Текст книги "Леди-послушница"

Автор книги: Симона Вилар

Он прошел совсем рядом. И как поняла Милдрэд, был не один.

– …вот тогда и поглядим, – сказал он кому-то и засмеялся, и от его чуть хриплого веселого смеха у Милдрэд по спине поползли мурашки.

– Все бы тебе шутки шутить, Артур, – ответил его спутник несколько обиженным голосом, потом что-то добавил, но Милдрэд уже не разобрала слов. Ответа она тоже не услышала, зато вновь до нее донесся смех незнакомца.

«Артур», – мысленно повторила она. Раньше она не знала никого с таким именем, но оно ей сразу понравилось. В нем было что-то подходящее такому человеку – гордость, непринужденность и решительность.

Задняя стенка носилок была глухой, и девушка, отбросив занавеску, высунулась в боковое окошко, чтобы еще раз увидеть Артура. Он уже был под аркой ворот, но она еще могла различить его сильную гибкую фигуру, длинные ноги, волну черных как сажа волос. Возле него шли еще двое – один невысокий и коренастый, со странно вихляющей походкой, какая иногда встречается у женщин, и рослый мужчина в похожей на сутану одежде, однако густая шевелюра отличала его от монахов с их выбритыми тонзурами. Вот высокий приятельски хлопнул Артура по плечу, громогласно рассмеялся, юноша повернулся, и Милдрэд успела рассмотреть его четкий профиль.

Ее носилки свернули, она уже не видела его и просто рухнула на подушки, взволнованная и недоумевающая. Что такое с ней происходит? Но одно она уяснила: почему-то она чувствует себя очень счастливой. Отчего? Она не утруждала себя раздумьем. Просто улыбалась.

Глава 10
Графство Чешир, май месяц

Собор Святого Чеда, куда прибыли на богослужение граф Ранульф Честерский с семьей, был старой, еще саксонской постройкой, с тяжелыми колоннами и низким сводчатым потолком. Здесь всегда царил полумрак, пахло сырым камнем, восковыми свечами, а также свежей травой, какой местные монахи посыпали пол.

– Deo gratias, Mariae gratias! [53]53
  Благодарение Господу, благодарение Деве Марии! ( лат.)


[Закрыть]– протяжно выводили певчие слаженными голосами.

Граф Честерский заученно перекрестился, но мысли витали далеко от молитв. Сэр Ранульф был недоволен, что его жена с детьми пожелала поехать с ним сюда. Собор Святого Чеда располагался возле местечка Малпас и находился слишком близко от валлийской границы, чтобы Ранульф мог не волноваться за свою семью. Ибо даже примирившись с королем Стефаном, владея третью королевства на севере Англии, называя себя графом милостью Божьей, он не раз подвергался нападкам со стороны валлийцев из соседнего Гуиннеда [54]54
  Гуиннед – северная область в соседствующем с Англией Уэльсе.


[Закрыть]. Принц Овейн Гуиннедский не давал ему покоя, и Ранульфу приходилось то и дело ожидать военных действий со стороны независимого и рьяного соседа. Но поди же объясни это графине. Она только и твердила, что настало двадцать седьмое мая – день валлийской святой Мелангель, – и пожелала прибыть в Малпас, дабы почтить местную обитель этой великомученицы. И вот теперь Ранульф пытается решить, достаточно ли с ними охраны, чтобы обеспечить безопасность семье, покуда сам он будет охотиться в Пеквортских холмах, как собирался.

Но тут внимание Ранульфа привлекла монахиня, появившаяся в арке амбулатория [55]55
  Амбулаторий – крытый проход для церковных шествий вокруг алтаря.


[Закрыть]. Одетая в светлые цистерцианские одежды, та прильнула к колонне и с улыбкой смотрела на него. Да, именно на него. Граф даже огляделся, но вокруг никого не было, а значит, лукавые взгляды предназначены именно его персоне. Они с графиней стояли подле алтарной ограды, монашку было видно только отсюда, вот она и выглядывала украдкой. Ранульф взглянул на свою супругу – видит ли та то же, что и он? Но леди Матильда стояла, молитвенно сложив руки и закрыв глаза. Озадаченный Честер вновь посмотрел в арку амбулатория, но там уже никого не было. Уж не померещилось ли ему заигрывание юной монахини?

Ранульф потряс головой, отгоняя наваждение. Итак, о чем он думал? Ах да, о валлийцах. Эти неспокойные полудикие соседи, которых невозможно склонить к миру, а можно только завоевать. Король Стефан давно перестал заниматься уэльской проблемой, у него иные заботы, а валлийцы между тем все больше наглеют. И хотя Ранульф пока справляется с ними, однако другим везет меньше. Вон, недавно валлийцы из Поуиса захватили замки Освестри и Кос на границе Шропшира, а это далеко не последние крепости – их возводили нормандские бароны, когда покоряли эту дикую землю. Как правило, валлийцы не осаждают крепости: их способ ведения войны состоит в том, чтобы напасть толпой с воплями и шумом, надеясь на внезапность, а не на тактику. Но взять замки!.. Это уж чересчур.

Опять монашенка. Смотрит украдкой, улыбается. Молоденькая, пухленькая, личико кругленькое, а у виска из-под белого покрывала выбиваются кудряшки. Ранульф вдруг заметил, что тоже улыбается. Ишь ты! Понравился он святой сестрице. Его жена набирает женщин в обитель Святой Мелангель невесть откуда, вот среди них, видимо, и попалась такая ловкая белочка. Хотел бы он ее помять… белочку-веселушку.

И тут эта проказница дала понять, что тоже не прочь, чтобы ее помяли. Взялась за груди и сжала их, при этом с вызовом глядя на Ранульфа. Еще и губы демонстративно облизнула. У графа кровь зашумела в висках. Давно ведь без женщины был, долгая жизнь со стареющей Матильдой приелась.

Девушка опять скрылась, а Ранульф все переминался с ноги на ногу, чувствуя, как отяжелела плоть. Сосредоточиться на молитве он теперь не мог. Грешен. Но порой так сладко погрешить!

Ранульф втянул ноздрями воздух, выпрямился. Представил себя со стороны. Ему уже пятьдесят, но он еще крепок, силен. Его обветренное лицо чисто выбрито, черты крупные и внушают почтение, выражение властное. Волосы он стрижет в кружок коротко, как было модно в дни его молодости, и хоть в темно-русых прядях уже проглядывает седина, они у него густые и гладкие. Так отчего же он, граф Ранульф де Жернон, граф Честерский, повелитель севера Англии, не мог приглянуться тоскующей по ласке молоденькой монашке?

А ведь изначально он ехал в Малпас просто поохотиться: думал погонять любимого ястреба в болотистой низине у речки Ди, пока у того не настал период линьки, или спустить легавых на косуль среди утесов Пеквортских холмов. И вот такое приключение. Но нельзя – покосился граф на супругу. И вдруг так грустно стало. А ведь Матильда была когда-то хорошенькая, пока не начала сверх меры предаваться чревоугодию. Теперь ее телеса стали просто огромными, ей-то и с колен трудно самой подняться, придется поддерживать. И он поддержит, ведь супруг как-никак. Да вот уже давно перестал желать жену. А графиня думает, что так и надо, мол, годы их прошли. Какое там прошли! Да он еще в самом соку! И граф покосился в темный переход амбулатория. Ну где же она, его лукавая малышка?

Церковная служба вдруг показалась графу Честеру невообразимо долгой и утомительной. Стихарь [56]56
  Стихарь – белое облачение священника во время причащения.


[Закрыть]аббата, который спиной к верующим совершал обряд претворения хлеба в тело Господне, маячил среди свечей у алтаря. Под темными сводами звучало торжественное «Agnus Dei» [57]57
  Agnus Dei («Агнец Божий») – церковное песнопение с обрядом причащения.


[Закрыть]. Честер переминался с ноги на ногу. Скорей бы выйти да разыскать эту малышку. Семье он ничего не станет пояснять, да что бы он мог сказать? Что захотелось сдобного молодого тела? Может, его взрослые сыновья и поймут… Ранульф оглянулся – красивые они уродились, и оба уже в том возрасте, когда по девкам бегают. А вот дочь… Граф задержал грустный взгляд на Беатриссе. Его старшая дочь ничего не взяла от привлекательности рода де Жернон, она походит на своего деда по матери, Глочестера – тот же выступающий вперед мощный подбородок, острый как клюв нос, скошенный лоб. Граф любил дочь, хотя понимал, что его Беатриссу даже хорошенькой с трудом можно назвать. Он давал за ней значительное приданое, но достойного жениха все не мог подыскать, хотя недавно сам предложил ее руку молодому Роджеру Фиц Милю, графу Херефорду. Честер был с ним дружен, знал, что Херефорд уже четвертый год вдовеет, да и породниться двум столь значительным вельможам было выгодно. Однако Роджер наотрез отказался и даже не скрывал, насколько ему не мила Беатрисса. Ранульф тогда не на шутку разгневался, сказал, что больше не желает его знать. Этот наглец прислал гонца, которого Честер выгнал, даже не выслушав, и остался непреклонен, несмотря на то что Херефорд еще дважды пытался с ним связаться. А последнего из присланных Ранульф даже велел повесить: пусть Роджер поймет, что с несостоявшимся тестем шутки плохи.

От горьких мыслей отвлекла вновь появившаяся монашка. Они с Честером откровенно улыбались друг другу, граф даже чуть кивнул в сторону алтаря – мол, что я могу поделать? Монашка поняла – по-своему. Чуть выступила из-за колонны, поводила бедрами, мяла груди. А потом… У Честера перехватило дыхание, когда она стала поднимать подол. Маленькая ступня в кожаной сандалии, щиколотка, коленка… Вот бесстыдница! Граф глазам своим не поверил, увидев ее ляжки. Сейчас совсем заголится. Его даже пот прошиб. И не заметил, когда аббат шагнул к нему, удерживая кончиками пальцев гостию [58]58
  Гостия – пресный хлебец, который дают во время причащения.


[Закрыть]и не сводя выжидающего взгляда.

Честер с трудом оторвал взгляд от чаровницы, опустился на колени. Краем глаза видел, что монашка приплясывает, перебирая своими голенькими стройными ножками. Какое святотатство – ощущать, как твой член встает дыбом, в то время как ты принимаешь в себя тело Господне!

«Я потом замолю этот грех. Возведу в обители Святой Мелангель новую часовню», – оправдывался про себя граф, краем глаза видя, как светлое одеяние монахини исчезает в темном переходе. Похоже, и аббат что-то уловил, но Честер резко поднялся с колен, закрыв собой монашку.

Теперь к священнику, тяжело ступая, приближалась графиня. Честер уже подал ей руку, чтобы помочь опуститься на колени, как вдруг неожиданно сказал:

– Я ухожу. Не смейте меня искать!

И тут же заспешил в переход.

После полутемной церкви солнечный свет ослеплял, но граф все же увидел ее за колоннами в дальнем конце клуатра [59]59
  Клуатр – внутренний дворик в монастыре, окруженный галереей с колоннадой.


[Закрыть], расслышал ее тоненький смех. И рванул следом, как лучшая борзая его своры. Миновал какие-то переходы, оказался в монастырском саду. Монашка стояла у светлой каменной стены напротив, смотрела на него, улыбаясь. Потом сорвала с головы апостольник и покрывало, вызывающе тряхнув коротко стриженными рыжими волосами.

«У нее и между ножек, должно быть, такие же рыжие», – смакуя, подумал Ранульф.

Но едва он шагнул к ней, как монашка взвизгнула и метнулась прочь.

В окружавшей монастырь стене оказался пролом. Она перебралась через него, опять явив взору свои точеные ножки, и грузный граф перелез следом, даже не запыхавшись. Отдуваться он начал, когда бежал к расположенному неподалеку лесочку. Краем глаза заметил на фоне неба силуэт башни Малпас на насыпи – пусть думают, что он ушел поохотиться. Но он и впрямь охотился, и дичь его была ох как желанна!

В лесу Ранульф все же настиг ее. Вернее, это она его дожидалась, стоя среди зарослей у высокого старого бука, все так же улыбаясь и приплясывая, виляя бедрами. Граф подходил к ней медленно, переводя дух и улыбаясь. Вблизи она не казалась такой уж красавицей, но черт возьми! – какие милые рыжие кудряшки и веснушки на курносом носу, какие озорные карие глаза!

Граф сразу ее облапил, стал валить, урча от удовольствия, вдыхая ее запах. Она немного упиралась, немного…

Тут вдруг что-то обрушилось ему на голову, и граф провалился в темноту.

В зарослях стоял запряженный парой крепких мулов фургон с добротным коробом, пологом серой парусины и высокими колесами. Артуру и Метью пришлось немало потрудиться, пока они взваливали в возок бесчувственное тело вождя английского севера. Из фургона за всем наблюдал серый лохматый терьер, усиленно размахивая хвостом.

– Ты его не сильно огрел, Метью? – спросил из-под полога возка спешно переодевавшийся Рис.

Он отвернулся, и его белая как пергамент кожа и гибкая спина впрямь наводили на мысль, что это девушка. Да и голос его был высоким, как у женщины. Но когда оглянулся – лицо оказалось сосредоточенным и по-мужски суровым. Правда, очень бледным. Но кожа Риса и впрямь была очень светлой, отчего россыпь веснушек казалась почти коричневой.

Одетый в линялую монашескую сутану Метью только перевел дух, втягивая Честера в возок.

– Ничего, крепкая голова и не такое выдержит, – и повернулся к Рису, как раз вынырнувшему из ворота холщовой мужской рубахи. На обычно хмуром лице Метью появилось некое подобие улыбки: – Что, жалко стало полюбовничка?

– Артур, скажи ему! – возмутился рыжий Рис.

Прямые черные брови Артура были сосредоточенно нахмурены.

– Давай, вяжите ему руки и ноги. Рис, воткни кляп.

Они положили спеленанного графа под крышку двойного дна фургона среди войлочных ковриков и набитых соломой подушек, плотно закрыли, накинули сверху тюфяк, на который Артур приказал улечься терьеру.

– Охраняй, Гро!

Пес послушно занял указанное место; он шумно дышал, высунув язык, будто забавлялся ситуацией.

Но троим похитителям было не до смеха. Они совершали такое, за что с них живьем могли сорвать кожу.

– А теперь гони! – приказал Рис уже усевшемуся за вожжи Метью.

Но Артур перехватил его руку.

– Нет, Метью, едем быстрой рысью, и все. Если какой-то возок будет во всю прыть нестись от замка Малпас, это может вызвать подозрения.

Граф Ранульф приходил в себя медленно. Поначалу ничего не мог понять, просто ощутил, что чертовски жарко и неудобно. Голова гудела, хотелось пить, но во рту торчала какая-то шерстяная тряпка, и он только тихо замычал. Открыв глаза, он сначала с оторопью решил, что умер и погребен – так было темно, так тяжело дышалось и невозможно было двинуться. Если бы его не трясло и не покачивало, он бы решил, что его замуровали в фамильном склепе де Жернонов.

Но потом он стал понемногу соображать, припоминать. И его охватил страх. Граф понял, что попался. Но кто посмел! Как могли покуситься на него, владыку севера Англии, графа милостью Божьей, с которым вынужден считаться даже король Стефан?

Несколько минут он извивался и рвался в путах, пытался вытолкнуть кляп, пока совсем не подавился, стал кашлять и задыхаться. А тут еще эта собачонка лает. Граф притих и прислушался. Чей-то молодой веселый голос говорил:

– Нет, дружище, наш Рис больше не станет исполнять для тебя танец живота в костюме сарацинки.

Рис! Валлийское имя. Значит, его осмелились похитить соседи из Уэльса. Ведь у валлийцев каждого второго называют Рисом.

Тот же голос продолжал:

– Мы и так тебя потешили на славу, когда ехали в замок Малпас, так что с нас и платы никакой не причитается.

– Но ведь вам же заплатили в замке. Я слышал, там сейчас граф и графиня, а миледи страсть как охоча до всяких фиглярских штучек.

– Да говорят же тебе, ржавая ты каска, что на богомолье в собор Святого Чеда они прибыли, не до развлечений им. А тамошний аббат строг и не велел нас впускать.

– Тогда пусть Рис попляшет.

Честер понял, что похитители проезжают через одну из застав его графства, и завозился в своем тесном убежище, стараясь привлечь внимание. Но сверху только сильнее залилась лаем собачонка, и ее лай заглушил голоса.

И все же он различил, что похитители заплатили пенни, положенное за проезд, при этом ругаясь: если тут такие поборы, то в следующий раз они поедут через мост на реке Ди, а не через Уивер.

Это озадачило Ранульфа настолько, что он затих. Слушая грохот колес по доскам моста, граф пытался сообразить, что происходит. Река Уивер находится на восток от замка Малпас, путь отсюда ведет в Англию, а вот Ди – на западе. Значит, пленника везут не в Уэльс? Куда же тогда?

Собачонка наконец успокоилась, и Честер разобрал, как тот же молодой голос произнес:

– Ну все, выбрались. Метью, гони что есть сил.

Ранульфа трясло и раскачивало, он глох от грохота. Думать в таком положении было сложно, особенно учитывая обуревавшую его ярость. Всю свою жизнь Ранульф де Жернон, сиятельный граф Честерский, считал себя неуязвимым. Он воевал с кем хотел и за кого хотел, его слово зачастую было решающим даже для венценосных особ, в битве под Линкольном он пленил самого короля Стефана. И ничего – когда пришло время, Стефан простил его, ибо понимал – с таким, как Честер, выгоднее жить в мире. Родственница Честера, сама императрица, не решалась укорять его за предательство, а иные вельможи приняли его переход с одной стороны на другую не как измену, а как ловкий политический ход. И вот какие-то фигляры посмели покуситься на его особу. Подослали блудницу, на которую он повелся, как учуявший течку кобель. И что теперь? Неужели у них хватит наглости просить за него выкуп? Да его сыновья и графиня сварят их за это живьем! Или нет, лучше распнут их, вырвут у еще живых кишки и изжарят у них же на глазах. А еще…

Ранульф мог только тешить себя, представляя кары, какие обрушатся на злодеев. Пока не начал опасаться, что задохнется в своем передвижном узилище от жары и пыли.

А возок все ехал и ехал. Постепенно галоп перешел в шаг. Ранульф пытался прислушаться, о чем говорят похитители, но мог различить только обрывки фраз: грубый мужской голос порой твердил, что надо щадить мулов, тонкий девичий предлагал кому-то попить. У Ранульфа едва слезы не выступили – так и ему хотелось пить. А молодой… молодой запел под звуки лютни:

 
– Сердца стук позвал в дорогу.
Конь подкован, плащ подшит.
Помолюсь в преддверье Богу —
Пусть в пути меня хранит.
 
 
Будут путь и испытанья,
Будет день и будет ночь.
Не сробею – Бог поможет.
Смелым Он не прочь помочь.
 
 
Словно сокол рвусь с насеста.
Манит даль и ждет судьба.
Пожалею тех, кто с места
Не срывался никогда.
 

И тут еще два веселых голоса подхватили напев:

 
Будет путь и испытанья,
Будет день и будет ночь.
Не сробею – Бог поможет.
Смелым Он не прочь помочь.
 

Честер решил, что попал к каким-то безумцам. Они совершили неслыханную дерзость, и вот же, едут, распевают как ни в чем не бывало. Но тут он услышал, как девичий голос произнес:

– Артур, тебе не кажется, что нашего гостя можно уже выпустить? Как бы он там не того… Плакали тогда наши денежки.

Итак, они все же рассчитывают получить за него выкуп. Ласку палача вы получите, проклятые, а не деньги!

Но тут люк над ним поднялся и графа вытащили наружу. Прохладный воздух обдул вспотевшее лицо, рядом хлопал тент навеса фургона.

Глухо мыча, граф уставился на своих похитителей. Их было трое, и Честер переводил полный злобы взгляд с одного лица на другое.

– Слушай, Артур, давай его обратно засунем, – предложил огромный кудрявый детина в линялой сутане, но меньше всего походивший на монаха. – Клянусь самой Пречистой, если бы его взгляд мог убивать, от нас не осталось бы и тени.

– Еще успеем, – отозвался тот, кого назвали Артуром. Глядя на графа, он улыбался чарующей белозубой улыбкой. – Храни вас Бог, милорд. Мы обошлись с вами несколько сурово, за что приносим извинения, но вовсе не желаем причинять вам неудобства. Более того, мы поклялись, что будем обращаться с вами, как с нашей любимой бабушкой.

Когда он вынул у графа кляп изо рта, тот несколько минут только бурно дышал да выплевывал набившуюся в горло шерсть, а потом наконец смог прохрипеть:

– Вы и свою бабушку лупите по голове до потери сознания?

Артур, похоже, удивился, но глянул на своих подельщиков и улыбнулся еще шире.

– Святые кости! После всего происшедшего он еще может шутить! Знаете, а он мне даже нравится, – и стал распутывать веревки на запястьях пленника.

Перетянутые руки так загудели, что несколько минут Честер не мог слова молвить от боли и только не спеша растирал их. Тем временем Артур принял у здоровенного монаха бутыль и протянул графу.

– Это вода, чтобы смочить горло, но зато из самого источника Святого Чеда.

Граф жадно пил. А когда отдавал сосуд, то быстро плеснул Артуру в лицо, а монаху хотел заехать кулаком в ухо, но тот каким-то чудом успел подставить согнутую руку и отвел удар, а в следующий миг они втроем навалились на Честера и вновь стали его вязать. Собачонка зашлась лаем и наскакивала на чужака, граф сопел и вырывался, пока не увидел прямо над собой бледное лицо в россыпи веснушек и знакомые карие глаза под тонкими рыжеватыми бровями. От удивления он даже прекратил сопротивляться.

– Ты? Клянусь венцом терновым! Я ведь щупал тебя, ты же девка!

Его опять связали и усадили, прислонив спиной к борту фургончика. Рыжий отвернулся, будто в смущении, а Артур сказал:

– Это наш Рис. Его еще называют Рис Недоразумение Господне.

– Мне не нравится, когда меня так зовут! – запальчиво воскликнул рыжий своим тоненьким голоском. – Лучше зовите меня Рисом из Гуиннеда.

Значит, все-таки валлийцы, отметил граф. И сильно покраснел, сообразив, что его соблазнили даже не девушкой, а ряженым из Уэльса.

Подле графа уселся Артур и улыбнулся, сдув с глаз длинные пряди.

– Милорд, ваш гнев вполне объясним. Однако вы не знаете того, что мы везем вас к другу. Да, да, милорд, к другу, которому невтерпеж переговорить с вами. Не наша вина, что он готов даже заплатить, лишь бы эта встреча состоялась. Но вреда вам от того не будет.

Честер промолчал. Эти скоты не стоят того, чтобы правитель севера Англии унижался до расспросов. И тем не менее он начал обдумывать, кто мог оказаться этим загадочным «другом». Овейн Гуиннедский? Но Ранульф уже понял, что его везут не в Уэльс. Даже не в Шотландию, ибо «другом», желавшим переговорить с ним, мог быть и король Давид. Но может… король Стефан? Возможно, но отчего Стефан попросту не пришлет к нему вестового с приглашением? Перейдя на его сторону, Ранульф вел себя по отношению к королю вполне лояльно, хотя и без особого подобострастия: в своих владениях он сам себя чувствовал не хуже любого короля. Уж не для того ли Стефан прислал этих жуликов, чтобы похитить его, заковать в кандалы и таким образом избавиться от могущественного лорда?

Честер заметил, что похитители ведут себя более чем беспечно: болтают между собой, а за ним следит только эта мохнатомордая собачонка – смотрит черными бусинами глаз так, будто он у нее отнял лучшую кость. Граф стал прислушиваться, о чем переговариваются похитители, но они говорили на валлийском, а Ранульф, хоть и прожил всю жизнь близ Уэльса, не удосужился выучить этот язык. Правда, кое-что он все же понимал, всего несколько слов: попробуем… неважно… меньше хлопот.

Ну уж хлопоты им он еще устроит. И видя, что его не охраняют, а за пологом фургончика видна извилистая дорога, граф вдруг заорал во всю мощь:

– Ко мне! Я Честер! Награду тому, кто отзовется! Меня похитили!

Лохматый серый пес тут же зашелся лаем, вскинулся. А эти трое оглянулись, но без особого волнения. Рыжий Рис даже сказал на валлийском, причем Честер понял все до единого слова: мол, пусть пошумит, скорее выдохнется и нам будет спокойнее. Черноволосый гибкий Артур тут же подсел, стал успокаивать глухо рычащую собаку.

– Ну зачем так надрываться, ваша милость? Тут на много миль вокруг ни души. Вот, взгляните.

И поднял полог, предоставив Честеру лицезреть всхолмленную пустошь до самого горизонта, с покрытыми лиловым вереском склонами и редкими зарослями кустов в болотистых ложбинах.

Честер не столько узнал, сколько мог догадываться, где расположена эта местность: более всего она походила на север Стаффордшира. Это был дикий безлюдный край, жестоко разоренный нормандским завоеванием, где до сих пор царило безвластие. Некогда Честер подумывал взять под свою руку эти места, но отвлекали иные дела. И теперь он мог лицезреть, как дикая природа перешла тут в наступление, придорожные нивы заросли кизилом, ольхой и плакучей ивой, болота ширились, и лишь изредка можно было разглядеть развалины прежних хозяйств, покрытые травой и ежевикой, или остатки полусгнившей мельницы, постепенно погружавшейся в болотную заводь, в которую превратился прежний ручей. Да, в этом пустынном краю, где живут разве что звери или преступники, объявленные вне закона, едва ли кто-то ему окажет помощь. Похитители хорошо продумали путь, и ему лучше оставаться с ними, пока не подоспеет подмога. Ведь рано или поздно она должна подоспеть – Ранульфу очень хотелось в это верить.

Видя, что граф присмирел, Артур слегка ослабил путы, но полностью освободить пленника не решился. Сам же отодвинулся, взял лютню и стал перебирать струны. Крупный монах по-прежнему неспешно правил мулами, а Рис попросту разлегся на куске овчины и с завидным спокойствием заснул.

Честер размышлял, как скоро заметят его исчезновение. Проклятье, он ведь сам велел не искать его. А если кто-то из аббатства видел, как он несся в лесок за рыженькой девкой, и даже сообщит о том его родне, вряд ли обиженная графиня станет отправлять людей на поиски. Как ни странно, сейчас Ранульф больше всего надеялся на свою дочь Беатриссу. Она была умницей, могла что-то заподозрить. Ну и что они предпримут, если дочь поднимет шум? На людей Стефана подумают в последнюю очередь, скорее начнут искать его либо у шотландцев, либо у валлийцев. И пока свяжутся с ними… Граф прикинул, что это произойдет в лучшем случае на следующий день.

Он взглянул на клонившееся к закату солнце. Вокруг стояла тишь, даже пение птиц смолкло, ветра не было, и все замерло в неподвижности. Заросли папоротника-орляка подступали к самой дороге, по-майски зеленые и свежие. Честер заметил среди них маленькую косулю, наблюдавшую за ними из кустов многорядника, такую же неподвижную и пятнистую, как тени зарослей, среди которых она стояла.

Через какое-то время Метью сказал, что мулы утомились, надо передохнуть, да и перекусить не помешает. Артур тут же отложил лютню, подсел ближе, и они стали рассуждать, где сделать привал. Кажется, Артур предлагал проехать еще немного, а вот перекусить можно и сейчас. Половину их разговора, ведшегося тихими голосами, Честер не мог разобрать. Потом Артур поменялся с Метью местами, принял вожжи, а монах стал возиться у большой плетеной корзины. Честер уловил запах печеного мяса, и у него свело живот: собираясь причащаться, утром он не съел ни крошки и теперь невольно косился на спину огромного детины, пытаясь угадать, что же у этих бродяг за снедь, но считая ниже своего достоинства намекнуть, что и он бы поел. Однако Метью перво-наперво повернулся к нему и, с мрачным подозрением взглянув на графа темными глазами, не слишком чистой рукой протянул пленнику ломоть ржаного хлеба и куриную ножку. Граф молча принял предложенное и стал жевать, даже с удовольствием. Когда Метью налил ему в глиняную плошку темного крепкого пива, он выпил все до дна. Привкус пива был какой-то странноватый, но приятный.

А фургон катил и катил по неровной дороге, о высокие ободья колес шелестела трава, порой, когда колесо попадало в выбоину, их потряхивало. Граф стал подремывать под мерное покачивание и скрип колес фургона. Однако некое неудобство мешало ему уснуть и заставляло беспокойно ерзать.

– Эй, вы! Мне нужно… Или вы пожелаете, чтобы я ходил под себя?

– Что вы, сэр! Метью так любит нашу колымагу, что не пожелает ее марать. Сейчас я вам помогу.

Артур снял путы с его конечностей, но теперь не улыбался – был начеку. Граф же думал лишь об одном – как бы ему облегчиться. А потом…

Не додумав эту мысль до конца, он выпрыгнул из фургончика и поспешил к ближайшим зарослям. Ах, какое удовольствие, оказывается, может доставить такая вот обыденная процедура!

Фургон стоял позади, всего в нескольких шагах. Честер понимал, что если он сейчас понесется куда глаза глядят, его скоро догонят – длинноногий Артур уж точно. Правда, что смогут сделать эти трое бродяг против умелого рыцаря? Но если раньше Ранульф не сомневался, что рыцарь может противостоять нескольким простолюдинам, то теперь его уверенность поколебалась: он ведь помнил, как ловко здоровенный монах отвел его удар, да и Артур не казался простачком. О Рисе граф не хотел даже думать – смущался.

К тому же совсем недалеко от себя Честер углядел под листьями папоротника белые кости человеческого скелета. Вечер, пустынная местность… Неизвестно, что его ожидает тут, если он и сумеет убежать. И поразмыслив, Честер предпочел вернуться и даже сам взобрался в возок, презрев протянутую Артуром руку. Псина глухо зарычала, но граф как ни в чем не бывало опустился на прежнее место.

– Думаю, не стоит вас связывать, – улыбнулся Артур.

Он часто улыбался – видимо, жизнь не сильно била его, раз так сияет. И, как ни странно, графа уже не раздражала его улыбка. Он просто смотрел на парня и вяло думал: с такими тонкими чертами и грацией в движениях Артур скорее походит на человека благородного сословия, чем на простолюдина. Да и его манеры, речь, – все выдавало в нем воспитание. Кто же он? И еще Честер подумал, что такой красавчик непременно должен иметь успех у женщин. С этой мыслью он погрузился в глубокий спокойный сон.

Проспал он всю ночь и половину следующего дня.

– Не переусердствовал ли ты с маковым отваром, Метью? – спросил Артур, видя, что их пленник только посапывает, порой переходя на зычный храп.

– Нормально, – отмахнулся монах. – Братья в Шрусбери не зря готовили из меня травника. До того, как навязали должность раздатчика милостыни, – добавил он, мрачно сверкнув глазами из-под тяжелых век.

– И впрямь нечего волноваться, – поддержал Метью сидевший в обнимку с собакой Рис. – Да, Гро? – Он чмокнул пса в мокрый нос, и от радости тот принялся бить хвостом по днищу фургона. – А так нам всем было спокойно, пока проезжали селения. И когда появились те ратники. Хорошо, что мы успели накрыть его милость рогожей, – кивнул Рис в сторону пленника. – Иначе его богатый камзол сразу бы навел их на подозрения. Да и мы ночью смогли вздремнуть, мулы отдохнули.

Артур, чуть прищурясь, вглядывался в горизонт.

– Добраться бы до Ченетского леса. Как думаете, милорд вышлет нам навстречу людей или будет ждать в усадьбе?

– Вряд ли он поспешит навстречу, – Метью почесал затылок. – Клянусь оком Господним, милорд предпочтет получить пленника уже на месте, чтобы, не дай Бог что, самому остаться чистеньким и иметь возможность от всего отказаться. Знаю я этих господ: чуть что – честью клянутся, будто ни при чем. А нам придется все расхлебывать.

Он даже сплюнул с досады. Но Артур лишь хитро прищурился.

– А ты подумай о награде, какая нас ждет, – и твой дух сразу взыграет. Если ты принесешь такую сумму в аббатство Шрусбери, тебе сразу простят все грехи и примут с распростертыми объятиями. Да и за дело мы взялись с общего согласия. Подумаешь – графа Честера умыкнули! Нам приходилось совершать кое-что и похлеще.

– Тебе-то уж точно, – отозвался Рис. – Как вспомню, какой был переполох, когда ты выкрал самого Черного Волка из Шрусберийского замка.

– Тсс, – вдруг поднял руку Метью. – Кажется, наш гость приходит в себя.

Честер действительно сел и, сонно моргая, огляделся, удивляясь, что не связан и лишь укрыт дерюгой, которую он тут же брезгливо отбросил. Сколько же он проспал?