Текст книги "Чапаёнок"

Автор книги: Софья Могилевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Смерть Чечика

Близкий взрыв потряс воздух. Сверкнуло пламя. Столб земли взметнулся перед самой мордой коня. Конь вместе с Чапаевым будто провалился в яму.

– Василь Иваныч! – рванулся к Чапаеву ординарец Петя Исаев. – Василь Иваныч!

Чапаев лежал на земле. Края бурки, словно крылья подстреленной птицы, широко раскинулись возле него. Петя Исаев соскочил с коня:

– Василь Иваныч…

А по цепи из уст в уста уже передавалась страшная весть:

– Чапай убит!.. Убили Чапаева!..

И туда, где под буркой лежал Чапаев, несмотря на огонь врага, со всех сторон бежали командиры, красноармейцы.

Петя сдёрнул с Чапаева бурку. Повернул к себе его голову. Наклонился к его лицу.

– Василь Иваныч! – вдруг крикнул он. – Жив! Куда ранен? Скажи… Сейчас санитаров… Я мигом…

По щеке Чапаева текла тонкая алая струйка, но глаза были живые, блестящие.

– Пустое! Ничего не надо… Коня посмотри, что с ним. Я-то цел. Помоги ногу высвободить.

Рыжий конь был убит. Убит наповал. Только сейчас, минуту назад, он скакал вперёд, полный сил и жизни. А теперь – лежал на земле, разметав свою огненную гриву, согнув передние ноги, будто и мёртвый собирался скакать.

«Вперед, за мной!»

Меж тем враг оправился и снова готовился к атаке. Он шёл на сближение мелкими, незаметными перебежками.

Но Митя этого не видел. Закрыв лицо, он дрожащими губами повторял: «Убили, убили, убили…»

И бойцы, растерянные, подавленные горем, не замечали, что противник всё ближе и ближе…

Вдруг Чапаев вскочил.

– Вперёд, ребята, за мной! – крикнул он таким голосом, что его услыхали все. – Не бывать такого, чтобы Чапая тронула вражья пуля! За мной! Ура!

Митя вздрогнул и отнял ладони от лица. Жив, жив Чапаев! Щека в крови, но жив, командует, бежит вперёд…

Вся цепь разом вскочила, сорвалась с места, и бойцы с винтовками наперевес рванулись за Чапаевым.

– Товарищи, вперёд, за мной! Ур-ра! Ур-ра! – кричал он, взметнув над головой шашку. – Вперёд, на врага!

Тут Митя тоже вскочил, тоже поднял повыше свою обломанную шашку и закричал тонким пронзительным голосом:

– Ура, за Чапаем! Ура, на буржуя!

Задыхаясь от быстрого бега, он боялся только одного: чтобы ему не отстать от бойцов и от товарища Чапаева, который был впереди всех.

По-прежнему рвались снаряды, свистели пули, вырывая из рядов то одного, то другого. Вон бородатый красноармеец, что ещё недавно был соседом Мити по окопчику. Вдруг он остановился и, выгнувшись всем телом, медленно, боком повалился на землю. Митя оглянулся, хотел вернуться к бородатому, но Чапаев был впереди. И Митя изо всех сил побежал вперёд за Чапаевым…

Ничто не могло остановить наступательный порыв красных войск. Они ворвались в село Орловку, захватывая пулемёты, орудия, подводы со снаряжением, пленных.

«Идём, тебя товарищ Чапаев требует!»

Даже представить было невозможно, что недавно на подступах к селу, да и в самом селе шло жестокое сражение.

Умытое дождём, уже спокойно сияло солнце. Мокрая зелень ярко блестела. А посерёдке улиц уже беззаботно расхаживали куры, разговаривая со своим огромным, важным петухом. И бабы, уже звеня вёдрами, бежали за водой, переговариваясь с красноармейцами, поившими у колодца коней. И уже где-то забористо заливалась гармошка и тренькала балалайка.

Правда, издали ещё доносились отдельные перекаты орудийных залпов – это другие красные части продолжали гнать противника. На улицах ещё валялись разбитые повозки, брошенные винтовки. Виднелись глубокие воронки – следы взорвавшихся снарядов. Кое-где чернели обгорелые строения. Казалось, ещё не рассеялся в воздухе пороховой дым и горький запах пожарищ. Но это было уже делом прошлого.

Митя ходил по селу и всюду смотрел дядю Федосея. Но обозы ещё не подтянули, знакомой двуколки нигде не было. И хотя Мите до смерти хотелось есть, потому что утром ничего не пришлось пожевать, он, высматривая однорукого кашевара с походной кухней, не столько думал о горячей похлёбке и хорошей краюхе хлеба, сколько о том, какой ответ придётся ему держать дяде Федосею, когда тот его начнёт бранить за самовольный поступок. Да, попадёт ему по первое число! Это уж обязательно.

Вдруг его окликнул знакомый голос:

– Эй, хлопчик!

Митя остановился. Прямо на него, рукой придерживая шашку, шёл чапаевский ординарец Петя Исаев.

– Ты нынче в Потаповском батальоне был? – пристально разглядывая Митю, спросил Петя Исаев.

Сердце у Мити вдруг забилось шибко-шибко. Неужто Чапаев его приметил?

– Был, – распрямляя плечи, ответил он.

– Тогда идём. Тебя товарищ Чапаев требует.

В штабе Чапаева

Когда Митя прошёл мимо часового в просторные сени, он сразу услышал шумный многоголосый говор.

Петя Исаев пинком открыл дверь, за которой слышались голоса, и Митя шагнул через порог.

Здесь находился штаб Чапаева.

Горница была полна народу и голубого махорочного дыма. В углу, возле окна, красноармейцы-связисты налаживали телефоны. А на столе, у стены, где были навалены бумаги и карты, на дребезжащей машинке выстукивал донесение командир-штабник. Здесь же стоял Чапаев и что-то читал по бумажке. Стол посреди комнаты был накрыт скатёркой, и на нём, поблёскивая медными боками, фыркал и пыхтел огромный, двухведёрный самовар.

Когда Митя вошёл, все сразу смолкли и посмотрели в его сторону. И Чапаев, подняв глаза от бумажки, бросил на него быстрый взгляд.

– Теперь рапорт, и можно за чай! – сказал он и начал читать, громко и медленно выговаривая каждое слово: – «Доношу, что бой под Орловкой и Ливенкой закончился полным разгромом противника. Участвовали четыре стрелковых полка и один кавалерийский полк. Противник потерял убитыми до тысячи человек…». Сколько подвод? – обратился он к сидевшему за столом начальнику штаба. – Подсчитали?

– Подсчитали. Двести пятьдесят, – быстро ответил тот.

– Двести пятьдесят. Так и пиши: «Двести пятьдесят подвод со снарядами, десять пулемётов…». А винтовки подсчитали?

– Да разве их так сразу подсчитать! Их там тысячи навалены. Не успели!

– Ладно, точные сведения дадим дополнительно, а пока напишем: «…и много тысяч винтовок». Так. «В бою тяжело ранен вновь назначенный командир второго полка Курсаков, убит помощник командира третьего полка товарищ Спицын и командир батальона того же полка. После боя под Орловкой и Ливенкой противник занял Липовку, откуда был выбит и бежал в Брыковку». Давай подпишу.

Во время диктовки Чапаев несколько раз искоса взглядывал на Митю, застывшего у дверей. И всякий раз, когда Митя ловил этот быстрый, немигающий взгляд, внутри у него и тревожно и радостно ёкало сердце: «Тебя товарищ Чапаев требует…». Хорошо это или плохо? Он не знал. Но на всякий случай держался поближе к двери.

«Чапаёнок»

– Куда ж ты? Из хаты норовишь, вояка? – размашисто подписавшись на отпечатанном рапорте, сказал Чапаев и повернулся к Мите. – На белых петухом лезешь, а от своих бежать?

– Я не бегу… – испуганно прошептал Митя.

– Это ты почему же без приказа из обоза удрал? Думаешь, мал, так для тебя законы не писаны? А?

Митя вспыхнул, и сердце у него покатилось прямо в пятки. Вот, оказывается, зачем его Чапаев требовал!

– Ну, – продолжал Чапаев, поглаживая рыжий ус, – чего ж молчишь?

– Мне, товарищ Чапаев, надоело кашу варить! – вдруг выпалил Митя.

Дружный смех раздался в комнате. Но Чапаев не засмеялся, а нахмурился:

– Вот это да! Ему надоело кашу варить… А может, мне надоело белых колотить? Может, мне гулять охота? Так я всё кину и айда из дивизии? Так, что ли?

– Товарищ Чапаев, – готовый провалиться от стыда, крикнул Митя, – разве я из дивизии хочу? Я не хочу из дивизии. Я хочу белого буржуя бить!

– Ишь, какой скорый! – проговорил Чапаев, внимательно приглядываясь к Мите. – Ишь, чего захотел…

– Так разве я не чапаевец? – готовый зареветь от обиды, проговорил Митя.

– Только зря не бахвалься, сказал Потапов (он тоже был тут). – Подрастёшь – увидим. Может, и правда станешь настоящим чапаевцем. А пока ты ещё… чапаёнок…

– Хватит, – сказал Чапаев. – Хватит с него. Поругали – и хватит. А ты помни, парень: чтобы больше самоуправства не было…

Митя молчал. Уж скорее бы прогнал его Чапаев с глаз долой. Уж скорее бы остаться одному и нареветься вволю.

– Ты-то сегодня чего-нибудь ел? – спросил Чапаев вдруг совсем другим голосом.

– Нет…

– А есть-то, небось, охота?

– Охота, – глотая слёзы, прошептал Митя.

– Вот то-то и оно-то. А хочешь без каши обойтись! Как же мы воевать будем, коли нас никто кашей кормить не станет? Ну, иди садись, вояка, с нами чаевать! – уже совсем ласково проговорил Чапаев, подталкивая Митю к столу. – Бери пирог. Вон румяный, видать – пропёкся! – и он показал Мите на большой пирог с поджаристой коркой.

Песня Чапая

После чая Митя не знал, уходить ему или не уходить. Никто ему ничего не сказал. Он остался и забился в уголок.

Вдруг Чапаев запел. Запел он тихо, вполголоса, словно пел для себя, о самом своём сокровенном. И все, кто был в горнице, – все его боевые товарищи тоже запели. Запели они как-то все сразу, не глядя на Чапая, не глядя друг на друга, и запели так слитно, будто у всех у них был один общий голос.

Никогда прежде не слыхал Митя чудной этой песни. Была она про молодого узника. В сырой темнице сидел этот узник, а за решёткой орёл манил и звал его с собой на волю.

Задумчиво и тихо пел Чапай:

 
Сижу за решёткой в темнице сырой.
Вскормлённый на воле орёл молодой…
 

А уж Мите кажется, будто это он, Митя, сидит в темнице. Сидит и глядит на широкие, привольные степи. А как выбраться, когда крепка тюремная решётка? Как вылететь, когда нет ему воли?

Сколько ни зови, сколько ни мани его орёл, а нет сил сокрушить оковы.

И видится Мите – на рыжем коне Чапай мчится. Серебряная шашка сверкает у него в руке. «Эх, орёл, орёл! – кричит Чапай Мите. – Недолго осталось сидеть тебе в темнице. Сейчас я тебя освобожу». И тут он своей шашкой – раз, два… Может, чья-нибудь шашка и переломится, а чапаевская, как лозу, разрубит крепкие железные прутья. И вылетит Митя на волю, и крикнет ему Чапаев: «Сюда, сюда, Митя! Теперь ты будешь с нами бить белого буржуя!..».

Не заметил Митя, как крепко-накрепко уснул, притулившись на край стола.

Не слыхал он, как товарищ Чапаев приказал постлать на скамью свою мягкую чёрную бурку и на неё перетащить спящего парнишку.

И не видел Митя, как всю ночь без сна просидел Чапай, склонившись над картой, вымеривая и высчитывая вёрсты будущих походов и переходов. Только неяркая лампа освещала худощавое лицо да руку с блестящим циркулем.

Митя прощается с дядей Федосеем

Утром Митя сразу отыскал дядю Федосея. Возле пруда, под широкой раскидистой ветлой, он увидел знакомую двуколку с котлом, знакомых коней, щипавших траву, а возле повозки однорукую фигуру кашевара. Сердце у Мити сладко защемило. Так всегда бывает, когда после долгой отлучки возвращаешься обратно домой.

Митя бегом побежал к пруду. Ох, и удивит же он сейчас дядю Федосея! Сколько новостей за один день! А новости-то какие! Наверно, Федосей Михалыч и не поверит, что он был в гостях у самого товарища Чапаева. С ним вместе чаевал, песни пел, а потом на его бурке всю ночь проспал.

– Дядя Федосей! Дядя Федосей! – кричал Митя, подбегая к старику. – Дядя Федосей…

И тут произошло то, чего Митя никак не ждал.

Сначала дядя Федосей, вздрогнув, быстро обернулся на Митин голос и зашептал:

– Целёхонек, целёхонек, весь как есть целёхонек…

Потом вдруг нахмурился да как крикнет:

– А ну-ка, иди сюда, сорванец, я тебя сейчас настегаю! – и взял в руку верёвку. – Будешь ты у меня самовольничать?

Нет, вы только подумайте! Он и вправду решил Митю отстегать.

– Не тронь! – сердито сказал Митя. – Меня теперь верёвкой драть не положено.

– Это почему? – возмутился старик. – Новости какие! – Но верёвку, однако, отбросил.

И вдруг – вот поди и разберись, что к чему, – вдруг начал как-то по-бабьи:

– Эх, Митя, Митя! Не жалеешь ты меня, старика! Где только тебя не искал! Измучился весь. Думал – убили. Хоть бы словечком упредил, хоть полсловечка сказал бы…

– Разве пустил бы? – вздохнув, проговорил Митя.

А сам подумал: как же ему получше сказать дяде Федосею, что он теперь с кашеварством решил распроститься? Эх, дал бы он себя лучше маленько постегать, и то легче было бы сказать старику!

– Всыпал бы! – вдруг снова рассердился дядя Федосей. – Не поглядел бы, что тебя стегать не положено. Одной рукой всыпал бы так, что горяченько стало…

– Вот видишь… – грустно сказал Митя и снова вздохнул: чем дальше, тем труднее было начать разговор про уход.

И тут Митя сделал то, что бывало делал, когда ранней весной вместе с ребятами прибегал на Волгу купаться: он набрал полон рот воздуху, даже глаза сожмурил и, точно так же, как бултыхался вниз головой в ледяную весеннюю воду, одним духом вымолвил:

– Ищи себе другого помощника, Федосей Михалыч! Меня нынче товарищ Чапаев в разведку назначил.

Сказав это, Митя отвернулся: у старика был такой несчастный и растерянный вид.

Однако в конце концов всё обошлось как нельзя лучше. Дядя Федосей даже не пошумел – так на него подействовало имя Чапаева. Сам командир назначил – какие могут быть разговоры! Он только потребовал, чтобы Митя тут же, немедленно, со всеми подробностями рассказал, как дело было.

Они присели рядышком на дышло повозки, и Митюшка с охотой рассказал один раз, и второй, и третий…

С каждым разом его рассказ становился всё длиннее и всё необыкновеннее.

Федосей Михалыч все три раза прослушал с одинаковым удовольствием. Он послушал бы и в четвёртый, но время вышло, и мальчику нужно было отправляться по новому назначению.

Сначала Федосей Михалыч заставил Митю съесть две миски густого борща. Хоть Митя был сыт, но покорно съел, – не огорчать же напоследок старика!

Потом Федосей Михалыч самолично уложил Митин вещевой мешок. Он сунул в него, наверно, полбуханки хлеба и здоровенный кусище копчёного сала. Можно было подумать, что Митя отправляется невесть куда, а не на другой конец села. Кроме того, Федосей Михалыч положил в мешок совсем новое, вышитое яркими петухами полотенце. Петухи Мите понравились. И вообще у него ещё ни разу не было своего полотенца.

Потом наступила минута прощанья. Как полагается, они три раза поцеловались.

– Ну, гляди, Митя, не подкачай! Чтобы мне, старому чапаевцу, за тебя краснеть не пришлось! – строго сказал Федосей Михалыч и потом грустно прибавил: – Не забывай старика, забегай, сынок… Привык к тебе…

– Ладно, – сказал Митя и вдруг засопел носом.

Потом Митя пошёл, а Федосей Михалыч долго смотрел ему вслед. И пока маленькая быстрая фигурка не скрылась за поворотом, он всё смотрел и вздыхал.

Первые дни Митя частенько заворачивал к старому кашевару. Но в скором времени конную разведку перекинули в другое село, и бегать к старику стало далековато. А ещё через некоторое время старик простудился, заболел и после болезни уехал на поправку к себе в деревню.

Митя получает боевого коня

Товарищ Чапаев приказал зачислить Митю в конную разведку, туда, где находился Алексей Новиков. И ещё приказал товарищ Чапаев дать Мите боевого коня, седло и всё, что полагается иметь настоящему бойцу.

Сам командир Потапов пошёл с Митей выбирать коня.

– Вон видишь того, мохнатого? – спросил Потапов, показывая на низкорослого конька с пушистой гривой, длинным хвостом, с ногами, одетыми будто в меховые бурки. – Его и возьмёшь! Никому он не годится: ростом мал. А тебе в самый раз – по мерке.

На щеках у Мити заиграл горячий румянец. Он готов был тут же перемахнуть через плетень, потрогать, пощупать, погладить своего собственного, такого ладного боевого коня, но сдержался, подавил волнение и как можно степеннее спросил:

– К строю приучен?

Командир Потапов незаметно усмехнулся, но ответил, как полагается, с серьёзностью:

– А кто его знает! Ведь конька у белых отбили. Надо быть, строй знает. Да ты не сомневайся – хороший конь! А седло и всё такое у начхоза получишь.

Митя кивнул.

– А кличка ему какая? – вспомнил вдруг он.

– Да назови как вздумается.

Конёк был чистой буланой масти, с белым пятнышком на лбу. Митя недолго думал:

– Буду звать Буланым!

Светящиеся часы

По случаю победы, одержанной под Орловкой, Чапаев получил награду – золотые часы.

Часы были красивые, блестящие, и кто-то из командиров, его товарищей, когда увидел часы, шутливо сказал:

– Теперь, товарищ Чапаев, тебе не придётся зажигать свет, если понадобится в темноте взглянуть время. Пожалуй, сами часы посветят, когда нужно.

На шутку Чапаев ничего не ответил, только внимательно поглядел на часы. Ничего не скажешь: часы были превосходные, таких у Чапаева сроду не было. А насчёт освещения – это командир, конечно, пошутил.

Однако когда Чапаев поглядел на часы в темноте, оказалось, что часы действительно светились: будто где-то внутри, в механизме, горела лампочка, а цифры и стрелки будто были прозрачными, и через них проникал свет.

– Ловко! – сказал довольный часами Чапаев.

А Петя – тот от восхищения даже языком защёлкал:

– Теперь, Василь Иваныч, будешь ночью время глядеть – не особо руку выставляй. Как заметят беляки такие часы, так по ним и бабахнут!

Чапаев гордился своими часами: с кем только ни увидится, непременно покажет. И слава о светящихся часах пошла по всей бригаде.

Один раз к товарищу Чапаеву пришли красноармейцы.

– Вызови нам командира, – обратились они к Пете Исаеву.

– Зачем нужен?

– Сами скажем, зачем нужен. Ты вызови!

Товарищ Чапаев как раз был свободен, и Петя его позвал. Вышел Чапаев и спрашивает:

– Что вам нужно, ребята? В чём ко мне просьба?

Помялись бойцы, потоптались, а потом один, пошустрее, сказал:

– Товарищ Чапаев, большая у нас к тебе просьба. Разговоров о твоих часах много, а верится с трудом. Не откажи, покажи, как они, черти, светятся.

Засмеялся Чапаев:

– Что ж вы, товарищи, ко мне днём пришли? Вы бы вечерком… Ну ладно, коли пришли – покажу. Петька, закрывай ставни!..

Всю обратную дорогу обсуждали бойцы необыкновенные часы, которые им показал товарищ Чапаев.

– Не много на свете таких часов имеется, – сказал один, а остальные даже обиделись:

– Не много?! Одни в целом свете и есть!

– Понятное дело, одни. Потому их Чапай и получил.

– Это ему из Москвы товарищ Ленин прислал, за его подвиги и геройство!

Только недолго были эти часы у Чапаева. Скоро он с ними расстался. И вот как это произошло.

Однажды Чапаев ехал из одного полка в другой. Был он на коне, позади ехали верхом командиры и ординарцы. Вдруг видит – навстречу идёт красноармеец. Голова перебинтована. Идёт и хромает.

Поравнялся с ним Чапаев, придержал коня. Красноармеец тоже остановился.

– Куда идёшь? – спросил Чапаев.

Красноармеец поглядел на Чапаева – глаз из-под бинтов не видно – и ответил:

– Обратно в часть иду.

Удивился Чапаев:

– А перевязанный что? Хромаешь чего?

– Раненый, вот и хромаю, – ответил красноармеец.

А у самого лицо хмурое: видно, не признал Чапаева, потому и отвечал нехотя.

Не отстаёт от бойца Чапаев, снова спросил:

– Почему не лечишься, коли раненый? Лечиться надо.

– Некогда, некогда, товарищ, лечиться. Воевать надо.

Тогда снял Чапаев с руки светящиеся часы и протянул красноармейцу:

– Возьми, друг! Носи и помни Чапаева.

Тут только красноармеец и узнал, с кем говорит.

– Товарищ Чапаев! Никак, это вы?

– Разве не признал?

Сначала красноармеец ни за что не хотел брать часы, а потом Чапаев его уговорил и сам на руку надел.

Попрощались они, и каждый отправился своей дорогой.

– Вот потому мы и бьём беляков, потому и колотим, что в Красной Армии такие бойцы, – сказал Чапаев обернувшись, чтобы ещё раз глянуть на маленького хромого солдата с забинтованной головой.

Зелёная книжка

С боями двигаясь вперёд, чапаевцы заняли большую, богатую станицу. Белоказаки держались здесь крепко, и бой длился целый день.

Только к вечеру, после грохота орудий, взрывов снарядов, пулемётной и ружейной трескотни, наступила та суровая тишина, которая бывает после боя.

Кругом уже всё облетело. Только кое-где на деревьях болтались сухие, скрученные листья. Скошенные и убранные поля лежали побуревшие, унылые, и над ними, высматривая добычу, стаями носилось чёрное вороньё.

Солнце село за макушку холма. Наступали сумерки. Последние отголоски боя гремели где-то вдали, а станица ожила и уже гудела, будто большой растревоженный улей. Пока шло сражение, люди прятались кто где мог: в подполье, в погребах, в подвалах, под печкой. И теперь все спешили наверстать упущенное и переделать разные домашние дела. У колодцев стояли длинные очереди за водой. Бабы с вёдрами бежали доить коров. Над иными хатами из труб уже поднимались завитки дыма.

За боевыми частями в станицу вошла и конная разведка.

Митя уже научился сидеть на коне. И вообще всё на нём было хорошо пригнано – и сапоги, и шаровары, и мохнатая, с красной перевязью кубанка. Разведчики постарались и снарядили как полагается своего маленького боевого товарища. С каждым днём Митя всё больше привыкал к их дружной семье. Алексей стал ему самым лучшим другом, и остальные бойцы его любили. Хотя в опасные дела командир Митю не посылал, однако в недалёкую разведку его брали.

Прискакав в станицу, верховые спешились возле большого дома под железной крышей.

– Коней постереги, Чапаёнок, – приказал Алексей. – А мы посмотрим, что за дом. Богатый дом. Тут беляков не прячут ли!..

Звеня шпорами и стуча каблуками, Алексей с разведчиками вошёл в дом.

– Милый, – подбежала к Мите маленькая седая старушка в тёмном платке, – стрелять ещё будут али нет?

– Нынче не будут, а как завтра – не знаю, – сказал Митя.

Вдруг окно дома с треском распахнулось и что-то тяжёлое упало к Митиным ногам.

– Батюшки! Никак опять? – охнула старушка и мелкими шажками пустилась наутёк.

В окошке показалось лицо Алексея. Он крикнул Мите:

– Погляди, Чапаёнок! Кажись, интересная вещь.

У ног Мити лежала большая, толстая книга. Даже в сумерках были видны на зелёном переплёте золотые буквы.

Митя поднял книгу, повертел, полистал гладкие и плотные страницы и уж хотел бросить: ведь читать-то он не умел. И вдруг увидел картинку, красивую, яркую, раскрашенную. В каких-то диковинных, непонятных одеждах, верхом на конях сидели люди и, заслонясь невиданными и чудными круглыми штуками, будто крышками от кадок, кололи друг друга пиками. Кони у этих людей были тоже по-чудному наряжены: в длинных попонах с дырками для глаз.

А на другой картинке человек в коротких штанах пускал из огромного лука стрелу. На макушке у него сидела редкостного вида шапочка с пером.

Первый раз в жизни Митя держал в руках книгу. А уж с такими картинками да с золотыми буквами и в глаза не видывал!