Текст книги "О себе"

Автор книги: Шри Ауробиндо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Во время поездки в Чандернагор Шри Ауробиндо не встречался с сестрой Ниведитой; это лишь реминисценции уже отвергнутой версии рассказа о его визите в Матх в Баранагаре, где шла речь о том, что сестра Ниведита провожала его до пристани. Ей ничего не было известно о его отъезде в Чандернагор до тех пор, пока она не получила от него письмо с просьбой возглавить в его отсутствие редакцию «Карма-йогина». Отъезд был внезапный. Шри Ауробиндо, по его собственным словам, находился в редакции «Карма-йогина», когда узнал о предстоящем обыске и о своем возможном аресте, и вдруг получил адеш, повелевающий ему отправиться в Чандернагор, который он исполнил немедленно, не спрашивая чьего-либо совета и не ставя никого в известность, даже своих коллег и сотрудников. Всё было проделано за 15 минут или около того, в полнейшей тишине и секретности. К гхату[75]75
  Гхаты – каменные ступенчатые сооружения, служащие для ритуального омовения индуистов или как места кремации, которые постепенно строились и перестраивались в течение нескольких тысяч лет. Гхаты располагаются на берегах всех священных рек Индии.


[Закрыть] он шел следом за Рамом Маджумдаром, а сзади, на небольшом расстоянии, двигались Суреш Чакраварти и Бирен Гхош. Лодку наняли сразу, трое из них быстро в нее сели, и лодка отплыла. Место его пребывания в Чандернагоре, как и затем отъезд в Пондичери, сохранялось в тайне, и обо всем этом знали всего несколько человек. Шри Ауробиндо никогда не просил Рама Маджумдара подыскать место, где бы он мог скрыться; на то, чтобы что-то подыскивать, не было времени. Шри Ауробиндо уехал без предупреждения, положившись на друзей в Чандернагоре. Первым ему дал приют в своем доме Мотилал Рой, а затем он несколько раз устраивал его на квартирах, о которых знали очень немногие. Вот это правдивое изложение тех событий, по собственным словам Шри Ауробиндо.

Еще один миф заключается в том, что Девабрата Бос и Шри Ауробиндо якобы обратились в Миссию Рамакришны с просьбой принять их и что Девабрату приняли, а Шри Ауробиндо получил отказ от Свами Брахмананды. Шри Ауробиндо никогда и не помышлял принимать саньясу или вступать в какой-либо орден саньяси. Следует подчеркнуть, что саньяса никогда не входила в его йогу, что, несмотря на то, что в Пондичери он сам основал ашрам, его члены не саньяси (не носят желтых одеяний и не предаются аскетизму), а садхаки, посвятившие свою йогу и жизнь духовной реализации. Именно так Шри Ауробиндо понимал свою цель и никак иначе. Он виделся со Свами Брахманандой лишь однажды, когда отправился на лодке в Белур; их беседа длилась примерно 15 минут и не касалась духовных предметов. Свами был озабочен сообщением, пришедшим тогда от властей, и советовался со Шри Ауробиндо, нужно ли на него отвечать. Шри Ауробиндо сказал, нет, и Свами с ним согласился. Шри Ауробиндо осмотрел монастырь и уехал, и более ничего там не произошло. Ни до ни после того он не вступал в контакт со Свами Брахманандой ни письменно, ни каким-либо иным путем и никогда ни прямо, ни косвенно не просил ни о принятии в монастырь, ни о саньясе.

Появились намеки и даже утверждения о том, что тогда Шри Ауробиндо якобы принял инициацию или просил инициации у определенных лиц. Те, кто распространяет эти легенды, по-видимому, не знают, что в тот период Шри Ауробиндо уже не был новичком на духовном пути и не нуждался ни в инициации, ни чьём бы то ни было духовном руководстве. В то время Шри Ауробиндо уже получил две из четырех главных реализаций, которые составляют основу всей его йоги и его духовной философии. Первую он получил в Бароде, медитируя вместе с йогом из Махараштры Вишну Бхаскаром Леле, в январе 1908 г., когда научился приводить в состояние полного покоя всё свое сознание. Это была реализация безмолвного, пребывающего вне пространства и времени Брахмана, а ее результатом стало вначале всеобъемлющее ощущение и осознание полной нереальности мира, исчезнувшие позднее, после второй реализации, которая заключалась в обретении космического сознания и познании Божественного, присутствующего во всём и во всех, – что произошло с ним в алипорской тюрьме, о чем он и говорил в своей речи в Уттарпаре. В своих медитациях в алипорской тюрьме он был уже на пути к двум следующим реализациям: к познанию высшей Реальности, двумя аспектами которой является статический и динамический Брахман, и к открытию более высоких уровней сознания, ведущих к Сверхразуму. Более того, он принял от Леле в качестве принципа необходимость полностью полагаться на Божественное руководство как в садхане, так и во внешней деятельности. После принятия внутреннего руководства было невозможно и не нужно вверять себя кому бы то ни было. Так что на самом деле Шри Ауробиндо никогда и ни от кого не получал инициации; он сам начал свою садхану с практики пранаямы и никогда не просил помощи ни у кого, кроме Леле.

Следует отметить еще несколько моментов, менее важных, однако необходимых для понимания недостоверности деталей в рассказе Рамачандры. Автоматическое письмо, о котором он говорит, является лишь плодом его воображения и не имеет под собой никаких оснований. Шри Ауробиндо категорически отрицает, что когда-либо прибегал к автоматическому письму, когда давал нравственные или какие-либо иные рекомендации и наставления, в противном случае это был бы обман или фокус, потому что никакое письмо не может быть автоматическим, поскольку его диктует и направляет сознание пишущего. Он занимался таким письмом ради эксперимента и для развлечения, и ни для чего более. Здесь следует напомнить об обстоятельствах, когда они впервые с этим соприкоснулись. Опытами с автоматическим письмом увлекался Бариндра в Бароде, и у него выходили потрясающие по блеску и стилю тексты на английском языке, с предсказаниями, которые впоследствии сбылись, и с указанием фактов, которые также оказались верными, хотя никто из его окружения на тот момент о них не знал; в частности, удивительное по своей символической значимости предсказание неожиданного отъезда из Индии лорда Керзона, а также предсказание первого поражения революционного движения и замечательного поведения Тилака в это время. Предсказание о Тилаке было сделано в присутствии самого Тилака, который приехал и, по совпадению, вошел в дом Шри Ауробиндо в Бароде именно в тот момент, когда Барин писал о нем. Потрясенный, Шри Ауробиндо заинтересовался и решил сам заняться таким письмом, чтобы выяснить, что за ним стоит. Именно такими экспериментами он и занимался в Калькутте. Однако результаты его не удовлетворили, ни там, ни позднее в Пондичери, когда он снова несколько раз проводил эти эксперименты, поэтому он их оставил. Он не придавал такого значения этим опытам, как, по-видимому, Рамачандра, так как в его текстах в отличие от текстов Барина не было ничего особенного. Окончательный вывод, который сделал Шри Ауробиндо, заключался в том, что, хотя иногда бывают случаи, указывающие на вмешательство существ иных планов, причем не всегда и не часто высшего порядка, но по большей части подобные тексты являются результатом работы активного элемента подсознания; и если задеть в подсознании соответствующую струну, тогда на самом деле можно узнать реальные факты из будущего, а также из настоящего или прошлого, но так или иначе всё это не имеет большого значения. Могу также добавить, что детали, которые здесь приводит Рамачандра, неверны, и никакого наставника по имени Тереза никогда не было, как, впрочем, и никакого другого, хотя время от времени возникал и вмешивался некто, называвший себя Тераминис. Процесс письма происходил спонтанно, без какого бы то ни было духа-наставника, как это бывает у медиумов, если судить по их рассказам.

Менее серьезной, но еще более странной выглядит попытка представить Шри Ауробиндо как поэта, сочинявшего на тамильском языке, причем, кажется, в то время, когда он изучал его всего несколько дней. Шри Ауробиндо не только не сочинял на тамильском стихов, но не написал ни единой строчки прозой и даже не произнес ни единого предложения на этом языке. Несколько дней он провел в обществе наира из касты малабаров (касты воинов), который читал ему и помогал понять статьи из тамильской газеты, это было незадолго до его отъезда из Бенгалии. В Пондичери Шри Ауробиндо немного занимался тамильским языком, но только немного, так как вскоре он принял решение полностью прервать контакты с людьми.

О вопросе Шри Ауробиндо, стать ли королем

Рассказ Рамачандры изобилует неточностями и вымышленными деталями. Шри Госвами показал в своем письме, что записи Шри Ауробиндо об астрологии, о которых говорит Рамчандра, были всего лишь обычными записями простейших опытов, не имевшими никакой ценности. Шри Ауробиндо вел их в Бароде, чтобы освежить в памяти предмет, которым заинтересовался, пытаясь понять, какая истина может содержаться в астрологии. У него не было ни малейшего намерения попробовать себя в качестве астролога или начать писать об астрологии. Это были просто заметки, а не книга, и никогда издательство «Арья» не публиковало его работ на эту тему.

Неверно также и то, что жена Шри Ауробиндо, Мриналини Деви, жила в доме К. К. Митры[76]76
  Митра, Кришнакумар (1852—1937) – дядя Шри Ауробиндо по материнской линии. Один из девяти националистов, высланных британскими властями из Бенгалии в декабре 1908 г. Дом, где жила его семья, был также офисом бенгальской газеты «Sanjivani», редактором которой был Кришнакумар.


[Закрыть] на Колледж-сквер; там жил Шри Ауробиндо в период между алипорским процессом и отъездом во Французскую Индию. Но его жена жила в семье Гириша Боса, ректора колледжа Бангабаси. Невозможно понять смысл высказывания, приписанного Шри Ауробиндо, о том, что он был человеком, поднявшимся до человечества, – если только не предположить, что он был человеком-животным, поднявшимся до состояния мыслящего существа. Разумеется, Шри Ауробиндо никогда не говорил такой громкой и бессмысленной фразы. Если бы там было сказано: «до Божественного Человечества», то в этом еще был бы смысл, однако всё высказывание в целом звучит не в стиле Шри Ауробиндо. Собственно говоря, всё, что Рамчандра вкладывает в уста Шри Ауробиндо, противоречит его манере, как, например, «шекспировские», в духе Полония, советы, которые якобы Шри Ауробиндо дал Рамчандре перед отъездом в Чандернагор. Возможно, Шри Ауробиндо и попросил Рамчандру хранить молчание, но не в таких цветистых выражениях.

Здесь следует поставить точку, так как нет нужды разбирать здесь каждую неточность или выдумку. Думаю, я сказал достаточно, чтобы наглядно показать всем желающим знать правду о Шри Ауробиндо, насколько ненадежный источник рассказ Рамчандры. Он вполне подходит под определение Гете «поэтической правды», поскольку истины в нем мало, а поэтического вымысла много. То же соотношение, что и соотношение эля и хлеба, записанное в таверне в счет Фальстафа. В сущности, это почти всё.

1945

4

«Должен сказать, что то изложение событий, которое Х.[77]77
  Француженка, которую интересовала индийская духовность, опубликовала на французском языке книгу о жизни сестры Ниведиты «Ниведита, дочь Индии», где привела некоторые факты о Шри Ауробиндо и его отношениях с сестрой Ниведитой. Эти факты были предоставлены Шри Ауробиндо его французским учеником, которому и адресован настоящий ответ.


[Закрыть] , по-видимому, от кого-то услышав, воспроизводит на страницах 317—324, являет собой чистейший романтический вымысел, не имеющий никакого отношения к действительности. В алипорской тюрьме первую половину срока я сидел в одиночной камере, а после убийства Норена Госсайна всех подследственных, проходивших по этому делу, перевели в одиночные камеры, где мы и сидели вплоть до конца процесса. Все вместе в большой общей камере мы находились лишь короткое время. Утверждения, будто, когда я медитировал, заключенные становились вокруг меня кольцом, будто я им читал Гиту и они пели вместе со мной стихи из нее, а также будто они мне задавали вопросы на духовные темы, а я их наставлял – всё это не имеет под собой никаких оснований и вся рассказанная там история – чистейший вымысел. До тюрьмы я был знаком лишь с некоторыми из заключенных, причем садхану практиковали из них только те, кто был из окружения Барина, так что, если бы им понадобилось наставление, они обращались бы к нему, а не ко мне. Я тогда был увлечен своей йогой и учился практиковать среди постоянного шума и криков, но делал я это сам, молча, не привлекая к себе никаких соучастников. Я начал свою йогу в 1904 г., и с тех пор она всегда была для меня делом исключительно личным, так что даже близкие знали только, что я принял садхану, и не более того, и я ни с кем не обсуждал то, что со мной происходило. Только выйдя из тюрьмы, в Уттарпаре я впервые публично рассказал о своих духовных опытах. Я никогда никого не брал в ученики вплоть до Пондичери, и с теми, кто сопровождал меня и кто присоединился ко мне там позже, сначала меня связывали отношения скорее дружеские или товарищеские, чем отношения гуру и учеников, так как я сошелся с ними на политической, а не на духовной основе. Духовная сторона наших взаимоотношений образовывалась медленно, и произошло это нескоро, только в 1926 году, после того как Мать вернулась из Японии и был создан или, точнее, сформировался сама собой ашрам. В 1904 году я самостоятельно начал свою йогу, без гуру; в 1908-м мне серьезно помог йог из Махаратха, и я получил возможность подвести под свои занятия определенную базу, однако после того случая и вплоть до приезда Матери в Индию я на духовном пути не получал ни от кого помощи. До того и после моя садхана основывалась не на книгах, а на личных переживаниях, изливающихся потоком изнутри. В тюрьме у меня были Гита и Упанишады, и йогу я практиковал по Гите, а медитировал по Упанишадам, но это были единственные книги, к которым я когда-либо прибегал за помощью, а в Пондичери, где я впервые обратился к Ведам, я это сделал, скорее, не из-за руководства, а чтобы найти подтверждение уже имевшемуся у меня опыту. Иногда я читал Гиту, чтобы пролить свет на те или иные сложности или вопросы, возникавшие передо мной, и обычно получал ответ или помощь, но никакой такой роли Гиты, какая изображена в этой книге, не было. Правда то, что в тюрьме я во время медитации две недели подряд слышал голос Вивекананды, говорившего со мной, и ощущал его присутствие, но это не имеет ничего общего с теми выдумками, о которых написано в книге, никогда не имевших места быть и никак не связанных с Гитой. Голос Вивекананды говорил со мной только на одну, очень узкую, но очень важную для духовного опыта тему и, как только он договорил это до конца, то тут же умолк.

Теперь что касается моих отношений с сестрой Ниведитой – они ограничивались исключительно политикой. Ни духовные практики, ни духовные темы в разговорах к ним не примешивались, и я не помню, чтобы мы когда-нибудь при встречах их затрагивали. Один или два раза она немного приоткрылась с этой стороны, но в разговоре не со мной, а с другим человеком, который к ней зашел, а я лишь при этом присутствовал. История о том, как мы с ней провели вместе целые сутки, а также обо всем, что тогда между нами возникло, есть чистейшая выдумка, в которой нет ни крупицы истины. Я познакомился с сестрой Ниведитой в Бароде, когда она приехала читать короткий курс лекций. Я встречал ее на вокзале и привез в дом, где ей предстояло в то время жить. Я также сопровождал ее на встречу с махараджей Бароды, которой она добивалась. Обо мне она тогда слышала только как о «стороннике Силы и поклоннике Кали», что в ее устах прозвучало так, будто она слышала про мою нелегальную революционную деятельность. Я же знал о ней больше потому, что к тому времени прочел ее книгу «Мать Кали», которую высоко ценил. В те дни и возникла наша дружба. Позднее, когда мои эмиссары в Бенгалии уже провели определенную революционную подготовку, я сам поехал туда, чтобы на месте оценить, как идут дела. Я обнаружил там множество крохотных подпольных групп, возникших недавно, разрозненных и действовавших без всякой связи друг с другом. Я пытался объединить их в единую организацию под руководством лидера революционной Бенгалии адвоката П. Митры и центрального совета, состоявшего из пяти человек, в который входила и сестра Ниведита. Работа под руководством П. Митры приняла огромный размах, под конец сплотив десятки тысяч молодых людей, объединенных тем революционным духом, который распространился благодаря газете Барина «Югантар». Однако во время моего отсутствия совет в Бароде прекратил свое существование из-за невозможности поддерживать согласие между всеми многочисленными группами. С тех пор у меня не было случая встретиться с Ниведитой, пока я не обосновался в Бенгалии, став ректором Национального университета и основным автором редакции «Банде Матарам». К тому времени я уже был одним из лидеров общественного движения, известного сначала как радикализм, а позднее как национализм. Но и тогда мы встречались с ней лишь один или два раза в Конгрессе, поскольку сотрудничество наше ограничивалось исключительно рамками нелегальной революционной работы. Я был занят своим делом, она своим, и у нас не возникало поводов для каких-то консультаций или совместных решений в связи с руководством движением. Позднее я начал выкраивать время, чтобы иногда навещать ее в Багбазаре.

В одно из моих посещений она мне сообщила, что власти приняли решение выслать меня из страны, и сказала, что хотела бы, чтобы я либо ушел в подполье, либо уехал из Британской Индии и действовал из-за границы, с тем чтобы моя работа не была прервана. В то время вопрос об опасности для самой сестры Ниведиты не возникал; она, несмотря на свои политические взгляды, поддерживала дружеские отношения с высшими правительственными чиновниками, и вопрос о ее аресте не поднимался. Я ответил ей, что не вижу необходимости так поступать, что я предпочел бы опубликовать в «Карма-йогине» открытое письмо, которое, как я тогда подумал, могло бы воспрепятствовать моей высылке. Так я и поступил, и во время следующего моего визита она сказала, что мой ход увенчался успехом и власти отказались от высылки меня за границу. В Чандернагор я уехал позднее; между этими двумя встречами, безнадежно перепутанными в книге, нет никакой связи. Встречи, описанной в книге, никогда не было. Предупредил меня о намечавшихся обыске и аресте не Гонен Махарадж, а молодой человек из редакции «Карма-йогина» по имени Рамчандра Маджумдар, чей отец узнал об этом от друзей за день или за два. По этому поводу ходило немало легенд, говорили даже, будто меня собираются обвинить в соучастии в убийстве в Верховном суде Шамсула Алама, видного сотрудника Департамента уголовных расследований, что сестра Ниведита послала за мной и предупредила и мы с ней обсудили, что делать, и я в результате исчез. Мне никто никогда не предъявлял подобных обвинений, и я ничего ни с кем не обсуждал. Против меня действительно намеревались возбудить дело, которое впоследствии и было возбуждено, однако в вину мне ставилась только подрывная деятельность. Сестра Ниведита ничего не знала о тех событиях, пока не получила моего письма из Чандернагора. Я не заходил к ней в дом и не виделся с ней; и абсолютно неверно, будто она пришла проводить меня вместе с Гоненом Махараджем. У меня не было времени сообщить ей о том, что произошло, так как я получил приказ свыше отправляться в Чандернагор почти сразу после того, как узнал о готовящемся обыске, а через десять минут мы были уже на гхате, где сразу наняли лодку и я отплыл в Чандернагор в сопровождении двух молодых людей. Лодка была самая обыкновенная, каких много на Ганге, на веслах было двое гребцов, и все живописные детали о какой-то французской лодке и исчезающих городских огнях являются чистой литературой. Я послал одного из членов редакции к Ниведите с письмом, где сообщил обо всем происшедшем и просил ее взять на себя руководство «Карма-йогином» в мое отсутствие. Она дала согласие и с того момента и вплоть до закрытия газеты руководила изданием, а я был поглощен садханой и ничем ей в то время не помогал и никаких статей за своей подписью не публиковал. Моя подпись появлялась в «Карма-йогине» только дважды, и второй раз в связи с неудавшимся обвинением. Ниведита также не имела отношения к моему устройству и выбору квартиры в Чандернагоре. Я уехал, никого не поставив заранее в известность, и принимал меня Мотилал Рой, который втайне от всех устроил меня затем на квартиру, о которой знали лишь он и еще несколько друзей. Ордер на мой арест был отозван, но примерно через месяц я придумал один маневр, который вынудил полицию к открытым действиям, после чего ордер был возобновлен и в мое отсутствие было возбуждено дело против печатника, которое закончилось его оправданием в Верховном Суде. Я в то время уже плыл в Пондичери, куда прибыл 4 апреля. Там я находился также тайно в доме одного известного человека до тех пор, пока не был вынесен оправдательный приговор, после чего я легализовал свое присутствие на территории Французской Индии. Таковы основные факты, и они не оставляют места всем тем домыслам, о которых идет речь в книге. Было бы хорошо, если бы вы связались с Х. и передали ей мои слова, с тем чтобы она могла внести в новое издание необходимые исправления и убрать ошибки, которые в значительной степени снижают ценность ее книги о Ниведите.

13.09.1946»