дискуссии могут быть так же лишены творческого начала, как и обучение в старой школе. Мы содействуем росту не тогда, когда говорим о нем, а лишь в том случае, когда наш метод обучения пробуждает творческое усилие, поиски, ошибки, дух исследования и, наконец, решение проблем.

 Священная Тайна, «страх Божий».

 Преподавание основ христианства должно быть «разумным служением» (Рим. 12,1), и все же наша вера не умещается в жестких рамках разума. Существенная часть нашей веры – ощущение священной тайны, благоговение, или страх Божий [1]. Христианская вера признает наличие тайны Бога, наличие тайны в мире и в жизни. Эта тайна превосходит человеческое понимание. Мы порой видим нашу сиюминутную жизнь очами веры в свете ценностей и реальностей, превосходящих наш опыт. Как это можно отразить в процессе религиозного обучения, процессе, прежде всего, рациональном? Как можно научить детей «понимать» и одновременно благоговеть перед чем–то, что выше их (да и нашего) понимания?

 Эта задача становится еще труднее, когда мы осознаем, что дети от природы – великие реалисты, исполненные неистощимого любопытства. Любые попытки передать словесно ощущение благоговейного трепета, Божественной тайны, не достигнут цели и покажутся благочестиво–лицемерными тирадами. Важно помнить, что слово «страх» в словосочетании «страх Божий» выражает нечто совсем непохожее на «страх» в обычном понимании. Дети испытывают немало страхов – боязнь темноты, громких звуков, пауков и т. д. Вряд ли мы поможем им познать Бога, если попытаемся сравнить благоговейный трепет перед Ним с переживанием подобных страхов.

 Порою считают, что логика и знание как инструменты познания несовместимы с благоговением перед «Непостижимым» На самом деле, пока мы не поймем, что существует нечто непостижимое, мы не научимся по–настоящему постигать мир. Может быть, именно поэтому детям трудно испытывать трепет перед Богом. Им не хватает знаний и разума, чтобы понять, что есть вещи, превышающие человеческие знания и разум. Я бы сказала, что Эйнштейну гораздо легче испытать чувство тайны и благоговения, чем восьмилетнему ребенку, который уверен, что в учебнике даны ответы на все вопросы.

 Пробудить в ребенке чувство благоговения можно лишь в том случае, если мы поможем ему увидеть действия Бета в его жизни, учитывая его знания об окружающем мире, способности его рассудка. В этом случае дети с Божьей помощью все–таки испытают по–своему чувство священного, благоговение перед Божественной тайной.