Текст книги "Герой нашего времени"

Автор книги: Славомир Схуты

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

вторник

– Добрый день, дамы, – произносит клиент, приподнимая старомодный котелок.

– Хи-хи-хи, – хихикают дамы, словно смущенные девочки.

– И вам тоже, – обращается ко мне клиент.

– Добрый день. – Я с достоинством киваю, как и положено человеку образованному, культурному и знающему правила этикета.

– Целую ручки прекрасным дамам. – Клиент не может отказать себе в удовольствии запечатлеть на женской ручке деликатный поцелуй.

– Что хорошего у вас? – дружески осведомляюсь я у него.

– Спасибо, я хотел спросить, пришла ли пенсия, – улыбается мне клиент.

– Уже проверяю, к сожалению, еще нет, – я произношу эти слова тоном, по которому клиент должен понять, как меня огорчает этот факт.

– Еще нет? – Клиент разочарован. – Мне сейчас нужно столько платить… А скажите, когда она может прийти?

– Обычно пенсия приходит двадцать шестого, а раз ее нет, значит, опаздывает, вы же знаете, как это происходит. – Тут на моем лице появляется страдальческая гримаса. – Самипонимаетеполыыаэтоболыиойбардакгдевседелаетсячерезназад.

– Знаю, еще бы не знать, но мне сейчас нужно столько платить, – несмотря ни на что, клиент безутешен, словно не в состоянии понять, что Польша – это большой бардак, где все делается через назад.

– Пенсии еще нету, – категорически произносит Бася. – Нету, не могу сказать, почему нету, но нету, но тут совсем рядом находится социальный отдел, зайдите туда, спросите, почему не перевели, потому что у нас, можете не сомневаться, деньги зачисляют на счет сразу, как только приходит пенсия, ни дня не задерживают, сразу зачисляют, вы можете прийти после обеда и спросить, но я не гарантирую, что придут, всего хорошего.

Мы молча смотрим, как печальный пожилой клиент поворачивается, выходит из отделения и смешивается с серой печальной толпой, уныло бредущей среди грязных луж и кучек собачьего дерьма.

– А знаешь, что ему надо платить? – говорит Гоха, у которой меланхолия выходит боком через почки. – Не знаешь? Ну перестань, не притворяйся, будто не знаешь. Нет? Так вот я тебе скажу. Алименты. А ты что думал? Думаешь, я не знаю? Старый пердун будет тут приходить каждый час, надоедать, еще руку мне обслюнявил, да пошел ты, противный жутко, чесноком от него разит, отцепись от меня, я думала, меня вырвет.

– Алименты? – переспрашиваю я, потому что такие вещи всегда интересны. – В его-то возрасте?

– А ты что думал? Что за газ и электричество? Если Бог захочет, так и палка кончит. – Гоха, чего тут говорить, знает людей. – Ты ж понимаешь, как это бывает, приходит такой дедок, плачется, семья ему жить не дает. Да пошел ты, я бы ему так врезала, старому хрену, запомнил бы до конца жизни, всю пенсию на алименты. Засвербило ему на старости, в семьдесят лет, и теперь он будет приходить сюда и плакаться, трындеть про пенсию, хреноморд вонючий. На хлеб, видишь ли, у него нету… да пошел ты, пердила старый, небось выпить захотелось со своими чумичками.

– Госька, а зачем ты ему счет открывала? – спрашивает Бася. – Ведь с первого же взгляда видно, что он через два дня примчится – и докладывай ему, сколько у него на счете.

– Кто? Я ему открывала? – Гоха смотрит на Басю таким взглядом, словно это Бася открыла.

– А кто еще? Может, я? – Бася смотрит на Гоху взглядом, исключающим любое возражение.

– Ну, может, и я открыла, – говорит Гоха, – но ты же знаешь, Бася, нам надо было догонять до контрольной цифры.

– Ну, вот и получили, – говорит Бася. – Является каждые два дня и задает дурацкий вопрос, а как пенсия придет, так сразу снимает все до гроша. Нет, Госька, нам такие клиенты не нужны.

– Бася, я ж понимаю, что таких клиентов нам не нужно, и сейчас я бы ему ни за что не открыла, – говорит Гоха и внутри себя начинает нервничать.

А когда Гоха нервничает внутри себя, она бросает ручку на стол и выходит, колыхая большим, но увядшим бюстом, в служебное помещение, но на самом деле в уборную покурить, хотя это нельзя, так как запрещено правилами внутреннего распорядка, а бывает, гневно заваривает чай и глотает красивые таблетки, которые должны уберечь ее тело от гибельных сверхвоздействий вредных факторов внешней среды.

среда

– Добрый день, пан Богдан, вижу, у вас новая машиночка, «ланцечка», да? Красивая, надо признать, красивая. Что сегодня будем? С фирменного счета или с личного, сперва взнос на личный, а потом на фирмы, да? Мирек, обслужи пана Богдана, да не проверяй ты документы у пана Богдана, ведь ясно же, что это пан Богдан, присядьте, пожалуйста, и подождите минутку, коллега сейчас принесет вам подтверждение на подпись. Что слышно, пан Богдан? Дела идут, если позволите так выразиться? Ну и чудненько, страшно приятно слышать, что идут. Да, конечно, я знаю, какая ситуация на рынке, да, ничего не движется, но кому сейчас легко? Будем надеяться… Мирек, как там наши операции? Еще нет? Поторопись, пан Богдан не может так долго ждать, ты только пойми: фирма, обязанности. У моего знакомого тоже такая машина, только красная. Должна сказать, выглядит очень представительно, но сами понимаете, если занимаешься серьезными делами, надо как-то… Мирек, что там с переводами? Уже? Так давай быстро сюда. Ах, еще печати? Ой, как ты возишься, ну вот, пан Богдан, пожалуйста, распишитесь вот здесь и еще здесь, все, подтверждение на зеленой копии – это вам, разумеется, можете выкинуть, это как вам угодно, это уж ваше дело, но я бы порекомендовала сохранить до получения ежемесячной выписки со счета, чтобы можно было проверить, сравнить, все ли сходится, ну, само собой, вы не обязаны это делать, к тому же это банк, тут все должно быть тютелька в тютельку, иначе и быть не может, нет, нет, это нам приятно, мы всегда рады видеть вас, приходите к нам, приходите и обязательно передавайте привет вашей супруге!

Пан Богдан на самом деле человек опытный и неприкосновенный. Хотя и ответственный. За разные корпоративные шахер-махеры. А его жена слишком много звонит. Хорошая из них пара. Да передаст он, передаст привет, чего же не передать, обязательно передаст.

– Раз на коне, раз под мухой, как говорится, главное, чтоб дела шли, – бросает пан Богдан на прощание, а брюки у него на заду свисают, как дряблая кожа.

Пан Богдан садится в свою новую «ланцу», плюхается, громогласно пернув, на удобное сиденье, вытирает рукавом нос и спокойно съезжает с высокого поребрика, отчего «ланца» издает стон, а душа пана Богдана мигом переполняется страхом божьим за подвеску. Пан Богдан мысленно дает себе торжественную клятву, что в следующий раз обратит внимание предупредительного персонала банка на необходимость позаботиться о конкретном, удобном месте парковки для моторизованных клиентов.

Бася с благоговением наблюдает, как пан Богдан плавно вписывается в уличное движение, и в этот упоительный миг у нее возникает ощущение, будто она соприкоснулась с трансцендентальным. Такой вкладчик – это же просто клад! И как красиво он обделал дело со своими сотрудниками! То есть это Бася обделала, а пан Богдан только решительно подтвердил: больше жалованье они на руки получать не будут, потому как, в конце концов, уже двадцать первый век, и эта страна должна наконец выглядеть как подобает, больше никаких наличных на руки, вся зарплата теперь будет переводиться на сберегательно-расчетный счет, именуемый в просторечии СРС, а если эти неблагодарные работники, эти неуклюжие распустехи, швабры ресторанные будут недовольны, то он им скажет, чтобы не выебывались, тут им не государственное учреждение, чтобы капризничать, а ежели им не нравится, так скатертью дорога. И никого не колышет, что за своими деньгами теперь надо переть через полгорода, потому что какое значение имеет жизнь людских ресурсов и их ничтожные проблемы перед бесконечным величием вселенной? Вот именно.

– Что, уехал этот жулик? – спрашивает Гоха и смотрит в окно.

– Госька, ну что ты такое говоришь? – спрашивает Бася, и во рту у нее моментально появляется горький, неприятный привкус.

– Да жулик он, Бася, жулик, на всяких махинациях сделал капитал. Что, думаешь, я не знаю? Сколько лет прошло, как он стоял у кино и спекулировал билетами? Валютчик трижды хезаный, сейчас у него два ресторана, а как был депутатом, так жил на взятки, а суточных ему только на сигареты хватало, пенсионер от коррупции. А еще вот послушайте: он по пьянке человека задавил насмерть, и ничего, сунул кому надо, отмазался, снова водит машину, жена и дети дома, а любовницу он сделал вице-президентом фирмы, точно, точно, я видела ее, он приходил с ней, с давалкой, а она и двух слов связать не может, да и он не лучше…

– Госька, может, заткнешься? И потом, откуда ты все это знаешь? – Бася злится, а ее отреставрированный внутренний мир, исполненный тепла, напоенный светом, который излучают тела бизнесменов, начинает дрожать, точь-в-точь как приведенная в опасные резонансные колебания дефектная мостовая конструкция.

– Откуда я знаю, Бася? Знаю, мне даже знать не нужно, откуда я знаю. Знаю, потому что знаю, говорили мне, и ты зря думаешь, что люди не знают. – Гоха смотрит на Басю, потому что хочет, чтобы Бася познала правду и только правду.

– Люди, Госька, разное говорят.

Бася улыбается, потому что знает: и на сей раз, как обычно, правда будет соответствовать ее slapstick-версии.

Гоха нервничает внутри себя, бросает блокнот на стол и выходит в уборную покурить, после чего старательно ликвидирует все следы, которые могли бы свидетельствовать, что она курила в сортире. Пепел исчезнет в канализационных трубах, а окурок, который невозможно утопить в унитазе, и потому он не утонет, будет спрятан в мини-корзинке для мусора, стоящей у двери.

– Эта курва думает, что я вчера родилась, – бросает мне Гоха по пути в туалет.

четверг

– Здравствуйте, здравствуйте, очень рада вас видеть, наша сотрудница сейчас вас обслужит, – говорит Бася, указывая рукой на Гоху, так как клиентка оказалась чересчур близко от ее рабочего места, что угрожало грубо прервать раскладывание захватывающего электронного пасьянса.

– Что угодно? – С приклеенной деланной улыбкой Гоха смотрит на клиентку. – Проверить состояние счета? Минуточку, присядьте, нет, денежек на счете еще нету, может быть, после обеда, оставьте, пожалуйста, телефон, как только что-нибудь будет, я позвоню.

– Правда позвоните? – спрашивает клиентка, глядя на Басю.

– Обязательно, – говорит Гоха. – У нас есть ваш номер?

– Есть в системе, – говорит Бася, не отрываясь от игры.

– Да, конечно, – соглашается клиентка. – Я записала его в формуляр.

– Тогда обязательно есть, – говорит Гоха.

– Значит, я жду вашего звонка, – говорит клиентка. – До свидания.

– Госька, если я сказала, что номер телефона есть в системе, так чего ты с ней дискутируешь? – говорит Бася, продолжая раскладывать пасьянс.

– Бася, да кто ж с ней дискутировал? Я что ли? – Гоха удивленно смотрит на наши лица.

– Ну не я же, – насмешливо бросает Бася.

– Слушай, Бася, я тебе кое-что расскажу. Мы с ней вместе в школу ходили, – сообщает Гоха, чтобы разрядить и несколько разъяснить ситуацию. – Можешь себе представить, она за француза вышла! А была такая невидная, такая серенькая мышка, ни то ни се, ни бе ни ме. А теперь, глядите-ка, входит и бумажник протягивает, чтобы все видели ее кредитные карточки, да в жопе я видела эти кредитные карточки, одни электроны на них. Она думает, что если покажет мне свои карточки, так я тут же уписаюсь, не видела я их, да видела, и еще побольше, чем она. Тоже мне Жанка-францужанка выискалась!

– Перестань, Госька.

В душе Бася полностью согласна с Гохой, но выказать этого не может, поскольку люди культурные, выказывая свои эмоции, не употребляют оскорбительных слов, в том числе таких, как жопа, говно, пизда, лесбиянка и тому подобное.

пятница

В этот веселый день мы веселы. Веселимся. И по причине своего веселого настроения проверяем, сколько зарабатывают известные актеры, известные модели и вообще все известные люди, которые решились открыть личный счет в Гамбургер Банке. И вот мы наугад выстукиваем какую-нибудь известную фамилию, и если известный носитель ее занесен в систему, то мы тут же делаем выписку с его счета.

– Матерь Божья, сколько? Ежемесячно? Ни фига себе! Ты погляди, сколько он получил за ту рекламу, – говорит Анета, подпрыгивая от недоверия на вертящемся кресле, так как у нее просто в голове не умещается, что можно получить такие деньжищи за три слова про какой-то дурацкий чай.

– А откуда ты знаешь, что за ту рекламу? – спрашиваю я устало, потому что ритуал проверки счетов известных артистов, моделей и прочих повторяется у нас с завидной регулярностью.

– Видишь, здесь ясно написано: выплата процентов за рекламу.

– Ничего себе, я за всю жизнь столько денег иметь не буду, – машинально высказываю я свою проблему и нервически сучу ногами.

– Подожди, я позвоню Эле и скажу ей, а то не знаю, знает ли она, – говорит Анета и набирает номер телефона Эли. – Эля? Знаешь что, ты знаешь, сколько этот, ну, ты знаешь который, получил за ту рекламу кофе? Ну, угадай! Нет, знаешь что, лучше сама войди в систему и поищи фамилию, ты будешь потрясена!

– Какую фамилию? – спрашивает внезапно заинтересовавшаяся Бася и потом сразу же от удивления взрывается slapstick-эйфорией. – Мама мне точно не поверит! А мама так любит этого актера. Если я ей скажу, она мне просто не поверит. Это будет для нее отличный сюрприз на именины! – Басе не надо будет даже подарок покупать, просто отлично!

Какое-то время в отделении царит латиноамериканский ультраоптимизм. В такой возвышенный момент любой рекламный трюк фармацевтической промышленности пройдет без сучка без задоринки. Поэтому Бася обращается к этопирину и вбрасывает в себя целых две дозы: она до конца не может поверить в это. Господи Боже мой, такие деньги! Глядя как зачарованная на экран и следуя примеру Анеты, она хватается за телефон и звонит Маге. Мага – это очень хорошая дальняя знакомая Баси.

– Мага очень важная птица, – объясняет Бася после телефонной сиесты. – Я как-нибудь приглашу ее к нам в отделение, только не думайте, что можете с ней как со мной, то есть воспринимать ее как коллегу, как будто вы с ней ровня. О нет! С ней нужно уважительно. Она менеджер высокого ранга в мегасторе. Зарабатывает, вы даже себе представить не можете, сколько, огромные деньги, ну. угадайте! Три тысячи! Видите, вам и в голову не приходило.

– Три тысячи? – изумленно спрашивает Анета.

– Да, три, целых три тысячи, – подтверждает Бася и смотрит на наши искусственно округлившиеся от удивления лица.

Нам просто верить не хочется. Мы глядим на Басю с покорным восхищением, оттого что у нее такие замечательные знакомые. Целых три тысячи! Боже милостивый, чего бы мы не накупили на такие деньги!

Бася страшно довольна, но тут звонит телефон, потому как он вправе звонить.

– Госька, сними трубку, – говорит Бася.

И Гоха снимает.

– А, это вы! – В один миг у Гохи становится леденцовый голос. – Уже проверяю, вот слушайте. Перевод еще не поступил, да, как поступит, я немедленно вас оповещу, разумеется, нет, нет, нисколько не затруднит, да что вы, всегда можете обращаться, спасибо, до свидания.

Гоха кладет трубку и обводит нас взглядом.

– Скотина, тварюга, третий раз сегодня уже звонит, и все одно и то же. Да пошел ты, ублюдок, ты у меня получишь перевод! Такой тебе перевод устрою, что никаких тебе денег не нужно будет, только на поминки. Все, плевала я, больше на звонки этого мудилы-звонилы не отвечаю.

пятница

Разные существуют мифы насчет того, что подмешивают в порошок, чтобы побольше зашибить. Аспирин, мел, известку, тальк и прочую дрянь. Немало историй и о том, чем унавоживают травку, чтобы лучше шептало. Клопомор – это стандарт. Клопомор – средство архетипическое, многократно протестированное на самых тяжелых фронтах. Клопомор – средство традиционное, а традиция, как известно, не всегда идет об руку с современностью. Главное – быстрота, возможность генерирования нового, отличного и более сильного вкуса. А так как наша старая зеленая подруга догорает, добавим напоследок популярным в кругах фотолюбителей проявителем.

Может, даже уже использованным, кто их, этих деляг, знает? Кто их за руку схватит? Да хрен им в задницу, хорошая свинья все сожрет, козла из носа сожрет, если ей скажут, что это классно, сожрет, а потом еще будет говорить, мол, круто забирает, ну, а что, скажете, может, неправда?

Может, да, может, нет, и кто это знает… Ну, а мы снова находимся в мастерской. На сей раз котелок подводит. Нет, какая-то искра по проводам идет, но это еще не ток, еще не звук, в трубах воет и колотится, джойстик мягкий, как переваренная сосиска. Уж коль отходняк, так отходняк, отходняк во все стороны. Серое вещество поджаривается в предсмертных судорогах, словно убиенные яйца пред тем, как их подадут к классическому English breakfast.

Смерть, с вашего позволения, как гласят священные, а также неглупые книжки, прежде всего биологический процесс, являющийся следствием прекращения клеточного метаболизма.

Но смерть – это конспирологическая теория истории. А так называемая история – это хлев для животных, сознание которых было противоестественным образом удобрено галлюциногенами.

Сны становятся все более реальными. А реальность становится все более сновидческой. Допинг перцептола вызывает состояния псевдо-пепси-фазы. А ведь мы не так хотели себя чувствовать, верно? Мы мечтали не о таких ластах на Ривьере. Сухой принес темное и поставил на столик.

– А четыре по сто будет очень к месту, – произнес он, указывая на знакомую округлую, удлиненную, такую польскую емкость, ловко укрытую за поясом брюк.

Значит, мы ее по-быстрому и внаглую под столиком. И вот я уже хуярю через кружащуюся ночь. А так, по правде сказать, мы уже на месте. В мультиплексе карикатурных ощущений.

воскресенье

Просыпаешься смятый, скрюченный, вышвырнутый на берег из пучин галлоснов и через закрытые двери слышишь феерию аплодисментов и хохмоприколов. Вздохни облегченно, прикрывая рот ладонью, ибо ты в том месте, к которому прилипло определение «дом».

Это мама, это папа, а это телевизор.

– И это называется шоу с улыбкой, нет, ты сама посмотри, вылезли двое, а он переоделся в клоуна и плетет без всякого смысла что ни попадя и сам хохочет, дурак, буцефал, осел недоделанный, нет, ты посмотри, как это все глупо, халтурно, ни к селу ни к городу, не пришей кобыле хвост, а он сам над собой смеется, а совсем не смешной, ну ни капли не смешной, два барана, тоже мне комик нашелся, да я уже на его рожу смотреть не могу, видеть не могу его харю, о… о… ну чего он делает, чего выделывает, прямо как обезьяна какая, как неизвестно что, и такому платят за то, чтобы он невесть что строил, уж такая это халтура, ну ни в какие ворота, просто смотреть противно, да кончай уж ты и уходи.

– Хочешь, переключу? – И муттер переключает на что-то сериалоподобное.

– Стой, ты чего сделала, не переключай, почему переключила, зачем? Тебя просили переключать? Ну что тут интересного, ты что, будешь смотреть этих идиотов, переключи назад, там хоть смешно было.

Ты прав, папа. Все мы подсознательно жаждем наслаждаться симпатичными ценностями наподобие американского стиля жизни, потому-то масс-медиа и медиапополизаторствующие политики до отвращения жонглируют популистскими фразами без покрытия. И делают это вне зависимости от того, что хотят продать, возглашая, что это для всеобщего блага. И так должно быть. Потому что так должно быть. А не для того, чтобы так не должно было быть.

Это папа. Это телевизор. А это телеигра.

– Ну давай, давай, глупая ты корова, ах, ты такая, значит, умная, красиво так говоришь? Такая красноречивая? Ну и что ты еще скажешь? Ты погляди, погляди, я знала, я знала, говорит, а я тоже знал, ты, корова, нет, погляди, какая хитрющая, как она задумалась, какие рожи строит, изображает такую образованную, прямо тебе фу-ты ну-ты, ну давай же, глупая корова, решайся наконец, а то мне тебя и слушать уже расхотелось. Ну?… Ну?… Что ты сделаешь? Ну?… Что ты наделала, корова? Что же ты наделана? Вот смейся теперь, рассказывай, какая ты умная, глупая ты корова, шестнадцать тысяч было, а теперь хрен с маком имеешь, а такая уж умная-разумная была, так красиво говорила. Получила, да?

– Ну чего ты хочешь от этой женщины? – говорит мама.

– А ты чего от меня хочешь? – спрашивает папа. – Пристаешь и пристаешь.

– Это я к тебе пристаю?

– А кто пристает? Уже телевизор спокойно нельзя посмотреть, вечно ты с чем-нибудь влезешь, чтобы назло сделать, оторвать, помешать, все испортить.

– Да отстань ты от меня, – говорит мама.

– Мне? Отстать от тебя? Это ты ко мне пристаешь, даже в воскресенье не найти покоя, я уже вообще не понимаю, что происходит, не знаю даже, потому что это все границы переходит, это уже даже представить невозможно, всю неделю вкалываешь, чтобы в дом было что принести, чтобы не нуждались, а ты после этого мне такое говоришь? Тебе обязательно нужно меня вывести из равновесия, да? Господи милосердный, что я только не выношу, что я вынужден терпеть…

– Он терпит! А что я терплю? И перестань пердеть здесь!

– Что! Я пержу?

– А кто? Я?

– Если ты, так чего говоришь, что я?

– Знаешь, мог бы выйти в ванную, а не здесь.

– Что, уже и пернуть человеку в своем доме нельзя, да?

– Да перди, перди, делай что хочешь.

– Ну, выдайте друг другу по разу, – говорю я через запертую дверь.

Человек человеку любит изливаться. А как изольется, надо влиться в себя. Чтобы потом излиться. Люди должны превратиться в пассивные объекты, позволяющие вбивать себе в головы заповедь: единственной целью в жизни является обладание все большим количеством ненужного имущества. Толпу следует регулярно подкармливать чемпионатами, олимпиадами, прыжками с трамплина, комедийными сериалами и фильмами, напичканными насилием. Время от времени мы можем быть свидетелями массовых чисток, проводимых в прямом эфире в лучшее рейтинговое время.

Так должно быть. Никто ведь не сказал, что должно быть по-другому. Да и как бы могло быть по-другому, если по-другому быть не может.