Текст книги "Возвращение в будущее"

Автор книги: Сигрид Унсет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Сигрид Унсет до мозга костей человек скандинавский, европейский, западный, и многое ей совершенно чуждо и непонятно в России. Но Сигрид Унсет искренна, она пытается быть справедливой, когда рассуждает и о жилье для простых граждан, и о художественном вкусе в России, надеясь, что он не мог полностью исчезнуть из-за бездарной «наглядной агитации», неизменных и повсеместных плакатов и лозунгов, серости и однообразия, за которыми прячется бедность.

Сигрид Унсет изо всех сил старается быть справедливой. Она говорит о «неопрятности русских», но приводит мнение очевидца времен Первой мировой войны, когда считалось, что «русские отличались чистоплотностью и что их стремление к гигиене находилось на более высоком уровне по сравнению, например, с немецкими крестьянами или представителями среднего класса». Ужасаясь жилищными условиями, она делает примечание в своей книге, что где-то будто бы слышала, что в России намерены строить индивидуальные жилища, рядом с каждым из которых, хоть и на государственной земле, будет сад.

Сигрид Унсет считает, что, несмотря ни на что, тем не менее могла бы найти общий язык с русскими, как ей кажется, в связи с всеобщей здесь любовью к цветам. «Но как бы то ни было, сама я очень люблю цветы и всякий раз когда вижу, что и русские любят цветы, у меня возникает радостное чувство, что мы вполне могли бы найти общий язык, по крайней мере, в разговорах на эту тему, если бы я знала хотя бы несколько слов на их языке».

Цветы для Сигрид Унсет – не только собственное пристрастие, привычная деталь скандинавского пейзажа, это часть ее любви к человеческой жизни, ее мерило; тем самым эта гипотетическая точка соприкосновения с русскими имеет принципиальное значение в ее общем мировоззрении, взгляде на мир.

Важно также при этом отметить увлеченность Сигрид Унсет идеями шведского ученого и натурфилософа Карла фон Линнея (1707–1778), который прославился не только созданием знаменитой системы классификации растений и животных, но и своими философскими трудами, в особенности назидательным, обращенным к сыну, сочинением Nemesis Divina, в котором он соединил идею Божественного промысла, греха и воздаяния с теорией наследственности. «Для барона фон Линнея всегда было совершенно очевидно: Всевышний неизменно управляет миром своей твердой и справедливой рукой. Возмездие настигает каждого, кто совершил предательство и несправедливость». Порой наказание может показаться несправедливым, но оно служит целям общей гармонии в мире.

С Россией связана и такая болезненная тема, как тема «Зимней войны», занимающая определенное место в «Возвращении в будущее». К этой теме Сигрид неоднократно возвращается, рассуждая о Красной армии и о судьбе Выборга, «города, пришедшего в упадок в связи с чисто российской бесхозяйственностью», о стойкости финнов и судьбах простых людей и с той и с другой стороны. Конечно же, все ее симпатии на стороне финнов, вынужденных заключить «горестный мирный договор» с СССР, но при этом она сочувствует и простым людям с советской стороны, невинным жертвам, «сотням тысяч русских солдат, которые были убиты, стали просто пушечным мясом».

Когда началась война СССР с Финляндией (в Скандинавии ее называют Зимней войной), писательница продала свою нобелевскую медаль (за 25 тысяч крон) и деньги отдала на помощь финским детям, а главное, трое финских малышей, двух, трех и четырех лет, поселились у нее в доме и жили вплоть до поспешного драматического бегства самой Сигрид из Норвегии в 1940 году.

Не может не восхищать желание и всегдашняя готовность прийти на помощь тому, кто нуждается в ней, неизменный демократизм Сигрид Унсет – у нее, нобелевского лауреата, нет ни тени высокомерия или снисходительности к тем, кого принято называть «простыми людьми», будь то встреченные во время бегства норвежские крестьяне, лесорубы на шведской границе, попутчики, нищие, проводник транссибирского экспресса Ваня, которому пришлось полечить глаз. Примеры можно продолжить.

Отношение к Японии, куда Сигрид Унсет вместе с сыном приплыли на судне «Харбин Мару» из Владивостока, почти восторженное. Она, по собственному признанию, воспринимала эту страну сквозь призму романтических очерков английского писателя Лафкадио Херна, в которых Япония предстает насыщенной красотой и гармонией. Не следует забывать, конечно, что Сигрид Унсет – художественная натура, и многие ее умозаключения надо рассматривать как «художественные истины», а не научные, объективные.

Сигрид Унсет была поражена красотой Японии, ее природой, неведомыми растениями. Она была очарована ее национальным своеобразием, «идентичностью», которой она не увидела в России. Замечая все отрицательные черты – жестокость, как черту общественной жизни, бедность и нищету крестьян, подозрительность по отношению к иностранцам, даже экспансионистскую политику, – она тем не менее испытывает неизменное чувство восхищения по отношению к Японии. Прикладывает усилия, пытаясь вникнуть в образ мыслей японцев, в их религиозные взгляды. При всей своей преданности всему европейскому и особенно этическим ценностям Скандинавии, где общественная жизнь всегда строилась на фундаменте закона и права, на возможности отдельного человека влиять на эту жизнь, Сигрид Унсет, тем не менее, готова критиковать европоцентризм, готова признать и другие пути развития цивилизации и культуры, если только они не связаны с тоталитаризмом.

В целом, во многих высказываниях и мнениях Сигрид Унсет много убедительного и прозорливого, даже пророческого. Так, например, она словно предчувствовала ужасы бомбежки японских городов, ту катастрофу, которая постигла Хиросиму и Нагасаки.

У нее нет противопоставления запада и востока. Она убеждена в том, что восток и запад вполне могут понять друг друга.

* * *

В 1945 году Сигрид Унсет возвращается из Америки на родину. Она работает над религиозным трудом, историей жизни Святой Катарины из Сиены, он был опубликован в 1948 году в США как часть проекта «Женщины в мировой истории».

Сигрид Унсет умерла 10 июня 1949 года в Лиллехаммере; она похоронена на кладбище в горах, на ее могиле чугунный крест с завитками, скромные цветы: маргаритки, анютины глазки, анемоны…

Книга Сигрид Унсет – это субъективные путевые заметки прославленной писательницы, представляющие ее собственное видение мира и менталитета разных народов. При этом книга является образцом блистательной публицистики, пусть порой в чем-то и весьма спорной, но тем не менее актуальной и поучительной. Она может быть интересна не только поклонникам таланта Сигрид Унсет, тем, кто увлекается творчеством скандинавских писателей, но и, смею утверждать, историкам, политикам, публицистам, журналистам, просто любознательным людям.

Элеонора Панкратова

* * *

ЭТА книга была написана в США в течение лета и осени 1941 года, в то время, когда американцы, включая даже выходцев из Норвегии, имели в значительной степени искаженное представление о том, что происходило в нашей стране в момент, когда весной 1940 года она подверглась немецкому нападению и была оккупирована. И виной тому оказались сообщения некоторых американских корреспондентов; в первую очередь это относится к мистеру Леланду Стоу, который находился в Осло 9 апреля и представил события так, будто одна половина норвежцев была подкуплена немцами, в то время как остальные ликовали, думая только о том, чтобы им не мешали заниматься своим делом, и с радостью наблюдали за происходящим вокруг.

Миссис Борден Гарриман,[3]3
  Флоренс Джефри Хёрст (миссис Борден Гарриман) (1870–1967) – американский дипломат.


[Закрыть] в частности, рассказала мне, что мистер Стоу, который не знает ни слова по-норвежски, в тот самый день прогулялся по городу, заглянул в Гранд-кафе, а все остальное время провел в подвале американской миссии. Мы, – те норвежцы, которые оказались в США и имели возможность свободно писать обо всем, читать лекции, выступать по радио, – все мы рассказывали о том, что нам довелось пережить во время немецкого вторжения. Позднее американцы смогли узнать и от других, что норвежцы и не думали покорно склониться перед лицом превосходящих сил и что их вклад в борьбу с немцами на море, в воздухе и в движении Сопротивления был огромен, если учесть, что все-то население Норвегии составляет примерно 3 миллиона человек.

Рассказанное мною о России связано с моими впечатлениями от путешествия через Россию летом 1940 года. В то время Россия официально еще оставалась союзником Германии, хотя уже многие предчувствовали, что это временный альянс и что рано или поздно между двумя сверхдержавами произойдет разрыв. В какой степени русское правительство готовилось к отражению немецкой агрессии, было мало кому известно, по крайней мере, к счастью, об этом не знали немцы. На меня, приехавшую с Запада, удручающее впечатление произвели пустые магазины, нехватка таких необходимых вещей, как обувь и мыло, полная и повсеместная запущенность домов и улиц. Я видела толпы людей, перемещающихся по огромным пространствам этой страны, людей, которые были вынуждены подолгу сидеть и ждать поездов на всех железнодорожных станциях, где мне доводилось проезжать. Это весьма напоминало картину жизни тех стран, в которых немецкая оккупация уже стала реальностью. У того, кто не видел ничего хуже лондонских и парижских трущоб, а также индустриальных городов в долине реки Тайн[4]4
  Тайн – река в Англии, в графстве Нортумберленд на границе с Шотландией.


[Закрыть] в период депрессии, эти впечатления не могли не оставить тяжкого следа в душе.

Лиллехаммер, ноябрь 1945

Сигрид Унсет

Норвегия, весна 1940

У НАС в Норвегии часто по обочинам пашни можно видеть штабеля камней, которые были выкопаны из земли и свезены сюда, на край поля. Самые первые камни были сложены первыми поселенцами, они и формируют нижний слой штабеля. Эти камни врастали в землю, постепенно покрываясь мхом и серым лишайником. Камни же, лежащие на самом верху, имеют гладкую, светлую поверхность, это те камни, которые были привезены сюда после последней пахоты. Для нас, норвежцев, эти штабеля камней – предмет гордости, своеобразный памятник прошлого, они – молчаливые свидетели того, как наши предки в течение пяти тысяч лет прикладывали усилия, чтобы обжить эту землю, построить жилища для людей на этих пространствах, порой прямо под отвесными горными склонами и нависающими с них ледниками. Наш народ сумел приспособиться к тяжелым природным условиям и создать себе достойное существование в борьбе с камнепадами и снежными лавинами, с наводнениями, с дикими животными и суровым климатом, когда зима длится девять месяцев, а лето едва-едва достигает трех, и тогда наша страна на короткое время превращается в рай на земле, пока не придут заморозки, а они наступают порой уже в августе, и таким образом, случается, зерно сгнивает на корню, а бывает и так, что снег остается лежать на полях вплоть до Иванова дня, и тогда не знаешь, стоит ли вообще затевать посевную, ведь зерно вряд ли успеет вызреть.

У нас очень длинное побережье, мы обладаем несметными морскими богатствами. Но одному богу известно, сколько безмерного труда и терпения необходимо для того, чтобы овладеть ими, и сколько за нашу историю сотен тысяч людей положили свои жизни в этой борьбе за существование. Найдется ли еще в мире другой народ, который владеет своей страной по такому же безоговорочному праву, по которому владеем ею мы в соответствии с заветом Создателя, что каждый должен есть хлеб, добытый в поте лица своего.

Но со временем и для нас наступили более легкие времена. Во многом благодаря современной земледельческой науке, по крайней мере, за последний период истории мы не знаем так называемых «черных лет», о которых мы слышали от стариков, когда люди были вынуждены есть хлеб, испеченный из муки с примесью древесных опилок, коры и мха, и толпы нищих бродили по дорогам, а самые слабые падали и умирали в канавах. С тех пор как Норвегия стала выращивать картофель, у нас никто уже не умирал от голода, во всяком случае, до сего времени. Паровые и дизельные суда сделали наш торговый флот третьим по величине в мире, открыв широкие перспективы для дальнейшего развития, при этом с гораздо меньшими потерями человеческих жизней. Мы также стояли на пороге значительных преобразований в нашем исконном занятии – рыболовстве; рационализация применяемых здесь технологий все более приближала их к современным требованиям. Сеть хороших шоссейных и железных дорог связала между собой населенные пункты в нашей невероятно протяженной стране от Осло до Нордкапа, от Осло до шведской границы и далее до самого Рима. Автомобильное сообщение в значительной степени сократило огромные расстояния между нашими горными долинами и городами. Строительство шоссейных и железнодорожных путей обходится недешево, но тем не менее мы неуклонно строили их. Мы с гордостью прокладывали все новые и новые дороги, создавали все новые и новые виды коммуникаций, которые нам пришлось уничтожить прошлой весной, когда мы были поставлены перед необходимостью взрывать наши мосты и туннели и возводить оборонительные сооружения в связи с вторжением разбойничьей армии, имеющей наглое намерение расположиться там, где ее солдаты никогда не прикладывали рук к строительству, собирать урожай там, где они никогда не сеяли, править народом, для чего у них никогда не было и не может быть ни малейшего основания. Ведь одним из основополагающих положений норвежского законодательства является тезис о том, что управлять нашим народом может только тот, кто сначала заслужил это, кто имеет на это моральное право.

Мы, норвежцы, – миролюбивый народ. Так уж сложилось в ходе истории, и, конечно же, мы не намерены бахвалиться этим. Наша страна лежит на самой окраине Европы, она раскинулась на невероятно большом пространстве, но только десять процентов территории Норвегии пригодно для земледелия, остальная же ее часть – это всего-навсего бесплодный серый камень. На западе и севере протянулись горные гряды с острыми вершинами, всё пики да пики, к востоку – обширные плоскогорья со множеством болот и озер лежат на краю лесов, открытые почти круглый год морским штормам и зимнему ненастью. При этом нас всего три миллиона людей, приблизительно столько же, сколько живет в Бруклине. В такой скудной и неблагодатной стране весьма непросто организовать административное управление. Неудивительно, что всегда все наши усилия были направлены на сохранение драгоценных человеческих жизней, именно это присуще нам, а отнюдь не стремление отнимать чужую жизнь. Мы совершили немало подвигов на море и на суше для спасения людей, которым в наших природных условиях часто угрожают всякого рода опасности; в то же время преступления с применением насилия были у нас всегда гораздо более редки, нежели в какой-то иной части Европы, – они неизменно вызывали у нас ужас и отвращение; каждое, даже незначительное, убийство обсуждается в Норвегии в течение целого года. Но с виновниками убийства мы обращаемся гуманно, их психическое состояние исследуется в психиатрических клиниках, на суде каждого защищает добросовестный адвокат, и если преступник бывает осужден, то условия его заключения не так уж суровы. В течение 58 лет в Норвегии не было ни одной смертной казни. Последние смертные казни в Норвегии имели место, когда мой отец был еще юношей, и я, будучи ребенком, широко раскрыв глаза, потрясенная, слушала его рассказ об этом. Так трудно поверить, что такое может происходить на самом деле.

II

КАК это ни глупо и нелепо, но мы, норвежцы, не могли предположить, что война на самом деле придет к нам. Реальная война шла во многих местах вокруг нас, но мы никак не могли проверить, что это может случиться и с нами. События в Финляндии заставили кое-кого более трезво посмотреть на вещи, от которых мы старались держаться в стороне, следуя политике нейтралитета. Лишь немногие, к сожалению, очень немногие осознавали, что война может стать реальностью и для нас.

Немецкие оккупанты вторглись в страну, которая была решительно не готова к войне. И они, как всегда, сумели задним числом найти «юридическое обоснование», документы, которые доказывали, что их вторжение в Норвегию является всего-навсего самообороной.

Feine Leute haben feine Sachen Und was sie nicht habenlassen sie sich machen, У достойных людей – есть достойные вещи, А если же нет, следует их обеспечить, – было написано в немецком учебнике, который я читала в детстве.

7 апреля, в субботу, я приехала в Осло, чтобы прочитать лекцию в Студенческом союзе. В воскресенье я, вместе с моими двумя сыновьями, была в гостях у сестры и зятя, обедали мы поздно, так как мои мальчики надолго задержались где-то за городом – там проходили тренировки молодых добровольцев. Конечно же, испокон веку молодежь в Норвегии проходила военную подготовку. Но теперь, в связи со срочной мобилизацией, она оказалась непростительно короткой. Зимой 1939–1949 года почти все наши молодые мужчины стали заниматься этим добровольно. Несмотря на происходящие события, лишь совсем немногие осознавали, что у нас нет никакой гарантии, что мы сможем остаться в стороне от мировой войны. Большинство из нас не верили, что война может прийти и к нам. Мой старший сын в течение четырех лет жил в Англии и вернулся домой в августе прошлого года, с английским дипломом инженера; он был хорошо знаком с тем, как организованы английские военизированные вспомогательные территориальные отряды, и большинство его товарищей состояли в Terries. Особого доверия к подобного рода объединениям Андерс не питал, но тем не менее здесь, у себя дома в Лиллехаммере, он записался на занятия по стрельбе для добровольцев, у него было звание фенрика.[5]5
  Fenrik – норв. фенрик – младший офицер, капрал.


[Закрыть] Через пару недель, еще до начала войны, он получил должность инженера в Осло и в свободное время продолжал посещать эти занятия по стрельбе. Мой младший сын, который по возрасту еще не был военнообязанным, продолжая учиться в Осло, записался на курсы военной подготовки при университете.

После того обеда мы с сестрой отправились на концерт, который был организован финскими деятелями культуры с целью сбора средств в помощь Финляндии.[6]6
  Речь идет о последствиях Зимней войны – войны между Финляндией и СССР 1939–1940 годов.


[Закрыть] Следует сказать, что судьба Финляндии очень волновала нас: дело в том, что финны, подписав столь прискорбный для них мирный договор, выглядели растерянными, ведь перед ними встала задача обустройства разрушенных районов своей страны и обеспечения жильем и средствами существования 95 % населения, переселившегося из тех областей, которые они были вынуждены отдать России. И мы, другие скандинавы, несомненно, прикладывали все усилия для того, чтобы помочь финнам.

У меня остались два сильных впечатления от этого вечера. Прежде всего, от выступления финской актрисы, которая прочла два псалма Давида. Я забыла ее имя; сказать, что она блистала, – значит ничего не сказать. У финнов огромное количество людей, одаренных сценическими способностями. Она стояла, невысокая, в черном платье, слегка сутулясь, и читала древние стихотворные строки так, будто сама обращалась ко всемогущему Богу Иегове, который наслал на землю все эти страшные испытания; она обращалась к Всевышнему с пламенной мольбой о справедливости для своего народа и о возмездии завоевателям. Другим сильным впечатлением было то, что я услышала из уст одной норвежской писательницы, торжественно вплывшей в зал в сопровождении группы лиц, которые по внешнему виду показались мне немцами. Эта дама сияла, но ее улыбка напомнила мне норвежскую поговорку об «улыбке змееныша на серебряном блюде», когда она между делом сообщила мне, что после этого вечера собирается в гости в немецкое представительство. Оказалось, что она горячая поклонница всего немецкого.

На следующий день, в понедельник, во многих утренних газетах появились материалы, в которых выражалось негодование по поводу того, что Англия, видите ли, нарушила наш нейтралитет. Речь шла о том, что англичане установили мины на трех участках норвежского морского фарватера. Произошло то же самое, что и в истории с «Алтмарком».[7]7
  14 февраля 1940 года немецкое судно «Алтмарк», перевозившее военнопленных с семи затопленных английских кораблей, зашло в норвежский порт Берген, в связи с чем в территориальные воды Норвегии ворвались два английских «морских охотника», которые открыли огонь с целью освобождения своих военнопленных. В результате перестрелки были большие жертвы с обеих сторон. За этим последовала серия дипломатических скандалов.


[Закрыть] Однако негодование норвежских властей было гораздо более значительным или, по крайней мере, более громогласным по отношению к действиям англичан, нежели по отношению к немцам. Хотя немцы топили наши торговые суда и убивали наших моряков, расстреливая их, когда те плыли в спасательных шлюпках. Но ничего другого от немцев и нельзя было ожидать. А что касается англичан, тут мы рассчитывали, что уж они-то, по крайней мере, не выступят против нас. Во всяком случае, против действий англичан можно было хотя бы протестовать.

Все знали, что установленные англичанами мины лишают немецкий морской транспорт возможности доставлять шведскую руду из Нарвика. Мы отнюдь не догадывались, что немецкие передовые части уже двигались в сторону Норвегии и Дании и что к этому вторжению немцы готовились в течение нескольких месяцев: оно было спланировано в мельчайших деталях еще до начала войны. Когда в вечерних газетах появились сообщения о том, что немецкий флот в составе более сотни кораблей разных типов направляется на север через датские морские проливы, многие из нас сочли, что вскоре произойдет то крупное сражение в Северном море, слухи о котором ходили в течение всей зимы.

Я легла спать в том самом номере маленького, несколько старомодного отеля, в котором всегда останавливаюсь, когда приезжаю в Осло, и к которому я привыкла еще со времени своей бедной юности. Я лежала на кровати и читала. Каждые полчаса раздавался вой сирены. Читая сообщения, касающиеся передвижения немецкого флота, я стала с тревогой размышлять о том, что, может быть, и впрямь уже что-то происходит. У меня хватило чувства юмора подумать о том, как я выгляжу со стороны, когда, натянув чулки и надев башмаки, накинула шубу прямо на ночную рубашку. И вышла в гостиничный коридор. Там не было ни души. Единственное, что показалось мне необычным, так это отсутствие ночного портье-лифтера рядом с лифтом. Надо сказать, что в этом отеле такое случалось и раньше. Поэтому я спустилась по лестницам и оказалась в вестибюле главного входа.

Уличное освещение было обычным, реклама светилась неоновыми огнями, так, как это было всегда. Молодые люди и девушки, которые стояли у входа, на мой вопрос покачали головами: они не знали, что означает этот вой сирены; постепенно вниз стали спускаться и другие постояльцы отеля. Ключ от бомбоубежища полагалось хранить привратнику, а само оно, естественно, должно было находиться в подвале. Но привратника никак не могли найти; наконец, один из служащих отеля провел нас через подвал в подвал другого здания – театра, который находился неподалеку. И вот здесь, в этом подвале, стояли мы все бок о бок, в кромешной тьме, мерзли, курили сигареты и шутили по поводу воздушной тревоги – означала ли она лишь маневры или это было нечто более серьезное? Прошел слух, что норвежское воздушное пространство было нарушено каким-то самолетом, а может быть, воздушная тревога связана с морским боем у Фердера.[8]8
  Фердер – один из двух одноименных островов при входе в Осло-фиорд.


[Закрыть] Стоящий рядом со мной совсем юный лейтенант в летной форме авторитетно заявил, что, судя по всему, это именно так, и большинство согласилось с ним. Никто из нас не мог себе представить, что немцы высадятся в Норвегии.

Прошел час или два, прозвучал сигнал отбоя. Мы все вернулись в отель и снова легли спать. Но потом сигнал тревоги послышался вновь. На этот раз никто из нас в подвал не пошел. Мы сидели в вестибюле отеля, управляющий принес нам еду и напитки. Одновременно с этим мальчик – служащий отеля – притащил нам целый ворох листовок, в которых говорилось о том, что сброшены бомбы на два аэродрома вблизи Осло – Форнебю и Кьеллер, и что был бой в районе береговых укреплений Осло-фиорда, они были обстреляны немецким военным кораблем. На рассвете нам также довелось увидеть первый немецкий бомбардировщик. Он пролетел совсем низко над городом и над отелем, так что мы смогли даже рассмотреть его опознавательный знак – черную на белом фоне свастику и самих летчиков внутри самолета. Потом пролетело еще несколько самолетов, стены отеля содрогались, буквально ходили ходуном. Немецкие самолеты открыли пулеметный огонь, и все орудия противовоздушной обороны Осло ответили оккупантам. К сожалению, не причинив им ни малейшего вреда.

К восьми часам я отправилась на раннюю мессу в церковь Святого Улава. Я шла по улице в сторону церкви, в то время как немецкие самолеты вовсю бороздили небо над городом. Люди, как обычно, шли на работу, они выглядели растерянными, было совершенно очевидно, что никто вообще не представляет, что такое бомбежка. Самолеты буквально летали над нашими головами, и люди смотрели на них, стоя на пороге своих домов или магазинов. В церкви, от сестер-монахинь, я узнала, что детей на службу не приведут, школу эвакуировали. Таким образом, во время мессы Монсеньёр стоял у алтаря один, хора мальчиков не было. На мессе присутствовало всего пять пожилых дам. Служба проходила под аккомпанемент стрельбы и рева моторов.

Мне удалось раздобыть автомобиль, и я поехала на предприятие, где в это время работал мой старший сын Андерс. Сотрудники сказали, что не знают, где он. Тогда я направилась на квартиру, которую он снимал. Звонила, звонила, но никто мне не открыл. Я вернулась в отель и тут только почувствовала, что проголодалась. В коридоре отеля я встретила своего младшего сына Ханса, он жил за городом и рассказал, что они там спали всю ночь спокойно и даже не знали ни о какой воздушной тревоге, ни о немецком вторжении. Решительным тоном я заявила ему, что он должен ехать со мной к нам домой, в Лиллехаммер, если поезда еще ходят.

У меня было еще одно важное дело в Осло. Подвезти нас согласился автомобилист, у которого на рукаве была белая повязка, что означало, что он состоит в отряде добровольцев, оказывающих помощь гражданскому населению. В то время как мы ехали на машине, мы имели возможность слушать по радио импровизированное богослужение. Исполняли «Господь наш тверд, скале подобен». После этого шла строка: «Усилия наши тщетны». Тут Ханс не удержался от реплики: «Нет уж, с этим я не могу согласиться, и пусть Всевышний знает это». Тут я с ним согласилась. Ведь мы сражались упорно и продержались в борьбе с немецкими захватчиками дольше, чем все остальные страны Западной Европы, за исключением Англии.

У меня было дело в английском посольстве, но там нужных мне людей не оказалось. Тем не менее именно там мы узнали, что наш король и правительство покинули Осло и что английский посланник не оставил правительства, при котором был аккредитован, и отправился вместе с ним. Теперь я уже могу открыто сказать, что это была миссис Флоренс Борден Гарриман, это она в роковой для Норвегии час заняла позицию, соответствующую закону и правопорядку, действующим в Норвегии, за что все честные норвежцы хранят в своих сердцах чувство благодарности по отношению к ней за ее действия 9 апреля.

И вот я снова в отеле. Я предложила сыну отправиться на Восточный вокзал и сесть на поезд в Лиллехаммер. Отчасти в связи с тем, что там, у нас дома в Бьёркебеке,[9]9
  Бьёркебек – букв. березовый ручей, название усадьбы Сигрид Унсет в Лиллехаммере.


[Закрыть] жили трое финских ребятишек, эвакуированных из одного из районов Финляндии, который подвергся особенно сильным бомбежкам.

В то самое время, когда мы собирались садиться в автомобиль, к нам подошел и Андерс, он шел, сгибаясь под тяжестью рюкзака, винтовки и прочей амуниции. Андерс только что записался в мотострелковую часть, но ему стало известно, что в настоящее время мобилизация военных подразделений в Осло не будет проводиться. Он сказал, что тем не менее не сможет ехать с нами, так как ему необходимо помочь нескольким молодым парням добраться до места расположения их воинских частей; сам же он в течение ночи надеялся добраться до Лиллехаммера, чтобы присоединиться к частям, которые находятся недалеко от города, в районе Йёрстадмуена.[10]10
  Йёрстадмуен – небольшой населенный пункт к востоку от Лиллехаммера.


[Закрыть] Вся наша молодежь устремилась в армию, все они были готовы сражаться. Не все они были официально мобилизованы, у них было плохое снаряжение, недостаточная подготовка, но гнев в связи с преступлениями, совершенными немцами, настолько переполнял их, что они были готовы на все, чтобы противостоять разбойничьему вторжению на нашу землю.

На Восточном вокзале люди тесно столпились на перроне, как сельди в бочке. Правда, паники не было. Те иностранные корреспонденты, которые в таких случаях любят находиться рядом с так называемыми простыми людьми, могли бы заметить, что норвежцы, которые считают бурное выражение чувств по меньшей мере неприличным, вели себя ровно и спокойно, как обычно, как это принято в нашей стране. Многие юноши тоном более бесстрастным, нежели они привыкли обсуждать вчерашнюю партию в бридж, высказывали надежду, что даже если им предстоит умереть, они надеются успеть «засолить» как можно больше немцев.

Вечерний поезд в Лиллехаммер опоздал с отправлением всего на час. Он был набит битком. Ханс и я сидели в проходе на своих чемоданах. Среди пассажиров было несколько молодых людей в военной форме, которые явно ехали в расположение своих воинских частей. Некоторые из них были в финской военной форме, они ехали сражаться вместе с нами в качестве добровольцев. Было несколько евреев и других иностранцев, говорящих между собой по-немецки, это были беженцы из стран, оккупированных Гитлером, которым оказали помощь наши организации, такие как Нансеновская помощь и Комитет помощи, основанный Рабочей партией. Благодаря их деятельности беженцы получили возможность приехать в Норвегию. Эти люди, естественно, нервничали гораздо больше, чем мы. Но сначала мы не знали, что они беженцы и несколько критически отнеслись к отсутствию у них самообладания.

Как только мы отъехали от станции, началась бомбежка, и поезд стало трясти, казалось, он вот-вот спрыгнет с рельсов. Стекла в окнах задрожали, но уцелели. Кто-то заметил: «Да уж, не дай бог… Если бы бомба попала на станцию, какая была бы кровавая баня».

На станции Лиллестрём мы выглянули из окон: похоже, аэропорт Кьеллер подвергся бомбардировке, но мы ничего не увидели. Ближайшие к Лиллехаммеру станции Йесхейм и Хауэрсетер стали пунктами сосредоточения войск, здесь было полно солдат. Молодые люди из нашего поезда тоже выходили здесь. На всех станциях кружками стояли люди и обменивались новостями по поводу событий, произошедших в Осло. На перроне станции Хамар мы увидели нескольких наших известных политиков: сюда был эвакуирован наш парламент.

В Лиллехаммер мы приехали поздно вечером, света не было: электроэнергия вырабатывается здесь за счет энергии горных водопадов, а после сухой осени и малоснежной зимы источники воды почти иссякли. Я подошла к своему затемненному дому, там не было никого, кроме горничной, переодевавшей финских малышей. Моя домоправительница, а также владелец гаража, это он обычно повсюду возил нас, умчались в Осло для того, чтобы отыскать там меня и моих сыновей и привезти нас домой в Лиллехаммер.