Текст книги "Инферно Габриеля"

Автор книги: Сильвейн Рейнард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Вчерашний обед стал достоянием истории. Наступило утро четверга. Рейчел сидела у брата на кухне, все за той же барной стойкой, именуемой также стойкой для завтраков. Ее завтрак состоял из эспрессо с молоком и журнала «Вог» на французском языке. У себя дома, в Филадельфии, Рейчел читала совсем другую литературу. Политика, отношения с общественностью, экономика, социология – вот какие книги громоздились на ее ночном столике. Все это читалось, изучалось и усваивалось в надежде, что однажды кто-то из начальства поинтересуется ее мнением, а не вручит очередную кипу чужих материалов, с которых нужно сделать ксерокопии. Но сейчас, находясь в отпуске, у нее было время почитать что-нибудь и для себя.

Сегодня ее настроение было лучше. Заметно лучше. Вчера они с Эроном хорошо поговорили. Он не скрывал, что раздосадован переносом свадьбы на неопределенное время, однако без конца повторял, что ему нужна Рейчел, а не свадебная церемония. В ее мозгу и сейчас звучали отрывки их вчерашнего разговора.

«Рейч, я все понимаю. Мы же с тобой не фанатики планов. Свадьбу можно отложить до тех пор, пока ты не оправишься. Но я хотел и хочу тебя, Рейчел. Я всегда буду тебя хотеть: как жену, как возлюбленную… Я готов сделать все, что в моих силах, потому что я люблю тебя. Возвращайся».

Слова Эрона, как лучи прожектора, пробились сквозь туман депрессии и горя, окутавший разум Рейчел. Она-то думала, что убегает от Скотта, отца и призрака матери. А получалось, она убегала еще и от Эрона. Его слова встряхнули Рейчел. Как будто она могла расстаться с ним навсегда! Такое не приснилось бы ей и в самом кошмарном сне.

Его слова почти разбили ей сердце. Только сейчас Рейчел поняла, как же ей хочется стать женой Эрона. Его слова были даже не лучами прожектора, а яркими солнечными лучами, напрочь разогнавшими туман ее депрессии. Негоже заставлять будущего мужа томиться в ожидании, пока она совладает со своим душевным состоянием. Никакая скорбь, никакие слезы не вернут ей матери. Жизнь слишком коротка, чтобы позволять себе быть несчастной. Эти слова она часто слышала от Грейс.

Погрузившись в мысли об Эроне, Рейчел даже не заметила, как в кухне появился Габриель. На носу брата сидели очки в дорогой оправе. Он поцеловал ее в лоб, а потом молча положил перед ней пачку денег. Рейчел подозрительно покосилась на купюры:

– Это еще зачем?

Габриель кашлянул, присаживаясь рядом с сестрой:

– Я слышал, что вы с Джулианной собирались пошататься по магазинам.

– Ну что за имя ты ей прицепил? – Рейчел скорчила брату гримасу. – А насчет магазинов… у тебя была слуховая галлюцинация. Мы собирались куда-нибудь сходить, но не в магазины. И потом, сегодня Джулия занята. Она говорила, что будет готовиться к твоему семинару вместе с парнем из ее группы. Пол, кажется. А потом он поведет ее обедать.

«Опять этот долбаный Норрис!» – подумал Габриель. Выразительный эпитет миновал всех внутренних цензоров и все барьеры и теперь звучал у него в голове, повторяясь снова и снова. Внешне профессор Эмерсон ограничился глухим рычанием.

Рейчел подвинула деньги к брату и уткнулась в журнал.

– Ну что ты как капризный ребенок? Бери.

– Зачем мне столько денег?

– Купишь что-нибудь своей подруге, – ответил Габриель, избегая называть Джулию по имени.

– Слушай, ты вчера кьянти не перепил? Это же чертова пропасть денег! – сказала Рейчел, щурясь на купюры.

– Знаю, – спокойно парировал Габриель.

– Но здесь пятьсот долларов. Я знаю, ты иногда можешь позволить себе посорить д еньгами. И все-таки, Габриель, это явный перебор.

– Ты видела ее квартиру?

– Еще не успела. А ты?

Габриель заерзал на табурете.

– Мельком. У нас тут был жуткий ливень, а она – без плаща и без зонтика. Я подвез ее до дома и…

– И что? – Рейчел ухватила брата за плечо и наклонилась к нему, предвкушая рассказ. – Давай колись.

Габриель дернул плечом, сердито глядя на сестру.

– Ты не о том подумала… Особо и рассказывать нечего. Я видел ее квартиру мельком, но мне хватило. Представляешь, там нет даже кухни!

– Нет кухни? Какого черта?

– Девчонка бедна как церковная крыса. Видела, в чем она носит книги? Купи ей приличный портфель. Можешь потратить все деньги. Но прошу тебя, сделай что-нибудь. Если увижу рюкзак еще раз, то просто сожгу его.

Габриель запустил руки в волосы и изогнулся над стойкой. Рейчел искоса поглядывала на него. Казалось, ее брат обладал всеми качествами, необходимыми идеальному игроку в покер: невозмутимостью, бесстрастностью, холодностью. И не просто холодностью – ледяной холодностью, будто прикасаешься рукой или щекой к глыбе льда. Рейчел считала это самой скверной чертой его характера. Габриель обладал способностью говорить и действовать, совершенно не задумываясь о чувствах других, включая и его приемную семью.

Однако недостатки брата не мешали Рейчел искренне его любить. И Габриель тоже любил ее, как старшие братья любят сестер, что младше их на целых десять лет. Выходки, которые Габриель позволял себе по отношению к Скотту или отцу, были совершенно немыслимы по отношению к Рейчел. Они почти не ссорились. Габриель ее защищал. В каком бы гневе он ни находился, для него было просто немыслимо причинить сестре хотя бы малейший вред. Зато она вдоволь насмотрелась, как он причиняет вред другим, и в первую очередь – самому себе.

Сестринская интуиция позволяла Рейчел проникнуть за эту ледяную маску, и тогда оказывалось, что Габриель абсолютно не годится для игры в покер. Его поведение было слишком красноречивым и выдавало все бури, бушевавшие у него внутри. Если он закрывал глаза, это означало, что он вот-вот выйдет из себя. Подавленность выражалась в сосредоточенном массировании лица, особенно висков. Тревога и страх заставляли его ходить взад-вперед. Увидев сейчас, как брат вскочил с табурета и начал мерить шагами просторную кухню, Рейчел безошибочно определила: он чего-то боится. Или кого-то.

– А что это тебя вдруг так зацепил ее рюкзак и место, где она живет? Вчера ты был с нею более чем холоден. Ты упорно не желал называть ее Джулией.

– Она моя аспирантка. И мои отношения с ней должны быть… профессиональными.

– Профессиональными – это как? – (Габриель остановился, хмуро глядя на сестру.) – Хорошо. Я возьму эти деньги и куплю Джулии портфель. Но я бы предпочла купить ей туфли.

– Туфли? – переспросил Габриель, снова садясь на табурет.

– Да. Слушай, а если еще купить ей что-нибудь из одежды? Джулия любит красивые вещи, только позволить себе не может. А ведь у нее такая потрясающая фигура. Согласен?

Вопрос сестры заставил его плотно сдвинуть ноги, зажав ляжками свою набухающую «мужскую снасть».

– Трать деньги, как пожелаешь, только обязательно купи ей что-то взамен этого чертова рюкзака.

– Отлично! Я даже знаю, что ей купить. Но в таком случае мне понадобится больше денег. С пятью сотнями не разгуляешься. А еще… я думаю, нам нужно будет куда-нибудь ее сводить. В одно из здешних модных местечек, где она сможет показать себя во всем блеске. Не на твои же семинары ей наряжаться! – сказала Рейчел, игриво стреляя глазками в старшего брата.

Габриель не стал ни спорить, ни препираться. Он вытащил из бумажника визитную карточку, из другого кармана извлек перьевую авторучку «Монблан» и начал медленно откручивать колпачок.

– Интересно, нормальные люди еще пользуются такими ручками? Или только медиевисты? Удивляюсь, почему ты не пишешь гусиным пером, – с ехидством добавила Рейчел.

– Своим студентам я обычно говорю, что шариковые ручки – верный способ заработать писчую судорогу. Ну а поскольку ты не моя студентка, тебе я скажу, что вот эта модель – она называется «Meisterstück 149» – в неизменном виде выпускается с тысяча девятьсот двадцать четвертого года. Представляешь? В ее конструкции все выверено до сотых долей дюйма.

Рейчел выпучила глаза и хмыкнула. Для нее подобные восторги брата были пустым звуком. Неужели, чтобы написать несколько слов на обороте визитки, Габриелю обязательно требуется восемнадцатикаратное золотое перо? Любит он разные вычурности. У него даже почерк несовременный, как будто он действительно учился писать гусиным пером.

– Вот держи. – Габриель протянул сестре визитку. – У меня в «Холт ренфрю» открыт счет. Покажешь эту карточку дежурному администратору. Тебя проводят к Хилари. Она мой личный менеджер по покупкам. Все, что ты выберешь, она запишет на мой счет. Только, пожалуйста, держись в пределах разумного. А деньги все равно возьми. Считай это моим заблаговременным подарком на день рождения.

Рейчел перегнулась через стол и поцеловала брата в щеку:

– Спасибо. А что такое «Холт ренфрю»?

– Канадский аналог «Сакса на Пятой авеню». Сеть первоклассных универмагов. Там найдется все, что ей нужно. Только прошу тебя: обязательно купи ей портфель. Остальное – мелочи. – В голосе брата вдруг появились нотки раздражения.

– Договорились. Но объясни мне, почему ты так прицепился к ее рюкзаку? Если хочешь знать, у меня был точно такой же, и я очень долго не хотела с ним расставаться. Потом открыла для себя другую модель, более удобную. Ты же любишь старые вещи? Так признай это право и за Джулией.

– Сам не знаю, что мне дался этот рюкзак. – Габриель снял очки и принялся массировать веки.

– Говоришь, остальное – мелочи? Тогда я добавлю в список покупок еще и нижнее белье? Я же чувствую, что она тебе нравится.

– Рейчел! – рявкнул Габриель. – По-моему, ты уже вышла из подросткового возраста. Не забывай, она моя аспирантка. Я не собираюсь за ней ухаживать. Я делаю это в знак покаяния.

– Покаяния?

– Да. Это раскаяние за грех. Мой грех.

– У тебя и впрямь средневековое мировоззрение, братец, – хмыкнула Рейчел. – И какой же грех ты совершил по отношению к Джулии? Наорал на нее во время семинара? Ты ведь с нею едва знаком…

Габриель снова надел очки и беспокойно заерзал на табурете. Стоило ему подумать о грехе и о мисс Митчелл, как между ног начиналось противное шевеление. Две эти мысли – о грехе и мисс Митчелл – мгновенно сливались в одну… Хоть здесь, на этой кухне. И не надо никакого эротического белья. Пусть на ней не будет ничего, кроме тех потрясающих туфель на высоком каблуке… Ему так хотелось их потрогать.

– Габриель, ты мне не ответил.

– Я не обязан исповедоваться перед тобой в своих грехах. Достаточно того, что я хочу их искупить. – Он выхватил у Рейчел журнал.

– Тебе-то это зачем? – язвительно бросила ему Рейчел. – Для углубления познаний во французском языке? Или в женской моде?

Весь журнальный разворот занимало фото девицы в крошечном белом бикини, распластавшейся на пляжном песке. Снимок был умело обработан, отчего создавалось впечатление, что это не фотография, а рисунок, сделанный аэрографом. Габриель вперился в картинку.

Поведение брата рассердило Рейчел:

– Почему ты орешь на меня? Я не твоя студентка, чтобы молча сносить выплески профессорского раздражения.

Габриель вздохнул, снова снял очки и взялся за свои веки.

– Прости, – пробормотал он, возвращая сестре журнал.

Его глаза еще раз скользнули по красотке в белом бикини. С чисто исследовательским интересом, bien sûr. [4]4
  Естественно, разумеется (фр.).


[Закрыть]

– Слушай, почему ты такой напряженный? – не могла успокоиться Рейчел. – Проблемы с женщинами? У тебя сейчас есть хоть кто-то? Похоже, ты просто изголодался по женщинам. Я как увидела коллекцию снимочков у тебя в спальне, сразу по…

– Я не намерен продолжать этот разговор! – перебил ее Габриель. – Нечего вторгаться в мою личную жизнь. Я не спрашиваю, с кем ты трахаешься.

Рейчел самой захотелось наорать на него, но она сдержалась, успокаивая себя глубоким дыханием.

– Знаешь, я прощу тебе эти слова, при всем их возмутительном хамстве. Когда в следующий раз будешь стоять на коленях и каяться в своих грехах, не забудь упомянуть и грех зависти. Ты хотел уколоть меня? Ты же прекрасно знаешь: Эрон – мой первый и единственный мужчина. Я не лезу в твою личную жизнь. Просто пытаюсь понять, что с тобой. А ведь с тобой что-то происходит.

Не поднимая глаз на сестру, Габриель пробормотал извинения. Однако его предупредительный выстрел возымел желаемое действие и отвлек ее от щекотливого вопроса. А резкость? Она не впервые слышит от него резкие слова.

Между тем слова брата задели Рейчел сильнее, чем она думала. И теперь она вертела в руках его визитную карточку, пытаясь успокоиться.

– Если тебе не нравится Джулия, зачем тогда вся эта суета? Только из-за ее бедности?

– Не знаю, – со вздохом признался Габриель.

– У нее есть одна особенность. Джулия кажется хрупкой и беззащитной. Она всегда была немного печальной и потерянной. Но внешность обманчива. У этой хрупкой девочки стальные кости. Ее не сломала ни мать-алкоголичка, ни парень, который…

– Который что? – с заметным интересом спросил Габриель.

– Ты же говорил, что тебе нет дела до ее личной жизни. Жаль, братец. Очень жаль. Не будь ваши отношения… профессиональными, как ты говоришь, она бы тебе понравилась. Вы бы даже подружились. – Рейчел улыбнулась, пробуя почву. Габриель созерцал мраморную поверхность барной стойки и рассеянно скреб подбородок. – Сказать ей, что портфель и туфли – подарки от тебя?

– Ни в коем случае! Меня за это могут уволить. Университетской бюрократии только дай зацепку.

– Я думала, ты у них в штате.

– Это не имеет значения.

– Итак, ты готов потратить кругленькую сумму на экипировку Джулии, но категорически не желаешь, чтобы она узнала о личности благодетеля. Ты не находишь, что это очень в духе Сирано де Бержерака? А ты, оказывается, во французском намного искуснее, чем я думала.

Делая вид, что сказанное его не касается, Габриель подошел к своей сложной и дорогой кофемашине и принялся сооружать себе чашку безупречного эспрессо.

«Опять я сержусь, как маленькая», – досадуя на себя, подумала Рейчел.

– Подведем итог. Итак, ты хочешь сделать Джулии нечто приятное. Если желаешь, называй это покаянием. Я считаю это обыкновенным проявлением доброты. Это доброта вдвойне, поскольку ты стремишься сохранить свой поступок в тайне и не вызывать у Джулии тягостных мыслей, будто теперь она перед тобой в долгу. Что ж, меня это впечатлило.

– Я хочу, чтобы раскрылись ее лепестки, – едва слышно произнес Габриель.

Рейчел услышала его слова, но тут же отмахнулась от них, посчитав это цитатой из какого-нибудь стихотворения. Она не настолько была сильна в поэзии, чтобы с ходу узнать, кто и когда написал эти слова. В то, что они могли принадлежать самому Габриелю, она не верила. Слишком уж непохоже на него.

– А тебе не кажется, что к Джулии нужно относиться как ко взрослому человеку и сказать ей, от кого эти подарки? Пусть сама решает, принимать их или нет.

– Тогда она их точно не примет. Она меня ненавидит.

– Джулия не умеет ненавидеть людей, – засмеялась Рейчел. – Вот прощать их сверх меры – это она умеет. Если уж она действительно тебя возненавидела, значит заслужил. Но в одном ты прав: в таких вопросах она очень щепетильна. Мы считаем это дружеской помощью, а она может расценить наш жест как милостыню. И твое воздаяние будет воспринято как подаяние. Она почти никогда не позволяла мне покупать ей одежду или обувь. Всего раза два или три мне удалось ее уломать. А так – неизменно вежливое «нет, спасибо».

– Тогда скажи ей, что… авансом делаешь ей рождественский подарок. Или что это… от Грейс.

Они понимающе переглянулись. В глазах Рейчел блеснули слезы.

– Мама была единственной, кому Джулия позволяла заботиться о себе. Она относилась к Грейс как к родной матери.

Габриель забыл про эспрессо. Он подбежал к сестре, обнял и, как умел, попытался успокоить.

В глубине души он точно знал, зачем и ради чего убеждает сестру одарить мисс Митчелл красивыми и дорогими вещами. Он покупал себе индульгенцию, прощение за грехи. Так он не поступал еще ни с одной женщиной. Но Габриель не тешил себя мыслями, что его затея удастся. Скорее всего, это будет абсолютно бессмысленная затея.

Он знал, что живет в аду. Он принимал это как данность и редко сетовал. Он отчаянно жаждал выбраться оттуда и все еще верил, что такое возможно. Но, увы, у него не было ни Вергилия, ни Беатриче. Его молитвы оставались без ответа, а благому намерению изменить свою жизнь всегда что-то мешало. Вернее, кто-то. Зачастую – какая-нибудь длинноногая блондинка в туфлях на высоком каблуке, которая впивалась длинными ногтями ему в спину, неистово шепча его имя…

Можно сколько угодно мечтать о бегстве из ада. Но Габриель устал от мечтаний. Он жаждал практических шагов. Учитывая его нынешнее положение, самым лучшим и вполне практическим шагом было взять деньги проклятого старика («кровавые деньги») и щедро потратить их на кареглазого ангела. На девушку, которая не может позволить себе снять квартиру с кухней и которая хоть немного расцветет, получив от лучшей подруги красивое платье и новые туфли.

Габриелю хотелось большего, чем купить ей портфель, однако в своем истинном желании он не признавался даже самому себе. Он хотел сделать так, чтобы Джулианна научилась улыбаться.

А в то время, пока Габриель и Рейчел были поглощены дебатами о покаянии, прощении и стойкой идиосинкразии профессора Эмерсона к старым рюкзакам, Пол ждал Джулию у входа в библиотеку имени Робартса – крупнейшую университетскую библиотеку на территории кампуса. Девушка едва ли догадывалась, что за короткое время этот добродушный верзила проникся к ней большой симпатией.

У Пола было полно друзей, немалую часть которых составляли девушки весьма широкого спектра характеров. Пол в одинаковой степени притягивал к себе как уверенных, самостоятельных девушек, так и наделенных разными комплексами и фобиями. Его отношения с Эллисон не то чтобы зашли в тупик, а скорее превратились в две параллельные прямые. Эллисон не хотела уезжать из Вермонта. Ей нравилось работать школьной учительницей. Пол давно мечтал перебраться в Торонто и стать профессором. После двух лет отношений на расстоянии оба понимали, что их отношения катятся по инерции. Однако они не опустились до взаимных упреков и драматических выплесков злости. Оба считали: сжигать фотографии или кромсать шины – это дешевые трюки из плохих сериалов. Они оставались друзьями, чем Пол очень гордился.

Встретив Крольчиху, Пол впервые стал понимать, как это здорово, когда девушка тебе не только нравится, но у тебя с ней еще и схожие профессиональные интересы и устремления.

В отношениях с женщинами Пол отличался старомодностью воззрений. Он не понимал сверстников, которые, едва познакомившись с девушкой, торопились поскорее затащить ее в постель. Он считал, что и в двадцать первом веке за женщиной сначала надо ухаживать. Пол не торопил время. Сейчас его вполне устраивала завязавшаяся дружба между ним и прекрасной застенчивой Крольчихой. Прежде чем показывать ей свои чувства, нужно получше ее узнать. Убедиться, что она отвечает ему взаимностью. Пол решил проводить с Джулией побольше времени. Пусть почувствует его внимание. И другие тоже пусть увидят: за Джулию Митчелл есть кому заступиться. А если кто-то попытается завязать с нею дешевый романчик, Пол всегда будет рядом и доходчиво объяснит донжуану, чтобы держался от нее подальше.

Джулия не отказалась бы поболтаться с Рейчел по магазинам, но она уже пообещала Полу, что четверг они проведут в библиотеке. Теперь, когда профессор Эмерсон согласился быть ее руководителем, нужно срочно браться за составление плана диссертации. Ей очень хотелось ошеломить его детальным, тщательно аргументированным планом. И в то же время ее грызло сомнение: а стоит ли? Профессор уже составил свое представление о ней и вряд ли захочет взглянуть на нее под иным углом зрения.

– Привет! – весело поздоровался Пол.

Он тут же переместил тяжелый рюкзак Джулии на свое плечо. Для Пола такой вес был почти незаметен.

– Спасибо, что согласился быть моим провожатым, – сказала Джулия, радуясь временному избавлению от ноши. – В прошлый раз я заблудилась. Искала старые карты Флоренции, а попала в отдел географических карт.

– Тут немудрено заблудиться. Я тебе покажу специальный отдел, посвященный Данте. А потом мы пойдем в мой кабинет.

Пол открыл дверь. Джулия вошла в библиотечный вестибюль, чувствуя себя принцессой. У Пола были превосходные манеры, которыми он никогда не злоупотреблял. Этим он разительно отличался от напыщенных ничтожеств, любивших щегольнуть своими манерами или использовать их как орудие подавления и устрашения. Манеры Пола, наоборот, помогали такой золушке, как она, ощутить себя принцессой.

Возле лифтов сидел скучающий охранник. Пол и Джулия предъявили ему студенческие карточки. Охранник сонно кивнул. Пол вызвал лифт.

– У тебя здесь кабинет? – удивилась Джулия.

– Правильнее сказать, кабинетик. Здесь их называют просто отсеками. Мой неподалеку от дантовского отдела… Карета подана. Прошу.

Они вошли в кабину. Пол нажал кнопку девятого этажа.

– А я тоже могу получить отсек?

– Что ты! – поморщился Пол. – Они тут на вес золота. Аспирантам первого года нечего и мечтать. По правде говоря, и этот-то не мой. Он закреплен за Эмерсоном.

Джулия шумно выдохнула. Наверное, она побледнела, однако в синеватом неоновом свете кабины это было не так заметно.

Пол терпеливо водил ее по дантовскому отделу, показывая первичные и вторичные источники. Ему нравилось смотреть, с какой нежностью Джулия касается книжных переплетов. Она словно здоровалась со старыми друзьями.

– Джулия, можно тебе задать вопрос… личного характера?

Она машинально кивнула. Сейчас ее внимание было целиком поглощено внушительным томом в потертом кожаном переплете. От книги исходил удивительный аромат. Возможно, библиотекарь назвал бы его обыкновенным запахом книжной пыли, но для Джулии это был аромат далекой эпохи.

– Эмерсон попросил меня взять у миссис Дженкинс твое личное дело и…

Волшебство оборвалось, как удивительный сон, прерванный звонком будильника. Джулия поставила книгу на место и повернулась к Полу. В глазах застыл испуг.

– Ты чего испугалась? Не бойся, я туда не заглядывал, – усмехнулся Пол. – Да там и не бывает слишком уж конфиденциальных данных. Эмерсону понадобилось изъять оттуда какой-то лист, который он ранее вложил. Но меня поразило не это, а то, что он сделал потом. – (Джулия затаила дыхание, боясь даже думать о том, что может услышать.) – Он позвонил в Гарвард, Грегу Мэтьюсу, декану факультета романских языков и литературы.

Джулия моргала, удивленная словами Пола:

– Он что, прямо при тебе звонил?

– Я в это время ксерокопировал материалы и невольно слышал часть их разговора. Он расспрашивал Мэтьюса о тебе.

– Зачем ему это понадобилось?

– Вот это я и хотел у тебя спросить. Эмерсон выяснял, почему у них не хватает денег на стипендии аспирантам. Он же там сам учился, потом писал диссертацию. Мэтьюс был его руководителем.

«Черт бы побрал этого профессора! Значит, вздумал проверять мои слова? Конечно, он не верит, что я подавала документы в Гарвард и проходила тестирование. Где мне? Это ему можно учиться в Гарварде».

Джулия закрыла глаза. В ногах появилась противная слабость, и она схватилась за книжный стеллаж, чтобы не упасть.

– Мэтьюса мне было слышно плоховато. Зато я хорошо слышал Эмерсона.

Джулия не открывала глаз и ждала окончания. Она лишь надеялась, что там не таится камень, который ударит ей в затылок. Или в висок.

– Слушай, а я ведь и не знал, что ты была в Гарварде. Здорово! Эмерсон у него интересовался, действительно ли ты прошла тесты и собеседования и какие суммарные оценки они тебе выставили.

– Вот и ты удивлен, – горько усмехнулась Джулия. – Конечно, кто я? Девчонка из провинциального пенсильванского городишки. Училась в иезуитском университете, где менее семи тысяч студентов. Разве мне место в Гарварде?

Пол нахмурился. «Бедная Крольчиха. Зря я затеял этот разговор. Поганец Эмерсон! Напыщенная профессорская задница, которая плачет по хорошему пинку. Ой, чувствую, мы с ним однажды схлестнемся…»

– А чем плохи католические университеты? Я вот у себя в Вермонте учился в Университете Святого Михаила. Могу лишь спасибо им сказать за прекрасное образование. У них на факультете английского языка был отличный специалист по Данте, и на историческом – потрясающий дядька. Он нам так про Флоренцию рассказывал. Я всегда в аудиторию на час раньше приходил, чтобы без места не остаться. – (Джулия кивала, делая вид, будто слушает.) – Но я же тебе не рассказал самое интересное. Этот Мэтьюс пытался убедить нашего придурка отправить тебя учиться в Гарвард. Говорил, что ты потрясла их своими знаниями и они готовы взять тебя хоть сейчас. Горжусь тобой, Крольчиха. Я туда тоже подавал документы и с треском провалился. – Пол улыбнулся, но как-то настороженно. Он не знал, обрадуют ли Джулию его слова о «самом интересном». – Прости за любопытство, но я не понимаю, почему ты не осталась в Гарварде? Если это связано с чем-то личным, можешь не отвечать.

– Я вообще не собиралась ехать в Торонтский университет, – прошептала Джулия и почувствовала, что оправдывается. – Я знала, что он здесь преподает. Но у меня не было другого выбора. На мне висит долг в несколько тысяч долларов за учебу в Университете Святого Иосифа. Брала студенческий заем и до сих пор не могу расплатиться. Я надеялась, что тут побыстрее сверну магистратуру, а на следующий год снова подам документы в Гарвард. Тогда я смогу рассчитывать на более высокую стипендию. Не хочу влезать в новые долги.

Пол кивал и ободряюще улыбался. Джулия снова взялась листать старинные фолианты. Пол следил за нею, не подозревая, что пропустил мимо ушей очень важные слова, случайно вырвавшиеся у нее. Будь он повнимательнее, он бы узнал не только о финансовых затруднениях, которые вынудили Джулию забрать документы из Гарварда. Для человека проницательного эти слова оказались бы ключом к пониманию Джулии. У Пола Норриса было много замечательных качеств, но проницательность среди них не числилась.

А сейчас Пол смотрел, как Джулия бережно снимает с полок пыльные книги. Он радовался, что она снова улыбается, и удивлялся, до чего же метко прозвал ее Крольчихой. Она здорово напоминала кролика, какие встречаются на лугу или в лесу. Более того, она напомнила Полу персонаж из детской повести «Вельветовый кролик». [5]5
  Полное название «Вельветовый кролик, или Как игрушки стали настоящими». Автор – английская писательница Марджери Уильямс. Впервые эта повесть вышла в 1922 г. и с тех пор многократно переиздавалась.


[Закрыть]

Это были лишь мысли. Вслух Пол никогда бы не признался, что читал «Вельветового кролика». Соврал бы не моргнув глазом, что и названия такого не слышал. Однако Эллисон очень любила эту книгу. В начале их отношений она заставила Пола прочитать повесть, дабы лучше понять ее, Эллисон, характер. И Пол – этот здоровяк с вермонтской фермы – тайком прочел эту довольно скучную вещь, потому что любил свою подругу.

И хотя он не восхищался книгой, но сумел полюбить «Вельветового кролика».

Вот и эта Крольчиха страстно мечтает стать настоящей. Ждет, когда ее полюбят. И ожидание не проходит бесследно. К счастью, внешне об этом не скажешь. Правда, по мнению Пола, она была чересчур худой и бледной. Ей бы не помешало несколько месяцев попить свежего вермонтского молока, поесть пшеничного хлеба с домашним вермонтским маслом. Глядишь, стала бы покрепче. Ожидание сказывалось на ее душе – прекрасной и печальной.

До встречи с Крольчихой Пол не очень-то верил в существование души, однако теперь был просто вынужден в это поверить. Он втайне надеялся, что когда-нибудь Джулия станет такой, какой ей хочется быть. И найдется кто-нибудь, кто полюбит ее. Тогда она из Пугливой Крольчихи превратится в смелую и счастливую женщину.

Полет фантазии грозил унести Пола слишком далеко. А он ведь пришел сюда не ради грез. Он обещал показать Джулии библиотеку. Но вначале ее надо успокоить и отвлечь от грустных мыслей. Лучшим отвлекающим средством будет разговор о ее диссертации. Когда Крольчиха занята делом, ей некогда грустить.

Из дантовского отдела они направились в здешнее святилище Эмерсона и остановились перед дверью с медной табличкой. Надпись на табличке, выгравированная изящным старомодным курсивом, возвещала:

Профессор Габриель О. Эмерсон,

кафедра итальянского языка и литературы

Джулия сразу заметила, что такая табличка была только на двери профессорского отсека. Чуть ниже Пол скотчем прикрепил обыкновенную библиотечную карточку со своим именем. Она сразу представила себе разгневанного профессора, сдирающего это нахальное добавление. Затем она заметила полное имя приятеля: Пол В. Норрис, аспирант.

– Как расшифровывается твое В.? – спросила она, указывая на самодельную табличку.

– Я не пользуюсь своим вторым именем, – смутился Пол.

– Я тоже не пользуюсь своим. Не хочешь – не говори. – Она с любопытством посмотрела на запертую дверь.

– Ты будешь смеяться, – пробормотал Пол.

– Я не смеюсь ни над именами, ни над фамилиями. Не мы их выбираем.

Пол переминался с ноги на ногу.

– Обещай, что никому не скажешь.

– Обещаю. Чтобы у нас было по-честному, я тебе скажу свое второе имя – Хелен.

– Прекрасное имя. – Пол закрыл глаза и перестал дышать. Когда возмущенные легкие потребовали кислорода, он торопливо выдохнул удерживаемый воздух и имя: – Верджил.

– Верджил? – недоверчиво переспросила Джулия.

– Ты же слышала. – Пол открыл глаза. Он боялся, что она действительно начнет смеяться.

– Уму непостижимо! Ты изучаешь творчество Данте и носишь среднее имя Верджил. Вергилий. Ты правда не шутишь?

– Нет. Меня назвали в честь прадеда… Можешь мне верить, Данте он сроду не читал. У него была молочная ферма в Эссексе, штат Вермонт.

Джулия восторженно улыбалась:

– Я считаю, Верджил – замечательное имя. Носить имя великого поэта древности – большая честь.

– Ты ведь тоже можешь считать, что удостоилась не меньшей чести. Вспомни Елену Троянскую. Тебе это имя очень подходит.

По глазам Пола чувствовалось, что он не лукавит. Джулия смущенно отвернулась.

Возникла неловкая пауза, и, чтобы ее сгладить, Пол торопливо вытащил ключ и отпер дверь.

– Эмерсон не пользуется своим отсеком. В основном он приходит сюда оставить мне материалы для работы. Но отсек принадлежит ему, и наш профессор исправно платит за это пространство.

– Значит, эти отсеки платные?

– Да. Но они стоят своих денег. Тут тебе и отопление, и кондиционер, и беспроводной доступ в Интернет. Тут ты можешь спокойно хранить книги, не предъявляя их дежурному библиотекарю. Чертовски удобно. Приносишь сюда все, что тебе нужно, и никаких нудных объяснений с библиотечными дамами.

Комнатка была небольшой, но очень уютной. Ничего лишнего, все только для работы. Письменный стол. Полки во всю стену. Из маленького окна открывался красивый вид на центр города и телебашню. Интересно, сколько же Эмерсон платит за этот островок земли обетованной? Джулия вдруг почувствовала, что согласилась бы жить здесь вместо своей «хоббитовой дыры», где профессор не согласился бы поселить даже собаку.