Текст книги "Судебные ошибки"

Автор книги: Скотт Туроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

– А проститутки?

Многие одинокие путешественники ищут женского общества. Молодая особа, вроде Луизы в служебной форме, могла их ублажать в обеденное время, в короткие перерывы, после работы, в глухие часы ночи, когда нечего делать. Но, как указал Эрдаи, проститутке здесь негде заниматься своим ремеслом.

– Помощи от тебя как от козла молока, – сказал Ларри.

Эрно уперся в щеку языком, что должно было означать улыбку.

– Собственно, – заговорил он, жестикулируя зубочисткой, – у меня, пожалуй, есть для тебя кое-что. Даже не знаю, стоит ли об этом упоминать. Есть у меня один малыш – ну, не малыш уже, парень. Даже не просто парень. Честно говоря, мой племянник, черт бы его побрал. Увидев его, ты вряд ли об этом догадаешься.

– Не настолько симпатичный?

– Нет, он симпатичный. Его отец был здоровенным красивым жеребцом. И он здоровенный красивый жеребец. Только у него другой цвет кожи.

– А, – произнес Ларри.

– Понимаешь, моя сестра... В детстве, когда я жил в Саут-Энде, все взрослые только и думали о том, как выдворить из города нубийцев. Видишь ли, они жили вокруг нас, и все считали, не нужны нам эти черномазые с их наркотиками и распутством. Fekete. По-венгерски это «черный». «Fekete!» вообще звучит проклятием. А тут еще девочки входят в возраст, когда им уже наплевать на маму, папу и всю католическую дребедень. Их представление о бурной жизни – немедля отдаться первому же черному малому, который с ними поздоровается. И моя младшая сестра Илона оказывается очень падкой на черное мясо.

Вот так и появляется на свет мой племянник. Родители не могут решить, кого убивать, себя или Илону. Тут старший брат, твой покорный слуга, начинает утешать их. Получается мыльная опера примерно в шестистах сериях. Время выслушать краткую версию у тебя есть? Иначе остальное будет непонятно.

– Будем считать его сверхурочным, – ответил Ларри.

– Ну так вот, малыш чернокожий, незаконнорожденный. Соседи знать его не хотят, он их и подавно. Сестра хочет сделать, как лучше, и только все портит. Отправляет его не в школу Святого Иеронима, а в бесплатную, так что парень не один там черный. Вскоре он связывается с другими, вступает в шайку, принимает наркотики. А я все это время будто держу руку в огне, пытаясь вытащить его оттуда. Первый приговор он получает за "т" и «синьку» – рецептурное болеутоляющее и сироп от кашля, дешевые наркотики в восьмидесятых годах до появления крэка, – я добиваюсь того, что приговор становится условным.

Только, знаешь, видимо, у черных это в генах. Он все катился вниз – я имею в виду наркотики. Перепробовал все. А способности у него прекрасные. Но вот расовая проблема все портит. Он ненавидит мать, презирает меня. Мы не можем сказать ему, как жить, потому что не знаем, каково быть черным в белой Америке. О, он может пересказать тебе любую идиотскую речь, какую ты только слышал. Я устраиваю его сюда на работу, но ему хочется быть руководителем, а не черномазым, стоящим возле металлодетектора. Кроме того, ему нужно повидать мир. Вступай в армию, так ведь? Через восемь месяцев его увольняют с лишением прав и привилегий – наркотики, – и мы отправляем его в Венгрию. «Мои корни не тут», – заявляет он и едет в Африку. Только, знаешь, что? Там никто не играет в баскетбол, он не выдерживает и недели. Возвращается и говорит, что готов стать взрослым. Решает, что хочет работать в фирме.

– В какой?

– В авиа. Видеть мир и получать за это деньги. Это совершенно нелепо, все авиалинии устраивают серьезную проверку и скорее возьмут на работу орангутанга, чем парня, судимого за наркотики. Но у меня уже много знакомых в транспортных агентствах. И я чуть ли не на коленях ползаю, но устраиваю его в «Тайм ту трэвел». Разрази меня гром, у парня все отлично. Коллинз – так его зовут – оканчивает курсы, получает лицензию агента бюро путешествий. Он любит ходить в пиджаке и галстуке. Любит общаться с людьми. Хорошо разбирается в компьютерах. Я уж думаю, может, все наладится, может, парень возьмется за ум. И само собой, он попадается с наркотиками и признается в торговле. Ему дают три года – добавляется первый приговор. Коллинз отбывает полтора. И теряет право работать в этом штате агентом бюро путешествий.

Клянусь, последнее злит его больше, чем полученный срок. Я говорю ему, хватит, уезжай от старых дружков. Лицензия его все еще действительна в тридцати шести штатах. Но конец ты уже знаешь. На прошлой неделе мне позвонили. Он сидит.

– За что?

– За торговлю героином.

– Много у него нашли?

– Шесть «зон», как они выражаются. Шесть унций[5]5
  Унция – 28,35 грамма.


[Закрыть].

– Скверное дело.

– Очень скверное. Это будет третья судимость.

Третий приговор за торговлю наркотиками сулил пожизненный срок без права условно-досрочного освобождения, если племянник Эрно не раскроет что-то обвинителям. Ларри все еще не мог понять, к чему этот разговор. У Эрно было много знакомых в бюро по борьбе с наркотиками, к которым он мог обратиться.

– Думаю, ему придется развязать язык, – сказал Ларри.

– Понимаешь, если Коллинз выдаст тех подонков, с которыми имел дело, его нашпигуют свинцом. Но кажется, у него есть еще что-то. Знаешь, он звонит мне при каждой возможности. Я даю себе слово не снимать больше трубку, но что тут поделаешь? Вчера он хныкал, злился и посреди разговора сказал, что видел что-то или слышал по твоему делу.

– По этому?

– Да. Говорит, что видел у одного человека ювелирное украшение. И думает, оно принадлежало одной из тех жертв.

– Которой?

– Я не спросил. Слышал, что ты приедешь, и пообещал, что скажу тебе. Честно говоря, я хорошо знаю Коллинза, и, возможно, это тюремный треп – Руби сказал Труди, та сказала Джуди. Но если там взаправду что-то есть, ты должен его вызволить.

– У меня проблем с этим не возникнет, – сказал Ларри, – только пусть даст верные сведения.

– Само собой, – сказал Эрно.

Ларри записал его имя – Коллинз Фаруэлл. Когда он вышел из здания, уже смеркалось, и самолет с логотипом «Транснэшнл» на хвосте взлетал с раскатистым ревом. Настроение у Ларри было приподнятое, он сам не знал почему. Потом до него дошло, что он должен позвонить Мюриэл.

6
15 мая 2001 года
Письмо бывшей судье

Вошедшая с дождя Джиллиан Салливан показалась Артуру Рейвену сдержанной и безмятежно красивой, как всегда. Она встряхнула зонтик в просторном холле фирмы «О'Грейди, Штейнберг, Маркони и Хорген» и отдала мокрый плащ. Ее короткие торчащие волосы слегка поникли на влажном воздухе, но шитый на заказ темный костюм выглядел безукоризненно.

Артур повел ее в зал для заседаний, где посередине стоял стол с крышкой из зеленого гранита с белыми прожилками. Из окон тринадцатого этажа здания корпорации Ай-би-эм река Киндл виднелась в угасающем свете дня узкой речушкой. Джиллиан позвонила Артуру накануне. Сказала, что им нужно обсудить одно дело, не уточняя какое, и закончила разговор еще одним извинением за грубость во время их последней встречи. Артур ответил, что этот инцидент забыт. По укоренившейся привычке он не придавал значения обидам, исходящим от женщин, а в данном случае даже винил себя в том, что вызвал у нее такую реакцию. Трудно ожидать от людей вежливости, когда намекаешь, что они были пьяницами или продажными.

Артур вызвал по телефону Памелу. Дожидаясь ее появления, спросил Джиллиан, работает ли она.

– Торгую косметикой в магазине Мортона.

– Ну, и как тебе там?

– Целыми днями произношу комплименты сомнительной искренности. Два раза в месяц получаю зарплату. Честно говоря, большая ее часть уходит на пополнение гардероба. Но чувствую себя компетентной. Косметика и одежда, пожалуй, единственное, в чем я хорошо разбираюсь, не считая законов.

– Ты всегда была очаровательной, – сказал Артур.

– Никогда не чувствовала себя очаровательной.

– О, там ты бывала царственной. Право же. Я обожал тебя.

Артур чувствовал себя словно школьник, стоящий возле стола учительницы, но его смущение лишь вызвало у Джиллиан беглую улыбку. Разумеется, «обожал» было не то слово. Увлечения Артура редко бывали столь невинны. Фантазии его были пылкими, страстными, снедающими. Большую часть жизни с тринадцати лет он примерно каждые полгода влюблялся в прекрасную, недосягаемую женщину, заполнявшую его сознание, словно мираж. Джиллиан Салливан, королева здания суда, обладавшая поразительной внешностью и отпугивающим умом, как нельзя лучше подходила для этой роли. Артур увлекся ею вскоре после того, как был назначен в ее зал. На заседаниях и совещаниях, находясь близко к судье, всегда утонченно одетой и сильно надушенной, он часто бывал вынужден класть блокнот так, чтобы скрыть начинающуюся эрекцию. Вряд ли он был единственным обвинителем, остро ощущавшим плотскую притягательность Джиллиан. Мик Гойя, как-то подпив в таверне у здания суда, наблюдал, как Джиллиан проходит мимо, холодная и изящная, как пальма. «Я бы стал трахать стену, – сказал он, – если б думал, что за стеной эта женщина».

Джиллиан даже после падения со своей вершины еще долго волновала Артура. Из-за своих неприятностей она сильно похудела, но выглядела гораздо лучше, чем несколько лет назад, когда Артур видел ее побледневшей, с испитым лицом. И теперь он был радостно взволнован ее появлением.

Вошла Памела и очень холодно, даже не улыбнувшись, пожала ей руку. Уже того, что эта женщина приговорила Ромми к смерти, было достаточно, чтобы Памела считала ее своим врагом. А когда Артур объяснил ей положение Джиллиан, она ужаснулась. Судья, бравшая взятки! Наблюдая за ледяными манерами Памелы, Артур понял, что Джиллиан должна часто вызывать такую реакцию, особенно появляясь в святилищах закона. То, что она приехала, было мужественным поступком.

Все трое сидели у торца гранитного стола, куда падали медно-красные лучи заходящего солнца. Артур сказал Памеле, что, видимо, их встреча десять дней назад заставила судью Салливан вспомнить какие-то подробности. Но Джиллиан открыла застежку сумочки.

– Думаю, вам следует это прочесть.

Она выложила на стол белый конверт. И еще до того, как придвинула его Артуру, он увидел в верхнем левом углу отпечатанный адрес редьярдской тюрьмы, а внизу написанный от руки номер камеры заключенного.

В конверте лежало письмо, датированное мартом этого года, написанное аккуратным почерком на двух желтых листах. Артур стал читать, Памела встала за его плечом.

Уважаемая судья!

Меня зовут Эрно Эрдаи. Я заключенный в корпусе строгой изоляции редьярдской тюрьмы, отбываю десятилетний срок за причинение тяжких телесных повреждений, выстрел в человека в состоянии самозащиты. Срок кончается в апреле 2002 года, но я вряд ли доживу, потому что у меня рак и вообще скверное здоровье. Может, вы не помните, но я был заместителем начальника службы безопасности авиалинии «Транснэшнл эйр», главным в аэропорту Дюсабль, и несколько раз бывал у вас в судебном зале, когда мы подавали жалобы на происшествия в аэропорту, в основном на нарушающих правила пассажиров. Но я не собираюсь предаваться воспоминаниям, хотя, если вам интересно, времени для этого у меня полно. (Шутка.)

Пишу я вам потому, что располагаю некоторыми сведениями относительно одного дела, которое вы слушали и приговорили подсудимого к высшей мере. Он сидит в камере смертников и первый в списке на исполнение приговора, поэтому дело срочное, так как, думаю, то, что я должен сказать, будет иметь большое значение для судьбы этого человека.

Я не хочу вести об этом речь с кем попало и, честно говоря, никак не могу привлечь внимание тех, кого нужно. Два года назад я написал детективу, который расследовал это дело, Ларри Старчеку, но теперь я интереса для пего не представляю, потому что не могу принести ему никакой пользы. Писал и в Службу государственных защитников, но эти люди не отвечают на письма своих клиентов, тем более заключенного, о котором даже не слышали. Может, причина в том, что много лет был наполовину полицейским, но я ни разу не встречал адвоката, которому бы симпатизировал или доверял полностью. Возможно, в этом смысле вам больше повезло. Но я отклонился от темы.

Не будь у вас своей проблемы, я, наверное, написал бы вам уже давно. Слышал, вы уже освободились, и мне теперь проще обращаться к вам. Заключенные не судят. Надеюсь, вы возьмете на себя труд исправить то, о чем в свое время не имели верных сведений. Письма, которые я отправляю отсюда, проверяются – вы и сами, наверное, знаете это, – так что, пожалуй, больше ничего сообщать не буду. Неизвестно, как в здешней администрации среагируют на такие вещи. Путь не близкий, но вам следует приехать сюда и выслушать все в личной беседе. Если посмотрите мне в глаза, то поймете, что я не обманываю.

Искренне Ваш

Эрно Эрдаи.

Памела сжала плечо Артура, видимо, когда дошла до того, что сведения, которыми располагает этот заключенный, будут иметь большое значение для того, состоится ли очередная казнь. Он подумал, что нужно снова напомнить ей об осторожности. Ромми даже не упоминался в письме. И каких только розыгрышей не устраивали заключенные, буквально худшие люди на свете.

Джиллиан ждала их реакции. Артур спросил, вспоминается ли ей хоть как-то Эрно Эрдаи, но она покачала головой.

– И почему ты уверена, что он ведет речь о моем клиенте?

– Артур, я вынесла всего два смертных приговора, другого осужденного, Маккессона Уинго, казнили в Техасе много лет назад. К тому же его дело расследовал не Старчек.

Артур повернулся к Памеле, ожидая ликования, но она разглядывала конверт, в котором пришло письмо Эрдаи, сосредоточась, видимо, на почтовом штемпеле.

– Значит, вы получили его в марте? – Она смотрела Джиллиан в лицо. – И два месяца ничего не предпринимали?

Ее вызывающий тон удивил Артура. Памела обычно держалась в присущей ее поколению манере, со сдержанным дружелюбием. Это означало – ничто в жизни не стоит нервотрепок.

– Теперь все мы здесь, – мягко сказал Артур. Однако Памела определенно была права. Джиллиан слишком долго решала, что делать с этим письмом.

– Я восприняла его всерьез после нашей встречи, – сказала Джиллиан Артуру.

Памелу это не удовлетворило.

– Но так и не съездили туда повидать этого человека?

Джиллиан нахмурилась.

– Это не мое дело, мисс.

– А смотреть, как казнят невиновного, – ваше?

– Перестань, ради Бога!

Артур сделал Памеле останавливающий жест, словно уличный регулировщик. Она умолкла, но все-таки бросила злобный взгляд в сторону бывшей судьи. Артур спросил Джиллиан, можно ли Памеле сделать копию письма, та, прикрывая лицо тонкой веснушчатой рукой, кивнула. Когда Памела схватила листы, Артур был уверен, что Джиллиан Салливан недоумевает, с какой стати взяла на себя труд приехать.

* * *

В то время, когда Джиллиан была обвинителем, а затем судьей, у нее существовало твердое правило: всегда сохранять спокойствие. Какими бы ни были подлыми подсудимый или адвокат, она не доставляла им удовольствия эмоциональной реакцией. Когда молодая помощница Артура выходила широким шагом из зала, первым побуждением Джиллиан было дать ей совет: будьте сдержаннее.

– Что она у тебя такая необузданная? – спросила Джиллиан после того, как громко хлопнула дверь.

– Хочет стать знаменитым адвокатом, – ответил Рейвен. Судя по тону, это была не совсем похвала.

– Артур, я до сих пор постоянно получаю письма от заключенных. Даже не знаю, как они находят меня. И в них сплошная бессмыслица.

В письмах были, как и следовало ожидать, сексуальные фантазии, вызванные памятью о красивой, облеченной властью женщине. Несколько обращений, отправленных в тщетной надежде, что теперь, зная, каково в заключении, она может пересмотреть некоторые обстоятельства дела и смягчить приговор.

– Я не могу воспринимать их всерьез, – сказала Джиллиан. – Артур, ты понимаешь, что это за письмо. Шайки там вечно что-то замышляют.

– Эрно Эрдаи? Белый, судя по имени. Ромми черный. И слишком уж слабоумный, чтобы какая-то шайка брала его к себе. В деле нет никакого упоминания о шайках.

– Там возникают всевозможные союзы. Как в войне Алой и Белой розы.

Артур пожал плечами и сказал, что единственный способ выяснить истину – поговорить с Эрдаи.

– Думаю, тебе нужно туда съездить, – ответила Джиллиан. – Потому и привезла письмо.

– В нем сказано, что он хочет говорить с тобой.

– Оставь, – сказала Джиллиан и полезла в сумочку. – Курить можно?

Рейвен ответил, что здесь не курят. Где-то есть курилка, но в воздухе там сплошной дым. Джиллиан, готовая, как всегда, сдерживать желания, застегнула сумочку.

– Мне даже не подобает ехать туда, – сказала она.

Артур скорчил гримасу, видимо, силясь сдержать улыбку. И Джиллиан сразу же поняла. Никто не может наказать ее за несоблюдение этических норм, лишить судейской должности или диплома юриста. Это уже сделано. Все, за что не могли посадить в тюрьму, теперь было допустимо.

– Джиллиан, никто не осудит меня да и тебя за то, что мы поедем его выслушать. Он откровенно пишет, что думает об адвокатах.

– И все равно вполне может поговорить с тобой.

– Или возненавидеть меня и потом отказаться разговаривать с нами обоими. Джиллиан, в моем распоряжении полтора месяца, потом апелляционный суд решит, сажать ли этого человека на электрический стул. На этой стадии я не могу терять время или рисковать.

– Артур, ехать в Редьярд я не могу.

При этой мысли у нее внутри что-то сжалось. Ей не хотелось снова дышать тем мертвенным воздухом или иметь дело с извращенной реальностью обитателей тюрьмы. Большую часть срока она провела в изоляторе, отдельно от большинства заключенных, так как управлению тюрем трудно было выяснить, чью сестру или дочь Джиллиан обвиняла или судила и кто мог питать к ней за это убийственную злобу. Ее это вполне устраивало. Она редко чувствовала себя спокойно даже с женщинами, попавшими в тюрьму беременными или изолированными за то или другое нарушение режима. Неизменно в собственном представлении все они являлись жертвами и зачастую были таковыми в действительности. Большинство их от безнадежности опускались. Немногие были неунывающими. Некоторые даже приятными собеседницами. Однако рано или поздно приходилось сталкиваться с отрицательными чертами характера: лживостью, вспыльчивостью. Их представление о мире напоминало дальтонизм в том смысле, что видеть некоторые аспекты нормальности они были просто неспособны. Она держалась особняком, помогала разбираться с юридическими проблемами, и к ней обращались, несмотря на все ее возражения, «Судья». Казалось, всем – заключенным и даже служащим – доставляло удовольствие знать, что кто-то из могущественных получил срок.

Однако Рейвен не собирался сдаваться.

– Послушай, я не хочу читать нравоучений, – сказал он, – но у этого Эрдаи есть резон, разве не так? Ты принимала решения. Ты признала того человека виновным и приговорила его к смерти. Разве на тебе не лежит никакой ответственности, если мой клиент не заслуживает смертной казни?

– Артур, если на то пошло, я уже сделала больше, чем должна.

Джиллиан боролась с собой несколько дней, прежде чем решилась везти ему письмо. Она понимала, что глупо рисковать, снова встречаться с Рейвеном, который мог стать более пытливым в расспросах о ее прошлом. Никакой преданности закону, уловками и головоломками которого некогда восхищалась, она не чувствовала. Закон, подобно властелину, изгнал ее из своего царства. Но при воспоминании о своем жестоком замечании Артуру она страдала. Так что приехать сюда ее заставил не закон, а правила, составленные для себя с отеческой помощью Даффи, ее домовладельца и спонсора. Хватит неприятностей, хватит нечаянных унижений себя и других. Раз провинилась, заглаживай вину.

Джиллиан все сильнее хотелось курить, она поднялась и пошла в угол зала. После выхода из тюрьмы она еще ни разу не бывала в юридических конторах, и эта шикарная атмосфера казалась ей какой-то нелепой. За то время, пока ее не было на воле, все очень разбогатели. Трудно было представить себе, что нормальные люди живут с такой роскошью – мебель из дорогих сортов дерева, гранит, серебряный кофейный сервиз шведского производства, кресла на роликах, обитые мягкой кожей. Она никогда не жаждала ничего этого.

Глядя на нее, Артур машинально поглаживал рыжеватые волосы, торчащие на тех местах, где сохранились. Судя по виду, он, как всегда, напряженно работал – галстук был распущен, на руках и манжетах рубашки были чернильные пятна. Джиллиан инстинктивно искала способ отвлечь его.

– Артур, как твоя сестра? Мне память не изменяет? Это она болела?

– Она шизофреничка. Я поместил ее в клинику, но постоянно бываю там. Последними словами отца, сказанными мне, были: «Заботься о Сьюзен». И неудивительно. Я постоянно слышал их от него с двенадцати лет.

– Есть другие сестры или братья?

– Нет, только мы двое.

– А когда умерла ваша мать?

– Мать жива-здорова. Она просто бросила нас тридцать лет назад, когда заболела Сьюзен. Надолго уехала в Мексику, потом возвратилась. Была эдакой свободной личностью. И представляла с отцом странную пару. У нее есть домик здесь, в Сентер-Сити, и она живет на то, что зарабатывает натурщицей в школе искусств при музее.

– Обнаженной натурщицей?

– Ну да. «Артур, человеческое тело прекрасно в любом возрасте». Видимо, дело в том, что рисовать морщины задача более сложная. Не знаю.

Рейвен улыбался как-то неуверенно, слегка смущенный тем, в чем исповедовался.

– Ты видишься с ней?

– Изредка. Но это все равно что навещать какую-нибудь четвероюродную тетушку. Знаешь, в школе у меня было несколько друзей, негров, их воспитывали бабушки. Матерей своих они знали так же, как я – будто старших друзей. Вот так я и рос. Что тебе еще известно?

Артур улыбался все так же неуверенно. Миссис Рейвен явно была полной противоположностью Мэй Салливан, требовавшей власти над всеми членами семьи. Она обладала блестящим, острым умом, но ежедневно, когда Джиллиан возвращалась из школы Святой Маргариты, на кухонном столе у нее стояла откупоренная бутылка виски. Вечер неизменно проходил в одних и тех же болезненных догадках. На кого мать ополчится? Будет орать или, как часто бывало в ее скандалах с отцом Джиллиан, даст рукам волю? Ее приступы гнева часами держали десятерых обитателей дома в испуганном молчании.

Артуру был как будто приятен интерес Джиллиан к себе, но он тем не менее стал вновь склонять ее съездить к Эрдаи. Она вспомнила, что дисциплина всегда была одним из его профессиональных достоинств.

– Даже не знаю, как уговорить тебя, – сказал он. – Я многого не прошу. Просто облегчи мне разговор с этим человеком.

Артур пообещал, что ей даже не придется выслушивать показания Эрдаи и что сам отвезет ее туда и в тот же день привезет обратно.

– Джиллиан, послушай. У меня в мыслях не было браться за это дело. Его навязал мне суд. И теперь я уже четыре недели не знаю выходных. Но пойми, это мой долг, я исполняю его. И вынужден просить тебя о помощи.

Откровенно горестный, обезоруживающе смиренный Артур протянул к ней короткие руки. Улыбался он так же, как во время рассказа о матери: это все, что он знал, и ничего с этим нельзя было поделать. Джиллиан осознала, что он приятный человек. Он повзрослел, чтобы стать приятным. Он стал человеком, знающим о себе больше, чем она могла бы подумать. Он знал, что является усердным работником, поборником справедливости, и знал, что есть люди вроде нее, считающие таких, как он, скучными. Тут она внезапно поняла, что это было ее ошибкой. Не единственной. Одной из многих. Нужно было относиться к Артуру с гораздо большим уважением. Осознание этого было шагом в восстановлении ее личности. Теперь ей стало ясно, что она стремится к этому восстановлению. Где-то в глубине души она давно хотела преобразиться.

– Я поеду, – сказала Джиллиан.

Слова эти, едва были произнесены, показались сброшенным с полки драгоценным фарфором. Глядя на их падение, она сразу же подумала, что совершила ужасную ошибку. Ей не хотелось ничего, кроме надежной, защищенной отболи жизни. Она жила одним днем и сводила к минимуму соприкосновение с прошлым.

Провожая Джиллиан в красивый холл, Артур рассыпался в бессвязных благодарностях, потом принес ее мокрый зонтик и плащ. Паркетный пол был покрыт громадным ковром с яркими узорами, созданием современного мастера. Джиллиан, все еще глубоко потрясенная, разглядывала абстрактные фигуры. Уже второй раз за нее с Артуром Рейвеном разговаривал некий дух, похожий на лесного эльфа.

Джиллиан отрывисто попрощалась и спустилась на скоростном лифте, совершенно ошеломленная трепетным ощущением в груди, напоминавшим легкое пламя в углу клетки. Ощущение длилось недолго, и она не пыталась понять, не надежда ли это.