Текст книги "Шаг в сторону"

Автор книги: Шломо Вульф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

"Марик! – раздался непривычно звонкий знакомый голос. – Можно тебя на минутку?"

Все обернулись и заулыбались. А несчастная Ира смущенно жалась, стоя в дверях тамбура в наскоро обрезанном на плечах и груди своем закрытом платье, впервые без колготок под ним.

Я нерешительно направился к этой чужой девушке. Она, жалко улыбаясь, протянула ко мне руки, обняла и завлекла в сумрак жилых помещений.

"Прости меня, милый, – жарко прошептала она. – Я сама не помнила, что говорила тебе... Ты же для меня... Прости..."

"Не зажигай света, – тихо сказал я в каюте. – Пусть все будет, как прежде..." "Словно ты и наощупь не заметишь разницы," – счастливо смеялась она. "А ты?" "О, и я! Пока я не вижу твою розовую рожицу с бородкой, ты мне очень даже нравишься..."

3.

"Вот она и защитила тебя, как и обещала, – уже смеялась Ира, когда я пересказал ей разговор с иудейцами. – В конце концов, ты и мне рассказывал, как оказался в Израиле, словно на чужой планете. И я тебе так завидовала! Но там у тебя не было ни шагайки, где ты можешь жить у себя дома, ни твоей верной команды, ни могущественных друзей из аборигенов, которые тебе обязаны жизнью. Так что они предложили нам всем просто замечательный выход – эмигрировать и начать жизнь с чистого листа." "А мне все еще даже и вспоминать страшно о тех конверсиях... Здоровый и образованный человек превратился в безграмотного глухонемого. Я, который, в силу своего трудолюбия и трезвости, всю жизнь презирал бездельников-пьяниц, был раз и навсегда превращен в бездомного безработного! Мою примерную семью новое для меня общество раздавило и развалило. Только в холодной и неблагоустроенной Сибири я вернулся к человеческому образу жизни и душой отдыхал от бесконечного ужаса теплого и богатого Израиля. Я поклялся себе никогда в жизни, ни бедным, ни богатым,не возвращаться туда даже в гости! Не иметь дела ни с одним евреем, чтобы не стать причиной пережитого мною ужаса для другой семьи..."

"Мне трудно осознать, как можно в цивилизованной стране довести человека до такого морального состояния. Впрочем, все мы на этой шагайке, каждый по-своему, были искалеченны обществом. То, что ты, при всем твоем "о мертвых либо хорошо, либо ничего", рассказал мне об Израиле, убеждает меня, что тебе досталось, в своем варианте, немногим меньше, чем мне в кавказских заложницах. Зато теперь судьба предоставила нам возможность эмигрировать в совершенно новый для нас всех мир. И в такой интересный, что у меня дух замирает от предвкушения новых приключений. Но главное!.. Что мы все там потеряли? Ничего, кроме новых смертельных опасностей. Бесшабашная храбрость каждого из нас объяснялась очень просто. И ты, и я, и Толик, и Никита в разное время произносили одно и то же – мы не боимся ничего и никого потому, что устали от этой проклятой жизни и только в смерти видим спасение, верно? Но совсем не исключено, что нас ждало в Сибири и нечто худшее, чем смерть. Насколько я знаю этих мерзавцев, они нам ни за что не простят Гударова и прочих! Мне сказали, что в том зимовье остался живой свидетель, которго потом взяли, обгорелого, и посадили. Так что они уже давно знают, чьи выстрелы куда надо оборвали жизнь их любимого атамана. А вот мы не знаем, через кого они это узнали и каким образом на нас охотятся. Раз, два Толя выстрелит первым, а что потом? Я лично вовсе не хочу снова быть... ими разрисованной. Я даже тебе не решилась рассказывать, что я пережила, когда все это проклятый Стасик со мной выделывал по идее Гударова и под его руководством. И какая у него... какие у них всех при этом были рожи... Как они все лезли заглянуть мне в глаза... И как меня потом всем демонстрировали. И кассету этого процесса размножили. Меня знают десятки самых страшных людей. Я так больше не хочу!! Там, откуда мы пришли, нам грозят новые беды. Зато пусть попробуют найти меня тут!.. Вот такую, им назло! Смотри!"

Она включила свет.

4.

"Как это нет связи, слушай? – играл ножом и горящими глазами черномазый бандит перед лицом Вячеслава Пустового. – Когда ты натравил проклятую девку на Игорька Гударова, Аслана, Вадика, то у тебя связь с твоим уебищем была отличная! Говори, где они, куда идут и за чем! Второй раз ты от нас ничего не спрячешь, буржуй." "Хорошо... Жизнь дороже... Дело в Дмитровских старателях."

"Слушай, друг... Хитрый, да? А я для тебя тут чурка с глазами, да? Ты нам говори не то, что мы и без тебя знаем, а правду. Старатель уехал на аэросанях после того, как при всех отрубил руки твоему профессору, так?" "Так..." "Шагайка пошла за ним в район Мальцевского ручья, так?" "Так." "И куда потом девалось уебище вместе со старателем? Мы только что там садились на вертолете. И кроме стай волков и опрокинутых саней ничего не нашли. Почему врешь? Куда ты послал садюгу Толяна и твою девку на своей шагайке, шакал?"

"Не скажешь, где Ирка, – вступил в разговор бородатый рыжий детина, он тебе будет отрезать сначала от головы, а потом от туловища все, что оттуда торчит. Еще лучше, чем дмитровский старатель профессору. Кстати, и ошибку хирурга мы исправим, – обратился он к профессору, – если ты не будешь работать на нас. Что? Таквот, он на все согласен, но только не может нам сказать, куда ты послал шагайку из Мальцевского ручья..."

"Уверяю вас, – и не пытался шевелиться намертво привязанный к столу Пустовых. – Еще до того, как вы меня похитили, я потерял с ними связь. Потом Арензон позвонил мне, но обратный звонок снова не удался. Аномалия, вы же знаете. Там старатели веками исчезали бесследно. Точно так же провалилась в какую-то дыру и моя шагайка со всем экипажем..."

"Ты с ним согласен?" – обратился черномазый к полумертвому от страха Фликасу, сидящему в углу. Наручники ему надели прямо на бинты пришитых кистей. Местный хирург безмерно гордился успехом операции, хотя в глубине души чувствовал, что тут что-то нечисто – слишком активно шло приживление. Даже там, где он второпях не успел сшить сосуды и нервы, чего он и делать-то толком не умел. Сам маг на этот счет от комментариев воздерживался.

Теперь ему предстояла совсем другая операция...

"Он совершенно прав, Казбек Саидович, – льстиво заверещал профессор. Иначе зачем Вячеслав Иванович выписал меня из Израиля?.. Но этот старатель просто опередил меня, и я не успел применить свое искусство в Дмитровке, когда внезапно встретил его. Теперь я буду работать только на вас." "Не врет? – мотнул головой Казбек на мага, прикладывая лезвие ножа к щеке Пустовых. – Или вы все снова вместе обдумали и договорились нас обхитрить, как тогда, когда везли металл? Клянусь, это будет твоя последняя хитрость, израильтянин! – метнулся он со своим кинжалом к Фликасу. – Я тебе не старатель. Я сначала отрежу тебе одну руку, полюбуюсь, тебе дам полюбоваться, а уже потом вторую. И это будет только начало, шайтан!"

"Посудите сами, можем ли мы в такой ситуации хитрить!.. – хрипел Пустовых. – Я же сказал. Любой выкуп..."

"Любой выкуп! – заорал рыжий. – Что нам любой твой выкуп вместо мести за моего лучшего друга Игоря Гударова? Мне нужна та девка, что его добивала в тайге, ты понял? Стасика нет, так я ей сам рожу так разрисую!.."

"Вах, как плохо, женщин мучить, – проворчал Казбек. – Плохая девка, конечно, плохо убила Игоря, за это я ее сам зарежу... Зачем рисовать? Я и Стасу после того, что он с ней сделал, руки не подавал. Где у него было сердце, когда девку портил, а? Пристрелить ее надо было сразу."

"При ней поспорим, – рыжий уже повернулся к профессору: – Если дыра как раз там, где сани, ты сможешь нас провести от них к прииску?" "Я могу только попробовать, Егор Константинович..." "Попробуй, Арнольд Михайлович. Без рук тебе худо будет на этом свете. Вячеслав Иванович, теперь ты слушай меня внимательно. Мы сейчас летим на вертолете к саням. Там профессор Фликас пробует свое искусство. Вокруг будут волки. Я таких еще не видел – лошади!.. Их там Анатолий и твоя шагайка били-не-добили. Ваше спасение только в одном – мы перейдем сквозь дыру к твоим старателям, шагайке и к девке все вместе. Потому, что если мы вернемся ни с чем, то и без вас. Вас, обоих, я подвешу над поляной так, чтобы волки могли вас достать. Но не с первой попытки. Это будет последнее шоу в вашей жизни. Все понятно, господа? А я выпишу из того же Израиля другого профессора."

"Уверяю вас, вы глубоко заблуждаетесь, – умоляюще протянул к бандитам скованные руки маг. – Такого как я в Израиле больше нет... Вячеслав Ива..."

***

"Отлично сработано, Арнольд, – тщетно пытался поднять голову Пустовых, чтобы взглянуть на упавших на пол палачей. – Главное, чтобы охрана не услышала. Ты действительно маг!" "Но я же не хотел! – затравленно оглядывался профессор. – Я не настраивался... Это сработал мой неподотчетный ужас... Теперь нас обоих убьют. Надо им скорее объяснить... я женечаянно..." – бросился он к двери. Пустовых не успел его остановить.

В домик, где держали заложников, ворвались двое с автоматами. Их грозные командиры лежали на грязном полу в жутких позах и не подавали признаков жизни. Внешние охранники тупо смотрели на синие раздутые лица удавленников с неестественно далеко вываленными языками.

Фликас снова забился в угол, прижав руки к лицу.

"Автоматы вам не помогут, – тихо и веско сказал Пустовых. – Моему профессору достаточно еще раз чуть шевельнуться, и он вас обоих тут же сделает на удивление похожими на Казбека Саидовича и Егора Константиновича.... Былодва жмурика, а станет четыре, поняли?"

Один из бандитов судорожно закивал.

"Тогда, – командовал Пустовых, – автоматы вон в тот угол, меня отвязать. Ты ко мне с ножом, а ты – на лавку, руки на затылок. Осторожнее режь веревки, козел. Арнольд Михаилович, ты готов?"

"Всегда готов! – звонко рявкнул оживший маг, принимая профессиональную стойку. – Пусть он вас только поцарапает! Я ему оставлю на спине такой медвежий след, что когти свитер спереди пропорют..."

"Я осторожно! – крикнул бандит, содрогаясь. – Зачем медвежий?.."

"У кого ключи от наручников?" – приседал и махал руками Вячеслав Иванович, разминая затекшие мышцы и не выпуская из рук автомата. Один из его пленников метнулся было к телу Казбека, но тут же вернулся на лавку после оглушительной очереди со свистом пуль поверх его головы. Воздух в комнате стал сизым и горьким от порохового дыма. Второй таращился и сплевывал посыпавшиеся со стены щепки.

"Ты что? – кричал первый. – Я ж ключ тебе дать хотел..." "Попробуй еще раз." "Так не стреляй, псих..."

"Теперь открой наручники профессору."

"Нет!! Я его больше твоего автомата боюсь..."

"Ладно. Тогда ты."

Второй, не глядя на лицо ошеломленного собственным могуществом Фликаса, отпер наручники и передал их миллионеру, поспешно вернувшись на место.

"Ты умеешь управлять вертолетом? – спросил Пустовых первого. Тот судорожно кивнул. – Полетим сначала на прогулку туда, где вы нашли сани, а потом вместе домой. Только без шуток. В случае чего, я и сам долечу куда надо. Приходилось."

"Вячеслав Иванович, – неожиданно заплакал второй. – Да мы же вообще никакие не бандиты. Мы – летуны. Нас наняли... Я лично и стрелять-то из автомата не умею. А Петя и подавно."

"Отлично, – переглянулся с магом Пустовых. – Там решим, что с вами делать. Я вообще не злопамятный. Просто я злой и память у меня хорошая. Шучу. Будете себя прилично вести, я вас еще и на работу к себе возьму. И платить буду больше, чем вот эти. В конце концов, вы оба ничего плохого мне еще не сделали."

Летчики радостно закивали, а потом стали наперебой жать протянутую руку Пустовых. На Фликаса они и взглянуть боялись. Впрочем, и он держался от них подальше.

***

Вертолет глубоко погрузился при посадке в сугробы на поляне. Волки тотчас начали свой грозный хоровод серых теней, сужая смертоносную спираль. Ветер от несущего винта раскачивал лежащий на боку сломанный снегоход.

"Ну, Арнольд Михайлович, – нетерпеливо оглядывался Пустовых, стоя с профессором чуть не по пояс в снегу. – Чувствуете дыру?"

"Вячеслав Иванович... Я после всех этих потрясений вообще ни о какой дыре и думать не могу. Вот мы с вами вышли, а... они остались. Сейчас возьмут и улетят... А мы останемся на съедение этим кошмарным зверям." "Не посмеют взлететь. У меня автомат." "Еще хуже... Тогда все тут и останемся... Давайте вернемся сюда уже на вашем вертолете, с охраной."

"Но чувствуете хоть что-нибудь?"

"Фанатик! – взорвался маг. – Я же тебе ясно сказал. Ничего я тут от страха не чувствую... Мое искусство – мозговая деятельность, идиот!.. Я не могу... если я волнуюсь..." "Ну уж и не можешь! А кто монстров загасил от страха? Ладно! Согласен. Эй, как вы там? Взлетим? А то мы по брюхо сели. Шасси на два метра под снегом." "Взлетим, хозяин, – преданно откликнулся пилот. – Снег-то мягкий. Не засосет... И не с таких полян взлетали."

Пустовых не сразу понял свою ошибку, когда протянул к открытой двери вертолета руки с автоматом, который им ничего не стоило выдернуть и спокойно улететь. Но это действительно были уже не бандиты, а снова летчики. Его подняли в кабину за автомат. Потом за обе искалеченные руки, стараясь держать за локти, втянули профессора. Снег заметался от винта. В реве двигателей волки бесшумно разевали в вое чудовищные пасти... С высоты они уже казались безобидными мышами. Пустовых пытался их сосчитать и сбился на третьем десятке.

7.

1.

"Обычно мы добираемся отсюда в город по воздуху. Но мне не терпится посмотреть вашу шагайку в действии, – ходил Бени вокруг колоннообразных блестящих ног. – Не откажете в гостеприимстве?"

"А до аэродрома идти по этим джунглям? – оглядывался я на сплошной лес. -Представляю, какие доисторические звери тут кишат..."

"Кишели... когда-то. Последнего изгнали лет сто назад, – усмехнулся Моше. – Мы ведь тоже все время были в процессе научной эволюции. Плюс тайное обучение лучших наших юношей в ваших вузах. Так что опасные животные остались за пределами нашей страны."

"За пределами? – удивился я. – А я полагал, что попал на "глобус Израиля", где евреям безнаказанно и безальтернативно принадлезжит весь земной шар..."

"У нас нет мании величия, – Моше покосился на юную девушку собиравшую яркие цветы. – Наша страна, не превышает пятисот километров в поперечнике. Она окружена непроницаемой границей. Пересечь этот кордон ни по земле, ни по воде, ни по воздуху невозможно. Ни одно живое существо, включая бактерии, не способно бесконтрольно проникнуть в Иудею."

"Впрочем, – добавил Бени. – Новая для вас география благоприятна для шагайки. Спокойный ландшафт, в котором вы теперь находитесь, мало похож нарельеф Сибири после многовековых движений ледников."

"Хорошо, – раздался новый голос, и мы с Ирой в удивлении обернулись к неузнаваемому Толе, ставшему похожим на мощного, но растерянного юношу. Он и сам стеснялся своей молодости и видимой беззащитности при сохранившемся опыте и умении. – Я не вижу причин, почему бы не пройти до аэродрома на шагайке. Ущелье тут сохранилось словно декорация. А дальше на все стороны ни скал, ни гор."

"И скалы есть, и горы, и пропасти, – сказал Моше. – А вот ни вертолет, ни самолет нам пока не понадобится." "А как же перемещение по воздуху?.." "Струнные и монорельсовые дороги, над лесами, над горами, над городами. Еще наши давние предки освоили такой способ сообщений, чтобы миновать опасные леса. И техническая эволюция шла именно по этому пути. Вообще же мы люди очень консервативные, абсолютно без революционного опыта. И воевать нам тут было не с кем. Я читал ваших философов, что, мол, в соответствии с теорией естественного отбора только война, является двигателем общественного, технического и научного прогресса. По-моему, это чушь. О какой естественности отбора может идти речь, если в газовых камерах в детском возрасте сжигали несостоявшихся будущих Рузвельтов, Ньютонов и Эдисонов? Как мог бы потенциальный отец, скажем, так и не родившегося Билла Гейтса естественно противостоять попавшей в его корабль торпеде? Вся ваша история отбор противоестественный. Не зря процветают именно страны, не знавшие ни войн, ни революций – Соединенные Штаты Америки и Австралия." "И Израиль? ехидно спросил я. – Вот уж где сплошные войны и перманентная революция. А ничего, живет себе всем на зависть по законам естественного отбора." "Вам предоставится возможность посмотреть, как выглядит еврейская страна без такого феномена, как закон джунглей..."

"Позвольте, – заело Толю на его коньке искателя приключений. – Так вот почему вы нас похитили? Вам нужна шагайка... сотни, тысячи шагаек для освоения мира за пределами вашего благополучного крохотного отечества?"

"Толик, – засмеялась Ира, и все смущенно обернулись на ее сияющие плечи и приоткрытую наскоро перешитым платьем грудь. – Боюсь, что "там такие злые бесы, чуть друг друга не едят..." "Так? – спросил Толя у переглянувшихся аборигенов. – Путешествие будет опасным?"

"Откровенно говоря, – сказал Бени, – меня, как депутата кнессета, больше интересуют возможности шагающих сельскохозяйственных машин. Поскольку эта штука не буксует, имеет большую тягу при той же мощности и не вытаптывает почву, то в нашем климате и распутице таким машинам на полях цены нет. С помощью Марка Борисовича мы тут же наладим проектирование, а затем и производство шагающих тракторов и комбайнов. Но и вы правы, Толя. Конечно, мы имеем авиацию, включая циклопические трансконтинентальные дирижабли. Мы даже тайно купили космическую технологию и имеем разведывательные спутники. Так что знаем о планете в нашем измерении довольно много. Другое дело, что у нас нет никакой необходимости в ее широкомасшатабном освоении. Полезных ископаемых для наших скромных нужд и в Иудее более, чем достаточно. Две мощные гидроэлетростанции позволяют нам почти обойтись без нефти, которой в нашем мире вообще мало. Нефтепродукты не сжигаем. Как выразился ваш ученый, не "топим ассигнациями". Транспорт основан на электродвижении. Вместо бензобаков конденсаторные и гироскопоческие аккумуляторы. Кроме того, как вы увидите, наш консерватизм и чувство прекрасного привели нас к самому широкому использованию лошадей, как национального вида индивидуального транспорта. Дорог для электромобилей у нас относительно мало, а междугороднее грузовое и пассажирское сообщение, как я уже сказал, – подвесные дороги – над лесами, полями и парками. Евреи свято берегут здесь свою землю. В отличие от многих израильтян, мы не чувствуем себя дома, а не гостями арабского отеля."

"Еще один вопрос, – я все еще смущался, когда ко мне обращались тревожно-изумленные взгляды неузнаваемых друзей. – У вас есть внутренние или внешние враги? Я имею в виду людей. Когда ваши предки вошли сюда..." "...тут были человеко-обезьяны, – поморщился Бени. – Об отношениях с ними было много споров. Гуманисты были за их ассимиляцию в нашем обществе. Но эти звери оказались неприручаемыми и коварными. Случалось, чтодаже выросшие в семьях особи разрывали грудных детей своими мощными руками. Последние сто лет они живут, как и жили до нашего вторжения, – за нашей границей." "И потомки тех, кто пожил среди людей, не пытаются вернуться к нам, воспользоваться плодами цивилизации?" "Пытались. Но наша граница непроницаема. Для всех до единого! В конце концов, в их распоряжении весь остальной мир."

"Наши левые, – мрачно сказал я, – назвали бы вас нацистами и возглавили бы борьбу за право ваших... "палестинцев" жить среди вас. А как, кстати, насчет израильтян, если они как-то узнают о независимой Иудее и потянутся сюда? У вас действует нечто вроде нашего закона о возвращении?" "Боюсь, что израильтяненикогда не пересекут границу Иудеи." "Даже если Израилю будет грозить полное уничтожение? И если другие народы нашего просвященного мира, как это было в прошлом, цинично и решительно откажут в приюте миллионам сброшенных в море?"

Иудейцы тревожно переглянулись.

"Я думаю, – нерешительно сказал Моше, – что, хотя израильтяне больше всех виноваты в таком развитии событий, мы безусловно впустим их в наш мир ради спасения евреев."

"Но вне наших границ, – жестко добавил Бени. – Рядом. Не внутри. Пусть осваивают свою землю – Израиль рядом с Иудеей. С нашей помощью, но не среди нас! Я не бывал в Израиле, но знаю ваши реалии. Мы прокормим и защитим всех беженцев из Израиля. Естественно, тех, кого сюда пропустит Сибирь. Но мы никогда не повторим ошибку Израиля и не поселим у себя чем-то похожий на нас, но чужой народ. Нам вообще алия не нужна. Мы – не сионисты. Мы еврейские изоляционисты. Мы выстрадали наше право жить отдельно от прочих народов, включая евреев, и жить так, как нравится нам, а не так, как переменчиво нравится у вас в Израиле всем кому не лень."

"У вас демократия?"

"Трудно сказать, как определите вы наш общественный и государственный строй... В свое время одним из приближенных Наполеона Первого был наш человек. Он изучил имперское право тех лет и потом долго возглавлял Иудею. С тех пор у нас действует конституция сходная с наполеоновской. Мы считаем это демократией. В ней нет места гуманизму в ущерб собственному населению. Франция – прежде всего для французов. Иудея – только для иудейцев."

"А как же мы? – ненасытно сияла улыбкой, плечами и грудью Ира. – Что задумали ваши демократы тут для нас? Сталинская шарашка для проектирования шагаек и команда смертников для опасных путешествий в окружающий затерянный мир под конвоем ваших чекистов?"

Шутка очень не понравилась.

"Вы – гости, – веско сказал Бени. – Пусть незванные и невольные, но гости, а не пленные. Со временем вы узнаете, что означает в нашем сознании чувство благодарности и данное другу слово. Но после всего того, что вы тут узнали, мы не можем вас вернуть в ваш мир, не нарушая сложившихся веками принципов нашей жесткой изоляции, как единственной гарантии национальной безопасности. Такие гости в нашей истории не редкость. Со временем они и их потомки отлично вписывались в наше общество." "У каждого общества, – заметил я, – есть какие-то основополагающие идеологические принципы. В Израиле среди них преобладали иудейские ценности. У нас чтят философов. Именем Рамбама..."

"Рамбам, – перекосило от гнева Моше, – перевернулся бы в своей могиле в Тверии, если бы узнал, кто и как чтит его философское наследие. Рамбам считал евреяизначально свободным. Главная цель Всевышнего в нашем исходе из Египта – свобода.Склонить свободного человека к заведомо невыплачиваемой ссуде и потом насильно и беспощадно отнять у него все имущество в погашение долга, превратив его тем самым в раба, по Рамбаму, – смертный грех. В Израиле же это – норма общественных отношений!" "Как и оплата усилий по изучению Торы, – добавил Бени. – Рамбам считал такое поведение верхом цинизма и нарушением законов той же Торы! В современном тебе Израиле ученик Аристотеля Рамбам был бы самым опасным диссидентом для так называемого еврейского общества."

"Тогда – в путь! – примирительно коснулась Ира руки Бени. – Мне не терпится посмотреть на вашу... конную цивилизацию. Я до сих пор скакала на коне только во сне. Зато как часто! И вообще после всего этого, – она провела пальцами по своей гладкой коже над платьем, – я вам так благодарна, что вообще попросилась бы к вам даже, если бы нас высылали. Я с ужасом думаю о прошлой жизни..."

"Боюсь, – мрачно сказал я, – что Пустовых с его капиталами и с профессором Фликасом впридачу скоро сами проникнут сюда сквозь эту дыру. Как авангард дивизий нашего прогрессивного человечества..." "И в сопровождении недобитых чеченских и прочих авантюристов," – мрачно добавил Толя.

"Я посмотрю, каком хирургу удастся пришить этому профессору голову, если я его увижу еще раз, – глухо сказал Моше. – А за предупреждение спасибо. Впрочем, как сообщает наружное наблюдение, они там уже были."

"На поляне? У ваших саней? На второй шагайке?"

"На вертолете. Пустовых и профессор."

"И ваши люди их отпустили?"

"Наши... агенты не могли к ним приблизиться. Это не люди. Это волки с насильно вживленными в шкуру на лбу... скажем так,видеокамерами. Если там появится новая экспедиция, профессору крышка. Одна из видеокамер умеет по нашей команде стрелять без промаха. Мы не так уж беззащитны, как вам кажется, Мордехай. Чем еврей свободнее, тем лучше он защищен от гоев. Израиль, со всем своими атомными бомбами и ракетами, вечно на грани катастрофы только в силу своего неистребимого внешнего и внутреннего галутного рабства."

"А у вас тоже есть атомное оружие?" – быстро спросил Толя.

"У нас есть все, чтобы защитить нас от любых капиталов и авантюристов..."

"Это вам так кажется, – не унимался рейнджер в облике сильного,но изнеженного юноши, – или вы реально испытывали ваши вооруженные силы против внешнего врага?"

"Насколько я понимаю, – улыбнулся Моше, – это с вашей стороны, так сказать, приглашение к танцу?"

"Это с моей стороны предложение Иудее руки и сердца. Дело в том, что, во-первых, мне, как и Ирочке, возращаться очень даже не хочется, а, во-вторых, я не привык даром есть свой хлеб. Я хотел бы поучаствовать в маневрах. Я уважаю ваших волков. И они, как любые волки, уверен, очень уважают меня. Особенно те, кто после встречи со мной уже не кусаются. Но волков, что приведут сюда вольно или невольно, с помощью этого или иного мага через эту или другую дыру, я знаю лучше всех на свете. Я – свободный наемный боец. И честно служу тому, кто меня нанял. Хотя я иду на службу далеко не к каждому. И воюю далеко не против любого. В данном случае табу распространяется на Пустовых и его окружение. К профессору это отношения не имеет..."

"...тем более, что он мой, – сказал Моше. – Это я его пощадил, на нашу голову. Отсеки я ему руки иначе, никакой микрохирург не пришил бы обратно. Я не думал, что он так опасен..."

"Отлично, – резюмировал Бени. – Никто не заслужил большего права служить Иудее, чем вы, Натан. Особенно, если будет доказано, что ваше удивительное сходство с одним из основателей нашей страны паном Витчевским не случайно. Вы скоро увидите памятники этому полководцу. Он не только научил евреев драться. Он привил нашей нации понятие чести. Здесь формула "имею честь быть евреем" – совсем не анекдот. Для иудейца немыслимо не сдержать данное слово. Четверть самоубийц в нашей истории – жертвы неосторожно данного слова. Для пана Витчевского было характерно высказывание: бесчестный человек обречен." "Те же евреи, что в России, что в Израиле, считают наоборот, – грустно сказал я. – У нас честный человек и дурак – синонимы. Я был отовсюду отринут только потому, что считал позором подличать, даже если меня и не уличат." "Вы тоже так считаете, Натан?" "Для меня честь и право на жизнь – синонимы. Подлец не имеет право дышать со мной одним воздухом." "Отлично. Итак, отныне вы на службе в нашей полиции, майор Натан Витчевский. С вами, как и с вашими друзьями, проведут ускоренный парапсихологический курс обучения ивриту..."

"Опять ивриту? – меня просто передернуло. – Представляю..."

"...естественно не по методике израильских ульпанов, словно специально придуманной, чтобы как можно дольше сохранить новых граждан в статусе второго сорта. Вы же все уже через полгода будете говорить и писать на новом языке свободно. Вы не довольны, Марк?"

"Не переношу иврита... Все мои беды последних лет были оформлены в виде текстов на этом языке. Я был рад, что имел возможность о нем навсегда забыть. И – нате вам! Снова иврит и одни евреи вокруг..."

"При чем тут язык? – воскликнула Ира. – Просто люди, которые были тебе наиболее неприятны, говорили на иврите. А со мной мои палачи говорил по-русски. Что же я должна возненавидеть язык моей мамы?"

"А вы о чем задумались, Натан?"

"Я? Простите, еще не привык, что я уже не Анатолий. Нет-нет, ничего. Иврит так иврит. И к евреям я, в отличие от этого и многих других возвращенцев-израильтян, ничего плохого не чувствую. Я и чеченский немного знаю, и некоторые другие наречия... И друзья у меня были среди чеченцев, не говоря об евреях. Меня смущает другое. Почему вы меня определили в полицию?"

"Адони, у Иудеи нет армии. Нам не с кем воевать!"

"А, тогда понятно. Временно в полицию. А потом в армию. Так как теперь вам будет с кем воевать!.."

"Морди, – вдруг спросил Моше, – а почему вы так и не вписались в общество, коль скоро так стремились в независимую еврейскую страну?" "Я ровно неделю считал Израиль независимой страной. Потом началась Война в заливе, нас засыпали "скадами", а мы промолчали. Не только премьер-министр, а все общество! Ни тебе демонстраций, ни возражений. Лойяльное определенному пану еврейское местечко, а не стран вроде Сербии. А потом я пригляделся к народу, к политикам и понял, куда я попал вместо земли обетованной..."

2.

"Да уж, – смеялся Пустовых. – Не знаю, где сейчас бедный мой Марик, но самое сердечное спасибо ему. На шагайке нам тут куда уютнее, чем по яйца в снегу рядом с вертолетом, который управляется вроде бы перевербованными бандитами и вообще не известно взлетит ли из снежных сугробов, к тому же..." "...а вокруг такие волки, – тоже веселился профессор Фликас, – каких не то что ни в одном зоопарке – в музеях доисторических животных нет. Теперь и у меня совсем другое настроение и, следовательно, совершенно иные мозговые возможности. Особенно под защитой этих ребят."

Доставленые в жилых модулях две роты спецназа должны были, если потребуется, силой вернуть похищенную шагайку и ее экипаж. Теперь солдаты в белом камуфляже обследовали занесенные снегом аэросани и отпугивали выстрелами волков по гребням холмов.

Капитан шагайки оторвался от объектива перископа и протер глаза.

Ему вдруг показалось, что некоторые из этих исполинских зверей с тремя глазами. Во всяком случае, во лбу у них время от времени вспыхивал огонек, словно отражение солнечного света от стекла.

Волки, однако, непрерывно перемещались и так стремительно, что приглядеться не было возможности. "Степа, сними-ка их на твою видеокамеру, сказал капитан своему механику. – Что-то мне очень это не нравится. Как бы нашей шагайке ноги не отрезали, как руки этому магу в Дмитровке..."

На крышах обоих модулей и на мачте шагайки поворачивались во все стороны турельные артустановки. Все было готово к бою. Не хватало "мелочи" противника посерьезнее волков. Командиру спецназа, седому, со шрамами на лице полковнику Семенову уже доложили, что шагайка капитана Арензона не ушла из этого ущелья и не провалилась сквозь землю. Поскольку многосоттонное судно не могло взлететь в небеса, то оно непостижимым образом растворилось в чистом звенящем морозном воздухе после того, как оставило вполне зримые следы своих копыт, продавивших до дна лед текущей в ущелье реки.