Текст книги "Давай познакомимся!"
Автор книги: София Катенина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава десятая, в которой мы пытаемся нащупать границы любви к прекрасному
Свет софитов, громкие аплодисменты, переходящие в овации. Медные трубы. Вообще у меня с этим не очень. Выяснилось это достаточно рано и опытным путем – на детском утреннике в саду. Тогда я умудрилась наступить на бороду Деду Морозу, и в результате небольшого переполоха все узнали, что Дедушка Мороз на самом деле – наша воспитательница Нина Федоровна. Вышло крайне неудобно, я это хорошо запомнила, и с тех пор гонки за дешевой популярностью проходили без меня, так же как и любые бои за первенство, призовое место, первую скрипку. «Пусть на ней пиликает кто-нибудь другой, поглупее», – думаю я. Серый кардинал – вот это прекрасная позиция. Зачем высовываться вперед, словно жираф в Московском зоопарке, чтобы в результате гарантированно схлопотать? В партере мне гораздо уютнее, чем на сцене. А уж самое безопасное – оркестровая яма! Может быть, кто-то посчитает это трусостью или неуверенностью в себе – ну и плевать! Мне кажется, что это взвешенная позиция развитой личности. Что там говорить, даже на групповых фотографиях я всегда стараюсь забиться в последний ряд.
Я наливаю себе четвертую чашку кофе и, прицелившись, неуверенным движением беру кусочек сахара. Чувствую я себя из рук вон плохо: даже для того, чтобы сидеть и не заваливаться вперед, нужно прилагать некоторое усилие. Перед глазами немного плывет и в ушах слегка шумит, так что можно представить себя в шезлонге на прибалтийском взморье. И почему охранник на меня так косился? Можно подумать, будто я единственный человек в мире, который явился в офис в пять утра.
День сегодня начался для меня очень рано, да собственно, он и не заканчивался. Я протряслась всю ночь, включила телевизор и дождалась окончания всех передач, выпила бутылку бодрящей кока-колы, а рассвет все еще не был заметен. В конце концов я решила отправиться на работу, раз уж все равно никак не могу успокоиться и заснуть. Лучше всего было бы, конечно, обсудить хоть с кем-нибудь создавшуюся ситуацию. Но Ирина не знала предыстории, а звонить Аленке сначала было поздно, а потом как-то незаметно стало рано. В конце концов, именно Аленка виновата в том, что сегодня я не сплю – она беспечным тоном сообщила мне, в каком именно номере журнала выходит злосчастное фото.
И да, час икс – сегодня.
Интересно, и во сколько этот идиотский журнал появится в магазинах? Журнал Hello, что значит «здравствуйте»... Тираж! Может быть, удастся скупить весь? Я метнулась к компьютеру и набрала в Яндексе «тираж журнала Hello». Ой! 350 000 экземпляров. Триста пятьдесят тысяч мятых пирожных с кремом и триста пятьдесят тысяч прилагающихся к ним неудачных фотографий Екатерины Соколовой. Если фото получится совсем уж невыносимым, мне придется взять кредит в банке.
Нужно признаться, достаточно долго я наивно полагала, что отделалась после того происшествия легким испугом. Ведь главное, о чем я волновалась, – куда пропала моя сумасшедшая подруга? Алена скрылась с вечеринки в платье моей начальницы, волоча за собой сумку, которая стоила как одна полностью меблированная комната в московской квартире. Конечно, если честно, мне кажется, Маргарита в этот раз действительно слегка переплатила. Сумка меня не впечатлила, показалось даже, что она не особенно удобная. Но Аленка – жертва моды и оптовая покупательница глянцевых журналов – не хотела ничего слушать и вцепилась в нее, словно строительная компания в госзаказ.
– Это сумка богатой телки! – радостно верещала она. – На нее-то я и подцеплю человека своего круга!
Можно сказать, в этот раз Алена оказалась совершенно права. Она работала менеджером по продажам профессиональных красок для волос – стало быть, Гнатюк вполне мог считаться человеком ее круга. Так или иначе, но видеоинсталляциями его творчество не ограничивалось. Он был художником широкого профиля, писал полотна на злободневные темы и, судя по его дорогому автомобилю, тоже успешно торговал своими красками. Не ошибалась Алена и в главном – с сумкой или без, но она решительно приглянулась звездному творцу.
– Наша встреча не случайна, – жарко шептал Гнатюк, вталкивая разомлевшую от жары и мехового болеро Алену в пространство между двумя мольбертами. – Я хочу любить тебя, детка. Ты меня вдохновляешь! – Он схватил какой-то пульт, привычным движением нажал несколько кнопок, и темнота вокруг медленно зашевелилась. Оконные проемы роскошной художественной студии на Патриарших прудах с протяжным жалобным стоном начали затягиваться шторами. Потянуло прохладой – где-то у стены, видимо, начал работать кондиционер. После короткого щелчка загорелся нижний свет, зазвучала музыка, в глубине зала вкрадчивым голосом запел Вертинский.
– Вдохновляю, точно, – ошарашенно согласилась Алена.
Никогда еще мужчина не доставался ей так легко. Обычно за ним приходилось хорошенечко приударить, а потом пострадать и помучиться безответной любовью, но Гнатюк с самого начала был совершенно иным. Он не просто шел в руки, а мчался в них на бобслейных скоростях. Сначала Алену это даже испугало, но после второго бокала шампанского она перестала паниковать. Наощупь художник был мягким и приятным, будто плюшевый мишка. Она счастливо улыбалась, похозяйски гладила его по слегка вспотевшим волосам и думала о том, что все сегодня складывается самым что ни на есть удачным образом. С самого утра. Видимо, это просто такой день – лучший день для Алены Малининой. Она несколько раз подряд оказалась в нужное время в нужном месте – и вот он, результат! Великий художник, звезда вечера, держит ее в своих объятиях. Конечно, события развиваются стремительнее, чем обычно, но все же... Эта студия, этот мужчина – все похоже на приключение, ради которого Аленина мама рожала ее четырнадцать часов. Не какой-нибудь идиот из соседнего отдела, который променял Алену на другую, а тот, кто может с первого взгляда по-настоящему оценить все ее достоинства!
– Моя божественная! Моя кариатида! – Гнатюк целовал Аленину шею, пока она заинтересованно вертела головой.
Сердце Алены бешено колотилось, воля оставляла ее. За все истекшие тридцать лет Аленке впервые удалось так близко подобраться к прекрасному, и она была потрясена неожиданной горячей взаимностью. Девушка как будто зашла за красную ленточку в музее, но ее никто и не думал останавливать. Как многое, оказывается, она теряла, как преступно недооценивала искусство! Алена сердилась на свою нелюбознательность и мысленно поклялась купить альбом с репродукциями Кустодиева и Васнецова. Русская живопись начинала ее увлекать, да что там увлекать – становиться ее страстью!
В мягком, приглушенном свете студии Гнатюк чуткой рукой художника стаскивал с Алены предметы гардероба. Великий художник и неплохой менеджер по продажам барахтались вместе на широкой кровати, расположенной на возвышении, среди небрежно наваленных холстов, аккуратно расставленных рамок, резных багетов, диковинных осветительных приборов, штативов, ватманов, ванн с глиной, бесчисленных мольбертов, гипсовых бюстов и статуй. Запахи мела и краски, соединяясь с целым букетом сладковатых, пьянящих ароматов студии, самого художника и безрассудства, окончательно очаровали бедняжку – ночь была еще молода, а прекрасное уже овладело Аленой в полной мере.
– Я устал от белил и румян и от вечной трагической маски, я хочу хоть немножечко ласки, чтоб забыть этот дикий обман, – продолжал настаивать Вертинский, но его уже никто не слушал.
Больше на Алене не было чужой одежды, сыгравшей в этой истории не последнюю роль, – она опять была собой, и она была счастлива. Кто знает, обладало ли платье притягательной силой, а может, всепроникающая энергия профессиональной московской свахи сыграла свою роль, только волшебство не исчезло, оно оставалось здесь, рядом.
Будущее рисовалось Алене в самых ярких красках. Даже утром. Это был решительный экспрессионизм.
– Как зовут тебя, прелестное создание? – Михаил обернул к девушке свой помятый одухотворенный лик.
– Алена, – смущенно улыбнулась она, кутаясь в простыни.
– Моя прекрасная Елена, моя кариатида! – И Гнатюк вновь потянулся к ней. – Моя муза!
В порыве благодарности судьбе муза, нужно отдать ей должное, вернула вещи Марго в целости и сохранности. Она даже успела сдать платье в дорогую экспресс-химчистку. Забирать его мы пришли вместе. Нужно было успеть вернуть все на места, пока Маргарита не хватилась одежды. Тогда-то Алена и рассказала мне романтическую историю своего первого свидания, плавно перешедшего во второе, однако меня больше взволновали другие, второстепенные новости.
– Ты представляешь, ему звонили из журнала Hello, спрашивали, как меня подписать, – хихикала счастливая Алена. – Ну нас, естественно, фотографировали вместе. Он попросил написать «с моей музой».
– Аленка, это любовь... – пролепетала я. Вся история скоропалительной страсти была слишком неожиданной для того, чтобы я могла сформулировать свое к ней отношение. – Стоп-стоп, а когда, ты говоришь, выйдет журнал?
– Через две недели. Я себе куплю несколько штук, маме в Киев отправлю, – щебетала Алена. – А ты чего это, Катюша, побледнела?
Стоит ли говорить, что две недели тянулись невероятно медленно: это был какой-то день рождения наоборот, когда ты ждешь не подарков, а неизбежного и при этом неприятного сюрприза. Ужасный конец казался мне гораздо более притягательным, чем бесконечный ужас... И вот сейчас я встану, пройду лестничный пролет до лифта, где наверняка уже курит Жу-Жу, потом спущусь вниз, перейду дорогу, нырну в арку, дошагаю до «Седьмого континента», протяну руку – и...
– Екатерина, на рабочем месте могла бы хоть не храпеть! – Что-то тяжелое пролетело мимо моего лица и шлепнулось перед носом. – Ты говорила, что Герштейн не пришел на мероприятие, а на самом деле ты его просто проглядела. Мне кажется, что в твоем возрасте нужно быть повнимательней, если ты хочешь сделать в нашем агентстве хоть какую-нибудь карьеру.
Я судорожно вскочила, поправляя одежду. Какой кошмар! Передо мной стояла разъяренная Маргарита. Кажется, я отключилась прямо на клавиатуре.
– У тебя на щеке отпечатались клавиши, – промурлыкала Жу-Жу, проплывая мимо. – А еще ты семь раз отправила сообщение «ЫЫЫЫЫЫЫЫ» по почте. Получили все!
Я машинально пощупала щеку и посмотрела на руку, как будто рисунок клавиш мог перейти на ладонь. Маргарита раздраженно перелистывала страницы верхнего журнала из увесистой пачки, которая только что просвистела мимо меня и плюхнулась на стол. Кстати, покупать и приносить ей свежие журналы – это тоже моя обязанность; интересно, сколько же я спала?
– Ну вот, пожалуйста, он, а я уж думала, не померещилось ли мне. – Марго ткнула пальцем с идеальным французским маникюром в светскую хронику. «Гараж, полный оргазмов» – гласил заголовок, после которого шло несколько цветистых строчек, на все лады восхваляющих искусство Гнатюка.
Я робко наклонилась над журналом. Несколько раз перечитала надпись, на которой остановился палец Маргариты, и густо побагровела.
«Александр Герштейн, „Атлантик-групп“». В углу страницы красовалась фотография... Сомнений быть не могло! Тот же пиджак, та же самоуверенная поза. Наш объект, отвратительный красавчик с коктейлем. Стало быть, я даже разговаривала с ним, но не смогла сообразить попросить визитную карточку. Вот идиотка!
– Тебе хотя бы стыдно, – утвердительно заявила Марго и схватила журнал в руки. – Что это?! – судорожно выдохнула она, схватившись за то место, где у более чувствительных людей предположительно располагается сердце. – В парижском Hermes меня уверяли, что такие сумки делают на заказ и в Москве она только у меня! – Казалось, Марго была расстроена, как маленький ребенок, у которого отняли игрушку. – А здесь какая-то идиотка, на голове копна сена, боже.... Деревня нацепила платье от Марджелы задом наперед!
Кажется, я уже знала, о ком идет речь. Ну конечно, вот она, восходящая звезда артистических тусовок и по совместительству моя подруга Алена с той самой «сумкой богатой телки». Теперь на нее любуется сама богатая телка, которая вот-вот забодает парижский Hermes. Я самый нелепый человек во вселенной, и все мои хорошие начинания заканчиваются международным скандалом.
«Михаил Гнатюк со своей новой музой». Ага, а еще со старой сумкой моей, видимо, бывшей начальницы.
– Маргарита... – Я решила прыгнуть в пасть ко льву самостоятельно. Дожидаться, когда он меня медленно прожует, было выше моих сил. – Видите ли, дело в том, что...
– Запомни, девочка моя... – На меня строго смотрели два аккуратно подведенных глаза моей начальницы. – Никогда не оправдывайся!
Марго покровительственно похлопала меня по плечу, развернулась и уверенной походкой светской львицы прошла в свой кабинет. И хотя она даже не представляла, что именно я собиралась ей сказать, совет был хорош. Да, Марго заслуживает всех своих сумок, шуб и драгоценностей. Она настоящая женщина, в ней есть класс.
А не совсем настоящая женщина (то есть ее трусливое, очень заспанное и мятое подобие) жадно приникла к журналу Hello. Никогда еще светская хроника не будила во мне таких противоречивых эмоций. Ну конечно, судя по всему, мою физиономию рядом с Герштейном благополучно обрезали. Остался лишь кусочек ноги в черной туфельке!
Нога была хороша.
Ничего такая нога.
Эта нога была кого надо нога.
И мне сразу стало легче.
Глава одиннадцатая, или Милая, нежная старородящая
«В твоем возрасте надо не мечтать, а действовать! – любит приговаривать моя мама. – В роддоме тебе напишут в карточке „старородящая“. Пожалей мать, дай хоть один разик на первое сентября к внукам успеть!»
Добрую половину моей одинокой жизни мама мысленно нянчит воображаемых внуков. «Старородящая» – это ее любимое слово. Всякий раз, когда я слышу его, несколько моих яйцеклеток умирает просто от ужаса. Неудивительно, что значительную часть времени я провожу в неотступной борьбе за право быть собой, то есть подаю плохой пример, не думаю головой, нарушаю мировую гармонию и наступаю на старые грабли. Я не сильно удивлюсь, если у мамы гденибудь припрятан секретный календарь, на котором она отмечает фломастером каждый день моей бессмысленно прожитой жизни. Когда же мне исполнилось тридцать, однообразные мамины мечты начали проникать и в святая святых – мою собственную квартиру, за которую я ежемесячно выплачиваю грабительский ипотечный кредит.
– Вот в этот уголок хорошо бы кроватка встала, – умиляется мама, стоя у «места силы» – необитаемого угла моей спальни, в котором свалены диски с сезонами «Отчаянных домохозяек» и «Доктора Хауса», а также мои любимые книги, журналы и старые конспекты. Маме кажется, что там беспорядок, я же абсолютно уверена – у этого хаоса есть четкая система. К примеру, я могу найти любой диск менее чем за сорок секунд. А раз я так хорошо ориентируюсь в представленном ассортименте, стало быть, он технически перестает считаться беспорядком.
– А вот эти провода на полу надо будет убрать, когда здесь будут топать маленькие ножки. Кстати, я слышала, что все эти твои приборы ужасно действуют на здоровье! Они излучают отрицательную энергию. Я тут тебе принесла кактус. Он тебя спасет...
– Если выживет. Уж больно много тут отрицательной энергии накопилось. Смотри, чтобы кактус от нее не детонировал и не взорвал здесь все! – привычно бурчу я, хватая сумку и собираясь сбежать. Куда угодно, хотя бы в магазин за новыми джинсами.
– Если тебе будут звонить, я дам твой сотовый, – угрожает мама. Конечно же это значит «если тебе будут звонить мужчины». В страстном желании снова выдать меня замуж мама часто заходит за грань здравого смысла и начинает кокетничать с собеседниками... вместо меня. Видимо, она уверена, что у ее великовозрастной дочурки какие-то страшные коммуникационные проблемы. Ну, к примеру, я попросту боюсь сделать первый шаг. И она шагает вместо меня, да что там шагает – прыгает в пропасть очертя голову. На прошлой неделе, после того как она в очередной раз заходила проверить, не сгорела ли я заживо, поджаривая сырники, мне звонил совершенно очарованный работник нашей жилищно-коммунальной службы.
– Алло, – мурлыкнул он мне в трубку. – Это здесь живет одинокая красавица Катюша? Я к тебе подрулю после смены, детка.
Иногда мне кажется, что маман была бы абсолютно не против, если бы я сначала превратила свою спальню в тотемную детскую несуществующего младенца, а потом изнасиловала бы какого-нибудь смирного мужичка прямо на троллейбусной остановке. Любовь, честь, гражданская совесть, Уголовный кодекс, в конце концов, – какая, в сущности, чушь по сравнению со страстным желанием моей маман снова посещать утренники в детском саду! С тех пор, как я выросла, она пропустила несколько поколений клоунов в цирке на Цветном бульваре, а там наверняка раз двадцать сменилась программа. Если я наконец сойду с ума и забеременею, думаю, мама вырвет у меня из рук младенца прямо в родильном зале. Но конечно, по мнению моей дорогой родительницы, шансы на продолжение рода у такой помешанной на работе, неудачливой в любви особы стремительно стремятся к нулю. Я уже древняя старушенция! Мне целых тридцать с половиной.
И как мне объяснить моей драгоценной маман, что ее страхи, начиная с того, что мне не удастся родить младенца, до того, что мой мозг поработили невидимые ультразвуковые волны, – глубокое ретро?
В восьмидесятые, на которые пришелся расцвет молодости моей мамы, конечно, некоторые ее опасения имели бы смысл. Тогда все выходили замуж сразу после школы. Женщины накручивали волосы на жигулевское пиво, серебрили чуть поседевшие виски алюминием и укрепляли имидж лаком «Прелесть» сильной фиксации. Морковная помада, крем «Балет», одеколон «Гвоздика»... С таким скудным арсеналом косметических средств удивительно одно – как человеческий род вообще продолжил свое существование. Я уж не вспоминаю о педикюре опасной бритвой и отсутствие надежд на ботокс раз в полгода, не говоря уж о коррекции век и круговой подтяжке лица. В ее годы женщины радовались горячей воде из крана, а в наше время ликуют, когда к пластическому хирургу поступают силиконовые имплантанты размера DD. Нет, в любом случае можно только порадоваться, что время не стоит на месте – а навстречу ему, стремительно молодея и хорошея, движутся современные женщины, возрастную разницу между которыми улавливает только паспортистка Центрального района Капитолина Анатольевна Шумская.
Что же касается младенцев, тут и вовсе не о чем волноваться. Все давно поставлено на поток и материальные рельсы. Репродуктивная медицина достигла небывалых высот, и, если мне так уж захочется продолжить род, я поступлю как Марго – закажу себе парочку близнецов в ЭКО-центре. Она давно принюхивается к этой идее, а времени у нее осталось поменьше моего. Хотя, если честно, пока что вся эта возня с чашками Петри кажется мне немного жутковатой. Впрочем, я не выбрасываю идею из головы, а держу на крайний случай – ведь если даже знакомой мне парочке лесбиянок удалось таким образом получить малыша, то и у меня есть отличный маленький шанс не остаться под старость лет в одиночестве. Дело даже не в том, воспользуюсь ли я когда-нибудь широкими возможностями, которые открывает для современных женщин медицина, – просто, имея в запасе такие козыри, чувствуешь себя значительно уверенней.
Стволовые клетки, близнецы из пробирки, запасные груди и другие радости цивилизации – не удивительно, что новому поколению свойственна некоторая беззаботность и даже, не побоюсь этого слова, инфантильность. Благодаря всем тем чудесам цивилизации, которые отвоевало человечество, сделав рывок в сторону спасения красоты и молодости, в запасе у нас неожиданно оказалось как минимум лет десять. Может быть, кто-то и прибавил бы их к тридцати или оставил на счастливую старость, а я с удовольствием продляю с помощью этого приятного резерва период «чуть за двадцать». Я как будто все еще там, в возрасте без сожалений, первых морщин и разговоров о выборе банка для размещения пенсионного счета. Мне не нравится взрослеть, я не понимаю, почему я должна делать это непременно сейчас; и зачем думать о вечном, если есть возможность еще хорошенечко поразвлечься? Может быть, кому-то покажется, что я инфантильна, но зато с такой философией мне, к примеру, удается всегда выглядеть значительно моложе своих лет. В семнадцать мне давали пятнадцать, а в двадцать пять – опять семнадцать. Купить пива всегда было страшной проблемой! В ночной клуб же приходилось постоянно таскать паспорт, иначе я рисковала услышать строгий оклик охранника: «Нет восемнадцати? Домой!»
Годы идут, но ничего не меняется. Я по-прежнему выгляжу лет на двадцать – двадцать пять. Тут, конечно, надо сказать, что у меня есть свой секрет. Очень простой. Стоит мне только похудеть, как я моментально сбрасываю лет десять. Кстати, надо бы сесть на диету – все эти печенья в офисе... И все-таки хорошо это – быть вечно молодой!..
– Женщина, передайте за проезд! – От небрежного окрика, за которым следует чувствительный тычок в спину, я нервно вздрагиваю и подпрыгиваю на месте. Я сижу в маршрутке и рулю к торговому дому «Золотой Вавилон», а в руку мне высыпала горячие монетки какая-то сволочь. Кажется, и вот эту вот «женщину» она адресовала именно мне.
Я передаю монетки дальше и нервно копошусь в сумочке. Здесь где-то было зеркало. Ну вот, все на месте, та же вполне себе девичья физиономия. Тревожно оглядываю лицо и шею, боясь обнаружить следы морщин, разложения и тлена. Однако там лишь синяки под глазами, которым есть объяснение – нечего торчать в Интернете всю ночь, нужно иногда и спать. Неужели мама права – мне кажется, что все нормально, но для окружающих я уже того... женщина?
Остаток пути я провожу, уткнувшись носом в стекло. На пинки и окрики не реагирую: пусть передают деньги через меня.
И почему слышать это слово всегда так исключительно обидно? Наш преподаватель русского языка в университете просил никогда не употреблять его как обращение. Барышня, девушка, что угодно, только не...
– Что, прямо так «девушка»? А если тетке за прилавком за шестьдесят? – ехидно спрашивали задние ряды.
– У вежливого человека дама по ту сторону прилавка всегда девушка, – парировал профессор.
Ну, значит, и я девушка. Теперь осталось только забраться за прилавок.
Впервые за долгое время мне ничего не хочется покупать, я потерянно блуждаю по огромному торговому центру, разглядывая витрины рассеянным взором. Мир неожиданно кажется мне другим: враждебным, жестоким и... полным девушек, каждая из которых моложе меня как минимум лет на десять. Как я умудрилась проморгать то время, когда мой любимый город до краев наполнился этими ужасными, вульгарными малолетками? Мимо меня туда-сюда шмыгает молодое поколение. Дальше – хуже. Оглядевшись, я понимаю, что, если хорошенько приглядеться, я – самая взрослая посетительница Topshop. Впрочем, кажется, я поторопилась с выводами – все не так уж и плохо. Перед вешалкой с открытыми майками «алкоголичками», на которых вышита клубника и размашисто написано «Париж, я люблю тебя», стоит женщина, которая по всем внешним признакам выглядит гораздо старше меня. Я уже не уверена, можно ли полагаться на внешность, но ей можно дать и сорок, и сорок пять. Я облегченно вздыхаю. Все-таки я по сравнению с этой покупательницей сущий ребенок.
– Мама, это я не надену! – раздается капризный голос девчушки лет семнадцати. – Меня эта майка полнит.
– Пойдем отсюда, – отзывается женщина и, взяв за руку высокое создание, которое только что вынырнуло из примерочной, покидает магазин.
