Текст книги "Концерт для скрипки со смертью"

Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– Это правда, и еще мы знаем, что она там на самом деле не играла.

– Над чем я сейчас ломаю голову, так это каким способом они каждый раз передавали ей обратно ее собственную скрипку.

– Они могли попросту легально импортировать ее, по обычным каналам. Все, что им надо было – это уплатить пошлину да налог на добавленную стоимость, а по сравнению со стоимостью контрабандного инструмента это просто семечки.

– Но в чем же суть мошенничества, шеф? Я хочу сказать, что скрипки открыто продавались у Саломана в «Винси», и можно было подумать, что если тут что-то было не так, то это вскрылось бы уже давно. Я имею в виду, что у «Сотби» должны были бы знать об этом все.

– Нам придется проверить их, а также компанию по производству оливкового масла в Италии и магазин на Тутман-Стрит в Бирмингеме. Но я подозреваю, что они выйдут из проверки чистенькими, как стеклышко. Они обязаны быть чистыми, чтобы от них была польза в отмывании денег.

Брови Атертона полезли вверх.

– Все-таки итальянская связь?! Значит, вы действительно считаете, что за этим в конце концов стоит какая-то Семья?

– Я готов биться об заклад, что это так. Сложная схема по отмыванию «грязных» денег и их возврату обратно в Италию, где их можно будет открыто и легально использовать. Разумеется, Анн-Мари была лишь одной из мелких деталей этого огромного механизма. А когда она начала вести себя не так, как надо, они попросту убрали ее со сцены.

– Да, но кто это сделал? Мне не кажется, что мы хоть сколько-нибудь приблизились к тому, чтобы узнать, кто на самом деле был убийцей.

– Если мы будем знать «как», то узнаем и «кто». – Слайдер произнес это без особого убеждения. – Но я боюсь, что этот аспект обернется наименее важным во всем этом деле. Думаю, лучше сходить и поговорить с Диксоном. Сделай мне копии всех этих заметок насчет денег, ладно?

Вернувшись с готовыми копиями, Атертон облокотился о стену рядом со столом Слайдера, встав на единственное освещенное место в комнате.

– Похоже, что вы оказались во всем правы, шеф. Я облаивал не то дерево с этим Томпсоном. Но, честно говоря, я все думаю, сможем ли мы когда-нибудь доказать, что в его мнимом самоубийстве что-то было не так.

– Сомневаюсь, – ответил Слайдер, не глядя на него, – отмывание денег так и организуется, чтобы ничего нельзя было доказать.

– Но если что-то незаконно, то всегда найдется зацепка.

– В идеальном мире – да.

– Мы все же могли бы попробовать поприжать их, используя вероятность. Смотрите, я тут кое-что прикинул. Из банковской справки мы можем сделать вывод, что Анн-Мари должна была перевести около двух миллионов фунтов на тот магазин в Бирмингеме. Так вот, как они могли учесть эти деньги? Если оливковое масло стоит, скажем, порядка тридцати фунтов за банку...

– Что-о?

– О да! – Атертон явно получил удовольствие, удивив Слайдера. – Натуральное оливковое масло экстра-сорта очень дорогое. В «Сансбюри» оно стоит две гинеи за маленькую бутылку. Теперь, при цене тридцать фунтов жестянка, они вынуждены будут иметь записи о продаже примерно шестидесяти семи тысяч банок в год, чтобы оправдать прохождение через магазин такой суммы наличных. А это составляет... примерно сто восемьдесят жестянок в день. Какова вероятность этой цифры? Кто поверит, что такой маленький магазин может продавать так много масла?

– Вероятность – это не доказательство. И могу поспорить, что они позаботились насчет проблем с учетом. Им совсем не обязательно проводить все деньги через один маленький магазинчик или использовать для этого только один вид товара. И не забудь, что мы еще не знаем точно, что она делала с деньгами.

– Нет, но для чего-то же она туда ходила!

– И еще – даже если ты сможешь притянуть этот маленький магазин, ты ухватишь только один тоненький кровеносный сосуд из всей системы кровообращения. Ты же не воображаешь, что каких-то два миллиона фунтов составляют предел их амбиций, не так ли?

– Цитируя вас же, шеф, я скажу, что мы должны сделать все, что можем, и это сработает. Ваша трудность в том, что вы воспринимаете все слишком серьезно. Если вы смогли засадить одного мелкого жулика, то мир, по-вашему, становится светлее.

– Ну, спасибо тебе, старина, – ответил Слайдер не без горечи.

* * *

Она опустила тяжелые темные шторы, отгородившись от тоскливого вечера за окнами, и развела огонь в камине, и его отблески заплясали на предметах в полуосвещенных углах комнаты, похожей на пещеру Аладдина с красно-коричневым турецким ковром.

– Ты сегодня что-то очень поздно. Были проблемы?

– Я ехал кружным путем и потратил приличное время, наблюдая в зеркало за дорогой позади.

– Надеюсь, что это всего лишь паранойя.

– Это разумная предосторожность, ведь они знают меня в лицо. – Он привлек ее к себе и поцеловал. Казалось, что с момента их последней встречи прошла вечность.

Она любовно коснулась рукой его брюк и лукаво улыбнулась.

– Ну, по крайней мере, похоже, что ты всегда таскаешь с собой какое-то тупое орудие, как вы выражаетесь в полиции.

– Не всегда. Только когда я с тобой.

– Какие приятные вещи вы говорите девушке, сэр. – Она откинула голову и посмотрела на него долгим взглядом. – Ты хочешь поесть сейчас или попозже? Говори сразу, а то кое-что вот-вот начнет подгорать.

– Ты весьма основательна и практична, – расхохотался Слайдер. – Это так приятно.

– Это естественно и полезно. Ну?

– Выключи газ, – ответил он.

Гораздо позже они уже сидели па полу у огня и ели бифштексы с салатом из авокадо с сыром «горгонзола», запивая еду «Ралли». Джоанна была обнажена – экономия салфеток, как она выразилась – а Слайдер все же надел трусы, так как ковер был весьма колюч.

– А ты здорово изменился, – восхитилась Джоанна, – и за такое короткое время! В тот первый вечер, когда мы встретились, ты был таким сдержанным. Тогда ты бы ни за что не сделал того, что делаешь сейчас.

– Ты меня изменила, – согласился он, касаясь ее плеча. – А у тебя вовсе не белая кожа. Скорее, цвета масла.

– Соленого или несоленого?

– Чистого джерсийского.

– Это все свет от камина, – объяснила она, поворачивая голову и целуя его ладонь, и он улыбнулся и покачал головой. Вкус еды и вина, живительное тепло от огня на коже, отблески пламени, потрескивание угля в камине, даже тикание часов – все сейчас воспринималось его чувствами обостренно, как будто он переместился в какой-то другой мир.

Они болтали обо всем и ни о чем в частности, и постепенно Слайдер начал чаще замолкать, предоставляя говорить Джоанне. Когда они покончили с мясом и перешли к сыру, она спросила его, как продвигается дело.

– Мы сейчас ждем отчетов по проверке того бирмингемского магазина и «Винси». Но я предполагаю, они не дадут нам ничего. Если Анн-Мари была членом большой и мощной организации, то вероятность того, что мы сможем предъявить им обвинение в убийстве, очень невелика. Они наверняка смогут скрыть все следы.

– Это тебя так беспокоит или что-то еще?

– Что беспокоит меня больше всего, это то, что, если я прав, мое начальство станет рассматривать ее, как не имеющее важности побочное дело. Люди в наши дни значат гораздо меньше, чем крупные деньги.

– О, Билл! – Она улыбнулась и наклонилась поближе, чтобы коснуться его колена. – Это не ново. На самом деле все как раз наоборот – только сейчас люди начинают задумываться о том, что неверно ценить деньги больше, чем человека. Вспомни-ка викторианскую эпоху. Подумай о древнеримской истории. Подумай о любом периоде прошлого.

По его виду не было похоже, чтобы она его убедила, поэтому сменила тему и стала рассказывать, как провела день и об ужасном дирижере, от которого у всех были одни страдания. Потом она рассказала ему пару музыкантских анекдотов и заметила, что он изо всех сил старается изобразить веселье, но это ему плохо удается. Тогда она умолкла. Видя, что он разочаровал ее, он почувствовал свою вину и, чтобы как-то восстановить прежнее настроение, решил, что лучшим способом будет заняться с ней любовью.

Первый раз в жизни он ничего не смог. После того, как она уже смирилась с неизбежностью, он еще долго продолжал свои попытки, пока она мягко не остановила его.

– Послушай, бесполезно мучить самого себя. Если это не получается, значит, не получается.

Он перекатился на бок и уставился на нее. Это, выходит, была оборотная сторона обострения чувств – любая обида или неудача воспринималась чересчур болезненно.

– Я... мне очень жаль, – сказал он, ощущая свою полную беспомощность.

– Не надо было пытаться. Это только расстроило тебя.

– Я не хотел... Я хотел, чтобы нас ничто не разделяло.

– Вот такие твои чувства и разделяют нас. Ради всего святого, если тебе хочется быть грустным в моем обществе, так давай, будь грустным. Ты не обязан постоянно развлекать меня. И ты не обязан всегда через силу вести себя как пай-мальчик.

Он протянул руку и отвел с ее лба прядь спутавшихся волос.

– Я понимаю.

– Нет. Я не думаю, что ты это понимаешь. Когда ты приходишь ко мне – ох, я не знаю, как бы это выразить – это все равно как ты приходишь к кому-то на чай, помнишь, когда ты был еще ребенком? Лучший костюм, лучшие манеры, ты как бы отрываешься от реальной жизни и повседневного бутерброда с джемом. Я для тебя такая же – совсем не настоящая.

– Но ты настоящая! – Он был удивлен ее словами. – Ты – наиболее реальная часть моей жизни.

– Тогда ты бы чувствовал, что можешь быть со мной естественным. Да будь хоть мрачнее тучи, если ты соответственно себя чувствуешь.

– Но это было бы несправедливо по отношению к тебе.

Она резко отодвинулась от него и села.

– О, вот как, несправедливо ко мне! А что справедливо по отношению ко мне? Вообще – что, как по-твоему, ты делаешь? Когда тебе удается попасть сюда, и притом в хорошем настроении, вот это и есть то, что ты считаешь справедливым?

– Не понимаю тебя!

– Это я уже вижу. Это потому, что ты не даешь себе труда задуматься. Где ты будешь спать сегодня ночью, просто ответь мне на это?

– Дома, разумеется, – с несчастным видом ответил Слайдер.

– Разумеется!

– Но ты же сама понимаешь это! Что я еще могу сделать?

– Ничего! Ничего! Забудь все это. Просто не говори ничего о справедливости. – Она вскочила, то ли раздраженная, то ли обиженная, то ли и то и другое, он так и не понял, и встала спиной к нему, опершись локтями о каминную решетку.

– Джоанна, я ничего не понимаю. Я думал, что ты хочешь, чтобы я пришел к тебе. Я не хочу причинять тебе боль. Если это делает тебе больно, я не приду больше.

– Ох, ради Господа Бога! Спасибо тебе за такой широкий выбор!

Он не знал, что сказать на это, а через некоторое время она сказала:

– Мне кажется, тебе лучше сейчас уйти. Мы только и делаем, что шпыняем друг друга.

Но только не так, подумал он. Непереносимо было уйти от нее вот так. Он долго колебался, а потом подошел к ней, положил ей руки на плечи и повернул к себе. Ее глаза были сухими и яркими, и она пытливо посмотрела на него, наверное, желая понять, насколько много он себе уяснил. Очень немного, расстроенно подумал он.

– Когда я была маленькой, – неожиданно сказала она, – моя мать всегда заводила часы, которые висели в столовой. Она делала это по воскресеньям, около пяти часов дня. Это был очень странный и зовущий звук. А в кухне из слива под раковиной всегда несло прокисшим зеленым супом. А кирпичи, из которых был построен дом, в теплую погоду пахли карамелью. Но никогда я не говорила ничего подобного ни об одной квартире, где я жила с тех пор. Понимаешь, я свила свое гнездо, но в нем никто не растет.

Он все еще не понимал, что она пытается втолковать ему, но, мудро избегая слов, просто стал целовать ее в лоб, в глаза, в губы, и через какое-то время она ответила ему, и они вновь опустились на ковер, и на этот раз не было никаких проблем.

– Ты думаешь, что это вернет все хорошее, – прошептала она в какой-то момент, и на этот раз он понял.

– Я люблю тебя, – ответил он ей, – я люблю тебя. – Он повторял это еще и еще, не называя ее по имени, потому что сейчас они были нераздельны, она была частью его плоти. Потом он бессильно лежал не шевелясь, как будто из него вытекли все жизненные соки.

– Мне, наверное, пора уходить, – вымолвил он наконец.

– Едва ли стоит это делать. С тем же успехом ты можешь остаться здесь. Переезжай ко мне и будешь экономить на дорогу до работы.

– Не могу, – автоматически ответил он, и только после этого ошеломленно подумал, действительно ли она имела в виду то, что сказала, или это была просто шутка? Что ему сказать, если это всерьез и она будет настаивать?

– Я знаю, – сказала она, и это было все.

– Но ты как будто не убеждена.

– Тебе что надо, письменную гарантию? – беззлобно поддела его Джоанна. – Иди отсюда, горе мое. Отправляйся к своему семейству.

* * *

– Вот отчет по этой компании, «Итальянское масло». – Диксон жестом указал Слайдеру на стул, предлагая садиться. Аромат виски висел облаком в воздухе, заменяя присущий мужчинам запах лосьона после бритья. – Был, конечно, определенный элемент нежелания со стороны части наших итальянских друзей осветить ее деятельность, что само по себе косвенно подтверждало то, что вы и думали, Билл. На дне любого бассейна всегда собирается грязь, и в некоторых случаях лучше не ковыряться в ней. Но все же они прислали нам эту сводку, и она, я бы сказал, даже слишком соответствует тому, чего вы и могли ожидать.

– О-о, – только и сказал Слайдер. Иногда бывает чертовски приятно услышать, что ты был прав.

– «Итальянское масло», головной офис на Калле де Парадизо, как бы это ни произносилось. Управляется неким Джино Манетти...

– Кузен Марио, – вырвалось у Слайдера. Диксон вопросительно воззрился на него, но не стал ждать объяснений.

– Сама по себе эта компания является филиалом «Продотто Италиано» – впечатляющие названия выбирают эти люди, а? – которая представляет из себя мощный международный концерн, имеющий дело со всеми видами итальянских пищевых продуктов: масло, спагетти, томаты, оливки, сыры, виноград, сухофрукты – остальное можете перечислить сами. Большого парня, стоящего во главе родительской компании, зовут – сюрприз в сюрпризе! – тоже Манетти. Артуро Манетти. Он живет на громадной вилле на холмах над Флоренцией. Сказочное место, как мне сказали, слуги, сторожевые собаки, забор под током, вооруженная охрана, в общем, полный набор. Артуро приходится дядей Джино, а прочие родственники руководят другими филиалами. Само собой разумеется, что нежелание итальянских служб безопасности давать информацию на наш запрос объясняется тем, что Артуро – местный Капо.

– Я понимаю. – Эта чертова гордость за свою правоту становилась все хуже.

– Как бы то ни было, они сунули нос в этот бизнес, и он весь оказался легальным, за исключением того, что он нелегален насквозь, разумеется. Они не продавали свое масло в Италии вообще, как мы и могли ожидать. Вся продукция этого филиала, в частности, полностью идет на экспорт, и два крупнейших зарубежных потребителя – хотите угадать, кто?

– Англия и Америка.

– Британия и Штаты – и они забирают все. Оборот громаден. Только у нас они делают до двухсот миллионов в год. Это должна быть чертова уйма масла.

– Чертова уйма людей обожает итальянскую кухню.

Диксон остро взглянул на него.

– Вы пытаетесь шутить?

– Нет, сэр.

– Вот список их покупателей. Я не думаю, что это полный список, так как есть еще розничные торговцы. Ясно, что они должны продавать масло в какой-то определенной форме, но сомневаюсь, что более чем в двух видах – это не оправдывало бы использование такого способа. То ваше место на Тутман-Стрит в Бирмингеме тоже есть в списке, и все хорошо прикрыто правильной документацией и отчетностью. На бумаге все просто благоухает розами, да так оно и должно быть, конечно. Никакого веселенького бизнеса. Никого, кто раньше задерживался полицией. У них всегда кто-нибудь рыщет вокруг, их агенты, которые подбирают вероятных новых рекрутов.

– Я все думаю, а кто завербовал Анн-Мари?

Диксон вздернул голову.

– Из того, что я увидел в этом деле, я заключаю, что она была хладнокровной, амбициозной и бесчувственной маленькой телкой. Значит, она была идеальным материалом, не так ли? Я имею в виду, что она одинаково была бы пригодна либо для министерства иностранных дел, либо для мафии. – Он откинулся назад, отчего кресло протестующе и жалобно крякнуло. – Еще один копчик, «Винси», еще более труден, чтобы наложить на него руку. – Он развернул кресло и ударом локтя сбросил пухлое досье в открытый ящик. Его поведение в офисе всегда ассоциировалось у Слайдера со слоном в посудной лавке.

– Магазин антиквариата «Винси» существует в бизнесе около ста лет, занимая одно и то же помещение на Бонд-Стрит. Легкодоступный адрес, первоклассная клиентура и все такое прочее. Магазин был перекуплен одиннадцать лет назад агентом, действовавшим от лица международного консорциума по торговле антиквариатом, имевшего за собой очень большие деньги из Америки. Путь этих денег прослеживается до Нью-Йорка, а там вплоть до холдинговой компании с адресом на Парк-Авеню.

– Роскошно.

– Как точно вы выражаетесь. Компания называется «Эй-Эм Холдингс», а ее президента зовут Уолтер Фонтоди.

– И все, что на поверхности, естественно, непогрешимо?

– Дьявольски чисто. – Диксон зловеще ухмыльнулся. – Если б ребята в Штатах смогли наколоть эту «Эй-Эм Холдингс», счастливее их не было бы людей на свете. Но пока они не могут найти ни одной точки, в которую можно было бы ткнуть пальцем.

– Значит, «Винси» – это не новое изобретение?

– Это обычный их метод работы. В этом вся прелесть семейного бизнеса, верно? Можешь тратить хоть все свое время на подготовку таких вещей: если сам не успеешь начать получать от них прибыль, получит твой сын, или твой внук. Все равно деньги останутся в проклятой семье. В этом-то вся шутка.

Диксон откинулся вместе с креслом назад, а потом обрушился вперед с грохотом, от которого дрогнул пол.

– Они покупают местечко с хорошей репутацией и хорошей отчетностью, и ведут дела вполне законно, действительно законно – платят все налоги, пошлины и прочее. И так они продолжают действовать несколько лет, прежде чем начать использовать это место для скрытых целей. Им нужна респектабельность, и они могут себе позволить заплатить за это. Купить «Винси» и вести там дела несколько лет себе в убыток могло стоить им пару миллионов, но что для них такая сумма? Они каждый год имеют дело с суммами размером с телефонный номер. Возможно, они списывали потери на «Винси» как потери на уплату налогов.

– И «Винси» ведь в самом деле считается респектабельным магазином.

– Естественно. Они попросту на самом деле скупали и продавали антиквариат, а если некоторые из покупателей и были подставными лицами, то что из того? Они ведь никогда не притрагивались к краденым вещам. Фактически они вынуждены были быть более честными, чем любой средний торговец. Мне доложили, что у Саломана превосходные отношения с местным полицейским участком.

– А кто на самом деле Саломан?

– А, это и впрямь очень интересная деталь. Когда они приобрели это антикварное дело, оно было выставлено на продажу после смерти прежнего владельца – тот и был настоящим мистером Саломаном. Ему на момент смерти было под семьдесят, и он владел «Винси» с тридцать пятого года. По всем данным он был просто фантастическим стариканом, настоящим экспертом по струнным инструментам – он знал о них все, а по части смычков ему вообще не было равных. В молодости он был хорошим скрипачом и выступал с концертами, но по каким-то причинам оставил музыку и занялся бизнесом в антикварном деле.

– Вы хотите сказать, – поднял брови Слайдер, – что они купили и его имя, и его репутацию? Тот человек в «Сотби» послал Атертона именно к Саломану, потому что тот, по его словам, эксперт по смычкам.

– Здорово, верно? Полагаю, что те, кто был с этим тесно связан, когда произошла замена хозяина, могли знать, что старый Саломан умер, но обычная публика не знала этого, и думаю, что сейчас старика никто и не помнит.

– Так кто все-таки наш Саломан?

– Разумеется, его зовут не Саломан. Более того, он даже не еврей, хотя и носит ермолку. Он итальянец, зовут его Джо Нованто. В нашу страну приехал в качестве беженца после того, как нацисты оккупировали Италию. Здесь сменил имя на Джозефа Нивса и нашел себе работу на фирме «Хиллс оф Хануэлл» как мастер по изготовлению смычков – видимо, он и в Италии тоже занимался именно этим. После войны он решил остаться здесь и устроился на работу в «Винси».

– Значит, он действительно специалист по смычкам?

– О, да, в этой части все правильно. Его взяли в магазин для ремонта и восстановления смычков и инструментов, предназначенных для продажи, и он изучал работу со старинными инструментами под руководством настоящего Саломана, так что его обучал эксперт. А когда Саломан умер и магазин пошел на продажу, он присвоил себе и его имя, и его репутацию, и даже кое-что из его характера. Разумеется, тот факт, что он проработал там столько времени, весьма способствовал подмене оригинала – люди видели давно знакомое лицо, и со временем его уже полностью отождествляли с покойным Саломаном. Наверное, не так уж много народу приходит в такой магазин больше одного раза в жизни.

– И уж, конечно, он прекрасно знал все, с чем имел дело Саломаи.

– Он пробыл там двадцать пять лет.

– Но на какой стадии он был завербован? Если организация купила «Винси» после смерти старика, не был ли Нивс уже тогда ее членом?

– Один Бог знает. И не думаю, что это когда-нибудь узнаем мы. Но если вас интересует мое личное мнение, то я бы ответил «да». Все эти дела с законсервированной агентурой обычно тянутся чертовски долго, но такие люди работают масштабно. Можно себе позволить планирование на пятьдесят лет вперед, если знаешь, что прибыль в конце концов получат те, кто является твоей плотью и кровью. Я бы сказал, что Нивс, или Нованто, был их человеком с самого начала, еще даже до того, как покинул Италию, и его просто не вводили в игру, пока не настал подходящий случай. Он мог и вообще им не понадобиться никогда. И, конечно, мы ничего не сможем ему пришить. Он не выглядит человеком, соблюдающим законы, он действительно их соблюдает, за исключением использования имени Саломана, а это не преступление.

– Итак, как мы будем действовать дальше? – спросил Слайдер.

Диксон внимательно посмотрел на него и уложил оба своих массивных кулака на крышку стола, сделавшись еще более внушительным и квадратным, чем раньше. Что это, подумал Слайдер, ответ на языке тела? Диксон мог бы написать книгу на эту тему.

– Ответ на вопрос вряд ли вам понравится, Билл. Боюсь, что мы вообще ничего не будем делать – это дело забирают из наших рук.

– Специальный Отдел?

– Они проводят свою операцию по этой Семье. И они знают, что делают. Ладно, хватит вам, бесполезно так на меня смотреть. Вам следовало этого ожидать. Я даже удивляюсь, как это они нам позволили так долго с этим возиться.

– А как же Анн-Мари? – спросил Слайдер онемевшими губами.

– Ну, на самом деле это боковая ветвь дерева, не так ли? Кроме того, она была их же человеком. Совершенно очевидно, что они убрали ее, как только она начала причинять беспокойство, и, поскольку они почистили все собственное дерьмо, вы не можете ожидать от наших ребят из спецотдела, что они будут здорово переживать об этом. У них есть гораздо более крупная рыба для жарки. Спецы не хотят, чтобы мы болтались под ногами и пачкали их ковер своей грязью.

– А миссис Гостин? А Томпсон?

– Послушайте, – Диксон пожал массивными плечами, – я хорошо понимаю, что вы чувствуете, но ведь гораздо более важно захватить тех типов на самой верхушке, чем какого-то местного исполнителя. Если мы будем продолжать тыкать пальцем в раскинутую сеть, то напугаем их вплоть до свертывания деятельности, и вся громадная работа спецов будет потрачена впустую. В любом случае, даже если вы и найдете, кто убил эту девушку Остин, то семь к одному, что сейчас этот человек уже мертв. Они не терпят ошибок, вы это знаете. И любой, кто привлек к себе внимание, рассматривается как ошибка. Ipso facto[9]9
  По самому факту (лат.).


[Закрыть], черт возьми. Такого они уничтожают, и никаких забот.

Слайдер молча смотрел на него. Диксон убрал кулаки со стола и оперся на локти.

– Все не так плохо, как кажется, хватит вам. Получена команда официально закрыть дело. Томпсон убил Остин и покончил жизнь самоубийством, а со старой леди произошел несчастный случай. Все так и будет записано, и могу вам сказать, что цифра будет выглядеть достаточно прилично.

– Цифра? – недоверчиво переспросил Слайдер.

– Нам предоставлена некая сумма, официально, и поскольку вы проделали большую часть работы, то я передаю ее вам, Билл. Это будет занесено в ваше личное дело. Что даст вам некоторое преимущество, а? Вы очень скоро станете Мечтой Любой Девушки.

Диксон вновь откинулся в кресле с широчайшей улыбкой, приглашающей Слайдера выразить удивление, благодарность и прочие чувства, приличествующие такой новости. Подразумеваемое обещание висело в воздухе; обещание скорого повышения, которого так долго дожидалась Айрин, вот оно, золотое видение, только протяни руку...

Слайдер встал.

– Это все, сэр?

Улыбка Диксона растаяла, как заходящее солнце. Сквозь покрасневшую толстую кожу лица проступили гранитные черты. Голос Диксона прозвучал жестко и громко.

– Вы сняты с этого дела. Это официальное распоряжение, вам понятно? Забудьте об этом.

Когда Слайдер проходил мимо комнаты сотрудников отдела, направляясь в свой офис, его окликнул Атертон. Слайдер остановился и тупо поглядел на него. В комнате был еще Биверс, который сидел на столе Атертона, читая газету.

– Это был отчет по Саломану? – жадно полюбопытствовал Атертон. – Нашел Диксон что-нибудь?

– Никогда бы не подумал, что старик согласится рассматривать это дело под идиотским мафиозным углом, – пожаловался Биверс, отрываясь от газеты. – Он всегда был востер со своим хорошим и солидным мотивом денег. Теперь я и в самом деле думаю, что кое-что нащупал. Я просто стер себе яйца с этим педиком Джоном Брауном и его дружком, и мне кажется, что там можно что-то выудить.

– Про них мы знаем, – бросил Атертон.

– Нет, кое-что другое, я хочу сказать. Вы знали, что Тревор Байерс отвечал перед дисциплинарной комиссией Британской ассоциации медиков около восемнадцати месяцев назад? Я пока так и не узнал, за что – они сжимаются, как крабья задница, и молчат насчет этого, но это может быть именно то, из-за чего старый Браун так ерзает. И если Остин как-то об этом разузнала...

– Дело закрыто, – заткнул Слайдер этот поток красноречия. – Официально, решение с самого верха. Мы опять возвращаемся к нарушениям правил дорожного движения.

– Закрыто? – хором произнесли оба детектива.

Ну прямо два клоуна, усмехнулся про себя Слайдер.

– Они собираются поджарить рыбу покрупнее. Работать с чем-то, связанным с мафией, могут только люди из Специального Отдела. Везде таблички «Руки прочь, не трогать». А Анн-Мари превратилась в небольшое боковое ответвление, не представляющее важности.

В краткий миг наступившей после этих слов тишины Атертон успел подумать, что Слайдер всегда упоминает только Анн-Мари, но никогда не говорит о Томпсоне, как будто первая была несправедливой и непереносимой потерей, а второй лишь получил то, чего заслуживал. Но он поборол в себе желание сказать об этом вслух. Вместо этого он вытащил газету из рук Биверса и развернул ее на странице с рекламой развлечений.

– Ну ладно, значит, так тому и быть. По крайней мере, теперь уикенды остаются в нашем распоряжении. Посмотрим, какие мы имеем хорошие шоу на сегодня?

– А вы сможете определить, узнают ли вас еще ваши дети, – обратился Биверс к Слайдеру. – Кто-нибудь хочет чашку чая?

Слайдер отрицательно помотал головой, хотя даже не осознал, о чем его спрашивают, и пошел дальше по коридору. Когда он исчез иг виду, Биверс повернулся к Атертону.

– Что с ним творится такое? Он что, сломался? Я слышал, что он брал с собой в Бирмингем Норму, и за целый день не положил ей руку на колено! Я хочу сказать, это же ненормально.

– Ох, да заткнись ты, Алекс! – утомленно ответил Атертон, переворачивая газетный лист.

Биверс сделал обиженное лицо.

– Я всегда говорил, что работа детектива – это работа для молодых людей. И всегда буду это говорить.

– Нет, когда тебе стукнет сорок, уже не будешь.

– Эти пожилые люди уже не могут выдерживать напряжения, понимаешь? Они позволяют подмять себя. Знаешь, дальше старина Билл, наверное, станет оплакивать самоубийц и писать слезливые стишки. Я всегда говорю...

– Прекрати эту болтовню! – Атертон вскочил, швырнул газету в мусорную корзину и вышел в коридор, но Биверс просто повысил голос, чтобы Атертон услышал его и там.

– Да и ты уже не так молод, верно, Джим? И твое время уходит тоже, старина!

Оставшись в одиночестве, Биверс извлек газету из корзины, разгладил, развернул на спортивной странице и начал читать. Время от времени он начинал насвистывать веселую мелодию, раскачивая короткими ногами, не достававшими до пола с высоты стола. Если не можешь выносить жар, думал он со своей обычной оригинальностью, так и не стой на кухне.