Текст книги "Чапаёнок"

Автор книги: Софья Могилевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Пулемёт на тарантасе

Ездили на тарантасе всегда втроём – товарищ Чапаев, ординарец Петя Исаев и кучер Аверька. С ними всегда был пулемёт «максим».

Кучер Аверька сидел на козлах. Лицо у него было красное, обветренное, нос луковицей, а на шее, даже в самую жару, толстый шерстяной шарф, чтобы не задувало. В этом шарфе Аверька и ночью спал.

На откидном сиденье, спиной к Аверьке, помещался Петя Исаев. Сидел он напротив пулемёта и в любую минуту мог начать из него строчить. В ногах у Пети стоял ящик с запасными пулемётными лентами.

А пулемёт «максим» находился на главном сиденье тарантаса. Стоял он на двух колёсиках, похожий на маленькую пушку. У него был внушительный вид: одним словом, кто свой – ничего, а чужой – не суйся.

Товарищ Чапаев сидел рядом с пулемётом, а если приходилось отбиваться от неприятеля, пересаживался к Пете.

Как только выехали из того села, где находился штаб армии, Аверька подхлестнул свою тройку, крикнул: «Эге-ге, соколики!» – и тарантас помчался вперёд. Так на тугих вожжах отмахали они с десяток вёрст.

Вблизи села Клопихи дорога раздвоилась: налево полезла в гору и уткнулась в самое село; направо, обогнув холм, скрылась в кустах.

– Василь Иваныч, – осипшим от пыли и ветра голосом спросил Аверька, попридержав коней и повернув голову к Чапаеву, – по какой дороге поедем: по той или по этой?

– По какой короче? – спросил Чапаев.

– Через Клопиху, стало быть, попрямее будет, – ответил Аверька.

– Так и дуй!

Аверька приподнялся, тряхнул вожжами, крикнул: «Эге-ге, соколики!» – и кони повернули налево, на село Клопиху.

Кучер Аверька

Недаром любил ездить Чапаев с кучером Аверькой. С кем только не приходилось гонять ему по извилистым и прямым дорогам, но как с Аверькой – ни с кем не ездил. Как степной ветер, неслись у Аверьки кони, ураганом взметало за ними серую дорожную пыль, будто на волне качало лёгкий тарантас.

«Эх, чёрт, леший!» – покрякивал от удовольствия Чапаев. Любил он быструю езду.

У села Клопихи пустил Аверька лошадей рысцой. В село въехали не торопясь.

– Теперь, Василь Иваныч, можно сказать, почти что дома, – сказал Петька. – За околицу выедем – полдороги останется.

На широкой улице было пусто. Тарантас легко катился по уезженной дороге, покачиваясь на упругих рессорах.

И вдруг – откуда только взялась! – сбоку прямо к тарантасу подбежала женщина в тёмном платочке. Задыхаясь, пробежала несколько шагов вровень с тарантасом, держась правой рукой за крыло, и быстро зашептала:

– Родненькие, да куда ж вы приехали? Ведь белые здесь…

И так же внезапно, как появилась, исчезла, оставшись где-то позади.

Не успела она договорить, как все трое – и Чапаев, и Петя, и Аверька – увидели неприятельских солдат, выходящих из проулка.

«Аверька, назад!»– крикнул было Чапаев.

Но было поздно. Солдаты увидели чапаевскую тройку. Опешив от неожиданности, они все разом остановились, потом заговорили между собой и, на ходу сдёргивая винтовки, ринулись к тарантасу.

Чапаев выхватил наган.

– Аверька! – крикнул он злым и хриплым голосом. – Гони! Гони, чёртов сын! Гони что есть силы вперёд!

Аверька судорожно огрел кнутом коней, заорал неистовым голосом, и кони взвились и понесли…

Петю Исаева толкнуло назад, потом дёрнуло вперёд. С трудом удержавшись на сиденье, он схватился за пулемёт.

И «максим», задрожав всем своим стальным телом, застрочил.

Тут поднялось такое, что и передать трудно.

– Эге-ге-ге-ге-ге! – вопил Аверька.

«Тра-та-та-та-та!» – заливался пулемёт.

«Бах, бах, бах!» – гремел наган Василия Ивановича.

А сзади раздавались выкрики, трещали винтовочные выстрелы. Из хат выбегали офицеры, солдаты и, увидев пыль за чапаевским тарантасом, беспорядочно стреляли вдоль улицы.

Ускакали!

Несколько минут кони неслись без оглядки, грозя опрокинуть тарантас. И лопни в этот момент рессора или случись ещё что-нибудь, пришёл бы всем троим – и Чапаеву, и Пете, и Аверьке – конец. Не миновать бы им смерти.

Далеко за селом, когда смолкли выстрелы и крики, Аверька остановил тарантас. Кругом разостлалась степь с прямой и ровной дорогой. Кони были в мыле, тяжело раздували мокрые бока, поводя налитыми кровью глазами.

Аверька снял картуз, обтёр рукавом вспотевший лоб и стал разматывать шарф. Так жарко ему ещё никогда не было…

– Как, Василь Иваныч? Ничего?.. – спросил он, тяжело дыша.

Чапаев снял папаху, оглядел со всех сторон. Нашёл пробоину, поковырял в ней пальцем и снова надел.

– Ничего! – ответил он. Голос у него был сердитый. Злые огоньки блестели в глазах. И, усаживаясь на прежнее место, рядом с «максимом», прибавил: – Глупо от шальной пули на тот свет переправиться. В бою – давай! Это я понимаю. Можно. А так… Ну, гони, Аверька! Не будут дураками – враз за нами конных бросят… Гони!

Чапай приехал

Митя всё ещё был в гостях, а Лёшка всё ещё возился со своей шашкой, когда Чапаев подъезжал к Подшибаловке. Издали они услыхали весёлые бубенцы чапаевской тройки. Звон их, лёгкий и заливистый, с каждой секундой доносился всё ближе и яснее.

– Чуешь? – прошептал Митюшка, прислушиваясь к звону знакомых бубенцов. – Товарищ Чапаев…

– Приехал! – согласился Алексей, не поднимая головы от шашки.

– А ты сказывал – сидит у себя в хате, бои обдумывает…

Он немного обиделся на Алексея: зачем зря говорить, коли не знаешь?

– Значит, кончил обдумывать, – уверенно проговорил Алексей и, засмеявшись, прибавил: – Проверять ездил.

– Чего проверять?

У Мити расширились и заблестели глаза.

– «Чего, чего!» – передразнил Алексей. – Чего может проверять Чапаев? Ясное дело: местность и расположение сил противника… Да ты лучше послушай, музыка-то какая! Мандолина!

Алексей несколько раз резанул шашкой над головой, и она с тонким свистом рассекла воздух.

Митя вздохнул и с завистью сказал:

– Мне бы такую!

– Тебе?.. Зачем?

– Воевать.

Алексей засмеялся:

– А кашу кто варить будет?

Митя обиделся.

– Что же, только мне всё и варить? – сердито проговорил он. – Пусть другие какие-нибудь варят. А я воевать хочу!

Возвращаясь к себе, Митя твёрдо решил с кашеварским делом распроститься. Конечно, жаль было Федосея Михалыча. Как ему с одной рукой управляться? Ведь дел-то набиралось много. С утра до ночи они возились возле походной кухни. «Ничего, будет у него другой помощник, – решил Митя, – а я воевать хочу!».

Совещание в штабе

Пока Митя, лёжа в сарайчике на сене, обдумывал, как ему стать настоящим боевым чапаевцем, в штабе у Чапаева шло военное совещание. Собрались командиры и комиссары всех полков и батальонов. Чапаев сообщал план предстоящего боя.

– Задача наша – выбить неприятеля из Орловки и Ливенки, пока к нему не подошло подкрепление и пока он не успел захватить железнодорожную линию Саратов – Николаевск.

Сизый махорочный дым густым облаком плавал над столом. Лампа-молния ярко освещала лица командиров. Вид у всех был сосредоточенный, напряжённый.

В штабе у Чапаева шло военное совещание.

Не отрываясь, все смотрели на карту, на которой был точно расчерчен план завтрашнего наступления.

Чапаев говорил коротко, отрывисто:

– Четвёртый полк снимется ночью и в темноте подойдёт прямо к самой Орловке, с северо-западной стороны. Третий полк обойдёт Орловку с юго-востока. Разницы и пугачёвцы пойдут с северо-востока… Тут мы сожмём кулак – им и податься некуда! Понятно?

От дыхания людей, от лампы-молнии в горнице стояла неимоверная духота. Да тут ещё и хозяйка избы расстаралась: вовсю нажарила печь. А окошки растворить никак нельзя – не такое совещание, чтобы при открытых окнах разговоры вести.

Василий Иванович обтёр рукавом намокший лоб и продолжал:

– Первый залп даст батарея четвёртого полка. Как услышим, враз и начнём дело. Только нужно враз, непременно враз! Понятно?

В ответ загудели голоса:

– Как не понять!

– Конечно, понятно!

– Всё ясно! Справимся…

– Вот-вот, ребята! – проговорил Чапаев. – Главное, верить надо, что победишь. Если есть вера в победу, если знаешь, за что борешься, непременно победишь!

Всё было сказано. Теперь это пойдёт по полкам, а в полку – по батальонам, а там – по ротам, взводам. С вечера каждый командир будет знать задачу, которую придётся выполнить в завтрашнем сражении.

Ночь перед боем

Совещание в штабе кончилось далеко за полночь. Один за другим уезжали командиры и комиссары в свои части отдавать распоряжения перед боем.

Когда в хате никого не осталось, вышел и Чапаев.

Он открыл дверь на маленькое под навесом крыльцо, опёрся о шаткие перильца и глянул в небо.

Стояла непроглядная ночь, чёрная, строгая и по-осеннему мрачная. Резкий ветер бросал в лицо дождём. По небу носились низкие рваные тучи. Село казалось пустым и вымершим. Только из немногих окон пробивался неяркий, желтоватый свет.

Так иной раз бывает осенней порой: долго держится летняя жара, печёт солнце, синеет яркое небо, и вдруг всё круто ломается – в одну ночь наступает вот такая сырая и холодная непогода.

Чапаев сошёл с крыльца и, хлюпая по лужам, обогнул хату.

Стало ещё темнее. Казалось, из степи вместе с ветром и дождём сюда приползла чёрная, густая тьма.

Но вдалеке, там, где под открытым небом расположились передовые части, видны были мерцающие огни костров. Острый глаз Чапая разглядел возле костров отдельные фигуры бойцов. Кое-где – одинокие, склонённые к огню. Может быть, дежурные подбрасывают мокрые щепки, чтобы не дать пламени погаснуть. А кое-где Чапаев увидел и кучки по три-четыре человека. Эти, наверно, кипятили чай в задымлённых котелках, перекидываясь шутками, прибаутками, смешливыми словцами.

Задумавшись, смотрел Чапаев на эту знакомую, столько раз виденную им картину. Ночь перед боем…

Вот они сидят, лежат, спят, его бойцы, его чапаевцы, истомлённые долгими походами, жестокими сражениями. А завтра поутру, чуть засереет рассвет, пойдут они в бой; то залегая, то вскакивая, двинутся они на врага цепями… И пока не выбьют из села, не погонят вспять, никто не остановится, никто не повернёт назад, все будут идти вперёд.

Многих недосчитаются они после этого боя. Многие останутся лежать на мокрой от дождя осенней земле.

Что ж, коли придётся отдать свою жизнь – и он, их командир, и они, его бойцы, знают, за что дерутся и умирают.

Конь Чечик

Пошарив рукой в кармане, Чапаев вытащил два маленьких измызганных куска сахару. Повертел их в руке, снова сунул в карман и пошёл к конюшне.

Ещё издали он услыхал, как сочно хрустят лошади овсом и, переступая с ноги на ногу, стучат по деревянному настилу.

Василий Иванович осторожно приоткрыл ворота большого крытого двора.

– Кто идёт? – сурово окликнул дневальный, сразу вырастая из густой тьмы.

– Свой…

– Товарищ Чапаев?! – Дневальный, перекинув с руки на руку тяжёлую винтовку, приблизил лицо к Чапаеву.

– Я, – ответил Чапаев. – Признал?

– Признал.

– На коня хочу глянуть.

И Чапаев протиснулся в крайнее стойло, где стоял его донской жеребец – золотисто-рыжий Чечик.

Узнав Чапаева, конь заржал тихо и радостно: «Здравствуй, хозяин! Что так долго? Я соскучился».

Чапаев нащупал в темноте мягкую, шелковистую гриву, легонько потрепал коня за ушами и сунул ему припасённый сахар. Конь вкусно захрустел и тепло задышал ему в лицо, почти касаясь влажными ноздрями.

Замечательный конь был у Чапаева! Сколько раз выручал он его из беды! Сколько раз уносил от настигавшего врага! Сколько раз мчал в самый жар битвы!

А уж когда нужно было внезапно скрыться, Чечику равного не было. Один раз от верной смерти спас Чапаева.

Случилось ехать Чапаеву степью с небольшим отрядом конных. Было их человек десять, не больше. Ехали бездумно, врага не ждали, разведку не высылали.

Путь лежал через невысокий холм. Чапаев опередил отряд и прежде всех выехал на гребень холма. Глядь, впереди белоказаки! И не мало – сотни две. Тут дело ясное: коли заметят – конец. Налетят, растерзают…

Только Чапаев не дал им приглядеться. Вмиг припал к шее коня и на ухо шепнул: «Ложись…». Чечик подогнул ноги, лёг вместе с Чапаем и пропал в высокой траве, будто куда провалился. Такая у него была выучка.

А своим Чапаев успел крикнуть, чтобы не показывались на гребне холма.

Отличный конь был у Чапаева! Тут уж сказать нечего.

Чечик живо сгрыз оба кусочка и потянулся за новыми. Но больше сахара у Чапаева не было – последний отдал любимцу. Потрепав коня за холкой, он провёл рукой по атласному боку и вышел.

– До утра, дружок! – сказал он на прощанье.

На рассвете

День занялся хмурый и неясный. Дождь перестал, но ветер по-прежнему свистел и пронизывал до костей.

Чапаев со штабом и ординарцами находился на небольшой возвышенности. Он плотно сидел на коне, а мохнатая бурка, свисая широким плащом, защищала его от дождя и ветра.

Всё было готово. Ждали сигнала – первого орудийного залпа. В темноте полки незаметно подошли почти вплотную к Орловке, и теперь в неясном рассвете выступали расплывчатые контуры хат, высокой церковной колокольни.

Было тихо. Бойцы лежали цепями, тесно прижавшись к мокрой земле. Каждый накопал перед собой невысокий бугорок. Ни шороха, ни смеха, ни шуток. А курить и подавно было запрещено. Только из деревни чуть доносилось предрассветное пение петухов.

Лёгкий холодок пробегал у всех по спине. Такой озноб всегда пробирает перед боем, даже в самый жаркий день, даже самых бывалых бойцов.

Чапаев поднёс к глазам бинокль, медленно оглядел всё поле, посмотрел на часы и обернулся к начальнику штаба.

– Все на местах? – спросил он.

– Всё в порядке, Василий Иваныч.

И вдруг откуда-то сбоку, точно в ответ на вопрос Чапаева, разрывая тишину, громко и тяжело ударил первый орудийный залп, и на сером небе сверкнули первые разрывы шрапнелей.

– Есть! – вздрогнув, проговорил Чапаев и сильно натянул поводья.

Рыжий конь высоко поднял голову, тряхнул гривой и, переступая с ноги на ногу, шагнул вперёд.

Бой начался.

Бой начался

В темноте, до света, Митя выскочил из сарайчика и, потихоньку от дяди Федосея, вместе с другими бойцами вышел из села. Пробрался он в самые передовые цепи, и до рассвета никто не обратил на него внимания. Он залёг в неглубокий окопчик и лежал смирно, маленький и незаметный, стараясь согреть зазябшие руки. Он совал их то в карманы, то за пазуху, то дул на покрасневшие, холодные пальцы.

Первый залп показался Мите неожиданным, но не очень сильным.

– Началось… – забывшись, прошептал он и сразу услыхал подле себя сердитый, приглушённый голос:

– Ты откуда взялся? Марш отсюда сей минутой!

С левого бока лежал бородатый чапаевец в солдатской серой шинели, с красной лентой на барашковой кубанке.

– Чтобы я тебя здесь не видел! Марш в деревню!

Митя растерянно посмотрел на грозного соседа. Бежать через всё поле назад в деревню? На глазах у всех бойцов? А коли сам Василий Иванович увидит? Стыд-то какой! Срам какой! На всю жизнь опозоришься. Да разве после такого кто поверит, что он может стать смелым бойцом, настоящим чапаевцем?

Да и, кроме того, стрельба развернулась в полную силу. Вообще бежать-то каково под пулями! Боязно…

– Дяденька, – как можно жалобнее захныкал Митя, – я, дяденька, лучше здесь останусь…

Тяжёлые снаряды, пролетая над их головами, рвались далеко позади. Начала отвечать батарея противника.

– Свалился тут на мою голову – теперь отвечай… Как убьют, что тогда?

Но Митя уже знал, что сосед его никуда не погонит. По голосу Митя понимал, что может остаться здесь, в этом окопчике, на самом переднем крае чапаевских войск. Сразу осмелев, он бойко тряхнул головой и по-хозяйски стал располагаться, прежде всего вытащив где-то добытую щербатую обломанную шашку.

– Ничего, дяденька, цел буду. Не убьют! – сказал Митя и, подмигнув бородатому, даже засмеялся.

В цепи

Снаряды рвались над Орловкой, освещая то одну, то другую часть села.

Митя видел, как в нескольких местах занялся пожар. Горели сараи, овины. Ярко, как огромные смоляные факелы, выбрасывая к небу огненные языки, полыхали скирды сухой соломы. И на фоне яркого зарева метались тёмные фигурки неприятельских солдат.

Вдруг Митя увидел Чапаева. Близко, совсем рядом. Он медленно шёл позади цепей, разговаривая с командиром полка. Чуть поодаль ординарцы вели их коней.

Митюшка забыл обо всём. И про снаряды, которые, свистя, проносились над головой. И про холодный ветер. И про дождь, который снова стал хлестать в лицо колючими ледяными каплями. Он повернулся лицом к Чапаю и не спускал с него глаз, ловя каждое его движение. Да не только он – все бойцы смотрели на любимого командира.

Лицо у Чапаева было сосредоточенное и немного хмурое. Брови сурово сдвинуты. Он задавал командиру полка быстрые и короткие вопросы.

– Фланг? – донеслось к Митюшке.

– Обеспечен согласно диспозиции! – также коротко ответил комполка.

– Кто оставался в резерве?

Командир ему ответил, но Чапаев громко и сердито бросил:

– Слабого оставил командира… Заменить!

Чёрная бурка, прикрывая его плечи, свисала до самой земли.

Вдруг сбоку подскакал верховой. Осадив коня, не спешиваясь, он наклонился к Чапаеву и стал ему говорить. Чапай сразу повернулся к своему ординарцу Пете Исаеву и приказал:

– Коня!

Кинув ещё несколько слов командиру, он вскочил на коня. Мгновенье – и всадник в чёрной бурке и рыжий конь пропали в завесе дождя.

– Куда ускакал? – повернувшись к соседу, спросил Митя.

– Об этом нам знать не положено. Видно, где-нибудь неладно – вот и за ним… Без него разве обойдутся!

– Ничего он не боится? – спросил Митя, всё глядя в ту сторону, куда ускакал Чапаев.

– А чего ему бояться? С таким и нам не боязно – хоть в огонь, хоть в воду! – проговорил Митюшкин сосед и, вдруг рассердившись, крикнул: – Голову прячь! Голову, дурень, держи ниже!..

«Все на один лад, – подумал Митюшка. – И дядя Федосей, и этот… Всё об голове да об голове. Что там голова! Хоть ещё разок поглядеть бы на Чапая!».

Перед атакой

Вдруг раздалась команда:

– Перебежка!

Сразу вся цепь вскочила, и все кинулись вперёд.

Митя тоже побежал со всеми. И бежал, пока не услышал новую команду:

– Ложись!

Все разом легли на землю, и Митя тоже. С минуту он лежал неподвижно, а потом потихоньку поднял голову и огляделся. Он увидел, что цепь впереди, а он отстал. Тогда он пополз на животе, пониже опустив голову, потому что пули так и свистели, так и жужжали в воздухе.

Короткими перебежками двигались бойцы. Каждый знал только одно: слушать своего командира.

Теперь Митя, стараясь не отставать, бежал рядом со своим бородатым соседом. Как и тот, подчиняясь словам команды, он падал и прижимался грудью к земле, наскоро окапываясь ладонями и шашкой. И всякий раз, когда припадал к земле, облегчённо вздыхал. Так спокойно казалось лежать и так страшно под пулями!

До Орловки было уже недалеко. Перед тем как идти в атаку, чапаевцы залегли в глубокой меже.

Теперь снаряды рвались вокруг них на лугу. То здесь, то там взлетало густое чёрное облако. И Мите казалось, что земля уже ходит под ним ходуном и весь воздух содрогается.

Но вот со стороны Орловки быстрыми, короткими бросками пошли неприятельские цепи.

Митя ясно видел, как вскакивают серые в завесе дождя солдаты с погонами, как устремляются вперёд, ложатся на землю, чтобы через мгновенье снова вскочить и бежать.

Митя глядел, а сердце у него колотилось шибко-шибко. Ещё немного – и добегут, а там начнут колоть штыками, рубить шашками…

Страшно!

А с нашей стороны почему-то молчок. Ни выстрела, ни звука. Все лежат, не шевелятся. Может, от страха?

Митя покосился на бородатого соседа. Тот смотрит в сторону, откуда набегают чужие солдаты, только незаметно, чтобы боялся.

Поглядел Митя налево. И этот не боится. Брови сохмурил, лоб наморщил, крепко ухватил винтовку, даже пальцы побелели.

Митюшка прикусил губу. Неужто он забоялся? Нет уж… Разве он трус? Разве он станет бояться?

А всё-таки страшно лежать и видеть, как волнами, одна за другой, захлёстывая луговину, бегут цепи врага.

Атака

А враг всё ближе, ближе… Кажется, ещё немного – и добегут, затопчут, уничтожат штыками молчаливо лежащие цепи чапаевцев.

Но вот раздаётся осипший от волнения голос командира:

– Не вставать! Подпустить – и огонь по команде! Спокойно, спокойно, не робей, ребята! Сейчас мы им дадим жару…

В ту самую минуту, когда сероватые фигуры вскакивают, собираясь ринуться вперёд, откуда-то сбоку, из-за кустов, ударила громкая пулемётная дробь.

– Огонь! – тут же приказал командир и взмахнул рукой.

Все только того и ждали. Сухо, чётко защёлкали винтовочные выстрелы.

– Ещё огонь! – снова крикнул командир.

Второй залп прозвучал ещё дружнее, крепче.

А с другой стороны, из-за пригорка, уже затрещал, забил второй пулемёт. А там третий, четвёртый…

Белогвардейцев как ветром повалило: они упали, прижались к земле.

В этот самый миг Митюшка второй раз увидел товарища Чапаева.

На своём великолепном рыжем коне, в развевающейся бурке, он выскочил откуда-то сбоку, из-за пригорка, и полным галопом понёсся вдоль цепей. Позади скакали ординарцы, вестовые, связные, и ближе всех главный ординарец – Петя Исаев.

По цепям пронёсся чуть слышный шёпот: «Чапаев… Чапай… Василь Иваныч…». Не было бойца, не было командира, который не оглянулся бы на Чапаева.

Чапаев выскочил из-за пригорка и полным галопом понёсся вдоль цепей.