Текст книги "Исповедь соперницы"
Автор книги: Симона Вилар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 40 страниц)
Наконец он закряхтел и под одобрительные возгласы зрителей стал подниматься, натягивая штаны.
– Готово дело, – посмеиваясь, проговорил он. – Кто следующий? Может ты, Хью?
– Увы, у меня никогда не стояло на общую свалку, – сказал один из удерживающих Эдгара. – Зато Найал, смотрю, уже распалился в самый раз. Иди же на нее, приятель. Ату ее, ату!
Я задержал дыхание. Не скажу, чтобы и ранее мне не доводилось видеть подобного. Но там, где это случалось, шла война. Здесь же, в стране, где царили мир и спокойствие, подобная картина казалась немыслимой. И если еще мгновение назад я колебался, ввязываться ли мне в потасовку с таким количеством до зубов вооруженных молодчиков, то теперь я просто выбирал, с кого из них начать.
Еще раз пересчитав людей в масках, я прикинул, какую следует занять позицию, чтобы не оказаться в кольце. На моей стороне внезапность – они не ожидают нападения и чувствуют себя хозяевами положения.
Теперь – Эдгар. Я пристально вгляделся в его лицо, оценивая, сможет ли он присоединиться ко мне, если я его освобожу. Этот парень слыл в Иерусалиме неплохим воином и прошел выучку в прецепториях храмовников. Если все сделать быстро, я буду уже не один против дюжины.
Злорадный смех одного из негодяев, стоявшего ко мне спиной в ярко-оранжевой накидке – звонкий, мальчишеский, почти женский, – окончательно разозлил меня. Но я постарался не поддаться ярости. Осторожно разложил наизготовку ножи и приложил к плечу арбалет. С такого расстояния и навылет может пробить – это последнее о чем я подумал, начиная. Целью избрал одного из удерживавших Эдгара. Сухой щелчок – и его так и откинуло назад. Падая, он почти опрокинул пленника. Но я уже метал ножи – один в наиболее крупного из бандитов, второй в того, кто первый определил откуда нападение и, ох как удачно развернулся ко мне всем корпусом. Получи же!
Все это произошло так быстро, что те двое, которые стояли ко мне спиной, не успели понять, что происходит, а я уже был рядом с ними с занесенным мечом в руке. Мальчишку в яркой накидке я попросту отшвырнул в сторону пинком, а второму одним взмахом перерезал горло до шейных позвонков. Затем, прикрываясь им как щитом, я метнул третий нож в приближающуюся фигуру в капюшоне и толкнул обмякшее тело кому-то под ноги.
В следующий миг я ринулся туда, где поднимались с земли те, что держали женщину. На Эдгара я даже не взглянул – сам справится. Я же рубанул одного из поднимавшихся, ударом ноги отбросил второго и, развернувшись, снес голову насильнику, не успевшему даже прикрыть срам.
Все, я успел развернуться, закрыв ее собой. Ожидал новой атаки, но эти олухи еще и не опомнились, так что мне вновь первому пришлось идти на них. Краем глаза я успел заметить, как Эдгар каким-то незнакомым приемом перебросил через себя того, кто заламывал ему руку, но, как видно, сразу не успел добить, и они сцепились. Больше я не смотрел, отбивал чьи-то удары. Не воины, это я понял, но и не совсем неумехи. Плохо, что их много. Я отбился от одного, тут же лягнул другого, нападавшего сбоку. Не удачно, тот повалился на пытавшуюся подняться женщину. Черт возьми! Но я уже отбивался от нового выпада, пырнул снизу и не промахнулся. Рук ощутила привычное сопротивление вражеской плоти, а душа знакомый кураж боя, почти веселье. Теперь женщина оказалась позади меня, а я застыл в ожидании новой атаки. Но эти олухи еще не опомнились, и мне снова пришлось самому атаковать их.
– Босэан! – клич крестоносцев привычно сорвался с моих уст, и кинувшийся было на меня разбойник вдруг заголосил и метнулся прочь.
Ну не гнаться же за ним в конце концов? Я отступил назад и носком сапога сбросил с тела женщины упавшего негодяя. Рванул его за шиворот к себе, но рядом уже слышались шаги, и мне ничего не оставалось, как еще одним пинком отправить эту тварь в проем пылающего дома.
Я стремительно обернулся – и мой меч одновременно принял на себя удары трех клинков. Эти парни и в самом деле не воины – полагаются на силу, а не на умение. Я сделал несколько ложных выпадов, уклонился, и снова почувствовал, как мой меч задел живую плоть, но тут же перехватил чью-то руку и налобником шлема с силой ударил в оскаленную личину, а когда противник обмяк, оттолкнул его от себя.
И наконец-то один из нападавших оказался стоящим противником. А я-то уж было решил, что эти «черные капюшоны» горазды воевать только толпой. Этот парень с ходу нанес такой удар, что мою правую руку спас только наручень из бычьей кожи, усеянный бляхами. Боль, однако, прострелила все мышцы до плеча, и я чертыхнулся, перебросил меч в левую – для меня почти несущественно, какой рукой рубить, – и коротким хлестким движением вогнал острие клинка прямо в дыру капюшона, изображавшую рот, повернул и рванул к себе.
Я и глядеть не стал, как он оседает, потому что тот мерзавец, которого я отправил в огонь, как раз с воплями вывалился оттуда, и пришлось насадить его на острие, как жука на булавку.
Ну, кто там еще?
Но меня больше не трогали. Зато Эдгар, позаимствовав чей-то меч, дрался с нечеловеческой яростью – полуголый и окровавленный, словно только что из преисподней.
– Босеан!!!
Ну это уже я его раззадорил.
Неожиданно с фланга с мечом наперевес к нему с визгом кинулся тот самый мальчишка в оранжевой накидке. Эдгар едва успел отразить удар противника и поднырнуть под меч мальчишки. Но при этом он нанес «оранжевому» такой удар головой, что тот выпустил меч и кубарем покатился по склону.
Я решил, что с ним покончено, но нет – «оранжевый» начал подниматься. Я шагнул было к нему, но поскользнулся на влажной от крови траве, и пока ловил равновесие, «оранжевого» уже тащил к берегу один из «черных капюшонов». Внизу он швырнул мальчишку в лодку и с разбегу оттолкнул ее от берега.
В этот миг в пылающем доме рухнули стропила. Сноп искр взвился на добрую сотню футов в небеса, озарив все вокруг. Когда я снова взглянул на лодку, она быстро удалялась в темноту. «Оранжевый» понуро сидел, а второй работал шестом как заправский перевозчик.
Но знаете, что меня поразило в тот миг? Из-под капюшона «оранжевого» свисали длинные темные косы!
Но будь он хоть трижды женщиной, не пускаться же мне за ними вплавь. Вместо этого я бросился туда, где оставил свой арбалет.
Проклятье! Пока я успею взвести пружину, они уплывут. Зато рядом валяется труп, в спине которого торчит знакомая рукоять. Я вырвал свой нож, поспешил к берегу и в самый последний миг успел метнуть клинок.
Зашуршал рассекаемый воздух, и тот, что орудовал шестом, с воплем рухнул.
Куда же это я угодил, ведь расстояние настолько велико, что нож был совсем на излете?
Так и есть – этот парень орал, хватаясь за задницу. Ну что ж, теперь ему придется надолго забыть о верховой езде.
Я оглянулся как раз, когда Эдгар добил своего. Хрястнуло. Я узнал этот звук разрубаемых костей. Может Эдгар и погорячился, ведь этого надо было взять живым, чтобы допросить. Но и у него, и у меня сработала привитая за годы стычек с сарацинами привычка, разить только насмерть. Да и не в себе Эдгар был, иное его волновало. Спотыкаясь, опираясь на меч, как на трость, он поспешил туда, где в отсветах горевшего дома сгорбившись стояла его женщина. Диво, что она вообще смогла подняться, ведь не всякая и устоит после того, как так распяли. Иной раз и сухожилия рвутся, кости вывихиваются. Эта же поднялась. И еще я заметил, как она отшатнулась от подскочившего к ней Эдгара.
– Только не трогай меня. Иначе я умру.
Я отвел глаза. Даже на трупы, валявшиеся там и сям, было легче смотреть, чем на этих двоих. Бродя среди поверженных «черных капюшонов» я убедился, что вряд ли кому из них понадобится священник, а заодно подобрал свои метательные ножи и арбалетный болт. Увы, после всех моих мытарств, этот болт оставался у меня последним, и пока не приходилось надеяться на встречу с мастером-оружейником.
Странные вещи приходили мне в голову. Не взять ли одну из оставшихся плоскодонок и не начать ли преследовать беглецов? Женщина и раненый вряд ли успели уплыть далеко… Однако я отбросил эту мысль. Эдгар и та, что была с ним, совершенно обессилены. И не следует забывать о девчушке, которую я оставил с Моро.
Только теперь я и сам начал чувствовать усталость. Разом заныли все мышцы, рука под наручнем налилась болью. Так оно обычно и бывает после горячки боя. До меня донеслись слова Эдгара – он обращался к своей женщине, а та вполголоса отвечала. Я все еще не мог заставить себя приблизиться к ним.
Наконец Эдгар оставил женщину.
– Кто бы вы ни были, сэр, – проговорил он, подойдя вплотную, – но до конца своих дней я буду молить за вас Господа и Его Пречистую Матерь!
Теперь я мог разглядеть его получше, и то, что предстало моим глазам, мне сильно не понравилось. Если в ближайшие час-два не доставить графа к лекарю, он попросту истечет кровью.
– Нужно как можно быстрее убираться отсюда, – сказал я. – Вам необходима помощь. Как ваша дама, она в состоянии ехать?
Женщина услышала.
– Я… я смогу. Но…
Она умолкла, уставившись во мрак. И, кажется, я знал причину ее колебаний.
– Вам обоим следует сесть в лодку, и я доставлю вас туда, куда вы укажете. Но я хотел бы выяснить кое-что еще: маленькая девочка и рыцарь, который вез ее в лодке, пока не умер от раны в спине…
– Милдрэд жива? Где она? – в один голос вскричали оба.
– Все в порядке. Ее охраняет друг. Мне нужно несколько минут – и оба будут здесь.
Взяв одну из плоскодонок, я направился через озеро туда, где оставил Моро. На мой оклик конь ответил приглушенным ржанием. Девочка даже не проснулась, когда я укладывал ее на носу лодки. Я оттолкнулся от берега, и Моро, отфыркиваясь и мотая головой, последовал за мной вплавь.
Так, спящим, я и передал дитя матери. А когда помогал женщине с ребенком сесть в челнок, почувствовал, как ее бьет крупная дрожь. Впрочем, и Эдгар был совсем плох.
На берегу я велел Эдгару сесть в седло и, двигаясь берегом, указывать дорогу, а сам повел лодку протокой. Как ни странно, Моро шел под графом ровно и спокойно – видно, поняв, что седок знаком с арабскими лошадьми и не станет пользоваться хлыстом или шпорами.
Уже светало, когда показалась деревянная церковь с покосившейся колоколенкой на берегу заводи. Я причалил и вытащил лодку на берег, и тут же из дверей показался всклокоченный спросонок местный священник. Однако приблизившись и разглядев, кого Бог принес в такую рань, этот саксонский поп выругался так, что любой записной богохульник проглотил бы язык от зависти.
Не тратя времени на расспросы, он подхватил ребенка и отвел женщину в свое жилище, но вскоре вернулся, неся какие-то склянки, корпию, чистое полотно, и кивком велел нам следовать за ним в церковь. Усадив Эдгара на скамье у стены, он спросил – сумею ли я перевязать графа, и когда я сказал, что опыт у меня имеется, снова ушел, сославшись на то, что теперь должен оказать помощь леди Гите.
Так я узнал имя возлюбленной Эдгара. Имя его супруги мне было известно и прежде. Весть о женитьбе рыцаря Армстронга на дочери короля Бэртраде Нормандской дошла до самых дальних уголков Европы. Но, видно, самому графу пришлась по сердцу другая.
При свете масляной плошки я промыл многочисленные рубленые раны и ссадины на теле Эдгара и принялся шарить по углам в поисках паучьих тенет. Те, кому приходилось сражаться на Востоке, знают – нет лучшего средства, чтобы рана не загноилась. И хотя многие раны сильно кровоточили, среди них не оказалось ни одной проникающей, которая могла бы оказаться роковой.
Тем временем раненого начало лихорадить. Его глаза помутились, на щеках выступили красные пятна.
– Вы крестоносец, сэр? – наконец обратился он ко мне. – Я слышал клич… И еще мне кажется, что в прошлом мы встречались.
Я устало опустился на пол, снял шлем и отбросил капюшон. Волосы упали мне на глаза, и я нетерпеливо убрал их тыльной стороной ладони. А затем, не отвечая на вопрос графа, принялся расшнуровывать наручень.
При виде того, как потемнела и распухла рука у запястья, я присвистнул. Однако рука двигалась, и похоже, что я отделался сильным ушибом, кость цела.
Эдгар безмолвно наблюдал за мной, и я подумал – теперь уже не важно, узнает ли он меня. Если узнает, постарается поскорее выслать из графства. Долг и положение обязывают его к этому. Лучшее, что он сможет сделать, – не извещать гончих Генриха о моей особе.
Неожиданно граф склонился ко мне.
– Вы Ги д'Орнейль?
Я опустил веки.
– Под этим именем меня знали в Иерусалимском королевстве. Но во владениях короля Генриха я известен под другим.
Наши взгляды встретились. Пряди мокрых волос закрыли глаза Эдгара. И я ничего не мог в них прочесть. Внезапно он едва заметно улыбнулся и опустил руку на мое плечо.
– Храни тебя Господь, родич.
Ну что ж, во всяком случае теперь он не отдаст меня людям Генриха.
Я спросил, что стало с моей сестрой, и Эдгар пробормотал, словно сквозь сон, что Риган – имя сестры он произносил на местный лад, – давным-давно уехала в Шропшир и стала монахиней. Это меня нисколько не удивило – Ригина и в молодые годы частенько поговаривала о том, что намерена удалиться от суеты.
Но подробности я не стал выспрашивать – Эдгару было не до того. Вместо этого я сам поведал графу, как среди ночи обнаружил в фэнах лодку с плачущей малышкой и убедился, что ее спутник мертв.
Эдгар опустил голову и пробормотал, что велит разыскать тело этого рыцаря – его звали Ральф де Брийар – и похоронить по-христиански.
После этого повисло тягостное молчание. Граф словно пытался отгородиться от всего, что его окружало, чтобы остаться наедине со своей болью. Стоило ли тревожить его сейчас, да и что мне за дело до того, ему и его возлюбленной довелось пережить? Я не чувствовал себя вправе вмешиваться, и в то же время помнил, как этот человек поддержал меня в ту пору, когда я находился, как мне казалось, на дне бездны. Только после этого я нашел в себе силы начать жить заново. Судьба распорядилась так, что теперь – мой черед.
Эдгар отвернулся к потемневшей стене, и до меня донеслось сдавленное рыдание.
– Сэр, – начал я, – думаю, сейчас самое время кое что обсудить. Я говорю об этих людях в масках. У вас есть предположения, кто мог скрываться под личинами и чью волю они выполняли? Судя по виду – это наемники, а значит нападение было вовсе не случайным.
Я не должен дать ему погрузиться в отчаяние. Все что угодно, только не это.
После мучительной паузы Эдгар наконец заговорил. Действительно, в Норфолке несколько месяцев назад объявились злодеи, отличающиеся особой жестокостью. Их пытались схватить, готовили им западни, но – безрезультатно. А сегодня у него возникли кое какие подозрения, впрочем, ничем не подтвержденные. Эти мерзавцы называли одного из своих Хью, то есть Хьюго. А у графа имелся давний недруг, который носил это же имя – некий Гуго Бигод.
– Не продолжайте, граф, мне известна эта история. Гуго Бигод был объявлен вами в Норфолке вне закона. Но его отец, стюард двора Генриха Боклерка, ухитрился вымолить прощение сыну. Если не ошибаюсь, в Саффолкшире у этой семьи обширные земельные владения.
– Верно. Но хлопотал за Бигода не столько его отец, сколько моя супруга. И теперь Бигод беспрепятственно живет в соседнем графстве, хотя не смеет пресекать границу, ибо в подвластных мне землях все еще числится преступником. Этот человек злопамятен и мстителен, но вместе с тем не лишен здравого смысла, и я не думал, что он способен решиться… на столь безрассудные действия.
В его голосе больше не было слез, теперь в нем звучал металл. И это было неплохо – гнев возвращает силы для борьбы. Но и замутняет разум. Поэтому я осторожно спросил, что намеревается предпринять Эдгар, если его подозрения оправдаются. Ведь Гуго Бигод – английский барон, и это нельзя сбрасывать со счетов. Но и открытый суд устроить невозможно, ибо тогда откроется все, что произошло на острове.
– Этого не будет, – твердо проговорил граф, и его лицо напряглось. – Я не стану доводить дело до суда. Но если окажется, что и впрямь Бигод причастен к случившемуся, тогда… Застенки ордена Храма надежно умеют хранить свои тайны.
Вот так новость! Оказывается, граф Норфолкский не так и прост, если умудряется служить английскому королю, не порывая с храмовниками.
Поколебавшись, я все-таки сообщил графу, что один из «черных капюшонов» был женщиной. Я заподозрил это с первой минуты, а потом окончательно убедился, когда она пустилась в бегство на челноке.
Я отвернулся, чтобы поправить фитиль в плошке, когда же снова взглянул на Эдгара, меня поразило выражение свирепой ненависти на его лице.
– Если это так, – задыхаясь, вымолвил он, – если это действительно она… Проклятое исчадие преисподней!
Насколько я успел разобраться в происходящем, в этой истории и в самом деле не обошлось без Бэртрады. Дочерей Генриха Боклерка среди остального женского племени выделяла особая закваска, в которой не последнюю роль играла несокрушимая воля. Все зависело от того, на что эта воля была направлена. Примером могла служить моя возлюбленная Матильда, не дрогнувшая даже тогда, когда раскрылась вся история ее отношений со мной. Но Бэртраду, ее сводную сестру, я совсем не знал. Мне, однако, было известно о длительных неладах в семье графа Норфолка и то, что Эдгар получил титул благодаря страстной любви к нему принцессы Бэртрады. Могла ли такая женщина смириться с тем, что ее избранник изменил ей?
Но одно дело протестовать и отстаивать свою честь, и совсем другое – решиться на то, что произошло сегодняшней ночью… Неужели сестра моей возлюбленной способна на кровавое преступление?
Никогда ранее в моем присутствии Тильда никогда не упоминала о своей рожденной вне брака сестре. Было ли это связано с обычным пренебрежением законных детей к бастардам? Или Бэртрада и в самом деле ничего не значила в глазах императрицы? В одном я был уверен: моя возлюбленная не испытывала родственных чувств к супруге Эдгара.
– Где сейчас находится графиня Норфолкская? – спросил я напрямик.
Мне почудилось, что глаза Эдгара зловеще блеснули.
– С самого Рождества она гостит в аббатстве Бэри-Сент-Эдмундс. Большой город, постоянно новые лица. К тому же графиня дружна с настоятелем, преподобным Ансельмом. Чего не скажешь обо мне.
– Ваша супруга, милорд, как я замечаю, по-особому жалует людей, которые вам не по душе.
– Аминь, – усмехнулся Эдгар. – Так повелось с самого начала. Весь этот брак был страшной ошибкой, и мы оба давно поняли это. Но таинство свершилось, и мне ничего не оставалось, как попытаться ужиться с супругой. Я закрывал глаза на ее открытое неповиновение, на попытки разжечь против меня смуту, на предательство моих интересов. По вине Бэртрады погиб мой сын Адам – и я переступил через это. Но если она приложила руку к тому, что случилось сегодня…
Я вновь обратился к нему:
– Если вы убедитесь в причастности леди Бэртрады, прежде всего следует сохранять хладнокровие. Ведь графиня – дочь короля, а что такое ненависть Генриха Боклерка я испытал на себе. Вам не удастся расправиться с графиней, как с проходимцем Бигодом, ибо гнев короля обрушится не только на вас, но и на вашу возлюбленную и ваше дитя. Муж может поступить с провинившейся женой так, как сочтет нужным: изгнать, избить, заточить, навсегда пренебречь ею. Но у него нет права казнить ее. А ведь именно это сейчас у вас на уме, не так ли?
– Да, – утомленно проговорил Эдгар. – Если подтвердится, что она причастна.
Ему ли было не знать, что если графская корона на континенте предоставляет ее обладателю неограниченные права в отношении подданных, в Англии любой лорд – прежде всего сам подданный короля. И Эдгара ничего не спасет, если он решится выйти за пределы своей власти.
Не пускаясь в пояснения, я спросил – сможет ли он смириться и оставить все в таком положении, как сейчас. То есть продолжать жить, полностью игнорируя супругу.
Эдгар покачал головой.
– Это выше моих сил. Тогда я окончательно потеряю Гиту.
Действительно – сколько бы мы тут ни рассуждали, оставалась женщина, которая пострадала больше всех. И ей невозможно объяснить, что нужно и дальше терпеть и смиряться.
Едва сдерживая стон, Эдгар проговорил:
– Сам дьявол ликовал, когда нас венчали с Бэртрадой. Все мы в тот день угодили в западню – и я, и Бэртрада, и Гита. И да поможет мне Всевышний – я не знаю, как жить дальше.
– Сэр, мельницы Господни мелют медленно, но верно. Ноя хотел бы спросить: не думали ли вы попробовать расторгнуть ваш брак с Бэртрадой?
Эдгар взглянул на меня с удивлением. Похоже, эта мысль не приходила ему в голову. И это понятно. Развод был делом немыслимо трудным, требующим огромных усилий, неистощимого терпения и больших денег. Желающим получить развод приходилось многократно обращаться к Святому Престолу, жертвовать, раздавать направо и налево взятки влиятельным духовным особам, унижаться и собирать доказательства. А в случае Эдгара это вдобавок было чревато королевской немилостью и возможной утратой титула. Не говоря уже о том, что факт развода считался позором для всего рода, к которому принадлежал разведенный.
Я осторожно выкладывал все это Эдгару, опасаясь вызвать его гнев. Но он выглядел только взволнованным.
– Мне приходилось слышать, что даже венценосным особам не всегда удается добиться желаемого в таких делах.
– Это так. Но дела о разводе коронованных особ зачастую затрагивают вопросы политики и границ между государствами. Простым же смертным куда легче добиться расторжения брака. Деньги здесь играют не последнюю роль, и не забывайте, что влияние ордена Храма в Риме весьма велико.
Похоже мен удалось вселить в Эдгара крупицу надежды. Когда человек пребывает в таком отчаяние, самый подходящий момент, чтобы дать ему надежду. И видит Бог, я делал это бескорыстно. За моей душей немало грехов, но то, что я сейчас хотел помочь Эдгару, было искренним. Ибо привык платить свои долги, и никто еще не называл меня неблагодарным.
Но перед тем, как проститься с графом, мне надлежало сделать еще кое-что.
– Милорд, не позволите ли вы мне побеседовать с вашей дамой? Я понимаю ее состояние, но мне представляется, что если все, о чем мы с вами только что говорили, сообщит ей лицо стороннее и непричастное, она скорее поймет и примет наши доводы.
Я умолчал о том, что Эдгар сейчас для этой женщины, как бы она к нему ни относилась, – виновник беды, обрушившейся на нее. Но его главная вина заключалась в том, что он не сделал ни единого по-настоящему твердого шага к тому, чтобы уладить отношения со своими женщинами. И жестоко казнил себя за это.
– Да благословят тебя Господь и Пресвятая Дева, родич.
Дважды он назвал меня так. Для изгоя подобное обращение дорогого стоит.
Местный священник не сразу пропустил меня к леди Гите, твердил, что она нуждается в покое. Похоже этот поп искренне переживал за женщину и не допустил бы меня к ней, какими бы благими не были мои намерения. Но уже рассвело, из тумана стали появляться первые силуэты прихожан его церкви и священник отвлекся, отошел к ним, говоря, что сегодня службы не будет. Кого-то из пришедших отправил в замок Эдгара за помощью, сам остался, чтобы отогнать самых любопытных. По сути ему стало не до меня, и я проскользнул без его благословляемого напутствия.
А войдя, в первый миг позабыл все слова. Замер, встретившись с ее оцепеневшим, жутким взглядом. Она как-то неловко сидела на лежанке священника подле спавшей девочки. Дитя выглядело спокойным, как ангел, что резко контрастировало с запечатленным на лице ее матери выражением безысходной муки. Она даже не сразу отреагировала на мое появление. Страшные воспоминания, казалось, отнимают у нее последние силы. Ей бы уснуть… Я понимал, что ей понадобиться усилие, чтобы расслабиться.
Чтобы привлечь ее внимание я негромко кашлянул.
– Я решился потревожить вас, миледи, только потому, что вскоре уезжаю. Более я не буду для вас живым напоминанием о случившемся. Но я хотел бы, чтобы вы выслушали меня…
Далее я вкратце поведал то, о чем мы беседовали с графом. К моему удивлению, женщина вполне равнодушно отнеслась к моим словам о возможной причастности графини к событиям. И казалось, не слышала меня даже тогда, когда я заговорил о возможности развода Эдгара с женой и о том, что ради разрыва с Бэртрадой Эдгар готов лишиться титула и впасть в опалу.
– Но вы и только вы можете поддержать его в этом, – продолжал я. Что-то подсказывало мне, что леди Гита не вполне безучастна к моим речам. – Вы не должны оставлять Эдгара. Ради вас он готов на все. А иначе… Сейчас он не остановится даже перед тем, чтобы убить Бэртраду.
И тут по лицу женщины скользнула тень. Взгляд ее светлых глаз на потемневшем и осунувшемся лице стал тяжелым, как сталь. Она поглядела на меня огромными пустыми глазами. Взгляд ее светлых глаз казался особенно тяжелым на потемневшем осунувшемся лице. Возможно леди Гита и была красавицей, но об этом трудно было судить сейчас. В ее лице было нечто жуткое. Жуткой была и неожиданная улыбка, больше похожая на судорогу.
– Возможно, я плохая христианка, но я хочу, чтобы виновные понесли наказание. Так и передайте графу, – проговорила она.
Я понимал ее. Но и перевел дыхание. Главное, что он еще чего-то желает. Пусть и желаемое – месть.
– И вас не пугает, чем это обернется для вашей девочки?
Женщина коротко вздохнула, на миг прикрыв лицо ладонью, а затем взглянула на меня. Только страх за свое дитя мог вывести ее из этого состояния. Но этим не следовало злоупотреблять. Уловив момент, когда мертвенное выражение исчезло с лица леди Гиты, я заговорил, взывая к ее разуму:
– Никому не ведомо о том, что произошло ночью в фэнах. Те, кто глумился над вами, уже понесли кару. А те, кто выжил, будут молчать. И если вы найдете в себе силы, чтобы в дальнейшем вести себя как ни в чем не бывало – они проиграли. Они поймут, что вы оказались сильнее, и им ничего не удалось добиться.
Это были только слова. Но чтобы следовать им, нужны неженские сила и мужество. Поэтому я продолжал:
– Нет греха в том, чтобы оступиться и угодить в грязь. Грех – оставаться в грязи. Несчастья и удары преследуют нас всю жизнь, но роковым становится только последний. Все прочие нам удается пережить. Нельзя забывать об этом.
Женщина вдруг испустила сдавленный стон.
– Что вы знаете об ударах судьбы!? Что знаете о бесчестии?
– Кому и знать, если не мне.
И тут я назвал свое имя.
Когда человек в беде, ему становится легче, когда рядом оказывается такой же, как он, несчастный и гонимый. Эта женщина знала обо мне, и мое имя, заклеймленное позором, сказало ей все. Она глубоко вздохнула, ее глаза расширились.
– Вы… Вы – враг короля!
Я заставил себя улыбнуться.
– К вашим услугам, миледи.
Она протянула руку, и я ощутил легкое пожатие.
– Сэр… Я восхищаюсь вами.
Ну уж это слишком! Я был опорочен, изгнан, мое имя было покрыто позором и все кто узнавал меня, шарахались как от прокаженного. Словно мое бесчестье могло запятнать и их. И вот эта униженная, измученная, растерзанная женщина пытается приободрить меня.
У меня перехватило дыхание. Я только понял, что эта женщина стоит того, чтобы ради нее рисковать графской короной. А может я стал излишне сентиментальным?
– Запомните главное, миледи. Вам надо заставить себя забыть то, что случилось. Думаю у вас это получится. Само ваше желание отомстить даст вам силы. И вы должны помнить, что вы сами остались живой, жив и Эдгар и ваше дитя не пострадало. Вы все вместе, а это и есть надежда.
Ее губы наконец дрогнули, черты лица смягчились и, слава Богу, глаза наполнились слезами. Теперь пусть выплачется. Слезы для женщины – великое облегчение.
Я вышел. У церкви все еще толпились какие-то люди, доносился сердитый голос священника, требовавший, чтобы они расходились восвояси.
Первым делом я направился к коновязи. Моро положил мне голову на плечо и шумно вздохнул. Я ласково потрепал его по холке.
– Что, брат, беспокойная вышла ночка? Ну, ничего, скоро снова в дорогу. Нам с тобой не привыкать.
Я пока еще не представлял, куда направлюсь. Ригины нет в Норфолке, а в этих краях мне больше не у кого искать пристанища.
Граф появился из церкви только тогда, когда из Гронвуда прибыли его люди. Их было множество – конные ратники, погонщики мулов, запряженных в крытые носилки, несколько женщин-прислужниц. Эдгар велел им ждать, а сам направился к дому священника, но не решился войти – стоял, ожидая, пока прислужницы помогут леди Гите собраться и привести себя в порядок.
Но вот появилась служанка с девочкой на руках. Малышка уже проснулась, вертела головкой и забавно позевывала. Однако, завидев Моро, просияла улыбкой:
– Лошадка с пятнышком!
И стала вырываться, требуя, чтобы ее пустили к коню. Выходит, не я один безраздельно отдал сердце своему вороному. И я невольно улыбнулся, наблюдая, как эта кроха безбоязненно тянется к Моро.
В этот миг на пороге дома священника появилась леди Гита. Эдгар рванулся было к ней, но замер, не решаясь ступить дальше ни шагу. Женщина была с головы до ног укутана в темное покрывало и передвигалась неловко, слегка припадая на одну ногу. Но голова ее была гордо поднята
Приблизившись к Эдгару, она припала к его груди. В этом движении было все – и прощение и нежность. Даже у меня навернулись на глаза слезы, и пришлось отвернуться
Внезапно я услышал его голос, окликающий меня:
– Сэр Гай!
Они оба – Эдгар и Гита – смотрели на меня. Наконец Эдгар проговорил:
– Сэр рыцарь, от всего сердца я прошу вас быть моим…
Они переглянулись.
– …Нашим гостем. Мы просим вас принять наше приглашение в замок Гронвуд Кастл.
Никто лучше меня не знал, чем это им грозит. Не произнеся ни слова, я отрицательно покачал головой.
– Ради всего святого, – настаивал Эдгар. – Это лишь малая толика того, чем мы вам обязаны.
Они вновь переглянулись, как дети. И я не выдержал. Мои глаза заволокло слезами. Можете сколько угодно зубоскалить над моей слабостью, но мне понадобилось не меньше минуты, чтобы совладать с собой.
Кто-то принял у меня Моро. Рядом, на руках у одной из женщин, беспечно лепетала маленькая Милдрэд. Подали приготовленный для леди Гиты паланкин. Я видел, как она, прихрамывая, направилась к нему. Но тут ее силы исчерпались – и она в беспамятстве осела на руки Эдгара.
На графа страшно было смотреть, такая мука отразилась на его лице. Я же кинулся к хлопотавшим около бесчувственной женщины людям, стал объяснять, чтобы оставили ее пока в покое. Я понимал, что случилось. Такой обморок, вызванный сильным потрясением, чаще всего переходит в сон. А сон ей сейчас необходим. Он смягчит шок.
