Текст книги "Светорада Медовая"
Автор книги: Симона Вилар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
ГЛАВА 10
Гроза отшумела и пошла на убыль. Стемка слышал ее отдаленное громыхание. После грозы всегда становится легче, однако он все одно испытывал тяжесть в душе. Ее не могли развеять даже веселые пляски в мерянском селении, где он со Скафти и его младшим братом Ормом остановились, чтобы переждать стихию. Накануне сыновья Аудуна уговорили его поехать с ними в Ростов.
– На реке и без тебя управятся, – убеждал Стрелка Скафти. – Аудун за речным путем следит, а на твое место Путята пока сотника Давриту поставил, приказал за всем приглядывать. Так что забудь о делах и съезди к жене.
Говоря это, Скафти оставался веселым, но в его зеленых глазах что-то таилось. Догадывался, что неспроста Стрелок умчался из нового терема от своей красавицы сразу же после новоселья. Ну, одно дело проститься с Путятой и дать последние наставления своим людям, а теперь-то чего отсиживаться тут, в Медвежьем Углу?
Стемка сам понимал, что его поведение выглядит странным. Ну, да кому какое дело? Однако когда Скафти и Орм засобирались, он тоже решил ехать. Все равно надо со Светкой дела улаживать, жена ведь. Хотя и такая… Он ведь знал, с кем сошелся, знал, что в глубине души его ненаглядной всегда была червоточинка, оставшаяся со времен, когда капризная смоленская княжна повелевала всеми и не терпела несогласия. И если что не по ней, Светорада на все что угодно могла решиться. Но все равно он любит ее… Даже после того, как она крикнула ему, что и без него на нее охочие найдутся. А ведь с нее станется. И хорошо, что именно Скафти приехал к нему на Итиль. Возревнуй Стемка к кому-нибудь свою Светораду, так это в первую очередь к красавцу Скафти.
Они отправились в путь еще затемно, плыли по обмелевшей Которосли. Гребли по двое, один отдыхал, потом менялись. Их лодка-расшива довольно скоро шла против течения, и они только изредка петляли, когда из воды выступали вбитые колья-засеки. Не раз уже ходившие по реке Стемка и Скафти хорошо знали эти опасные места, а вот Орм чуть не навел расшиву на заостренный подводный кол засеки, едва успев увернуться. Скафти отпустил младшему брату подзатыльник, и Орм разобиделся не на шутку. Он уже мнил себя взрослым воином, а тут Скафти ведет себя с ним как с челядинцем подневольным. Плюхнувшись на дно лодки, Орм наотрез отказался грести дальше. Скафти едва не поколотил брата, но Стема вмешался, разнял, сказав, что поработает веслом до самого Ростова.
Но за один день добраться до Ростова невозможно, и им приходилось делать остановки в мерянских селениях, где их щедро потчевали, так как у мерян настали дни празднования Ардвисуры-Анахиты, богини воды и бобров. Стема рассчитывал добраться до Ростова к вечеру третьего дня, но на этот раз их задержала гроза. Они опять-таки укрылись у мерян, и Стема указал местному кугыже на то, что по пути они не видели ни одного дозорного. На замечание молодого воеводы старейшина рода важно ответил, что, мол, отпразднуют и опять вернутся к делам. Стема пригрозил ему: если и дальше не увидит на пути охрану, сообщит посаднику, и Путята обложит стражей пути налогом, от которого те за службу освобождены.
Стема был непривычно зол и раздражителен, и сыновья Аудуна то и дело переглядывались, понимая, что гложет молодого воеводу. А у того все мысли были о встрече с женой. Как-то она произойдет? Ах, увидеться бы с ней, обнять, прижать к сердцу. Чтоб дух захватило, чтоб все вокруг засияло. Ибо в ссоре со Светорадой мир для Стемки был темен, как грозовые тучи. И то, что гроза пронеслась, в мокром лесу защебетали птицы, а на небе появились розоватые в лучах заката облака, показалось ему добрым предзнаменованием.
К нему подошел с куском поджаренной грудинки Скафти, стал рассуждать, отчего в последнее время соседи-муромчане на нынешние торги не приехали, поделился новостями, какие ему местный кугыжа поведал: якобы на землях муромы идет большой торг. Правда, поговаривают, что все больше людьми торгуют. Дескать, приплыли несколько булгарских кораблей и щедро расплачиваются за невольников. Оно-то с одной стороны понятно: рабы ныне – один из наиценнейших товаров, но откуда столько невольников у лесной муромы? Может, они на мещеру ходили в набег или на вятичей?
Стема мало вникал в его слова, поскольку сейчас торговля рабами заботила его меньше всего.
– Слышишь, поехали, а? – обратился он к Скафти.
Тот стал жевать медленнее, соображал.
– Ладно, поедем. Мне тоже отчего-то неспокойно. Только я на носу буду грести, я тут лучше реку знаю.
И почему сказал, что неспокойно? У Стемы после этого тоже стало как-то тревожно на душе. Вот и греб, налегая на весло, стараясь попадать в лад с рожденным у моря викингом Скафти.
Небосвод постепенно серел сумерками, нависавшие над рекой деревья затеняли ее светлое течение. Было то вечернее время, когда на открытом пространстве еще светло, а под деревьями почти сплошной мрак.
– А ну причаливай! – вдруг резко и решительно произнес Стрелок, указав рукой в сторону берега, где пил воду высокий белый конь.
– Да ведь это наш Облако! – встрепенулся Орм. – Это лучший конь отца, его любимец! Ну, уж и устрою я нерадивым слугам за то, что за конем не уследили!
Скафти молча направил нос лодки к прибрежным зарослям. Он видел, что Облако был под седлом и с уздечкой. Где же тогда наездник?
Конь сначала отпрянул, но, узнав голос Скафти, позволил к себе подойти. Скафти огладил животное, а потом провел рукой по его крупу, завидев темные пятна на светлой шерсти скакуна. Показал спутникам измазанную руку.
– Кровь. И совсем свежая.
– Неужто поранил кто Облако? – ахнул Орм.
Но Скафти уже вскочил в седло.
– Вперед поеду. Орм, бери весло и поспешайте за мной. Сам же поскакал вдоль берега по хорошо проторенной тропе.
Скафти исчез, а они торопливо стали грести. Потом Стрелок увидел покачивающийся на воде у самого берега труп со стрелой в спине. Орму ничего не стал говорить, но тот и так что-то учуял, даже перестал грести, принюхиваясь, как волк на охоте.
Вскоре Стема уловил в воздухе запах дыма, не от очагов, а тяжелого дыма войны, с привкусом гари от тех вещей, которые не должны были гореть.
– Греби под деревьями у берега! – скомандовал он.
Пока Орм направлял лодку, Стема стал готовиться. Снял привычно надетый через плечо длинный лук, проверил тетиву, перекинул через плечо до этого лежавший в лодке тул со стрелами и не спеша натянул лук, наложив на тетиву первую стрелу. Оглянувшийся Орм увидел его приготовления, и глаза паренька расширились. Несмотря на то, что Орм уже побывал не в одной схватке, ему вдруг стало страшно.
– К Ростову ведь никто не может добраться, да? – спросил он совсем по-детски. – И меряне его охраняют, и река чужим судам недоступна, и наших людей немало в городе.
– В городе – мало, – сухо отрезал Стемка и кивком приказал парнишке пристать к берегу.
Дальше они пробирались сквозь заросли. Орм на ходу достал из мешка свой стегач, опоясался, проверив, на месте ли меч. На Стемке из-за жары последних дней были только легкие доспехи – кожаная толстая безрукавка с чешуйчатым кольчужным оплечьем и широкий, обшитый бляхами ремень. Он снял с головы удерживающий волосы ремешок, тряхнул ими, откидывая, и заново перевязал, чтобы не мешали. Свой меч он не доставал из ножен, а вот Орм перво-наперво схватил тесак.
– Гляди, гляди! – воскликнул Орм пораженно, когда впереди замелькали отсветы огней. – О великий Один!
Ростов горел. Даже не столько горел, сколько дымил в наступавших сумерках. Густой дым медленно заволакивал обширное пространство. Рыбацкие хижины у озера с соломенными кровлями полыхали вовсю, а деревянные постройки усадеб занимались с трудом – возможно, прошедшая гроза намочила дерево, что помешало быстрому возгоранию. Судя по всему, это был не просто пожар, потому что даже сюда, к лесу, долетали тревожные звуки: слышались чьи-то крики, резкие гортанные возгласы, лязг железа, треск дерева, дикое конское ржание.
Скафти не вернулся, а разглядеть его в низко стлавшейся пелене было непросто. Стемка и Орм лишь быстро переглянулись, а потом каждый кинулся в свою сторону: Орм побежал вдоль берега, туда, где в некотором отдалении располагалась усадьба его рода, а Стемка, пригибаясь и стараясь скрыться в дыму, кинулся к самому граду, где стоял его новый терем.
В том, что это набег, он не сомневался. Думать, кто супостаты, не было времени. Он только увидел в стороне каких-то чужаков, отгонявших к воде, где было меньше дыма, группу связанных пленников. Приглядевшись, Стемка понял, что его княжны среди них нет. А эти чужаки… Стемка похолодел, различив обрывки хазарской речи. И в страшном сне не мог представить, что тут появятся набежчики-хазары, но рассуждать, как это могло произойти, было некогда. Прямо перед собой он увидел одного из них – тот волок за рога упирающуюся козу. Грабитель резко замер, столкнувшись с незнакомым лучником. И опомниться не успел, как просвистела стрела и освобожденная коза с жалобным блеянием засеменила прочь.
Стемка все же догадался сорвать с убитого его войлочную черную шапку с опущенными сзади полями, надел на себя, чтобы быть схожим с чужаками, и, таясь под покровом темноты, кинулся к ближайшей городской окраине. В первом же частоколе увидел распахнутые настежь ворота; во дворе кто-то копошился, и сквозь пробивавшиеся сполохи Стема разглядел, что это хазары. Задерживаться времени не было, и он побежал дальше. Повоевать с ними он еще успеет, сейчас важнее всего – разыскать Светку. Он проскочил между заборами к проходу на улицу Разудайскую, в конце которой располагался их терем.
Пробраться туда побыстрее не вышло, так как улица выгибалась и за поворотом Стемка нарвался на группу отчаянно отбивающихся ростовчан. То были не кмети, а мастеровые Разудайского конца, которые бились кто чем: один косой размахивал, второй орудовал молотом из кузни, третий просто оглоблю выхватил. Но бились бестолково, хазары их теснили, и Стемка решил помочь своим. Вскинул лук, оттянув тетиву до самого уха, выстрелил. Лук с негромким гудением распрямился, и силой пущенной стрелы ближайшего из хазар едва не подбросило. Стемка стрелял быстро и умело, так что пять из стрел еще шли по воздуху, а шестая уже разила очередного разбойника. Он стрелял навскидку, почти не целясь, безошибочно поражая противников. Ростовчане узнали молодого воеводу, подбежали.
– Неужто подмога прибыла от Итиля?
Поняв, что Стрелок один, стали ругаться, кто-то едва не плакал.
– И кузню мою разорили, и двор порушен, и дочек угнали невесть куда.
– Да как они в Ростов-то пробрались, морок их возьми!
– Жену мою не видели? – начал выпытывать Стема у ростовчан.
Но те, потрясенные случившейся бедой, даже не понимали, о чем их спрашивают. Сказали, что хазары пришли с грозой, налетели, как воронье, и даже гнев небесного Перуна им не помешал… И пока небеса исторгали струи воды и посылали гром, эти супостаты взяли Ростов раньше, чем жители успели сообразить, что к чему.
Стема больше не стал слушать. Подхватив у одного из убитых хазар замеченный ранее тул со стрелами – пригодится! – начал пробираться туда, где полыхало яркое пламя. Ему казалось, что горело недалеко от детинца, в том месте, где находился его терем.
Терем и впрямь горел. Пораженный Стемка на миг замер. Видел, как на каждой стене метались рваные космы пламени, густой дым валил от перекладин и трещавшего в огне крыльца. Горели рухнувшие ворота, вой пламени оглушал.
В первое мгновение Стрелок ощутил такой ужас, что почти не мог думать. Одна мысль только и билась: Светка, Светка, Светка! Потом он стал что-то соображать. Понял, что если терем так полыхал, то его наверняка одним из первых подожгли. Но как же так вышло, ведь он находится в глубине построек и к нему еще надо пробраться? Значит, набежчики едва ли не с него начали свой грабеж. Конечно, терем богато смотрелся, мог и привлечь их внимание, но вон недалеко от него почти уцелевшая усадьба Разудая, даже ворота закрыты, а на стене видны люди, которые борются, чтобы пламя не перекинулось на дом, сбивают шкурами дымящиеся головни, заливают частокол водой.
Еще Стема заметил, что спасенные им ростовчане прибежали за ним и стали стучать в ворота Разудая, прося о помощи. Им не открыли, но указали на детинец, который был цел и на заборолах которого виднелись поблескивающие в отсветах пожара островерхие шлемы дружинников. Те тоже стали что-то кричать, делая знаки, и Стема вместе с остальными кинулся к воротам. Все открытое пространство перед детинцем было усеяно трупами, и Стема на бегу перескакивал через них. Подбежав, стали стучать в ворота, но дружинники не открыли, а спустили сверху лестницы. И пока вновь прибывшие лезли наверх, откуда ни возьмись появились хазары. Лучники с заборолов стреляли в них, прикрывая новых беглецов, а затем спешно убрали лестницы наверх.
– Они не очень-то и рвутся наш детинец атаковать, – произнес кто-то рядом со Стемкой. – Не по зубам он им. Но и не уходят, а мы не в силах изгнать супостатов.
Стема узнал в говорившем Нечая. Борода у воеводы была опалена, лицо под привычной мохнатой шапкой измазано золой.
– А ты пробовал изгнать их? – спросил Стема, кивнув в сторону, откуда доносился злой визг степняков.
Нечай грубо выругался.
– Как, во имя самого Перуна? У меня воинов горстка, тут и казна градская, да и вообще, погляди-ка!..
И, выхватив у ближайшего кметя факел, воевода посветил в сторону двора детинца. Стема замер. Все обширное пространство внутреннего майдана крепости было забито ростовчанами, как бочка сельдями. Всюду были люди: женщины в повойниках, всклокоченные мужчины, плачущие дети. Часть жителей тушили дымившуюся кровлю дружинной избы, и Стема видел, как один из мужчин рухнул от прилетевшей в полумраке стрелы; другие толкались между строений, вопили, плакали. Мужчины, ремесленники и купцы помогали на стенах дружинникам. Они вооружились кто чем, у многих в руках были луки.
– Сколько смог, столько и впустил, – говорил озиравшемуся Стемке Нечай. – Эти гады налетели, когда дождь полил, наскочили с визгом и гиканьем, носились повсюду. Не давая людям опомниться, хватали всех подряд: стариков, детей, женщин. Мужчин и парней умелыми ударами по голове вгоняли в беспамятство, чтобы меньше возни с ними было. Потом тащили прочь, а в дома бросали зажженные факелы. Все это было похоже на страшный сон: связанные дети, огонь в домах, грозные окрики чужаков и причитания женщин. Кто успел, тот смог отбиться и захлопнуть ворота, но таких мало, вот люди и повалили с криками и плачем к детинцу. А мы уже дважды приступ отбили, да и этих тварей поразили немало. Вот теперь они и выжидают.
– Жена моя где? – схватив Нечая за грудки, закричал Стема.
Воевода грубо оторвал от себя его руки.
– А леший ее знает! Ищи. – Он кивнул в сторону укрывшихся в детинце горожан.
Стема сбежал по сходням с заборолов, вглядывался в лица, звал, расспрашивал людей. Никто ничего не мог ему ответить, каждый был сосредоточен на своей беде и страхе. И тут Стемка увидел Кулину, утешавшую какую-то плачущую женщину. Кинулся к ней:
– Ты в тереме была, должна знать, где моя жена!
Та сперва только таращилась, но потом стала соображать.
– Знать не знаю, ведать не ведаю. Да и как мне было уследить, где молодая хозяйка, когда они еще с утра куда-то с Вереной отправились. С тех пор и не видала.
Значит, Светорада ушла из терема еще до набега и больше не появлялась. И у него есть надежда, что она не сгорела.
Только сейчас Стема вдруг осознал, насколько был напуган, увидев полыхающий терем. Проклятое жилище Усмара! Недаром Светорада невзлюбила этот дом – теперь Стема это отчетливо понял. И хвала богам, что ее не было в тереме во время набега. Ощутив внезапную слабость, он сел прямо на землю. Перевел дыхание и стал думать, где может быть Светка. Если уходила с Вереной, возможно, что она в Большом Коне.
Стемка вскочил, снова взбежал на заборол. Пробираясь по его настилу мимо стоявших у зубцов частокола охранников, прошел к Нечаю, спросил, что с усадьбой Аудуна. Лицо воеводы задергалось, усы ощетинились. – Леший тебя дери, Стрелок! А мне откуда знать? Сам извелся. Там ведь дети мои, жена беременная. А я даже не могу никого послать туда, чтобы вызнать. Но слышишь? С той стороны шумят. Значит, живы.
Он указал рукой куда-то в дымную ночь, и Стема понял, что слабо долетавший до детинца гул шел со стороны, где у воды располагалась усадьба варягов.
Присмотревшись, Стема заметил мелькнувшую у дальних заборов тень, сорвал с плеча лук и выстрелил. Не промахнулся. Ну что ж, на одного недруга меньше стало. Но все одно надо было что-то делать. Он сюда прибыл к своей жене и, пока не найдет ее, пока не сможет защитить, не будет ему покоя. Думать же о том, что с ней могло что-то дурное случиться, он даже не смел.
Вокруг него стоял гул голосов, и Стемка стал прислушиваться. Люди говорили, что разбойники как будто разыскивали кого-то в Ростове. Сперва в тереме воеводы Стрелка, а затем едва ли не по всему городу. Врываясь в дома и усадьбы, оглядывали всех девок и женщин, а после, когда несчастных угоняли куда-то, начинали рыскать по другим домам и избам, сдергивали детей с полатей и шарили там, даже факелами светили в подполье, прежде чем все поджечь.
В какой-то миг с другой стороны детинца послышались крики, Стема с Нечаем поспешили туда и увидели, что кмети спускают вниз длинную лестницу. Сверху отстреливались, пока новый беглец не взобрался на стену. Это был Орм, но Стема даже не сразу узнал паренька. У того вся правая половина лица была в крови из-за глубокой раны на щеке, и сквозь рассеченное мясо белели зубы. Темная кровь текла по шее, измарала ворот стегача.
– Перевязать его надо, – обратился Нечай к ближайшей молодухе.
Но Орм стал просить, чтобы ему дали людей, говорил, что пойдет помогать Большому Коню. Потом, когда его все же усадили и стали промывать рану на лице, заплакал. Смотрел на Стемку и рассказывал, мешая перевязывающей его женщине:
– Они Скафти схватили, тролинные отродья! Коня под ним убили, Облако, а Скафти бился, и я бился подле него. Потом меня повалили, а он их разбросал и меня высвободил. Велел бежать, а его самого петлей поймали, как глухаря в силок.
Орм давился плачем и икал. Стема спросил:
– Что с Большим Конем?
– Отбиваются, – ответил парнишка. – Там не так, как тут, там осада. Асольв и другие отбрасывают их раз за разом. А в самой усадьбе уже конюшня занимается, лошади отца сгореть могут.
– Ты Свету там мою не приметил? – дрожащим от волнения голосом спросил Стемка.
И даже в сердце стало горячо, когда Орм утвердительно кивнул и тут же зашипел от боли – врачевательница стала стягивать края его раны. Стема переминался с ноги на ногу от нетерпения, не смея ей мешать.
– Там она, – смог наконец ответить Орм. – Я видел ее на валу за кольями тына. Из лука стреляет. Я по волосам ее узнал. Она хорошо у тебя разит стрелами, воевода.
У Стемы вдруг на глаза навернулись слезы. Светка жива, она у своих, под защитой и даже сражается. Маленькая капризная княжна, его жена, его дружочек, его стрелок светозарный. Он мог гордиться ею. Они – пара!
А потом пришла и другая оглушающая мысль. Пока они тут таятся за тыном и заборолами, усадьбу Большой Конь осаждают. Она может в любой миг пасть, она уже горит! А они отсиживаются в детинце, как медведи в берлоге.
– Мы должны помочь Большому Коню! – метнулся Стема к Нечаю.
У того опять стало подергиваться лицо.
– Должны. Вот знать бы только, разрази меня Перун молнией, как это сделать! У меня людей было два десятка, теперь поди и десятка уже не осталось. А эти, – он махнул на оборонявшихся ростовчан, – не воины. В Ростове же тьма разбойников. Выйди мы отсюда, и людей потеряем, и детинец захватят, и сами головы сложим.
Стема так и рванулся, оскалился злобно.
– Ну и храни свою… голову трусливую, Нечай. Там твоя жена и дети горят, а ты только о себе думаешь. Да пропади ты пропадом со своим детинцем!
И резко повернулся к стоявшим рядом кметям:
– Кто со мной?
Они молчали, отводя глаза. Но тут к Стеме, вывернувшись из рук удерживающей его врачевательницы, метнулся Орм.
– Я с тобой, Стрелок. Ты истинно наш, не то, что этот… отдал Ростов хазарам, даже не вступив в битву.
Это были дерзкие слова, но Нечай смолчал. Стема с сожалением посмотрел на Орма, понимая, что не возьмет его, если хочет сохранить отчаянному пареньку жизнь. Поэтому молча стал собираться: проверил меч, переложил в один тул все стрелы. И тогда Нечай шагнул к нему, положил руку на плечо.
– И я пойду с тобой, Стрелок. Здесь и без меня управятся, а мои мне все же дороги, без них не жить.
Пробраться к варяжской усадьбе вызвались еще человек десять. Нечай подозвал старосту гончарного конца, повелев тому быть тут за старшего, пока его не будет. Потом они присмотрели место, где было потемнее, и где не маячили фигуры хазар, и стали спускаться по сброшенной со стены лестнице.
В ворота варяжской усадьбы ударили тараном. Асольв оглянулся.
– Выдержат еще, – сказал он и поглядел в сторону жилого дома, нервничая, отчего мешкает Гуннхильд, которой он велел тащить сюда котел с кипятком. Рядом в заостренный кол ограды ударила стрела. Асольв нагнулся, а вот Медовая, наоборот, резко выпрямилась и пустила стрелу. Кто-то глухо взвыл.
– Молодец! – похвалил свою помощницу Асольв. – Славно тебя муж научил метать стрелы.
– Это как боги святы! – весело отозвалась молодая женщина, и Асольв различил в отблесках пламени ее белозубую улыбку.
Медовая смотрелась странно в темной кольчуге и надетом поверх распущенных волос округлом варяжском шлеме. Истинная валькирия! Стреляет из лука с вала, подает копья, собирает во дворе стрелы для лучников, раненых перевязывает. Везде успевает да еще смеется, будто все происходящее ее только веселит. Но на деле Свете хотелось выть от ужаса. Она понимала, что без подмоги они долго не продержатся. А откуда было ее ожидать? Вот и оставалась надежда, что хазары утомятся осаждать усадьбу, уйдут восвояси. Насколько она была наслышана, их наскоки были быстрыми, однако на этот раз, даже ограбив город и пленив достаточно горожан, они все не уходили. Казалось, что теперь степняки поставили своей целью захватить именно дом варягов. Словно кто указал им на него.
Похоже, так и было. Мерянин Кима, оказавшийся как раз в Большом Коне и тоже помогавший отбиваться у тына, высмотрел кое-кого среди столпившихся на берегу хазар. Когда огонь от подожженного корабельного сарая осветил берег, Кима закричал:
– Туда смотрите! Пусть никогда больше не добывать мне сладкий мед лесных пчел, если там, у воды, не жмется ваш изгнанный тиун Усмар.
Асольв и Света тоже стали вглядываться. Так и есть, он, проклятый предатель!
– Не иначе как он и навел набежчиков, – произнес Асольв. – Кто же еще мог провести чужаков через наши чащи и топи!
А Светорада не удержалась, чтобы не пустить три стрелы подряд в ту сторону.
– Успокойся, не высовывайся, – сказал Асольв, заставляя ее пригнуться. – Неровен час, какая-нибудь шальная стрела тебя саму…
Светорада сердито пыхтела:
– Вот гад ползучий этот Усмар! Помститься небось решил! Недаром хазары сперва к терему его поспешили. Он указал им на богатство свое, а может, думал и нам со Стемкой отомстить.
Она оговорилась, назвав мужа его настоящим именем, но сейчас этого никто не заметил. Всех волновало иное: хазары, добыв в ближайшем лесу крепкий ствол дерева и соорудив из него таран, приготовились для нового удара. Они уже не лезли на стены, как ранее, не тащили шесты и лестницы, благодаря которым рассчитывали взобраться на земляной вал и частокол наверху. Потеряв немало людей от отстреливающихся защитников усадьбы, разбойники решили действовать по-другому: пустив в надворные постройки обмотанные паклей стрелы и устроив внутри пожар, отвлекший защитников со стен, они хотели выбить ворота. Вот и неслись теперь, визжа и крича, ударили с силой, так что от спаянных железными полосами крепких лесин во все стороны полетела щепа, одно из бревен треснуло, зашатались иные. Некогда Аудун построил свою усадьбу на славу, ворота тоже сделал крепкие, однако рано или поздно они должны были пасть.
– Надо подпереть их изнутри, чтобы держались! – кричали подбежавшие к Асольву хирдманны, не понимавшие, отчего сын их ярла медлит.
Кто-то уже, не дождавшись приказа, сам покатил к створкам бочонок, другие стали подпирать ворота лесинами. Однако Асольв остановил их.
– Пока не надо!
Его неторопливость была непонятна и раздражала. Конечно, у Асольва горе – он лишился единственной любимой жены, которую уже мертвой притащила в усадьбу Света. Потеря Верены, бывшей к тому же беременной, стала для него тяжелым ударом. Однако Асольв не позволил себе предаваться горю, ибо он, единственный оставшийся в усадьбе сын ярла, вынужден был взять на себя ответственность за жизни людей и организовать оборону отчего дома. До сих пор он справлялся просто блестяще: призвав всех находившихся в доме мужчин к оружию, он велел женщинам кипятить воду, подросткам следить за пожаром, детям собирать и приносить защитникам попадавшие во двор стрелы и копья, а старикам смотреть за ранеными. Сам Асольв успевал повсюду: отбивался там, где хазары пытались взять усадьбу штурмом, следил за расстановкой сил… И только к лежавшей внутри дома мертвой Верене больше не подошел: бой отвлекал его от горя, не давал поддаться губительной сейчас печали. И если что-то и угнетало его душу, так это вопрос, успел ли добраться до союзников-мерян отправленный им в самом начале набега гонец. Асольв дал ему лучшего и самого быстроходного скакуна – Облако. И если гонца не перехватили, если его не поразила вражеская стрела, то скоро придет подмога. Ибо на то небольшое количество дружинников, которых Путята оставил следить за порядком в Ростове, Асольв вряд ли мог рассчитывать.
Сейчас он послал одного из подростков поторопить женщин, сам же смотрел туда, где все сильнее горела крыша конюшни. Было ясно, что жалкие попытки, предпринимаемые людьми, чтобы затушить огонь, не спасут строение, а каждый, кто взбирался на кровлю с ведром, становился прекрасной мишенью для хазарских стрел. Изнутри конюшни слышалось ржание рвущихся наружу лошадей. Там их сейчас находилось около двадцати, и им суждено было сгореть. Но… может быть, стоит попробовать прорваться? И в голове отчаявшегося Асольва стал созревать дерзкий план.
В этот момент из дома показались женщины и слуги, тащившие большой котел, над которым поднимался пар. Им помогли, заволокли котел наверх, а когда хазары вновь подбежали к воротам с тараном, вылили кипяток им на головы. Раздались крики и яростные проклятия. Таран был брошен, а защитники стали разить стрелами отбегающих врагов. Потом наступила передышка. Удрученные неудачей хазары столпились в стороне, решая, как теперь быть.
Защитники усадьбы тоже немного перевели дух. Однако Асольв не дал людям расслабиться.
– Пусть женщины и дети готовятся к отъезду! – громко приказал он, не обращая внимания на изумленные взгляды собравшихся. – Ты, Арни, и ты, Вермунд Шмель, умеете хорошо управлять лошадьми. Вот и выводите их по очереди во двор, успокаивайте и седлайте. Женщины сядут верхом, возьмут детей и, когда по моему приказу откроют ворота, поскачут прочь так скоро, как только смогут.
Гуннхильд тут же пошла отдавать распоряжения женщинам. Вещей велела не брать, а взять только детей. Тем временем Вермунд Шмель и Арни вошли в конюшню, вывели первого коня, который рвался, словно бешеный, и они просто повисли на удилах, пока сообразительная Светорада не набросила на голову животного темное покрывало. Ослепленный жеребец сразу успокоился и, хотя продолжал дрожать, вполне покорно позволил оседлать и взнуздать себя, отвести поближе к воротам. За ним выводили, накрывая головы, и других лошадей. Справиться с ними оказалось даже легче, чем думал Асольв. Почти на каждого из них по его указу садился кто-то из наездников, усмирял. Оказалось, что из женщин самой лучшей наездницей была Света, но она спросила, не понадобится ли ее помощь здесь. Асольв устало вздохнул:
– Сейчас не время спорить с моими наказами. – И добавил: – Поедешь с дочерьми Гуннхильд, втроем поместитесь. Ты будешь править, а Хельга будет держать маленькую Лию. Самую младшую сестру возьмет Бэра, их повезет Кима, не зря же я его учил ездить верхом, парень ради своей невесты постарается.
Сквозь толпу пробралась Гуннхильд, глядя снизу вверх, говорила уже сидевшим в седле Киме с Бэрой, что у них все получится и она будет только рада, если парень возьмет ее старшую дочь в жены. Асольв резко развернул к себе Гуннхильд.
– Ты что придумала? А ну на коня!
– Я не оставлю свой дом!
Но Асольв зарычал на нее, вскинув в седло.
– Ты умеешь ездить, вот и вывози людей. Пусть Руслана с Взимком сядет за тобой. И не смей мне перечить!
У Асольва голова шла кругом. Единственным послаблением, какое он себе позволил, это отдать своих близняшек возглавлявшему готовый к прорыву отряд Арни. Сам крепко привязал к нему испуганных плачущих девочек: Арни и с конем справится, и малышек его сбережет – он хороший друг. Те же, кто остались… Несколько старых челядинок наотрез отказались садиться на коней, и им велели идти в дом к раненым. Теперь предстояло самое главное.
Асольв смотрел то на хирдманнов, застывших у огромных брусьев-засовов ворот, то в сторону конюшен. По замыслу Асольва весь табун должен был вынестись стремительно и неожиданно, чтобы хазары не успели опомниться, прежде чем кони пробегут мимо, прорвутся вместе с людьми. Такая лавина из всадников и взбудораженных, неуправляемых коней могла снести любого, кто вздумал бы встать на пути. Но как раскрыть ворота, не привлекая внимания врагов и не давая им времени напасть?
Асольв поднялся на вал, припал к зубьям частокола, всматриваясь. Пламя горевшего корабельного сарая освещало столпившихся хазар. Асольв увидел среди них уже примелькавшуюся фигуру горбуна, который, похоже, был тут за главного, но сейчас тот о чем-то спорил с коренастым хазарином в обшитой бляхами военной куртке. Это ли не момент? Но тут что-то произошло, и Асольв даже высунулся, наблюдая за хазарами, которые стали шуметь, разбегаться, падать. В них стреляли, они гибли! Неужто кто-то пришел на помощь варягам?
Все, это был их момент, и Асольв зычно крикнул. Его хирдманны тотчас налегли на засовы, отодвигая их, поднатужились и стали отворять ворота. Сидевший на первом коне Арни едва сдержал своего вздыбившегося жеребца (у Асольва все оборвалось внутри, когда он услышал испуганные крики своих дочерей, привязанных к всаднику), в следующий миг большой конь рванул вперед, увлекая за собой остальных. Табун с ржанием и криками людей тяжелой общей массой понесся со двора.
