Текст книги "Огненный омут (Дикое сердце)"
Автор книги: Симона Вилар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Кто-то прошел мимо.
– Не гляди на нее.
Эмма не сразу поняла, что Роберт имеет в виду Снэфрид. Снэфрид показалась ей совсем старухой под черным капюшоном длинного плаща. Если бы не эти разномастные глаза, ее бы и не узнать.
– Почему она с вами? – сглатывая слезы, спросила Эмма.
– Не придавай ей значения, она тебе не опасна. Она стала христианкой, моей подданной и зависит всецело от моего расположения.
Снэфрид, сгорбившаяся, закутанная в плащ, сидела на корме лодки отвернувшись. Но Эмма была так оглушена болью предстоящей разлуки с сыном, с мужем, что даже старая неприязнь к сопернице не вызывала в ней прежних переживаний. Ее душили рыдания, хотя она и заставила поднять голову. Да, она уедет, она отомстит Ру. Но Гийом… Месть станет карой и для нее, ибо разлучит с сыном.
– Эмма… – Это был Ги. Его глаза были добрыми, сочувствующими. – Все будет хорошо, моя Птичка. Я тебе обещаю…
Она была благодарна ему за эти слова. Ей так необходима была сейчас поддержка, поэтому она приникла к его плечу и плакала, плакала, пока он утешал ее, на руках перенес в лодку. Ей было легче у него на груди. Она боялась оглянуться, ибо знала, что, забыв о своем новом решении, кинется назад, будет рваться, плыть, бежать, нестись домой.
Ее дом был в Нормандии. С сыном и мужем, с друзьями и недругами, которых она оставляла. О, как ей хотелось туда! Она знала, что ей не позволят вернуться. И ради своей безопасности, ради любви Ролло, ради христианской веры, в какой она выросла, ей надо было смириться.
Ги обнимал ее. Она рыдала и смогла оглянуться лишь тогда, когда река свернула, и за туманом стоял уже совсем незнакомый лес.
* * *
Когда лодка полностью растворилась в тумане и смолк плеск весел, на противоположном берегу раздвинулись камыши и показался подросток с корзиной в руке. Выпрямился, глядел на реку широко открытыми глазами. За ним появились еще двое – чумазые, полуголые, в дерюге и шкурах.
– Эй, господин Риульф, что это было?
Рядом с ними паж Эммы в своей черной вышитой тунике, с блестящим кинжалом за поясом выглядел, как королевич, хотя и был весь измазан тиной, а в кудрявых волосах торчали репьи и камышовый пух. Сейчас он резко оглянулся к ним. Лицо его вдруг стало злым.
– Клянусь солнцем, Христом и Тором, я прирежу каждого из вас, если он хоть заикнется о том, что видел!
Он бросил свою корзину, резко выхватил кинжал. Глаза их округлились, они стали пятиться, пока не кинулись прочь.
Риульф, позабыв о своих раках, выбрался на берег. Его одежда была мокрой, ноги ныли от долгого сидения в камышах. Он вдруг заплакал. Он уже считал себя воином, и слезы были для него позором. Однако сейчас его никто не видел. И он плакал и плакал, размазывая по щекам грязь и слезы. Потом схватил камень и запустил в сторону уплывшей лодки.
5
Когда Беренгар выбил меч из рук Ролло, все вокруг ахнули. Беренгар сам застыл, глядя с изумлением на лежащий у его ног знаменитый меч Глитнир. Еще минуту назад он видел его сверкающее острие у своей груди, лица, глаз, горла… Все викинги – воины от рождения, каждый немало времени уделяет упражнению с оружием. Но в конунге, в его левой непобедимой руке, словно жила воля асов.[24]24
Асы – высшие божества в скандинавской мифологии.
[Закрыть] И победить самого непобедимого Ролло!.. Беренгар перевел дыхание и взглянул конунгу прямо в глаза.
– Я доказал свою правоту, Рольв!
Ролло ничего не ответил. Паж Риульф поднял и подал ему меч. Глядел на конунга с собачьей преданностью. Тот же словно ничего не замечал вокруг. Машинально взяв оружие, он отошел прочь. Сел на обломок колонны, опершись руками на рукоять меча. Сидел, сгорбясь, огромный, задумчивый, но излучавший такую угрозу, что никто не осмеливался его потревожить.
К Беренгару подошла заплаканная Сезинанда. Викинг обнял ее, чувствовал, как она дрожит и мелко всхлипывает. Она уже не надеялась, что ее муж останется в живых. Беренгар ласково погладил ее по плечу.
– Все, все. Боги были на моей стороне, ибо я неповинен в том, что случилось.
Когда Беренгар волновался, он забывал, что окрещен. Продолжая глядеть на Ролло, он ждал. Ему необходимо было сообщить ему кое-что. Но он все еще не решался. Эти вспышки гнева и апатии чередовались у Ролло столь стремительно, что нельзя было ожидать, что придет ему в голову в следующий миг.
– Пойди, помоги Франкону с Гийомом, – попросил Беренгар жену.
Епископ со вчерашнего вечера, как показалась ладья Ролло, не желал расставаться с сыном конунга. Хотя он не отпускал его от себя и ранее, еще до исчезновения Эммы. Все знали, что епископ души не чаял в своем крестнике, но теперь он носил его, как щит, не отпускал от себя, даже когда малыш хныкал и вырывался. Франкон понимал, что Гийом – единственная его защита. Ибо он предал Ролло, скрыв, что готовится похищение Эммы. Но он же остался верен, сохранив ему сына. Поэтому даже на пристань приветствовать конунга он вышел, неся младенца на руках.
Это было вчерашним вечером, когда никто еще не опомнился от утреннего исчезновения Эммы. И когда затрубил рог на ладье Ролло, в Эрве началась настоящая паника. Кто поспешил укрыться в лесу, кто кинулся прочь. Уже тогда Франкон выхватил ребенка у переодевавшей его Сезинанды и так, полуголенького, лишь обернутого полами епископской ризы, и вынес его к причалу.
Ролло уже прибыл не в духе. Мрачный, огромный, в развевающемся на ветру черном плаще, сошел на берег.
– Где она? – спросил грозно у осмелившихся встретить повелителя. Но малыш так радостно потянулся к отцу, что на миг суровое выражение в глазах Ролло смягчилось. Он принял сына из рук трясущегося епископа. Подкинул раз, другой. Гийом визжал от восторга, смеялся. Таким оживленным и шумным этот спокойный ребенок бывал лишь с отцом.
В этот миг к Франкону приблизился Бьерн Серебряный Плащ.
– Где огненноглазая, поп? Ролло не на шутку зол на нее, и ей не следует и дальше… Да что случилось, Франкон?
В следующий миг и Ролло заметил, что в Эрве что-то не в порядке. Все еще держа на локте сына, он огляделся.
– Да что, разрази вас гром, здесь происходит?
Франкону только оставалось дивиться тому, как спокойно держал ответ перед конунгом Беренгар. Также спокойно выслушал сообщение и Ролло. Но затуманенный, словно ушедший вглубь себя, взгляд Ролло, какой заметил Франкон, принимая из его рук Гийома, не предвещал ничего хорошего. Он спрашивал, слушал, но невидимая угроза, которую излучал Ролло, действовала на всех. Внешне он держался спокойно, все спрашивал, спрашивал.
Для самого Франкона краткий допрос, какой учинил ему Ролло, стоил немалых усилий. Епископ держал на руках Гийома, надеясь, что лепет ребенка отвлечет Ролло. Но этот язычник, казалось, не замечал теперь даже собственного сына.
А потом Ролло убил монаха. Просто так. Тот случайно оказался рядом, когда ярость, бродившая в Ролло, дошла до предела. Просто ударил кулаком в висок первого попавшегося ему под руку с такой силой, что монах так и отлетел, упал, как мешок с отрубями, и остался лежать бездыханным.
Гийом страшно перепугался, зашелся горьким плачем.
– Эти франки… – задыхаясь, рычал Ролло. – Эти христиане… Я ведь чувствовал, что что-то может случиться!
Франкону вдруг показалось, что язычник смотрит именно на него. И тогда с ним случилось то, чего не было со времен, когда еще юнцом он впервые попал к норманнам. Он обмарался. В животе его саднило, а по ногам текло. Диво, что он остался стоять, даже не выронил Гийома. Откуда-то возник старичок Таурин, взял у него плачущего мальчика. А Франкон, наконец-то сообразив, что Ролло до него и дела нет, достойно придерживая полы длинной ризы, двинулся в сторону бревенчатых построек монастыря. Завидев, что Ролло со своими людьми ускакал из Эрве, он смог наконец-то заняться собой, причем держался столь достойно, словно случившееся с ним было делом самым заурядным.
Пожалуй, Франкону повезло в одном. Перепуганным людям было не до него. Паломники спешили покинуть это место, монахи только и говорили, не падет ли на них гнев и что ожидает передатчиков-христиан, за которыми помчался Ролло. Франкон тоже об этом призадумался. Ролло, конечно же, решил, что в исчезновении его жены повинны именно они.
«Пусть это останется на совести тех, кто поспешил с похищением Эммы», – думал епископ, облачаясь в чистые одежды и отдавая загаженную сутану оторопевшему рабу. Теперь он мог спокойно подумать, что именно ему придется говорить в свое оправдание. Он ведь спас наследника Нормандии, все это могут подтвердить. И если гнев конунга на кого-то и должен обрушиться, так это на охранников Эммы, особенно на Беренгара. Такой ход собственных мыслей несколько успокоил епископа, и когда к нему прибежала взволнованная Сезинанда и стала просить за супруга, он достойно заметил, что ей сейчас следует усердно молиться за своих соотечественников-франков, кои находятся в полной власти Ру.
Ролло вернулся лишь на рассвете. Лодин и Бьерн, сопровождавшие конунга, были мрачны. От Ролло пахло паленым, одежда его была забрызгана кровью.
Епископу удалось отозвать скальда, и тот угрюмо поведал, что Ролло приказал страшной пыткой вырвать у христиан признание: повесил нескольких из них на сучьях деревьев и велел развести под их ногами костры.
– Вся их франкская охрана вместо того, чтобы заступиться за священнослужителей, попыталась скрыться, – рассказывал Бьерн, нервно теребя височную косицу. – Тщетно. Их нагнали и зарубили. Те же, под кем горел огонь, орали не своими голосом и уверяли, что им ничего не известно об Эмме из Байе.
Франкон истово перекрестился.
– Страшный грех взяли вы на душу, язычники, когда подняли руку на слуг Божьих…
Но Бьерн не слушал. Спросил вдруг:
– Кто такой Ги Анжуйский?
Франкон с трудом оставался невозмутимым.
– Это сын графа Фулька. Когда-то он был помолвлен с Эммой.
Бьерн кивнул.
– Ну тогда все ясно. Дело в том, что один из пытаемых признался, что этот Ги был в свите священников, но отстал неизвестно когда. Клянусь Одином, на Ролло это произвело сильное впечатление. Какое-то время он стоял, как завороженный, а потом спокойно велел обезглавить всех. И теперь их головы на шестах красуются вдоль дороги. Больше он не произнес ни слова.
Франкон с досадой подумал, какую оплошность допустили франки, прислав за Эммой Ги. Возможно, Роберт пытался подослать к племяннице преданного человека, да к тому же еще ее бывшего жениха, с надеждой, что это умиротворит Эмму. Однако он не подозревал, что Ролло начнет ревновать и что – упаси Боже! – решит, что Эмма сама сбежала с анжуйцем. Конечно, Ролло из соображений мести может кинуться искать ее, и тогда план герцога удастся. Но Эмма так долго испытывала терпение Ролло, что он может просто наплевать на нее, утешившись с кем-то иным… Но нет, не может! Он слишком любит ее. Даже невероятно, чтобы в сердце этого властного и жестокого человека нашлось столько места для подобной привязанности.
– О чем ты задумался поп? – с подозрением спросил Бьерн.
– Уж не подозреваешь ли ты меня в чем? – едва ли не с искренним возмущением воскликнул епископ.
Скальд лишь ухмыльнулся.
– Тебе больше надо опасаться не меня, а Роллона, Франкон. Клянусь валькириями, он сейчас сам не свой, и готов подозревать каждого. Хотя, может, тебе повезет, раз благодаря тебе Гийом остался с Ролло.
– Тогда – и да поможет мне Бог – я постараюсь убедить Ролло, что Ги Анжуйский здесь ни при чем. Эмма давно равнодушна к нему, и это мне, как духовному отцу, известно из первых уст.
Бьерн сделал резкое движение так, что зазвенела его кольчуга.
– Поверь, мне известно это не хуже, чем тебе. Однако у Эммы столь непредсказуемый нрав, она так упряма и решительна, а главное, в своем гневе никогда не думает о последствиях… Так что ни тебе, ни мне пока не следует ни о чем говорить с Ролло. По крайней мере пока, ибо не назовешь мудрым того, который осмелится дразнить раненого льва.
Ролло действительно чувствовал себя преданым, получившим удар в спину. Он стоял посреди шатра, откуда, едва он вошел, испуганной стайкой выпорхнули женщины Эммы. Он их даже не заметил. Стоял, скомкав в кулаке тонкую шаль Эммы. Страшное подозрение закралось ему в душу. Поначалу он решил, что Эмму похитили его враги. Но после сообщения об этом проклятом Ги…
«Я спала с ним на древнем алтаре в ночь перед вашим набегом. И если бы не ты, мы бы прожили с ним счастливую жизнь». Как давно она ему это говорила!.. Но он запомнил все, слово в слово. И когда Ги в качестве посланника Роберта Нейстрийского прибыл в Руан, она сразу кинулась к нему, несмотря на запрет Ролло. А потом, как она просила за него, когда их схватили после неудачного побега!
– Нет, она не могла оставить меня! – глухо прорычал он. – Не верю, что ради этого анжуйца-выродка она забыла все, что было между нами, забыла собственного сына.
Но память как резала. Он словно слышал ее голос: «Клянусь, что уйду, если ты мне изменишь!»
Ролло становилось трудно дышать. Да как она смела! Как смела покинуть Руан, как смела бежать!..
На него вдруг словно нашло затмение. А когда он пришел в себя, то оказалось, что лежит на настиле в шатре, а Лодин и Беренгар, навалившись сверху, прижимают его к земле. Все вокруг было перевернуто: лежанки, стульчики разбросаны, ковры сорваны, сундучок Эммы изрублен. Даже железный светильник согнут пополам, а платья и плащи Эммы искромсаны в клочья.
– Тебе давно следовало бы найти другую женщину, Рольв, – cказал Волчий Оскал, когда Ролло успокоился. Он старался говорить дружелюбно, но помимо воли в его голосе сквозило злорадство. – Не такую, как эта вертихвостка.
– Закрой рот, – устало прервал его Ролло, – ибо, клянусь священными браслетами Одина, еще слово – и я разрежу твою пасть от уха до уха.
У него все болело внутри, а сердце казалось сплошной кровоточащей раной. И все же он надеялся, он страстно желал доказать невиновность Эммы. Да, она могла изменить ему, бросить его… но не сына.
– Беренгар, – позвал он стража. – Я хочу еще раз услышать, что произошло в тот вечер.
Он хмурился. Все, что говорил Беренгар, шло вопреки его желанию доказать невиновность Эммы. Ее странное стремление уйти ночью в лес. Да еще с сыном. А до этого общалась ли Эмма с франками? Да. Она им пела… Пела. А он-то думал, что она горюет и льет слезы, дожидаясь его возвращения. Ей бы лишь петь и порхать. А не шепталась ли она с кем из франкских священников? Нет. Хотя… Уже после ухода нейстрийцев она долго разговаривала с монахом из Эрве Таурином. Нет, не то. Хотя где этот монах?
Старичка привели. Он, как ни в чем не бывало, собирал травы у реки. Казалось, напряженная атмосфера не коснулась его. Ролло он разглядывал почти с детским любопытством. Без страха.
– Да, я говорил с ней. Она сидела как раз на том камне, что и ты, правитель. Я рассказывал ей о чудесах Святого Адриана. Она почти не слушала, но я мог понять ее. Вокруг ее чела витал мрак. Ей угрожала опасность.
– Опасность? – заволновался Ролло. В этом босоногом монахе было что-то, что отличало его от остальных. Такой светлый взгляд бывает у блаженных или провидцев… Или святых, как утверждают христиане.
– Поначалу я посчитал, что это исходит от тебя, язычник, – спокойно продолжил Таурин. – Люди говорят о тебе много хорошего и много плохого. Но что ты волк кровожадный, известно всем. А та женщина… У нее на виске был кровоподтек. Кто же поднимет руку на красоту, как не злодей?
Он повернулся и спокойно продолжал свое занятие среди заросших травами развалин. Ролло смотрел прямо перед собой. Хотел ли он зла своей Птичке? Он был зол на нее за ее самоуправство в Гурне, за ее неповиновение в Руане. Но желать ей зла?… Нет, несмотря на всю его ярость, на ревность и подозрения, он бы не сделал ей ничего дурного. Ведь он все еще любил ее. У него вдруг гулко забилось сердце. Да, он любил ее. Ее смех и капризы, ее нежное тело, ее волосы, ее голос, ее ворчание и умение радоваться всякой чепухе. И он все еще не хочет верить, что она предала его.
Он вновь стал допрашивать Беренгара. Что может иметь значение, кроме той ночи? И вновь в нем закипела ярость.
– Она была так настойчива в своем желании уйти в лес, – спокойно держал ответ перед Ролло Беренгар. – Было в ней, правда, нечто странное. Тогда я думал, что лунный свет помутил ее разум…
– Короче!
Беренгар пятерней сгреб волосы с глаз. Вздохнул. Рассказал опять, как Франкон воспротивился отдать ей Гийома. И тогда она просто кинулась в чащу.
– А ты? Где был ты, ее охранник, в это время?
– Я пошел сменить часовых, а когда…
– Да заберет тебя Хель![25]25
Хель – богиня царства мертвых, не попавших в Валгаллу.
[Закрыть] – воскликнул Ролло. – Зачем тебе было менять часовых, кого стеречь, если не мою жену?
Беренгар вдруг не нашелся, что ответить. Возможно, просто сработала укоренившаяся привычка все доводить до конца. И ведь с Эммой был Оттар, ей ничего не могло угрожать, когда рядом такой герой. Однако Оттар был убит таким образом…
Ролло вдруг резко сгреб его за скрещенные на куртке ремни.
– Получается, Оттар более верен мне, чем ты, раб?
Слово «раб» хлестнуло викинга, как кнутом. Он вырвался.
– Даже конунгу не позволено так оскорблять свободнорожденного и…
– Умолкни! – Лицо Ролло нервно дергалось, но говорил он почти тихо. – Когда-то ты едва не упустил ее, но я простил тебя. Более того – возвеличил, ибо считал преданным другом. Ты же повел себя, как трусливый раб, и по твоей вине мою жену похитили. Поэтому ты сам должен умолять меня сделать тебе «кровавого орла», не то я надену на тебя ошейник и заставлю до конца дней вычищать сточные канавы в Руане.
Однако за Беренгара вступились и Лодин, и Бьерн. По закону никто не смеет неволить свободного викинга, если его вина не доказана свидетелями или судебным поединком.
– Что ж, – мрачно кивнул Ролло. – Обвинителем здесь являюсь я, и ясный Глитнир докажет мою правоту.
Пожалуй, для Беренгара это был наилучший выход. Умереть с мечом в руке и попасть на пиры Валгаллы, миновав христианский рай. И никто не сомневался, что ему не выстоять против Глитнира в левой руке первого мастера на мечах Нормандии. Поэтому, когда он обезоружил конунга, даже самые преданные люди Ролло стали говорить, что Боги на стороне Беренгара.
Они разошлись. Беренгар как ни в чем не бывало пошел отдавать распоряжения, чтобы монахи приготовили викингам пищу, а воины подготовили корабли к отплытию, ибо было ясно, что им нет смысла больше здесь оставаться. Проследил, как запрягают мулов в дормезы. Усадил в один епископа, в следующем расположились женщины с детьми. Сезинанда взволновано цеплялась за него.
– Едем с нами. Тебе незачем вторично искушать судьбу, оставаясь подле Ролло. Он все равно считает тебя виновным.
Беренгар лишь поцеловал ее в щеку. Взлохматил волосы старшего сына. Двое малышей уже спали на днище дормеза. Глядя на посапывающего Гийома, Беренгар нахмурился. Нет, ему еще есть о чем говорить с конунгом.
Ролло, прикрыв глаза, сидел на выступе выщербленной стены, слушал пение Раульфа, перебиравшего струны лиры. Рядом стоял Лодин. Просто стоял, ибо к пению и мелодии он был равнодушен, но именно он привел к Ролло пажа, зная, как все это бренчание успокаивающе действует на его друга-левшу.
Мальчик пел с серьезным, сосредоточенным лицом:
Почуял граф – приходит смерть ему.
Холодный пот струился по челу.
Идет он под тенистую сосну,
Ложится на зеленую траву.
Свой меч и рог кладет себе на грудь.
К Испании он повернул лицо,
Чтоб было видно Карлу-королю,
Когда он снова с войском будет тут,
Что граф погиб, но победил в бою.
Риульф пел на языке франков «Песнь о Роллонде», какой его научила Эмма. Когда он умолк, Ролло спросил:
– Ты будешь скучать по ней, Риульф?
– Нет, – твердо ответил подросток.
У Ролло чуть приподнялись брови.
– Ты ведь был так привязан к ней?
– Был.
Риульф приглаживал взлохмаченные ветром кудри, поднимал на конунга ясный взгляд.
– А теперь я предан лишь тебе, левша. И прошу взять меня на войну, когда ты пойдешь против франков.
Ролло выпрямился. Война. Да, именно так. Теперь уже ничто не удерживает его дома. Правда, промелькнули какие-то мысли о южанах, что из-за оспы вряд ли пойдут в поход, о викингах из Англии, которые вряд ли успеют присоединиться. Не так он все задумывал.
Но… о, Боги! Когда еще норманны были сильнее, нежели теперь? Зачем оттягивать? Он встал, почувствовал себя соколом, вылетевшим на охоту после долгого перерыва. Война – буря копий, сходка мечей, радость Одина – вот, что отвлечет его от тоски, даст выход ярости, поможет встряхнуться.
Лодин увидел, как оживился Ролло, и тоже обрадовался.
– Нам всем надоело нюхать дым очагов да глядеть, как траслы[26]26
Траслы – рабы.
[Закрыть] унавоживают пашни за усадьбой, – сказал он, выставляя в улыбке свои страшные клыки. – Клянусь, нам давно пора принести жертву Одину, чтобы он ниспослал нам славы, побед и богатой добычи.
Подошли еще несколько норманнов. Узнав, что их конунг не намерен больше откладывать наступление, развеселились. Кто приплясывал, кто шуточно боролся, но были и такие, которые сокрушенно качали головой и ворчали, что не лучше ли сначала собрать урожай, да и франкам тоже, чтобы иметь возможность добыть поболее добра.
Ролло уже не слушал возражений, он отдавал распоряжения. На Луару гонцов следует послать незамедлительно. Но он еще не знал, куда сначала направить свой удар – на Каролинга или на Робертина. К кому из них прибудет его беглянка-жена? Он тряхнул головой, прогоняя сомнения. И тут он вновь увидел Беренгара.
– Тебе бы умнее было отправиться с женщинами в Руан и не мозолить мне глаза.
Беренгар постарался не придать значения издевке в голосе Ролло.
– Если ты велишь – я уеду. Но прежде я должен тебе кое-что сообщить.
Ролло почувствовал раздражение, но все же отошел с Беренгаром. Мальчик-пастух испуганно погнал прочь коз, когда они подошли.
– Сначала скажу об Оттаре, – медленно начал Беренгар. – Мы похоронили его на плоту, как викинга. И я лично вложил в его руки сверкающую Игль, так как у берсерка не было сыновей, кому можно было ее передать. Как и отомстить за его смерть.
Ролло стоял, засунув большие пальцы рук за пояс, чуть покачиваясь с пятки на носок. Сдерживал нетерпение, выражая почтение к памяти убитого.
– Оттар был убит кинжалом, – продолжал Беренгар. – Я еще тогда подумал, как смел должен быть человек, решившийся противостоять этому берсерку. Но все же кинжал против Игль…
– Оттар ведь был с Эммой? – почему-то переспросил Ролло. Глаза его сузились, стали внимательны.
– Да. И убил его тот, кто встретил… или ждал ее в лесу.
Он вытащил из-за пазухи завернутый в кусок овчины кинжал. В его изящной рукояти сверкнул голубой сапфир. Узкое лезвие из превосходной стали.
– Сам понимаешь, Рольв, что это не оружие против берсерка. Им можно было убить его лишь издали. А значит, кто-то знал, как опасен Оттар. И он убил его издали, метнув оружие. Следовательно, этот кто-то, должен хорошо видеть в темноте. Ночь-то хоть и выдалась лунная, но в лесу, в тени чащи… Заметь, сколь верным был бросок. Оттар отправился к Одину тотчас. Даже не выронив из руки Игль. Хорошая смерть для викинга.
Он помолчал, глядя, как побледнел Ролло, не сводя глаз с кинжала. Сказал медленно:
– Тот, кто свалил Оттара, хорошо видел в темноте.
– И имел натренированную руку, – кивнул Беренгар.
Больше он ничего не стал говорить. Для него это была лишь догадка, смутное воспоминание о драгоценном кинжале на бедре женщины, которую он недолюбливал и подозревал. Он мог и ошибиться. Но не Ролло.
– Глер, – назвал конунг кинжал по имени, и даже губы его побелели.
Теперь он ощутил почти страх. Снэфрид когда-то клялась, что отомстит. И если она встретилась с его Эммой…
– Она убила ее, – еле выговорил он, и мир сразу словно провалился в преисподнюю, а сердце взорвалось болью, и если бы Беренгар не поддержал, он бы упал.
Охранник понимал, что сейчас творится в душе конунга.
– Нет, Ролло, нет.
Он сел рядом с ним на травяной откос старой насыпи.
– Хотя, я ведь тоже подумал о худшем, когда разглядывал этот кинжал. Я не был уверен, но все же… Короче, этим утром я велел своим людям еще раз обыскать это место. Пядь за пядью. Ты слушаешь меня?
– Внимательно, – кивнул Ролло, не сводя глаз с узкого лезвия.
– Это недалеко от реки, – начал Беренгар, – вверху сосняк, где нет кустов, а берег весь зарос ольхой. Ниже – камыши и осока. Когда мы обследовали все наверху, то не обнаружили ни Эммы, ни следов, что волоком кого-то тащили. Зато обнаружили следы подбитых гвоздями башмаков. Двоих или троих, мы не разобрали. Они вели к реке и там один из моих людей нашел то, что мы не заметили с первого раза, когда были поражены гибелью берсерка и исчезновением Эммы.
Там среди осоки было вытоптанное место, а на песчаном берегу явственно было заметно место от лодки. Это еще не все. Берег тот скалистый, но есть грот. И в нем находились следы от копоти на камне. Они были там. Я не знаю, кто, но Эмму похитили именно они.
Он сказал «похитили», и, как ни странно, Ролло облегченно вздохнул. Главное, что она жива, а также то, что она могла покинуть его и не по своей воле. Ибо Эмма никогда не пошла бы на сговор с франками. И пусть даже там был этот Ги. Эмма никогда не вспоминала о нем, живя с Ролло. Может, тот не так и много значил для нее? Она ушла, и даже если в этом и был отголосок ее обиды на Ролло, но она никогда добровольно не оставила бы сына. Но ведь хотела же она взять с собой Гийома в лес?
Подошел Бьерн, шумный, оживленный в предвкушении скорого набега. Ролло сделал резкий взмах рукой, усылая его. Ему надо было подумать. Скальд заметил перемену в Ру, недоуменно покосился на Беренгара, которого Ролло еще недавно не мог и видеть, а теперь вновь пытливо расспрашивал об Эмме.
– Что, ты говоришь, в ней было странного? Она, говоришь, будто спала на ходу? И никак не объясняла, почему так хочет пойти в лес? Объясняла? Но и сама путалась в объяснениях? Бьерн, ты помнишь, что нам поведала Эмма о событиях возле Мон Томба? Что заставило ее уехать из монастыря на горе перед самым началом прилива? Как будто кто-то велел ей. И этим кто-то оказалась Снэфрид.
Если скальд и был удивлен вопросом Ролло, то не подал вида. Да, он не забыл рассказ Эммы. Ей словно было велено ехать из монастыря, и эта мысль даже казалась ей собственной, но позже она смеялась, что, будь она не под воздействием чар, никогда бы не рискнула искушать судьбу перед самым приливом.
Он вдруг осекся, заметив тонкий кинжал в руках Ру. Изящная и опасная безделушка с синим камнем в рукояти. И он помнил, кому ранее принадлежало это оружие. Сказал:
– Там, где Белая Ведьма, – все возможно.
Ролло смолчал. Он давно поверил, что его бывшая жена не была лишена колдовского дара. Даже то, как легко он смог забыть ее, приписывал тому, что долгие годы был просто опоен любовным зельем. Снэфрид Лебяжьебелая… Она поклялась. Он же не обратил внимания на ее проклятья. А ведь Снэфрид не похожа на бессмысленно сеющих проклятия бессильных старух.
Ролло вдруг пожалел, что не убил ее тогда. Где же она теперь? Он знал только, что этой зимой, когда во время военной кампании он встретился с Рагнаром, тот что-то упоминал, что финка исчезла так же таинственно, как и появилась. Датчанин был уверен, что в ней всегда была какая-то колдовская сила, и поэтому не осмеливался искать ее.
Ролло сильно сжал кинжал. Появилась ли Снэфрид здесь, чтобы только отомстить? И есть ли какая-то связь между нею и исчезновением из процессии Ги Анжуйского?
– Бьерн, вы, скальды, всегда узнаете все первыми. Не слышал ли ты что-нибудь о Снэфрид Лебяжьебелой?
Бьерн лишь повел плечом.
– Скальды не Боги, и Хугин и Мунин[27]27
Хугин и Мунин – имена двух воронов Одина, котрые бесшумно летают над землей, а вечером садятся на плечи Одина, чтобы поведать ему все, что творится в мире людей – Мидгарде.
[Закрыть] не приносят им известий о смертных из Мидгарда. Я, как и ты, знал, что Снэфрид стала женой Рагнара, но потом покинула его. Правда, кто-то из моих людей поговаривал, что она приняла христианство в Пуатье и даже пользовалась милостью графа Эбля. Она ведь красива, твоя бывшая диса нарядов,[28]28
Диса нарядов – женщина.
[Закрыть] а всем ведомо, сколь падок до красавиц граф Пуатье. Но потом она вроде бы вновь исчезла. Так что не могу поручиться за слух.
Ролло глубоко задумался. Снэфрид и христианство – это казалось немыслимым. Но Снэфрид – умная, расчетливая женщина, и если ей понадобится сильный покровитель, то она не остановится перед купелью. Но Эбль… Скорее финка выбрала бы кого-то помогущественнее. Каролинга или Робертина. Робертина, пожалуй, скорее.
И тогда становится ясно, отчего она могла быть здесь. Процессия от Робертина, и Ги Анжуйский, который тайно исчез из процессии. Не помогала ли она ему?
Ролло резко поднялся. Где бы ни была Эмма, он найдет ее. Не важно, кто бы ее ни похитил.
– Господин, вы возьмете меня в поход на Париж?
Это сказал Риульф. Ролло внимательно поглядел на него.
– Почему ты считаешь, что именно к острову франков[29]29
Остров франков – Сите, остров на Сене, где располагалась древнейшая часть Парижа.
[Закрыть] я поведу свои драккары?
Мальчик опустил глаза. После того, что он видел, это казалось ему естественным. Но он не хотел говорить, как Эмма дружески держалась с герцогом, как обнималась с одним из его людей. Она была предательницей – это ясно, но он не хотел, чтобы Ролло знал об этом. Ибо Ролло всегда был его кумиром, и мальчик не хотел причинить ему новой боли.
– Почему ты сказал про Париж? – переспросил конунг.
– А как же иначе? Ведь процессию-то послал Робертин.
Какое простое решение! Разве Эмма не исчезла сразу после ухода франков?
Ролло вскинул голову. Бьерн, Лодин, другие подошедшие викинги выжидательно смотрели на него. Они хотели войны, удачи и ратных подвигов. И кровь не страшила их. Умереть от старости на соломе – позор для викинга. А новый поход, слава и приключения, это у них в крови. Они ждали.
– Мы выступаем, – сказал Ролло. – Пусть скачут гонцы в Руан и готовят сбор. Мы двинемся на Париж и далее. Настало время доказать трусливым франкам, что наш Один куда сильнее их распятого Бога. И пусть принесут богатые жертвы асам, чтобы поход наш был удачен.
Последние слова его утонули в лязге оружия и радостных криках викингов.
