Текст книги "Сестры? No way!"

Автор книги: Сиобхан Паркинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Из дневника Синди

Среда, 2 апреля

– Теперь станет легче, – произнес кто-то. – Поверьте, это так!

Потом отец объяснил, что люди имеют в виду избавление от боли и страданий. В подобных случаях такое часто говорят. Они пытаются утешить, но я не знаю, как это назвать: неудачно подобранные слова, что ли. Не понимаю, как отец может все это терпеть? Он просто не имеет права спокойно слушать такие бесчувственные слова. Да он должен был просто обезуметь от горя и прыгнуть в могилу, содрогаясь от рыданий и разрывая на себе одежду, как Ромео. Или я перепутала с Гамлетом? Именно такого поведения ждут от молодого вдовца, у которого смерть преждевременно забрала любимую. Но нет. Может, ему и в самом деле теперь станет легче?

«Параллельно» – вот, пожалуй, единственное слово, которым я могу описать поведение отца на похоронах. Параллельно. Как раз на прошлой неделе это слово вошло в мой лексикон. Это значит спокойно, без эмоций. «Мне все параллельно». Забавно, как только вы начинаете использовать в своей речи какое-нибудь новое слово, оно тут же начинает возникать повсюду, и если задуматься, то очень странно, как вы раньше жили без этого слова. Кстати, именно оно отлично подходит, чтобы описать его, стоящего возле двери в церковь, одетого в свой самый лучший деловой костюм, купленный за три куска зеленых, и в белую рубашку с бордовым галстуком, подаренным ему на Рождество. Толстая цепочка золотых карманных часов поблескивает на его плоском животе, и он сухо пожимает руки людям и спрашивает, как дела в школе у их детей. Я сама готова была умереть, потому что мне казалось, что еще чуть-чуть и он заговорит об игре команды регби. Бог мой!

Я закрыла шторы, чтобы люди, по крайней мере, знали, что дом в трауре и не тревожили нас. Я бы даже повесила табличку «Траур» на двери, но надеюсь, теперь и так все ясно. Но что он сделал? Обежал весь дом, снова открыл окна и сказал, что стало душно и темно и ей бы это не понравилось. С чего это он вдруг задумался, что ей понравилось бы, а что – нет.

– Она бы не захотела пышных похорон, – сказал он, – только простая служба.

Простая служба! На каком свете он находится? Что у него в голове? Как можно говорить «она бы не захотела», как будто она мечтала о собственных похоронах.

Мы – стандартная толпа на похоронах: кто-то из семьи собирается произнести прощальную речь, а кто-то из родственников оставляет пожертвования в церкви.

Она интересовалась литературой, а другим ее главным увлечением был дом, но как сказать об этом возвышенно? В прошлом году мы застелили холл красивым ковром, и он так здорово подходит ко всему интерьеру. Может, некоторые взрослые тетеньки и считают его детским, но кто их спрашивает? Я так хочу. К тому же мне всего лишь пятнадцать лет, а моя мама умерла.

Я повторяю сейчас эти слова: «Моя мама умерла», и кажется, в них нет ничего страшного, когда не вдумываешься в их смысл. Вот и все, у меня больше нет мамы. Семья, где отец один воспитывает дочь. Вы знаете, моя мама умерла. Ее больше нет с нами. Спаси Бог ее душу. Умерла. Нет, она просто ушла в другой мир. Ушла – просто ушла, ушла, ушла, О'кей? Ушла.

Четверг, 10 апреля

Боже, как я ненавижу алгебру. Геометрия – другое дело. Мне нравятся теоремы, логика, которая в них присутствует. Но алгебра – это извращение. (Это мое новое слово на этой неделе. Оно несет в себе немного другой смысл в отличие от настоящего значения, но иногда мне кажется, что я сама скоро стану извращенкой, хотя пока надеюсь, со мной все в порядке.) Я уверена, что люди, которые нарочно придумали обозначать число буквой икс и есть самые настоящие извращенцы. Как будто икс – это маска, под которой прячут эти числа свою суть. Совсем не оригинально. Почему бы их не назвать как-нибудь еще для разнообразия? Так нет, всегда икс и игрек.

Иногда, когда я больше не могу решать алгебру, я начинаю, чтобы отвлечься, заниматься чем-то веселым. Например, перечитываю один из старых школьных рассказов Имилды (это моя тетя, а также и моя крестная мама) – «Мэллори Тауэрс». Я думаю, это место специально так назвали, чтобы вы клали в ботинки промокашку. Но меня беспокоит, что возникнет ситуация, когда мне придется снять ботинки, и тут обнаружится мой план, Поэтому у меня появилась блестящая идея – положить промокательную бумагу не в ботинки, а в носки. Как-то раз я попробовала папиросную бумагу, но это не помогло. Похоже, нужно класть только обычную промокашку, что я и сделала, затаив при этом дыхание и подумав об уколах. Я не могу быть уверенной на сто процентов, но надеюсь, теперь все будет как надо.

Сейчас я уже не чувствую слабости. Только слишком бледная и глаза какие-то красные. Наверное, надо успокоиться и прекратить рыдать. Мистер Гарви оставляет окна открытыми и похлопывает меня по спине. Мне не нравится, когда он так делает. Он бесит меня. Маленькие мужчины всегда пытаются компенсировать невысокий рост таким поведением, чтобы выглядеть сексуальными. Я прочитала об этом в журнале «Севентин». Кстати, мистер Гарви – мы называем его мистер Грави – определенно принадлежит к этой категории. Он чудовищно волосатый. У этого коротышки белая кожа, вся покрытая толстыми черными волосами. От одной мысли об этом у меня мурашки бегут по спине. А когда он похлопывает по моей спине, меня всю передергивает. Интересно, могу я привлечь его за сексуальное домогательство? (Это я так шучу.)

Кстати, с тех пор как я две недели подряд прогуливала алгебру, а потом он увидел меня рыдающую в раздевалке – как раз на следующий день после похорон, я сказала, что сама со всем справлюсь. По крайней мере, тогда мне так казалось. До вчерашнего дня я считала, что контролирую ситуацию.

Вчера, когда я склонилась над учебником, сжавшись от ужаса, он прошел по проходу между партами и сел за соседний стул: Лиза заболела в тот день, я думаю у нее месячные, хотя, похоже, они у Лизы два раза в месяц. Такое бывает, особенно в нашем возрасте, что-то связанное с гормонами – так вот он сел рядом со мной и произнес:

– Синди, я думаю, тебе следует поговорить с психологом, – и его кадык зашевелился на маленькой тощей шее.

Да, меня зовут Синди. Какое-то кукольное имя. Это была мамина идея. Скорее всего, она хотела, чтобы оно звучало немного по-другому, но отец настоял на этом имени. Иногда мама могла не думать о последствиях, но отцу надо отдать должное, он всегда заботится о приличиях и соблюдении этикета. Я знаю, это потому, что мама была американкой, а у них, как говорит отец, «другие культурные ценности». Вы не поверите, каким занудой он может быть, напоминая мне, что нельзя уподобляться тем людям, которые ненавидят черных и приезжих, и надо всегда быть политкорректным. Хотя получается, он сам недолюбливает американцев, которые, кстати, часто оказываются культурнее нас.

Я называю приезжих «гастролерами», хотя бы для того, чтобы досадить нашей училке по музыкальному развитию. Она действует нам на нервы, требуя, чтобы мы разувались на ее занятиях. Только представьте, двадцать пять пятнадцатилетних девиц, встав на носочки, задирают коленки, пока она исполняет «Короля танца» на губной гармошке.

Да, кстати, о чем я говорила? Ну да, о разговоре с психологом. Я сказала мистеру Грави, что она на занятиях. Он ответил, что я понесла тяжелую утрату, и потому мне необходима консультация профессионала. Может, это и смешно, но когда он произнес «тяжелая утрата», меня как будто заклинило. Сначала я не воспринимала то, что он говорит, радуясь, что идет время урока, но от этих слов я почувствовала себя такой одинокой и покинутой, что слезы навернулись на глаза и захотелось уткнуться головой в твидовый пиджак Грави и разреветься. Хорошо еще, что я сдержалась. Последнее время мне постоянно приходится сдерживать свои эмоции, потому что все мысли в итоге сводятся к одному.

Грави сказал, что может поговорить с психологом по поводу моего состояния, если я хочу, и я согласилась. Ее зовут Милли – Молли – Манди, я точно не знаю. Ее настоящее имя Маргарет Мэгги – ну о чем думали родители, называя ребенка именем, созвучным с фамилией? Я имею в виду, что у некоторых людей совсем нет воображения, потому получается «Мэгги – Мэгги». А если уж для ровного счета добавили бы «третью» Мэгги, то получилась бы Мэгги – Мэгги – Мэгги. Я точно не знаю, каким образом все это трансформировалось в Милли – Молли – Манди. Наверное, какой-то любитель пошутить додумался до такого сочетания, а может быть, кто-то просто по ошибке назвал ее так, но к ней это прилепилось. (Милли – Молли – Манди – если вы не знаете, есть такой персонаж из детской книжки. Она невыносимо милая и добрая, именно поэтому ее так и назвали.)

Договорились на следующую неделю. Я чувствую, как будто что-то случится, а может, все будет о'кей. По крайней мере, мне придется пропустить какие-то уроки. Надеюсь, это будет алгебра.

Среда, 16 апреля

Я не понимаю отца. Он ведет себя так, как будто никогда не был женат. Ему все параллельно. Он принимает жизнь такой, какая она есть, как будто склеил кусочки разбитой чашки – и все нормально, жизнь идет своим чередом, и он просто плывет по течению. А вернее, он ведет себя так, будто и нечего было склеивать. Как будто ничего не разбилось. Как будто мамы никогда и не существовало. Он вообще не упоминает о ней.

Он просто встает утром и готовит завтрак, как привык делать, пока она болела. Потом заваривает чай. А потом принимает душ и одевается. Он всегда торопится по утрам, поэтому на все про все у него уходит десять минут. Когда я слышу журчание волы в ванной, я знаю, что пора вставать, и к тому времени, когда я заставляю себя подняться, он освобождает ванную, оставив после себя запах туалетной воды. А когда я умоюсь и оденусь, он уже спускается вниз, где попивает кофе маленькими глотками и читает «Ирландские новости», а меня ждет мой завтрак. Иногда это йогурт с черносливом. По названию не подумаешь, что он вкусный, но мне нравится. А иногда это просто тост и мармелад. Очень редко, когда у нас на завтрак жареные грибы или омлет с ветчиной. И уж совсем никогда не бывает кукурузных хлопьев, к которым я так привыкла, когда мама была жива. Иногда я все же насылаю миску хлопьев и заливаю их горячим молоком, но это если отец не видит. Он не считает хлопья нормальной едой, а я знаю, многие их любят.

Не понимаю, зачем я описываю, что мы едим на завтрак, если на самом деле хочу рас-сказать о поведении отца? Это ненормально. Он неестественно спокоен после случившегося. Меня это настораживает. Или он абсолютно бессердечный человек, или же он в стопоре от пережитого шока, или – и эта версия кажется мне наиболее верной – он никогда не любил маму, а может, даже думал уйти от нее, а тут так удачно для него она заболела раком, и все разрешилось само собой.

Иногда я наблюдаю за ним. Самое подходящее для этого время – когда он завтракает, в этот момент он поглощен чтением газеты, и я думаю про себя: этот человек не любил свою жену. Этот человек с аккуратными усиками, в пиджаке на подкладке, откинувшийся на спинку кухонного стула. Этот человек с золотой печаткой на пальце, член дорогого гольф-клуба и тайный покупатель эротических журналов – я знаю, потому что видела, как он незаметно засовывает «Плейбой» в тележку с продуктами в супермаркете, когда он думает, я не вижу. Этот веселый вдовец, избавившийся наконец от бремени домашней ответственности и семейных забот.

Да, я должна признать, что мама терпела все это. Она вышла замуж совсем молодой, устроилась на работу и тут же забеременела, и она никогда не оглядывалась назад. Потом она сидела со мной дома, а когда я пошла в школу, поступила учиться на курсы по организации производства. Она работала в клубах и магазинах, устраивала дружеские ланчи в городских кафе, а также коктейли и выставки и бесконечные благотворительные обеды. В прошлом году она заинтересовалась дегустацией вин и работала с французами. А однажды увлеклась дизайном помещений и окончила специальные курсы. Затем она пошла на занятия, где учат, какие должны быть сочетания цветов в одежде, все эти разговоры об индивидуальности и тоне кожи, о временах года и всем таком прочем. Для себя я сделала вывод, что эти люди занимаются полнейшей ерундой, в то время как в мире и без того полно проблем. Не надо считать меня ненормальной. Я совсем не против моды, наоборот, я интересуюсь ею, но считаю, что если у человека нет вкуса, то о моде лучше забыть.

Четверг, 17 апреля

Встреча с психологом состоялась, но, естественно, не во время урока алгебры. Такое возможно, но только не со мной. Она прошла во время урока английского, который у нас ведет мистер Доннел. На английском мы всегда очень веселимся. Когда преподаватель задает какой-нибудь вопрос, мы поднимаем руки сразу все, независимо от того, знаем ответ или нет, и начинаем трясти ими, как сумасшедшие. Кого спросит, тот и выиграл. Если вы не знаете правильного ответа, это совершенно неважно, можно ляпнуть что-нибудь из прошлой темы. Главное, чтобы он посмотрел именно на вас долгим взглядом и назвал вас по имени. Боже, это надо слышать, как он произносит ваше имя. Я просто сознание теряю! Должно быть, он считает всех нас ужасными энтузиастками. Стоит ему лишь повысить голос в конце фразы – и мы уже машем руками. Бедный! Целый лес рук, у него глаза разбегаются, кого спросить. Однажды он вызвал меня, и не помню что, но ответила я ему слишком грубо, так, что он, бедолага, даже покраснел. С тех пор он больше меня не спрашивает, но я все равно продолжаю участвовать в игре, просто ради веселья. Обожаю доводить его, особенно когда вижу, как он изо всех сил пытается не встретиться со мной взглядом. Он знает, что если это случится, он будет просто вынужден спросить меня.

Но вернусь к Милли – Молли – Манди и встрече с ней. Это был перебор. Мне пришлось сидеть и выслушивать весь этот бред о моем нежном возрасте – я не преувеличиваю, но она на самом деле запудрила мне мозги, рассказывая о важной роли матери для девочки моего возраста и как мне пережить горе и все в таком роде. Да я и сама прекрасно все это знаю. Любой, кто захочет, может прочитать об этом в журнале «Космо». И не надо мне рассказывать о моих же чувствах, потому что я знаю о них получше нее. Я сказала ей, что вот мой отец действительно не ощущает никакой утраты, и она очень заинтересовалась и хотела узнать о моих взаимоотношениях с отцом. Ну что я могла? Я просто сидела, уставившись в одну точку. Взаимоотношения! Слово-то какое.

– Он просто мой отец, – сказала я.

Я заметила, у нее привычка то и дело останавливаться посреди предложения, а то и слова и заглатывать воздух, как рыба, выброшенная на берег. И в горле у нее постоянно пересыхало. А потом немного слезились глаза. Не знаю, может, у нее проблемы с горлом, потому что слышно, как она глотает, или она специально так делает для эффектности. Скорее, второе. Такая манера разговора заставляет собеседника нервничать, потому что ты вынужден ждать, что она скажет после паузы. Возможно, это она делает для того, чтобы быть уверенной, что вы ее слушаете, словно нанизывает на вас слова одно за другим.

Она становилась все серьезнее и начала рассказывать о какой-то Электре из Древней Греции.

Мой отец не самый восхитительный мужчина в мире, я бы даже предпочла не общаться с ним в некоторых ситуациях, слишком уж он щепетилен. Но если брать в общем, я думаю, мне даже повезло. Некоторым моим сверстникам, потерявшим мать, живется куда хуже. Хотя, когда тебе пятнадцать и ты остаешься без мамы, навряд ли уместно слово «повезло».

В завершение всей этой тягомотины Милли – Молли – Манди объявила, что хочет встретиться с моим отцом. Я сказала, что не уверена, захочет ли он общаться с нею, но она ответила, что тоже никогда не мечтала об этой встрече, а просто ей нужно поговорить с ним обо мне.

Понедельник, 21 апреля

Отец ушел в себя. Я имею в виду его увлеченное чтение очередного номера «Плэйбоя». Но если он умело прячет стопку журналов в своей комнате, то коллекцию CD-дисков скрыть непросто. Тем более если вы совершенно не понимаете записанную на них музыку. Мы – семья, где приветствуются эротические журналы, – как низко мы пали! – и с утра до вечера звучат классические произведения – марш из «Аиды», «Болеро» и «Времена года». Больше всего мне нравится «Аида». Один раз я видела ее по телеку, это круто, особенно в конце, где эта невероятная черная красавица, которая, сто процентов, никогда даже не слышала об отбеливающем креме, спускается в могилу вместе со своим любовником, и они умирают ужасной смертью, погребенные заживо во имя любви. Бред!

Кстати, я пыталась выучить параграф по истории и одновременно слушала один из отцовских дисков, думаю, это «Палестрина». Вы когда-нибудь слушали «Палестрину»? Звучит так, как будто это какое-то мороженое или марка спортивного автомобиля. – Вдруг зазвонил телефон. Я решила, что пусть ответит, а то я так удобно устроилась на диване и вставать неохота. Но телефон звонил и звонил. Наверное, отец копается в саду или не слышит звонков из-за своей музыки. Придется самой взять трубку. Оказалось, это навязчивая Милли – Молли – Манди. Моментально сориентировавшись, я ответила: «Вы ошиблись номером» – и, быстро повесив трубку, уже хотела снять ее снова, чтобы было занято, но быстро поняла, что этим лишь ненадолго отдалю ее повторный звонок. Поэтому я пошла по заросшей сорняками тропинке, ведущей через газон вдоль нашего дома, и в самом конце сада нашла отца, который возился в старом гараже. Я невнятно пробормотала ему что-то насчет консультации психолога по поводу тяжелой утраты, и совершенно неожиданно он стал вытирать слезы, склонившись над лопатой, которую держал в руках. Я не знала, куда смотреть. По крайней мере, ему не чуждо ничто человеческое, подумала я. Забавно, как слова «тяжелая утрата» подействовали на него. Но я и сама почувствовала, когда произнесла их, что вот-вот расплачусь, прильнув к его груди, и получится трогательная сцена: вдовец-отец и сирота-дочь утешают друг друга. Но тут же я подумала: «Э, нет, его не было рядом, когда ты безутешно рыдала, разве забыла?» Но вообще-то я не такая жестокая. Поэтому я легонько похлопала его по спине.

– Ну, хватит, хватит, пойдем. Ты собираешься поговорить с нашей старой доброй Милли – Молли – Манди или нет?

Отец достал носовой платок – он всегда имеется у него при себе, обязательно из хлопка, абсолютная показуха – и несколько раз высморкался, издав чудовищные звуки, как будто слон дудит в хобот, а затем мы вместе поспешили к дому.

Кажется, он целую вечность говорил по телефону. «Палестрина» уже давным-давно доиграла, и я успела прослушать половину диска Рахманинова, когда он наконец вошел. Он еще не успел переодеться после сада, поэтому не мог сесть и, стоя в дверях, объяснил, что это с миссис Мэгги он так долго разговаривал (я спрашиваю сама у себя, неужели еще остался кто-то в мире, кто произносит «миссис»?) и договорился о встрече с ней. «Ну что ж, удачи ему», – подумала я.

Среда, 30 апреля

Он так и не рассказал мне, как прошла его встреча с Милли – Молли – Манди на прошлой неделе, но вчера вечером, когда я делала уроки с включенным телевизором, но с убавленным звуком, он стремительно, как ветер влетел в мою комнату, объявил, что обед готов, и попросил меня поспешить, потому что ему нужно уйти. Он так торопился, что даже не заметил включенного телевизора, что совершенно недопускается, когда я делаю уроки. А я думаю, все это глупости, что телевизор мешает, лично мне он как раз помогает думать. Я не могу выносить всю эту тишину в этом распроклятом доме.

Накручивая макароны на вилку, я незаметно наблюдала за ним. Еще одна консультация с Милли – Молли – Манди? Но о чем они еще могут говорить? Не могу представить. Со мной все в порядке. Может быть, она пытается вытянуть из отца то, чего не смогла узнать у меня. Ох уж мне эти психологи-любители. Они думают, что все знают. Но эти их проблемы, отца они не касаются. Она с ним намучилась.

Четверг, 1 мая

Прошлым вечером он не явился домой во все предполагаемые сроки. Хотя половина двенадцатого – это не так уж поздно, но не посреди рабочей недели. У меня такой неудобный возраст: слишком взрослая, чтобы приставлять ко мне няню, но еще не доросла, чтобы самостоятельно отлучаться из дома после полуночи, поэтому мой удел – сидеть дома и, чтобы не было скучно, смотреть какой-нибудь фильм по телевизору. И поверьте, это совсем не моя идея – так тупо проводить вечера. Я позвонила Лизе, после того как закончила делать уроки, и, разговаривая с ней, принялась мыть посуду – да, я мою посуду по очереди с отцом – получается через день, вполне демократично. Кстати, Лиза, не выполняет даже половины тех обязанностей, которые лежат на мне, поэтому она может висеть на телефоне бесконечно. Забавно, что родители ничего против этого не имеют. Но ничего странного, просто у них другие стереотипы, другие правила воспитания подрастающего поколения. (Это слова отца, у него остались эти фразочки из семидесятых.)

Но надо отдать ему должное: он никогда не оставляет меня одну допоздна. Даже половина одиннадцатого для него уже поздно. И учитывая, что он вышел из дома в семь, за это время можно было уже вполне наговориться с миссис Мэгги. Вообще-то мне все равно, но о чем так долго можно говорить? Не обо мне же. По крайней мере, я надеюсь на это.