Текст книги "Слизни"

Автор книги: Шон Хатсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Глава 8

Брэди, пока не начал свой спуск, не представлял, себе насколько узкой окажется труба. Теперь же ему приходилось прижиматься грудью к металлическим ступенькам, чтобы спина не терлась о стену колодца. Фонарь у него был в левой руке, а правой он держался за ступеньки. Маска вскоре запотела, и он почти ничего не видел. Каждый свой шаг он отмерял с колоссальной осторожностью, стараясь не пропустить ногой ступеньку и не сорваться. Однако в какой-то момент он почувствовал, как его левая нога соскользнула с нижней ступеньки, и мгновенно сердце его замерло от ужаса. Пришлось обеими руками вцепиться в верхнюю ступеньку. Брэди немного отдохнул, отдышался и продолжил спуск.

Наконец он услышал внизу глухой всплеск, и это означало, что Палмер достиг дна колодца. Какое-то время спустя и Брэди почувствовал, как его тяжелые сапоги коснулись дна. Минуту он постоял, не двигаясь, ждал, когда перестанут дрожать руки. Пот лил с него градом.

– Береги голову, – сказал Палмер, посветив фонарем вокруг, чтобы показать, насколько узок проход. Горизонтальная труба была не более метра шириной, и им пришлось встать на четвереньки, чтобы двигаться дальше.

Следуя за Палмером, Брэди чувствовал, что текущая по трубе густая жидкость доходит ему до подмышек. Тошнота подступила к горлу, и спасибо хоть, что на лице была маска. Казалось, что стены трубы сжимаются вокруг него, и он наконец понял, что означает выражение «быть похороненным заживо».

Палмер и он медленно продвигались через то, что можно было назвать бесконечным цилиндрическим гробом, наполненным омерзительными отбросами и находившимися на глубине в двенадцать футов, вместо положенных шести.

Внутри костюма было непереносимо жарко, и Брэди чувствовал, что ему не хватает воздуха, хотя фильтр маски работал вполне нормально.

– С вами все в порядке? – спросил Палмер, услышав тяжелое, учащенное дыхание Брэди. Оперативник по сточным водам повернул голову и, посветив фонарем, посмотрел на своего компаньона. Брэди кивнул ему, стараясь дышать спокойнее.

В темноте они не заметили нескольких слизней, которых пронес мимо них поток жижи.

Рукой Палмер показал Брэди, где тот должен остановиться. Сам он занялся решеткой, вмонтированной в верхней части трубы.

– Что там? – спросил Брэди.

– Выпускное отверстие туалета. – Палмер полез в мешок за отверткой и начал отворачивать ржавые болты, на которых держалась решетка. Отвинтив все болты и передав их Брэди, он поддел решетку отверткой и не дал ей плюхнуться в жижу.

– Итак, здесь тоже нет никакой блокировки, – произнес он с удивлением.

– Что же теперь делать? – спросил Брэди.

– Надеюсь, наша старушка не слишком будет зла, – заметил Палмер.

Он поставил решетку на место и пополз дальше по трубе. Брэди следовал за ним.

– А что, все туннели такие узкие, как этот?

– Большинство, – ответил Палмер, – хотя они работают будь здоров, крутятся и несут потоки.

Устроив передышку, он оперся рукой обо что-то толстое и мягкое и отдернул с отвращением руку. Потом они поползли дальше. Огромный слизень, на которого случайно Палмер опустил руку, пополз в другую сторону, был смыт потоком сточных вод и скрылся в темноте.

Какое-то время спустя Палмер повторил предыдущую процедуру: отвинтив болты, снял решетку. На этот раз ему на руку упал комок гниющего картофеля, и он сбросил эту гадость в поток сточных вод.

– Просто ни черта не могу понять. Даже здесь внизу нет ничего, чем эти чертовы трубы были бы заблокированы.

Брэди направил свет фонаря на стены и стал внимательно их рассматривать. Сверху свисали куски зеленой плесени. Плесень проникла внутрь, как бактерии проникают в порез и заражают человека гангреной.

Брэди вспомнил один давний случай. Как-то к нему обратились соседи одного старика, жалуясь на ужасный запах, который шел из его дома. Оказалось, что старик поранил ногу, началась гангрена и к тому времени, когда вызвали инспектора, опухшая нога стала уже зеленой и местами на ней появились зловещие черные пятна. Ужасный запах – следствие гангрены. Брэди вспомнилась эта история, когда он осветил фонарем своды трубы и внезапно свет выхватил из темноты серебристый комок. У Брэди сразу перехватило горло – ошибиться было невозможно. Свод трубы был весь исчеркан бесчисленным количеством серебристых полосок.

Дом Рона Белла. Два дома на Элм-Драйв и теперь здесь. Трясущейся рукой в перчатке он дотронулся до блестящей полоски. Жидкая слизь прилипла к ткани перчатки и сорвалась крупными каплями, когда Брэди брезгливо тряхнул рукой.

В полном потрясении он направил луч фонаря вдаль, но свет уперся в темноту уже в нескольких футах от него.

Что-то шлепнулось ему на руку и Брэди испуганно вскрикнул. Но это оказалось просто мокрой щепкой, ему опять стало трудно дышать, он старался взять себя в руки и стиснул зубы так, что заболели скулы. «Давай, возьми себя в руки», – мысленно повторял он, закрыв глаза и сжав кулаки.

Из оцепенения его вывел голос Палмера:

– Итак, я ничего не обнаружил. Мы можем возвращаться назад.

Это были самые приятные слова, о каких только мог сейчас мечтать Брэди.

Развернуться в узкой трубе было невозможно, поэтому они ползли по трубе задом, пока луч фонаря не высветил край колодца. Высоко наверху Брэди увидел голубое небо и, почти не помня себя от радости, стал быстро карабкаться по ступенькам на поверхность.

Палмер ждал внизу своей очереди. Когда инспектор проделал половину пути наверх, он тоже начал подъем и даже не заметил большого слизня, прилепившегося к его сапогу. Палмер поднимался по лестнице, и слизень тоже полз вверх, уже чувствуя тепло сквозь ткань брюк. Он приготовился вонзить свой длинный острый зуб сквозь толстую ткань в живое тело, но тут Палмер внезапно с силой топнул сапогом по ступеньке, и слизень оторвался и полетел вниз, в поток грязи.

Палмер услышал какой-то всплеск и подумал, что уронил что-то из своего рабочего мешка. Он на всякий случай посветил вниз фонарем, но ничего не увидел. Убедившись, что все его инструменты при нем, он продолжил подъем.

Слизень исчез.

Глава 9

Жара висела над Мертоном, как тяжелое, гнетущее облако. К полудню, когда солнце достигло зенита, липкая жара сделалась невыносимой.

Кэролл Уилсон, сбросив все одежды, стояла перед огромным зеркалом обнаженная и внимательно изучала свое отражение, которое тоже как бы изучало ее. Она выглядела уставшей, верхние веки опустились, казалось, что жара иссушила все ее жизненные силы. Капли пота, образовывавшиеся на верхней губе, медленно стекали вниз, и она слизывала их кончиком языка, чувствуя привкус соли. Другая струйка пота, образовываясь под горлом, скатывалась в ложбинку между ее прекрасными упругими грудями и текла дальше по ее плоскому животу. Указательным пальцем правой руки Кэролл проводила по этой струйке и дальше, по мягким завиткам светлого треугольника внизу живота. Ее соски затвердели от прикосновения пальца к клитору. И Кэролл не переставала наблюдать за выражением своего лица в зеркале. Раздвинув губы, она произнесла только одно слово «Тони».

Сразу палец перестал двигаться и выражение удовольствия сменилось на гнев.

– Чертов ублюдок, – сказала она.

Прошло уже четыре года, а она все еще не могла его забыть. Тряхнув головой, чтобы избавиться от видения, она подошла к постели, где валялись ее старые джинсы, и начала одеваться. Джинсы туго натянулись на ее стройных бедрах и ляжках, так что шов при ходьбе врезался в тело. Она с трудом застегнула «молнию» и надела белую блузку навыпуск. Сквозь тонкую ткань просвечивали темные соски, бюстгальтер она не носила. Быстро всунув ноги в туфли на высоких каблуках, но без задников, она опять подумала, что Тони следовало бы сейчас на нее посмотреть. И опять он возник у нее перед глазами. Нет, она не забыла его. Он оставил о себе такую память, что она никогда его не забудет.

Подойдя к окну спальни, она взглянула, что происходит на лужайке перед домом. Там рядом с клеткой для кролика сидел на траве Пол. Маленькое белое создание прыгало в клетке, то и дело останавливаясь, чтобы откусить листик от пучка салата, который Кэролл положила туда полчаса назад.

Полу было уже четыре года, и он ни разу не видел своего отца. Наблюдая за ребенком, Кэролл вновь почувствовала, как в груди поднимается волна гнева и злости. Судьба нанесла ей тяжелый удар. Ей не только пришлось самой воспитывать ребенка, но мальчик родился слегка заторможенным в своем развитии. Но больше всего она злилась на себя. Какая же она была тогда дура! Шестнадцатилетняя девочка, пытавшаяся вести себя, как взрослая женщина. Тони было уже двадцать четыре.

Весь ее мир был построен вокруг него, вопреки предупреждениям родителей и друзей. Ей казалось, что они ничего не понимают в жизни. Он ее любит, она показывала им подарки, которыми он ее осыпал, чтобы они в этом убедились. Он любил ее, а она обожала его. Она была невинной девушкой, когда встретила его, и ни о чем не жалела. Она вела разговоры о том, что они непременно поженятся, хотя он особого интереса к разговорам о женитьбе не проявлял. Она себя успокаивала тем, что очень немногие мужчины любят говорить о женитьбе. Он научил ее всему в науке любви, научил тому, о чем она никогда даже не слышала, познакомил со всеми видами физической близости. Она все принимала, ведь это исходило от него. Она его любила и только это имело значение.

Но когда она забеременела, Тони сразу изменился. Они стали постоянно ссориться, и он поставил перед ней ультиматум: или она делает аборт, или их отношения полностью прекращаются. Он даже сказал, что сам заплатит за аборт.

Она отказалась, и он сразу ее бросил.

«Ублюдок», – подумала она, и те дни, четыре года назад, опять встали у нее перед глазами.

Конечно, родители от нее отказались. Они были католиками, что еще более усугубляло ее вину – по их понятиям. А что могут сказать соседи? «Как ты могла так поступить, Кэролл!» Упреки так и сыпались на нее, и она ушла из дома. Сняла маленькую комнатушку, стала работать и теперь жила в этой квартире в новом районе города. Школу она бросила еще в шестнадцать лет, специальности у нее не было никакой, но она смогла найти работу уборщицы в местном госпитале. Небольшой заработок плюс алименты на ребенка и небольшие побочные доходы дали ей возможность содержать себя и Пола. Отчасти благодаря тому, что Пол был от рождения признан больным, и государство в своей беспредельной мудрости доплачивало ей сумму на его содержание. Словом, они смогли выжить. Иногда она сама удивлялась, как ей это удается, но еще ни разу она не доходила до отчаяния. У нее было теперь много друзей в новом районе, и они часто помогали ей, оставаясь с ребенком, когда Кэролл приходилось работать в госпитале ночью.

Иногда она пыталась себе представить, как бы она жила, если бы Тони остался с ней. И вообще, хотела бы она теперь стать его женой вместо того, чтобы быть безмужней матерью? Часто ночью, лежа в своей одинокой постели, она не могла заснуть, вспоминая его ласки. А недавно она поняла, что ей теперь безразлично, с кем делить постель, просто надоело одиночество.

Стараясь выбросить все эти мысли из головы, она спустилась на первый этаж и вышла на лужайку. Пол не услышал, как подошла мать и стала у него за спиной. Она пощекотала его, и мальчик захихикал.

Оглянувшись, он посмотрел на нее большими глазами, в которых стоял всегдашний вопрос, как будто он ее не знает, и уставился на кролика, лепеча что-то непонятное.

Кэролл опустилась на колени рядом с ним и вытерла своим платком слюну, текшую из углов его рта. Он даже не пошевелился, целиком занятый созерцанием маленького пушистого белого зверька. Кэролл купила кролика неделю назад, и сосед помог соорудить клетку. «Хороший парень, – думала о нем Кэролл, – жаль только, что он женат».

Белый кролик стал неистощимым источником радости для Пола, да и для самой Кэролл, и теперь она могла оставлять мальчика одного на лужайке, не беспокоясь, что он убежит. Его внимание было приковано к клетке.

– Пол, – позвала Кэролл, погладив мальчика по мягким светлым волосикам. Как и она, он был блондином. – Пол. – Она мягко повернула его голову к себе так, чтобы он посмотрел на нее. И снова увидела его пустой взгляд.

– Мама уходит всего на пять минут, – сказала она. – Ты будешь хорошо себя вести?

– Да, – быстро ответил он, отрицательно покачав головой. – Да.

– Будешь смотреть за кроликом? Мама вернется через пять минут.

– Да, – ответил мальчик, продолжая смотреть на животное. Подняв короткую ручку, он показал на клетку и произнес: – Кролик.

– Да, это кролик, – улыбнувшись ему, ответила Кэролл. Она поцеловала Пола в лобик и пошла через лужайку к дому. Ей надо было взять свой кошелек. В нем лежало несколько фунтов, немного мелочи, автобусный билет, купон, вырезанный из газеты, который позволял ей купить пачку чая на несколько пенсов дешевле, несколько моментальных фотографий. На одной из них она стояла рядом с Тони.

Взяв на кухне кошелек, она вышла из дома. Магазины были через дорогу, и ей нужно было купить только молоко и хлеб.

Мальчик слышал, как каблучки маминых туфель простучали по дорожке, но не обернулся. Он слишком был занят своим кроликом и время от времени тихонько хихикал. Кролик доедал спокойно листики салата и вдруг отпрыгнул назад, стал зализывать лапку. Пол засмеялся, продолжая наблюдать за животным. Он увидел что-то красное на белой шубке, но не понял, что это такое. Не понял он, и что значит это черное, медленно ползущее по клетке от того места, где лежат листики салата и откуда мгновение назад отпрыгнул кролик.

Слизень полз по клетке по направлению к кролику, стебельки, на конце которых располагались глаза, медленно покачивались в воздухе, а короткие, направленные вперед щупальца шарили по дну клетки.

Секунду кролик наблюдал за слизнем и уже приготовился отпрыгнуть в сторону, но внезапно припал на передние лапы, издав жуткий крик. Животное еще смогло проползти несколько сантиметров по клетке, и Пол увидел присосавшихся к белой лапке страшилищ, огромных, черных, непонятно откуда взявшихся. Извернувшись, кролик вцепился зубами в одно из черных созданий, но другое, покрупней, уже впилось в нежное розовое ухо и повалило испуганное животное на бок. Из раны хлынула кровь, слизень, двигая зубами как теркой, срезал мясо слой за слоем.

Еще один слизень, длиной не менее пятнадцати сантиметров, появился из земли и потащил свое цилиндрическое тело к объятому ужасом животному. Его передний серпообразный зуб вонзился кролику в бок, и сразу белый мех окрасился кровью. Кролик замотал головкой из стороны в сторону, не понимая, что происходит, и стараясь сбросить с себя чудовищные черные создания, но все его усилия были напрасны. Из земли вылезали все новые чудовища, их уже набралось полдюжины, и они спешили принять участие в пиршестве. Кролик все еще пытался бороться, но они его ели заживо.

Открыв рот, не сознавая, что происходит, Пол смотрел на все это как зачарованный. Он даже порой хихикал, сам не понимая, почему, но, увидев, что от кролика осталась только шкурка, наморщил лобик. Теперь слизни допивали кроличью кровь. Одно ухо было съедено, половина другого болталась на какой-то жилке. Все было кончено. Остатки животного уже не были видны под массой присосавшихся слизней. Пол хихикал, склонив голову набок.

Когда Кэролл вернулась, она увидела, что Пол сидит на том же самом месте, где она его оставила, и глядит на клетку. Оставив пакет с продуктами на кухне, она сбросила туфли и побежала босиком к сыну, который, очевидно, не слышал, что она вернулась.

– Пол, – позвала она, но он не обернулся, и только тогда Кэролл поняла: что-то случилось.

Но где же кролик? Подбежав к клетке, она остановилась за спиной Пола, глядя на клетку. Трава и листочки салата внутри клетки были забрызганы кровью, и валялись куски белого меха. Потом она увидела кость и рядом кусок внутренностей. Отвернувшись, Кэролл закрыла глаза, тошнота подступила к горлу. Но она взяла себя в руки и смогла ближе рассмотреть, что все-таки произошло в клетке. Кролика там не было, он просто исчез.

Кэролл опустилась в траву и крепко обняла Пола. Ей показалось, что он совсем не встревожен. Он только махал ручкой в сторону пустой клетки и качал головкой,

– Что случилось? – повторяла она со слезами на глазах.

Присмотревшись внимательней, она заметила следы слизи на окровавленной траве и на дне клетки. Слизь переливалась в лучах солнца всеми красками радуги.

– Пол, – повторяла она, прижимая его к себе все крепче.

Он начал что-то лопотать, и сначала ей показалось, что он произнес слово «кошка», но когда он повторил слово, она наконец сумела его расслышать.

– Черные, – сказал он и помахал рукой в сторону лужицы крови и слизи.

Глава 10

Солнце истекало кровью на вечернем небе, раскрашивая облака яркими мазками багрового и золотого. Краски быстро гасли по мере того, как приближался вечер. Птицы возвращались в свои гнезда и казались черными стрелами на фоне багрового задника. Небо было похоже на детскую книжку для раскрашивания.

Гарольд Моррис оторвался от своих любимых бегоний и изумился многокрасочной красоте вечернего неба. Ничего не было для него во всем мире лучше, чем находиться в своей оранжерее в такой прекрасный вечер. Воздух стал более прохладным, и Гарольд с радостью занимался своими растениями, ухаживая за ними словно за малыми детьми.

Он всегда увлекался разведением цветов, но с тех пор, как год назад ушел с химического завода в Мертоне на пенсию, его хобби превратилось в настоящее наваждение. На свою оранжерею он истратил часть денег, полученных при окончательном расчете на заводе. Другая часть была потрачена на благоустройство дома, новые ковры, и впервые за тридцать лет совместной жизни он купил жене цветной телевизор.

Жена Гарольда Джин была теперь полностью поглощена этим новым предметом их быта, чему Гарольд был очень рад, потому что она больше не мешала ему все свободное время ухаживать за любимыми цветами.

После всех этих приобретений на остаток денег они купили два билета в Австралию, где жила их дочь с мужем. Молодые эмигрировали туда шесть лет назад, и теперь Гарольд и Джин решили их навестить, чтобы принять участие в церемонии крещения внука, которому не исполнилось еще и месяца. От одной мысли о предстоящей поездке Гарольд счастливо улыбнулся, поливая биологической подкормкой свою любимую орхидею.

Успехи Гарольда не ограничивались огромным количеством прекрасных цветов. Он выращивал и овощи на огороде в конце участка. Джин редко приходилось покупать свежие овощи в магазине.

Кроме огурцов и помидоров, он научился выращивать и баклажаны, чем особенно гордился.

Гарольд отхлебнул легкого пива из стоящей перед ним банки, поставил ее на рабочий прилавок и взял в руки свой садовый совок. Давно пора было пересадить несколько гераней.

К этому времени солнце опустилось достаточно низко над горизонтом, и быстро надвигались сумерки. Облака меняли свой цвет. Так на промокательной бумаге проступают чернила. Гарольд подошел к электрораспределительному щиту и повернул выключатель. Поток дневного холодного света залил оранжерею. Оставалось поставить термостат на нужную температуру, подняв ее на пять градусов. Гарольд забрал свою банку пива, допил до конца и выбросил пустую банку в стоявшую под прилавком корзину для мусора. Потом посмотрел на часы и решил, что до начала футбольного матча у него еще есть время заняться помидорами.

Было уже почти десять часов, когда ему захотелось выпить еще пива. В оранжерее было жарко, и его мучила жажда. Он снял садовые перчатки, бросил их на рабочий прилавок и пошел в дом.

Из-под пола, там, где стоял рабочий стол, выползли первые три слизня, их стебельки медленно вращались. Один из слизней был размером с указательный палец, другие чуть меньше. Настоящие черные чудовища. Они переползли через совок, оставляя на нем слизистые следы, остановились около брошенных Гарольдом перчаток, затем, поколебавшись секунду, скользнули внутрь.

Войдя в дом, Гарольд увидел, что Джин спит в кресле, а телевизор работает и по нему идет очередная полицейская серия. Он постоял в дверях гостиной, приложив ко лбу ледяную, взятую из холодильника банку пива. Джин почувствовала его присутствие и открыла глаза, посмотрела вокруг и улыбнулась.

– Я думала, что ты еще занимаешься своими растениями, – сказала она, зевая.

– Я тоже думал, что ты смотришь телевизор.

Джин протянула руку и сделала звук тише.

– Я задремала, наверное, виновата жара.

– Уверяю тебя, в Австралии будет еще жарче, – сказал он, попивая свое пиво.

– Знаешь, Гарольд, я все еще не могу поверить, что скоро мы с тобой увидим Роджера и Кэролл. И маленького мальчика тоже. Не правда ли, это прекрасно?

Она протянула к нему руку, а он наклонился и поцеловал ее в макушку.

– Ты еще долго будешь там возиться? – спросила она.

– Да нет, скоро присоединюсь к тебе, моя дорогая, – сказал он.

– И к футболу, – улыбнулась она.

Подмигнув ей, он вышел. Прохладный вечерний воздух был весь пропитан запахом цветов, и Гарольд с удовольствием сделал глубокий вдох. Услышав сопение в соседнем дворике, он заглянул туда и увидел дикобраза, бегущего через лужайку, в обход квадрата света, который падал из оранжереи. Звезды на черном бархате неба казались блестками, разбросанными чьей-то гигантской рукой. Гарольд толкнул дверь и вошел в оранжерею. Он даже не мог себе представить, что здесь окажется так жарко, но прошло несколько мгновений и несколько глотков холодного пива – и он привык к жаре. Гарольд оценивающе посмотрел на ожидавшие его помидоры и потянулся за перчатками.

«Да, помидоры в этом году удались на славу, – подумал он, натягивая первую перчатку. – Прошлогодний урожай был…»

Ему никак не удавалось натянуть вторую перчатку. Мешало что-то влажное и мягкое.

– Что за черт!..

Он так никогда и не закончил эту фразу. Внезапно его пронзила ужасная боль. Три пары острых зубов и маленькие челюсти сомкнулись на его пальцах. Слизни проворно терзали теплую плоть, отпиливали ее кусочками и быстро добрались до самой кости. От невыносимой боли у Гарольда глаза полезли из орбит. Он видел, как прорезиненная ткань, из которой были сделаны перчатки, вздымается на его пальцах, а потом из перчаток хлынула кровь и потекла по руке. Он застонал, потом его стоны перешли в вопли.

Гарольд бегал по оранжерее и издавал душераздирающие крики, пытаясь стянуть перчатку. Слизни уже отъели три пальца и теперь вгрызлись глубоко в ладонь.

Перчатка не снималась с руки. Она раздулась от крови, а рука полностью онемела. Гарольду казалось, что сейчас он потеряет сознание, и только боль не давала ему забыться. Почти ослепнув от боли и ужаса, он снова и снова пытался сдернуть перчатку. Крики его не мог услышать только мертвый. Вдруг он увидел садовые ножницы. Ужасная мысль пронеслась в его воспаленном мозгу, и он понял, что ему надо сделать, чтобы спасти свою жизнь. Одной рукой он сумел раскрыть лезвия острых как бритва ножниц и положил запястье между ними. Слезы градом лились у него из глаз. Свободной рукой он нажал на верхнее лезвие и налег всем своим весом, вопя все сильнее по мере того, как лезвия прошли через мышцы и рассекли руку до кости. Гарольд был уже весь залит своей собственной кровью, хлеставшей из перерезанных вен. Но несмотря на все его усилия, ножницы не могли перерубить кость, хотя он как сумасшедший всем весом нажимал на лезвия.

Только сейчас Джин услышала его крики и появилась в дверях оранжереи. Она не понимала, что могло случиться, и в ужасе застыла на пороге, глядя, как ее муж бьет рукой по ножницам, разбрызгивая кровь. Алые брызги были повсюду: на стеклах оранжереи, и на рабочем столе, и даже во влажном жарком воздухе. Гарольд стоял на коленях, почти потеряв сознание. Преодолевая тошноту, не способная даже кричать, она смотрела не отрываясь, как перчатка продолжает двигаться сама по себе, живет своей жизнью. Это слизни продолжали доедать полуотрезанную руку,

– Дай совок, – с трудом произнес Гарольд.

Объятая ужасом, не способная сдвинуться с места, она пошарила позади себя и нашла совок с недавно заточенным конусом.

– Моя рука, – прошептал он. – Отруби!

– Нет! – закричала она.

– Делай, как я сказал. – Его измученный голос наконец подтолкнул ее к действию. Посмотрев на разбитое и истерзанное запястье, она подняла над головой совок и опустила на руку мужа со всей силой, на которую была способна.

Оба они закричали в ужасе, когда отрубленная кисть в перчатке упала на некотором расстоянии от них:. Кровь хлынула ручьем. Гарольд упал без сознания на землю. Джин бросила совок, ее ноги и руки были густо забрызганы его кровью.

Выскочив из оранжереи, она побежала к дому. Крики разбудили соседей, в домах зажегся свет.

А в это время в оранжерее три слизня кончали доедать отрезанную кисть Гарольда Морриса. Вскоре они уползли в неизвестном направлении, оставив за собой слизистый след.