Текст книги "Не искушай меня"
Автор книги: Сильвия Дэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
Глава 5
– Мистер Куинн.
Прохладная рука осторожно коснулась плеча Саймона. За годы службы он научился спать вполглаза, так что никто, даже слуга, не мог пробраться к нему незамеченным.
Открыв один глаз, Саймон встретился взглядом со слугой. Тот неодобрительно хмурился. Ба, да он даже покраснел. Скорее всего, из-за того, что рядом с Саймоном лежала женщина. Поскольку голова его была повернута в противоположную сторону, он не был уверен, что красивая брюнетка не обнажила во сне свое роскошное тело сильнее, чем в состоянии бодрствования.
– К вам посетитель, мистер Куинн.
– Который час?
– Семь.
– Проклятие! – Саймон закрыл глаз, но сонливость как рукой сняло. Он был не из тех, к кому заходят просто поболтать. – Если только он не смертельно ранен, вели ему, кем бы он ни был, убираться, и пусть возвращается в приличное время.
– Я пытался. А он вместо ответа принялся сгружать сундуки в гостевую спальню.
Саймон открыл глаза и поднял голову.
– Что?
– Граф Эддингтон поселился здесь. Он уверяет, что вы не стали бы возражать.
– Эддингтон? Что, черт возьми, он делает в Париже? Осторожно, чтобы не разбудить подружку, Саймон выбрался из спутанных простыней. Он присел на край постели и подождал, пока комната перестанет вращаться. Вчера он явно перебрал с выпивкой и еще сильнее перебрал с сексом. Проспал он всего час или два.
Слуга покачал головой. Взгляд его скользнул Саймону за плечо.
Обернувшись, Саймон взглянул на подружку и увидел, что та осталась лежать в той же позе – широко раскинув ноги и сжимая в кулаках простыню.
Очевидно, не он один утомился за вечер.
Саймон встал и набросил на нее стеганое покрывало, которое валялось рядом с кроватью.
– Мне нужна ванна, – бросил он слуге.
– Будет сделано, – с поклоном ответил слуга. – Что мне следует сказать его сиятельству?
– Скажи ему, что сейчас чертовски рано, и мое настроение вполне соответствует моему недосыпу. Пусть считает, что я его предупредил.
Слуга кашлянул, чтобы скрыть смешок, и выскочил из комнаты.
Часом позже, несколько посвежев после ванны, Саймон в синем шелковом халате спустился в холл.
В витражное окно над входной дверью струился свет раннего утра. Отражаясь в хрустальной люстре, этот свет радугой рассыпался на паркетном полу. Волосы у Саймона были еще влажными, и, несмотря на то, что лестницу покрывала ковровая дорожка с толстым ворсом, ногам было холодно. Только холодная ванна могла привести его в чувство. Эддингтон не был Саймону другом, и с ним следовало держаться настороже. С какой стати, граф решил наведаться к нему без предварительного уведомления и без приглашения? Еще и месяца не прошло с тех пор, как Саймон перестал на него работать.
Саймон услышал звон серебра по фарфору как раз в тот момент, как слуга с поклоном пригласил его в столовую.
– Доброго вам утра, милорд, – сказал Саймон, входя. Граф посмотрел на него и улыбнулся.
– И тебе утра доброго, Куинн.
– Вы считаете, что утро доброе? – Саймон подошел к буфету орехового дерева, где на блюдах под серебряными крышками, сохранявшими еду теплой, их ждал завтрак. Интересно, подумал Саймон, что повар готовит на завтрак? Лично он не помнил, когда в последний раз просыпался к завтраку. Как правило, в первый раз он ел ближе к полудню. – Обычно я в это время сплю, так что не имею понятия о том, что такое «доброе утро» и что такое «утро недоброе».
Эддингтон улыбнулся и продолжил есть. Он чувствовал себя совершенно непринужденно, словно хозяином этого дома был он, а не Саймон. Как и большинство членов палаты лордов, он полагал, что имеет полное право распоряжаться окружающими.
– Лично я, – растягивая слова, сообщил граф, – считаю добрым утром такое утро, когда просыпаюсь рядом с привлекательной женщиной. Такое утро я считаю воистину замечательным.
Саймон засмеялся и сел за стол. Тарелку с едой он ставить перед собой не стал. От запаха яиц и копченой рыбы его воротило. Он дал знак слуге, чтобы ему налили чай.
– Зачем вы здесь?
– Можно мне вначале поесть? Еда на корабле была не слишком изысканной.
Саймон, размышляя над тем, почему графа занесло именно сюда, скользнул взглядом по накрытому столу, затем вдоль стен. Он нахмурился, заметив узор в мелкий цветочек на золотистом дамасском шелке, которым были обиты стены столовой. До сих пор он не замечал этого узора, и он совсем не был уверен в том, что этот узор ему нравится.
– А вы не можете, есть, и говорить одновременно?
– Если желаю выглядеть достойно, то нет, – буркнул в ответ граф.
Блуждающий взгляд Саймона остановился на госте. Он изучал его с тем же пристальным вниманием, как до этого стены в цветочек. Граф был заметной фигурой в Англии, почитаемый за несколько мрачную красоту и вычурность нарядов. Женщины слетались на него как мухи на мед, и граф поддерживал свою репутацию дамского угодника фактически без всяких усилий. Ветреный и легкомысленный гуляка не мог вызывать подозрений. Никто бы не поверил, что мужчина, которого так сильно занимает собственная внешность, может найти время для чего-то иного. О том, что этот человек входил в одну из самых влиятельных шпионских организаций Англии, никому и в голову не приходило.
– Тогда я возвращаюсь в постель, – не скрывая раздражения, заявил Саймон. Еще не хватало, чтобы он дожидался, пока Эддингтон соизволит сообщить ему о цели своего визита. Теперь Куинн был сам себе господин.
– Ну ладно, – со вздохом сказал Эддингтон и положил нож с вилкой на тарелку. – Разговор должен проходить наедине.
Саймон кивнул слуге и жестом приказал ему покинуть столовую. Два привратника у входа тоже молча удалились, прикрыв за собой дверь.
– Поскольку ты оставил Жако и Картланда на мое попечение, – начал граф, – мы имели возможность подробно допросить обоих. Тот и другой охотно давали показания, и в особенности Жако предоставил необычайно ценную информацию.
– Как вам повезло, – сухо заметил Саймон.
– Да, но и вопросов остается немало. Мадемуазель Руссо обменяли на двенадцать человек. Кроме того, Жако и Картланд тоже оказались выведенными из игры. Нам надо знать, почему она так важна для иллюминатов.
Лизетт. Саймон приподнял бровь. Эта женщина притягивает к себе неприятности.
– Хочу, чтобы вы знали: мне до нее нет никакого дела.
– Тебе будет до этого дело, – с нажимом в голосе сказал граф, – когда ты узнаешь, каковы ставки в этой игре.
– Сомневаюсь. Как бы там ни было, вам лучше остановиться у кого-нибудь другого. У того, кто не подозревается в содействии британской короне.
– Но тебе может понадобиться моя помощь. – Эддингтон вальяжно откинулся на спинку кресла.
– Чем вы можете мне помочь? – Саймон крепко обхватил руками подлокотники. – Единственное, чем я сейчас занят, так это погоней за низменными удовольствиями. Уверяю вас, с этой задачей я вполне могу справиться без вашей помощи.
Эддингтон сделал вид, что не заметил яда.
– Ты ведь провел некоторое время с мадемуазель Руссо, верно?
– Слишком много времени.
– Она тебе надоела?
– Мы никогда не были любовниками, если вы на это надеетесь.
– Но она действительно красивая женщина.
– Красивая, – согласился Саймон. – И слегка тронутая. Мне нравится, когда моя партнерша безумствует в постели, но за пределами спальни я предпочитаю иметь дело с вменяемыми женщинами.
– Интересно. – Эддингтон прищурил голубые глаза. – Но возможно, ты мог бы простить ей недостаток ума за роскошное тело?
– Возможно, вы и сами могли бы ее заполучить, – огрызнулся Саймон. – Не забывайте, милорд, я больше на вас не работаю.
Граф улыбнулся:
– Я не забыл.
– Хорошо. – Саймон с каждой минутой становился мрачнее. Он отодвинул кресло и встал из-за стола. Внезапно ему захотелось оказаться как можно дальше от Эддингтона. В этом мире нет ничего опаснее амбициозных политиков. – Чувствуйте себя здесь как дома. Пожалуй, я скоро уеду отсюда в Испанию.
– Тебе хорошо заплатят, – предложил Эддингтон.
– Вы не понимаете. – Саймон оперся ладонями о стол. – Лизетт не дура. Она знает, что не нравится мне как женщина. Если я начну делать ей авансы, намекая на постель, она сразу поймет, что у меня есть скрытые мотивы. Она не будет мне доверять. Ни при каких условиях.
– Она поверит тебе, если ты скажешь, что тебя предали те, на кого ты раньше работал. Скажи ей, что твои счета арестованы, и ты жаждешь мести и возвращения своих средств.
Саймон презрительно хмыкнул:
– С какой стати она поверит в эту сказку?
– Потому что это – не сказка. Саймон остолбенел от шока:
– Не может быть. Вы не могли так со мной поступить!
– Отчаянные времена требуют отчаянных мер, – Граф продолжал сидеть все в той же расслабленной позе, но Саймон чувствовал, что внутренне Эддингтон напряжен. Он знал, что спровоцировал опасного противника. – Англию обложили, со всех сторон. Я готов на все, чтобы защитить страну.
– Только увольте меня от этих речей. Англия тут ни при чем… Все дело в ваших высоких амбициях.
– Если мои устремления совпадают с устремлениями моей страны, что в том плохого?
Саймон ударил кулаком по столу. Посуда жалобно зазвенела. Эддингтон поморщился.
– Что тут плохого?! – взорвался Саймон. – Вы заставляете меня рисковать жизнью, а сами продолжаете жить в свое удовольствие? Вы и сами недурны собой. Почему бы вам не попробовать затащить Лизетт в постель?
– У тебя передо мной изначально есть серьезное преимущество. Во-первых, нас с мадемуазель Руссо друг другу не представляли. Мне придется потратить месяцы на то, чтобы втереться к ней в доверие. То же относится и к другим претендентам, которых я рассматривал на эту роль. Единственный, кто может это сделать в отведенное для этой задачи время, – это ты.
– Получается, что вы не оставили мне выбора? – рявкнул Саймон. – Вы втянули меня в вашу трясину с милой улыбкой, мол, так и надо!
Эддингтон попытался придать лицу более серьезное выражение, но было поздно. Саймон никогда еще не чувствовал в себе такой ярости. Всю жизнь он действовал сообразно обстоятельствам, как диктовала необходимость. Если он хотел выжить, то выбирать ему не приходилось. Мысль о том, что он, наконец, добился для себя независимости, была ему очень дорога. Больше никогда не оглядываться, никогда не бояться, что тебя раскроют, никогда ничего не прятать – разве не об этом он мечтал?
И вот, даже не спросив его о том, хочет ли он этого, его затянули в ту, прежнюю жизнь. И он понял, что никогда не владел ситуацией и никогда не обретет над ней власть.
Надо было последовать примеру Митчелла – взять деньги, сменить имя и уехать далеко-далеко, где тебя никогда не найдут.
Пусть он слишком поздно понял свою ошибку, но Саймон был из тех, кто живет умом, а не эмоциями. Он никогда дважды не допускал одну и ту же ошибку. Эддингтон поймал его на крючок, однако вечно висеть на нем он не будет. Когда все будет сказано и сделано, он позаботится о том, чтобы больше не оказаться ни у кого под каблуком. И Эддингтон еще пожалеет о том дне, когда приступил к осуществлению своего плана.
Саймон снова сел, придвинув кресло к столу.
– Итак, расскажите мне все, что вам известно.
Линетт, широко распахнув глаза, вертелась перед зеркалом.
– Не уверена, что у меня хватит смелости надеть этот наряд, – сказала она, встретившись взглядом с Соланж.
– Ерунда. Ты в нем как картинка. – Соланж стояла у нее за спиной, утопая в пене кружев и переливающегося сине-голубого шелка. – Ты напоминаешь мне твою мать в то время, когда мы с ней познакомились.
Казалось, совсем недавно для Линетт в жизни не было ничего более приятного, чем приобретение новых нарядов, за исключением разве что флирта. На модисток уходили огромные суммы, за что ее часто отчитывал отец. Но как быть, говорила она тогда отцу в свое оправдание, если ткани богатых, насыщенных цветов стоили больше, чем ткани пастельных тонов, что выбирала для себя Лизетт.
В то время платье, что она примеряла сейчас, доставило бы сестре немало восторга. Роскошный цвет, золотистое кружево и атласные ленты, чудесный крой, подчеркивавший тонкую талию и пышную грудь. Стоило Линетт качнуться из стороны в сторону, как тончайшая оборка из прозрачной золотистой ткани приподнималась, открывая весьма откровенное декольте. Этот наряд был словно создан для соблазнительницы и кокетки, коей она себя когда-то считала.
А сейчас Линетт краснела, глядя на себя в зеркало, и руки так и тянулись поправить лиф, чтобы прикрыть грудь. Она словно слышала голос Лизетт, говорящей ей о том, что мозг женщины не менее сексуальный орган, чем грудь или бедра.
– Ты больше, чем просто красивая женщина, Линетт, – говорила сестра.
– Это ты у нас умница, – без особого пыла возражала ей Линетт.
Она слишком любила сестру, чтобы вступать с ней в соревнование. Так уж сложилось у них – Лизетт жила рассудком, а Линетт жила ощущениями и эмоциями.
По крайней мере, так было раньше. Теперь она уже не была той, прежней Линетт.
С тех пор как умерла Лизетт, Линетт пристрастилась к чтению. Она перечитала многое из того, что осталось после сестры. Она находила успокоение в том, что чувствовала близость к сестре, занимаясь тем, чем любила заниматься та. И еще она находила утешение в недавно обретенном сознании собственной смертности. Лизетт столько всего не успела сделать в жизни. Линетт, слишком долго оставаясь беззаботной, беспечной и легкомысленной, теперь поняла, что жизнь небезгранична и ее должны заполнять не только кокетство и праздники.
– Вы познакомились с маман, когда посещали модистку, верно? – спросила Линетт у Соланж, подзывая к себе горничную матери, Сели, чтобы та помогла ей снять платье.
– Она вертелась перед зеркалом, как ты сейчас, – ответила Соланж, роясь в гардеробе в поисках другого наряда. – Разумеется, тот наряд, который она тогда примеряла, был предназначен только для глаз возлюбленного.
Линетт хотела, было задать еще пару вопросов, но, пожав плечами, решила, что не стоит этого делать. Ей не хотелось думать о родителях в этом ключе.
– Как насчет этого? – спросила Соланж, встряхнув белоснежное платье. Оно было очень милым, разве что немного слишком скромным, с рукавами до локтя и атласными бантами цвета слоновой кости. – Я заказала это платье ради шутки.
– Шутки?
– Один мой воздыхатель стал жаловаться, что мои платья ему слишком дорого обходятся, в то время как я больше всего ему нравлюсь обнаженной. Так зачем же ему платить за них? – Соланж передала платье Сели. – Я надела этот наряд, чтобы доказать, что платья могут действовать по-разному, в зависимости от того, кто их носит и по какому случаю.
Линетт пристально рассматривала платье с дорогой жемчужной отделкой.
– Красивое.
– Я тоже так думаю. Хотя я надела его всего лишь раз в жизни. – Соланж подошла к Линетт и положила ей руки на плечи. – Тебе очень пойдет белый цвет. Многие блондинки не могут себе позволить надеть белое, потому что белый цвет их убьет. Но у тебя кожа имеет чудный розовый оттенок. Тебе оно пойдет.
– Спасибо.
Линетт подумала, что именно такое платье выбрала бы для себя ее сестра. Громкое «Ах!» с порога подтвердило впечатление Линетт.
Обернувшись, Линетт увидела мать. Она была бледной как смерть. И все же виконтесса вымучила улыбку.
– Ты чудно в нем смотришься, Линетт.
– Я выгляжу как Лизетт.
– Да. И это тоже. – Маргарита, шурша синими атласными юбками, подошла к дочери и окинула ее придирчивым взглядом. – Тебе нравится это платье?
– Конечно, маман. Я бы только его и выбрала.
– Ну конечно, если тебе нравится. – Маргарита несколько нервозно засмеялась. – Кажется, я медленно начинаю привыкать к той новой женщине, какой ты стала.
– В ней кое-что осталось от прежней Линетт, – осторожно заметила Соланж. – Она согласилась поехать на бал к баронессе.
Линетт кивнула и широко улыбнулась, надеясь развеять меланхолию матери.
– Я ни за что бы не пропустила этот бал. Я слышала рассказы о таких вечерах, но никогда не думала, что мне удастся побывать на одном из них.
– Боже мой, – поморщившись, сказала Маргарита. – Де Гренье решит, что я сошла с ума, если об этом узнает.
– Не узнает, – заверила ее Линетт и подошла к кровати Соланж, на которой та выложила целый ассортимент полумасок. Маски всех цветов и фасонов, с лентами, кружевами и перьями. Такое изобилие производило впечатление. Линетт окинула взглядом все это великолепие и остановила свой выбор на полумаске из темно-красного шелка. Она подняла полумаску высоко над головой. – Вот что будет закрывать мое лицо!
Все замерли, но тут глаза виконтессы зажглись улыбкой.
– Именно такую маску я бы для тебя и выбрала.
Соланж пожала Маргарите руку:
– Мы все получим массу удовольствия. Кстати, у баронессы чудный вкус на мужчин.
Маргарита поморщилась:
– Ни один из тех мужчин, что посещает подобные сборища, не подойдет для моей дочери.
Линетт спрятала улыбку. Она вдруг вспомнила о том всаднике и о других, что могут быть на него похожи. Таинственные и опасные. Изысканные. Пусть скорбь и изменила ее, но кое-что в ней осталось прежним.
– Я вижу твою улыбку, – с осуждением в голосе заметила Маргарита.
Но укоризненный тон ее не вязался с веселой искрой в голубых глазах, которые, вот уже много лет как, казалось, потухли навсегда.
И Линетт стало тепло от этой материнской улыбки. Возможно, действительно пришло время, когда раны начнут затягиваться.
Из глубины затененной кареты Лизетт наблюдала за мужчиной, что быстро шел по улице. Густой поток пешеходов и торговцев с тележками часто заслонял ей обзор. Тем не менее, Эдварда Джеймса было трудно не заметить, уж очень целеустремленной была у него походка. Он легко пробирался сквозь толпу, то и дело поднося руку к полям шляпы, встречая знакомых.
Высокий и худощавый, мистер Джеймс принадлежал к типу мужчин, которые больше дружат с книгой, чем с физическим трудом, и, тем не менее, природа наградила его уверенной осанкой и длинными мускулистыми ногами. Волосы у него были темно-русые, довольно тусклые – ничего особенного, но и недостатка в растительности на голове он тоже не испытывал. На нем были камзол и панталоны в темно-зеленых тонах: цвет приятный, но в глаза не бросается. Однако хотя одежда его была и не слишком дорогой, пошита она была неплохо и ладно сидела на фигуре. Короче говоря, Эдварда Джеймса можно было бы считать обычным мужчиной, ведущим обычную жизнь… если бы он работал не на Бенджамина Франклина.
– Ты просмотрела те записи, что я тебе передал? – спросил у Лизетт сидящий напротив Дежардан.
– Разумеется.
Мистер Джеймс вел тихую жизнь. Свободное время он проводил за чтением или навещая друзей. Когда он время от времени сопровождал мистера Франклина на высоких приемах, он, как говорили, вел себя скромно и почтительно, оставаясь милым и приветливым и не выказывая ни толики высокомерия или алчности.
– Похоже, у Джеймса нет никаких амбиций, – с явным пренебрежением отозвался о нем Дежардан. – Трудно склонить человека к греху, если, не знаешь, что им движет.
– Согласна.
– Тогда мы должны обеспечить ему мотивацию. Лизетт смотрела, как мистер Джеймс исчез за дверью магазина.
– И что это будет за мотив?
– Любовь.
Лизетт приподняла брови и уставилась на виконта.
– Ко мне?
– Разумеется.
– Ваша вера в меня трогательна, – пробормотала она, – но вы обратились не по адресу. В меня никто никогда не влюблялся.
– Я тебя люблю. – Дежардан усмехнулся в ответ на ее презрительное фырканье. – Но ты ведь не можешь с уверенностью утверждать, что тебя никто не любит. Ты же ничего не помнишь.
– Если бы меня кто-нибудь любил, то давно пришел бы за мной. – Она сжала кулаки. – Если бы меня кто-то любил, он бы искал меня, пока не нашел.
– Я отдал за тебя двенадцать человек, малышка. Чем тебе не любовь?
Для него, возможно, любовь измерялась тем, насколько ценен предмет любви для него лично. Но тогда речь идет не о любви к ней, а о его любви к себе. Она служила его целям, только и всего.
– Мы здесь по какой-то конкретной надобности? – сердито спросила Лизетт. Ощущать себя пешкой в чужой игре не очень-то приятно. – Или мы просто шпионим за ним?
– Я хочу, чтобы вы с ним встретились. Чтобы ваши пути, так сказать, пересеклись. – Дежардан постучал по потолку кареты, давая знать вознице о намерении покинуть экипаж.
– А затем? – Ее часто восхищало то, как работали мозги Дежардана. Единственное, что в нем ее восхищало.
– А потом ты пойдешь дальше, и настанет мой выход. Я предложу ему шанс удовлетворить его желание Ты не можешь не вызвать его восхищение.
Дверь кареты открылась. Первым вышел виконт, после чего протянул руку Лизетт.
– Восхищение? – переспросила она, задержавшись на подножке.
– Восхищение тобой. После того как он тебя увидит, он будет думать о тебе весь день. Он отчаянно захочет увидеться с тобой вновь.
– И что за шанс для удовлетворения желания вы имеете в виду? – Опираясь на руку Дежардана, Лизетт осторожно сошла на мостовую.
– Сегодня вечером баронесса Орлинда устраивает бал.
– Но… – Глаза ее расширились от ужаса. – Как насчет подручных Депардье? Вы же знаете, что мне нельзя показываться на людях!
– Встреча ваша будет краткой, так что показывать тебя всему собранию не входит в наши намерения. Мы хотим, чтобы он тебя преследовал. Мы не хотим, чтобы он отыскал тебя, не прилагая к тому усилий.
– Ему там не понравится, – веско заметила Лизетт. – Вы недостаточно хорошо его изучили.
Лизетт наклонилась, чтобы расправить юбки, тем временем стараясь представить мистера Джеймса, получающего удовольствие от скандальной пирушки, какими, по сути, являлись вечера баронессы Орлинды. Ей никак не удавалось представить себе подобное. Дежардан явно его недооценивал. Еще она пыталась найти в себе хоть крупицу чувства вины и тоже не находила. В ней была одна решимость. Джеймс был ее последним препятствием на пути к свободе. Дежардан обещал ей свободу, в том числе свободу распоряжаться деньгами, которые перечислил на ее счет, если ей удастся раздобыть информацию о Франклине через его секретаря.
– Нет, не понравится. Скажу больше, ему там будет не по себе, как, впрочем, и тебе, – с улыбкой сказал Дежардан. – Ты предложишь уехать оттуда, и Джеймс, уже влюбленный в тебя после встречи на улице утром, организует твой отъезд. Эта встреча станет первой в цепочке воспоминаний, которые лягут в основу вашего романа.
– Это вы так думаете.
– Доверься мне. – Виконт поцеловал ее в висок и слегка подтолкнул. – Через несколько минут я к вам присоединюсь.
Расправив плечи и собравшись с духом, подбадривая себя тем, что уже на пути к свободе, Лизетт посмотрела направо, потом налево и, уворачиваясь от тележек, торопливо стала переходить оживленную улицу. В ней проснулся инстинкт охотницы – все внимание только на жертву, которую предстоит убить. Наверное, из-за того, что она была слишком сосредоточена на своей задаче, она не заметила ирландца, который нагло пялился на нее, стоя в проходе лавки, соседней с той, куда заглянул мистер Джеймс.
Впрочем, она могла не заметить его и по другой причине. Саймон Куинн всю свою жизнь оттачивал мастерство сливаться с тенью. И это умение не раз спасало ему жизнь.
– Бедный ублюдок, – пробормотал Саймон, сочувствуя несчастному мистеру Джеймсу.
Он наблюдал за тем, как Лизетт остановилась у витрины со скучающим видом, и вдруг напряженно вытянулся. Со своей позиции он услышал достаточно, чтобы самому выйти на охоту.
Сдвинув треуголку на глаза, он прошел мимо экипажа Дежардана с отсутствующими на нем опознавательными знаками в направлении дома баронессы Орлинды. Несколько месяцев назад он познакомился с хорошенькой баронессой во время игры в карты. Они начали флиртовать друг с другом. Ей будет приятно узнать, что он вернулся во Францию.
И он с удовольствием почтит посещением ее бал.
Глядя в витрину как в зеркало, Лизетт наблюдала за приближением мистера Джеймса. Он думал о своем, не замечая ничего вокруг. Он шел, наклонив голову, и шевелил губами, будто говорил сам с собой. Под мышкой он нес сверток. Другую руку он поднес к глазам, чтобы поправить очки.
Она дождалась, когда он оказался почти у нее за спиной, и вдруг резко сделала шаг назад. Он врезался в нее со всего размаху. Лизетт громко вскрикнула, оступилась и едва не упала. Словно издалека она услышала, как он выругался себе под нос, и вдруг оказалась в его на удивление крепких объятиях. Все произошло с неожиданной, поразившей даже ее, стремительностью. У нее перехватило дыхание – по-настоящему.
– С вами все в порядке, мадемуазель? – спросил он, вновь удивив Лизетт тембром своего голоса. Голос у него был низкий и слегка раскатистый.
Цепляясь за его мускулистые предплечья, Лизетт приподняла руку, чтобы поправить съехавшую набок шляпку, и обнаружила, что восхищенно заглядывает ему в лицо.
Он хмурился и смотрел в сторону. И все же его профиль показался ей запоминающимся и достойным восхищения. У него был крепкий подбородок и широкие скулы, кожу его позолотило солнце. Шейный платок был завязан простым, но безукоризненным узлом. И что ее окончательно сразило, так это то, что Джеймса совершенно не смущал тот факт, что он обнимает ее у всех на виду. На самом деле он, казалось, забыл о том, что она все еще находится в его объятиях.
Очевидно, вспомнив о существовании Лизетт, Джеймс отступил на шаг, тем самым, привлекая ее внимание к тому факту, что бросил свои пожитки ради того, чтобы удержать ее.
Лизетт почувствовала, что время, когда она могла бы завладеть его вниманием, стремительно утекает и вот-вот уйдет совсем. Не раздумывая, действуя по наитию, она протянула руку и скользнула ладонью между его камзолом и жилеткой, прижав руку прямо к его сердцу.
– Простите меня, – выдохнула она. – Я такая неловкая.
Джеймс перехватил ее запястье с молниеносной быстротой и, повернув голову, ошарашено уставился на Лизетт своими карими глазами за медной оправой очков. Она поймала тот миг, когда он увидел в ней женщину, а не просто анонимное препятствие у себя на пути.
Глядя в его густо опушенные ресницами глаза, Лизетт думала о том, каким твердым оказалось его тело на ощупь. Она осторожно сжала пальцы и под ладонью почувствовала вибрацию.
– Я не смотрел себе под ноги, – сказал Джеймс, убирая ее руку. Он поднес ее ладонь к губам и поцеловал тыльную сторону. – Позвольте представиться, Эдвард Джеймс.
– Коринн Маршан. – Лизетт улыбнулась, и он слегка покраснел.
На скулах его появился темный румянец.
Такая реакция несколько ее успокоила.
– Приятно познакомиться, – сказал Джеймс. – Хотя я сожалею о том, что вынужден представляться вам при таких неловких обстоятельствах.
При иных обстоятельствах Лизетт начала бы бесстыдно флиртовать. Возможно, сказала бы ему, что столкновение стоило того, чтобы узнать его имя. Но мистер Джеймс был не из тех мужчин, с которыми женщины так беззастенчиво заигрывают. Он был слишком… цельным и глубоким человеком для столь легкомысленной игры. К тому же он не обладал теми качествами, ради которых женщины пускаются в беззастенчивый флирт. Он был человеком служивым и к тому же далеко не красавец. Поэтому Лизетт скромно отступила и принялась поправлять шляпку, пытаясь вернуть ей прежнее положение.
– Ну что вы, это я виновата. Надо же было так увлечься, разглядывая туфельки.
Джеймс, прищурившись, пристально взглянул на нее, после чего повернул голову и посмотрел на пару обуви в витрине, о которой упомянула Лизетт. Бледно-розовые, украшенные бриллиантами туфельки стоили целое состояние.
– Никто не заметит такую роскошь, если их будет носить такая прелестная женщина, как вы, – пророкотал он. – Никто не будет смотреть вам на ноги.
Лизетт улыбнулась. Для него было не просто выдавить из себя комплимент, и Лизетт нашла это очаровательно-трогательным.
– Благодарю вас.
Она точно не знала, почему он не уходит. В глазах его не было того восхищения, что она привыкла видеть в мужчинах, которые на нее смотрят. Он смотрел на нее так, словно она представляла собой аномалию, которую он никак не мог классифицировать. Сверток, что он уронил, все еще валялся у его ног, но он не торопился его поднимать. Мимо них спешили прохожие, но Джеймс, казалось, никого вокруг не замечал.
Опасаясь, что, разглядывая его столь долго и столь откровенно, она может вызвать подозрение, Лизетт наклонила голову и сказала:
– Надеюсь, что остаток дня пройдет у вас без приключений.
Джеймс слегка поклонился:
– И вам того же желаю.
Они расстались. И, уходя, она не почувствовала, что он смотрит ей вслед. Из любопытства, и еще рассчитывая на то, что если он увидит, что она на него оглянулась, то в нем проснется интерес, она остановилась и обернулась. Эдвард Джеймс удалялся быстрым шагом.
Пожав плечами, Лизетт направилась к карете Дежардана. Поживем – увидим, решила она.
