Текст книги "На своей земле"

Автор книги: Шломо Вульф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Я оглянулся. К нам не спеша шли двое магавников (бойцов пограничной охраны). Ни слова не говоря, светлоглазый сержант сделал неуловимое движение автоматом, и главарь с воем завертелся в песке. Остальные бросились бежать, но запрыгали и по-падали от беспощадной очереди из автомата по ногам. Сержант что-то говорил в мобильник. На пляже появился джип, а за ним военная санитарная машина. До меня не сразу дошло, что спрашивает сержант: "Она с вами или с ними?"

Оказалось, что речь идет о Тане, стоявшей с трубой в руке. "Да я просто у него отняла оружие, – сказала она, и все заулыбались вслед за ней. – А теперь вот руки не разжимаются. Можно мне этого гада хоть разок по башке огреть? – шагнула она к главарю, судорожно разевающему рот на песке. – Это же он ударил Амирама." "Нельзя, – по-русски сказал ей сержант. – Я его уже наказал. Драться он долго не сможет. Теперь их надо отправить в наш госпиталь."

"Как вас зовут?" – Ингрид Бернс лихорадочно снимала грозных израильтян, благо-дарно им улыбаясь. "Я Дим Шустер, – сказал сержант. – А он Фарид Ферро." "Фа-рид? – удивился Владимир. – Он араб?" "Он друз, – сказал Дима. Но и арабы быва-ют на нашей стороне." "Я от вас в восторге! – спешила Ингрид. – Вы – герои."

"Представляю, как она будет все это комментировать, – сказал Амирам Эйдель с уже перевязанной головой. – Они все тут нам сюсюкают, а включишь телевизор – все наоборот тому, что на самом деле было." "Как вы себя чувствуете? – заботливо заглядывала ему в глаза Таня. – Я решила, что вас вообще убили." "Я с ними прожил всю жизнь, – ответил он. – Когда отбиться невозможно, надо тут же притвориться единственно хорошим для них – мертвым евреем. А ты просто чудо, Танья! Как ты двоих сбила с ног и одного разоружила..."

Подростки, стеная и обливаясь слезами, ковыляли в санитарный фургон. Главарю надели наручники, остальных даже не связывали. Мы залезли в джип и покатили к поселению. Я решил, что мне показалось, когда над моей головой пропела пуля. Но с вышки блок-поста в сторону арабской деревни простучала пулеметная очередь...

Под самыми окнами моего коттеджа джип высадил нас и умчался. Навстречу бежали перепуганные Феликс и Изабелла. Моих сыновей-близнецов Ромы и Семы нигде не было видно. Из поселения слышался плач. Там шли похороны, и мы заспешили к лестнице, когда с той стороны пляжа, где только что был наш бой, появилась вих-ляющая в песке легковая машина. "Зямочка, – первой заметила опасность моя жена, бросившись мне на шею, словно стремясь заслонить. – Нас убивают!.."

У развернувшейся на полном ходу "зубару" распахнулась дверь. Араб стоял на коле-нях на заднем сидении и целился в нас из гранатомета. Черная труба окуталась дым-ком, и на нас полетело нечто стремительно раздувающееся в воздухе, мгновенно зас-лоняя своим вибрирующим корпусом весь белый свет...

Глава вторая. Эрец-Исраэль

1.

"Ничего не понимаю, – услышал я дрожащий голос Тани. – Промазал он, или граната была неисправная?" "И неисправная меня бы кокнула, – поднимался с песка Феликс. – Летела прямо мне в лоб!" "И мне, – уже смеялся я. – Однако где они? Сквозь песок провалились?" "Мне не так интересно, где они, – встала с песка моя жена, отряхивая джинсы, – как где мы?"

Только теперь я осознал невероятное – коттедж над нами был не мой. Вообще не коттедж, а роскошная вилла с теннисным кортом и буйной растительностью вокруг строения. За ней угадывались такие же виллы, а на западе, вроде бы за египетской границей, серо-голубыми облаками громоздились небоскребы, каким позавидовал бы и Тель-Авив. В Газе за эти мгновения кто-то тоже выстроил роскошный белый город. Только море и пляж были точно те же – с серыми пятнами огромных медуз в песке и ленивыми волнами, неизменно катящимися здесь только с севера.

Британский и русский журналисты лихорадочно снимали все вокруг на видеокамеру, опасаясь, что сейчас все вернется, и в эти миражи никто не поверит. Амирам Эйдель воздевал руки к небу, повторяя: "Нес, нес (чудо)!"

Моя "Арабелла"! – пронзила меня первая мысль. И вторая – где же теперь Рома и Сема? И – где же Израиль? Или это и есть Израиль, но на том свете?

***

"Не бывает такого взрыва, – обескураженно оглядывал между тем сержант Дима место нашего исчезновения, – что не оставил бы никаких следов человека, а тут было семе-ро! Должно быть как минимум то же, что осталось от террористов после моего вы-стрела! Ничего не понимаю, хаверим." "Хуже другое, – мрачно сказал Фарид, моргая круглыми восточными глазами. – Нам никто не поверит, что тут вообще были люди, что они подверглись нападению из вон той машины, что у палестинцев в ней был гранатомет. Те тут же завопят, что заблудилась мирная семья с грудным младенцем, которую сожгли кровожадные магавники."

Машина чадила на песке, изредка вспыхивая взрывами боеприпасов. Бензобак вы-горел в первые же секунды. Выяснить, кто в ней был, предстояло экспертам.

В вернувшемся санитарном фургончике рыдали подростки. От своих ран они до того только поскуливали. Было ясно, что догорали в том костре вовсе не чужие им люди. И почему, с тоской подумал Дима, лучшая часть моей единственной жизни проходит неизменно под чад таких костров? И что меня бы ждало, останься мы в России? Те же костры, но из чеченцев и моих товарищей, только что вместо Фарида был бы какой-нибудь Саид из Казани...

***

"Это она! – бушевало миролюбище, услышав в своей машине палестинскую сводку новостей о последних событиях на пляже. – Как ее там? Бергер? Вот уж кого следует немедленно судить! Она побудила МАГАВ сначала обстрелять мирных рыбаков-по-дростков, а потом сжечь машину их родных с новорожденным. Это же фанатичка! Типично фашистская рожа. Белокурая бестия... Наверняка послана экстремистами, чтобы убить меня, а если случая не предоставится – из-за иностранных журналистов, – то напасть на палестинцев и спровоцировать обстрел поселения при нас." "Мы правильно сделали, что сразу уехали, поддакнул потный референт. – И эта особа нагло считает себя израильтянкой! Нам следует поддержать законопроект об огра-ничении въезда в Израиль этнических русских... Эта жуткая дама явно не имеет к еврейству никакого отношения." "Что там? Ее, надеюсь, арестовали? – перегнулся миротворец назад к придворной даме с приемником. – Что ты молчишь?" "Они...они говорят, что эта женщина исчезла. Вместе с известным поселенцем-экстремистом Амирамом Эйделем, тем толстым судомоделистом, еще какими-то двумя олим и, главное, с журналисткой из Би-би-си и с русским из такой-то телекомпании..." "Они их спрятали! – задрав очки к небу, кричал монстр. – Поняв, что натворила эта Бергер, ее просто спрятали. Узнаю почерк КАХа. Поселенцы везде ведут себя как литовцы после войны – в пользу "лесных братьев". А иностранные журналисты теперь их заложники. Надо немедленно сделать заявление. Свяжи меня с радио..."

***

"Там говорят... по-английски, – прошептала Ингрид Бернс, когда мы приблизились к ограде виллы. – Ни слова на иврите или арабском. Пожалуй, это не американцы, а скорее валлийцы." "А о чем они говорят? – еще тише спросил Феликс. Он был больше всех обескуражен случившимся. – Я не могу разобрать ни слова." "Они обсуждают кого-то из своих знакомых и бурно ссорятся,." светили синие глаза Тани. В противоположность своему мужу, она просто купалась в экстремальной ситуации.

Амирам был потрясен больше всех. "Это не Израиль, – с болью повторял он. – Мы попали в будущее, где наша страна кем-то завоевана и заново отстроена. Я знаю эти места всю свою жизнь. Единственно, что меня утешает, что это и не Палестина Арафата. У арабов не может быть таких городов." "Почему? – впервые обрел голос Феликс. – А Эмираты? А Кувейт?" "Там есть даровой источник благосостояния и жесточайшая монархия, не способная, в отличие от обычной хунты, разворовать практически все. А арафатовская власть – "малина", как говорите вы "русские". Тут ни гроша не останется, не то что такое построить." "Англичане вернулись? – пред-положила Ингрид Бернс. – Хотя у нас совершенно иная градостроительная куль-тура..." "А это чья? – Володя Сырых растерял всю свою респектабельность. – Русская?" "Вот уж нет, невесело улыбнулась Таня. – Ни тебе деревянного забора, ни мусорных куч с мухами, ни проселков с лужами. Нет, Вовочка, не наша это с то-бой родина. Чужбина это..." "А на что же она похожа?" "Я знаю, – вслушалась куда-то ввысь Изабелла. – Мы с вами все-таки на родине. На исторической родине. Нигде больше разговор двоих не слышен за сто метров. Особенно если говорят на иврите и оба одновременно." "Где? – оживился Амирам. – Пошли туда скорее. Барух-ха-Шем! (Слава Богу). Если люди здесь громко говорят на иврите, то Израиль еще никем не завоеван!.."

"Вы кого-нибудь ищете, господа? – над живой изгородью появилась голова пожи-лого мужчины в панамке. – Я могу вам помочь?" "Англичанин" говорил на чистом иврите, но с непривычным акцентом. "Спросите, какое сегодня число? Сырых час-то моргал на незнакомца, который, в свою очередь, тревожно вглядывался в стран-ную группу людей у своих владений. – И какая это страна?" Но человек в панамке уж догляделся до Тани и вовсю ей улыбался. Ну, и она ему – тут за ней никогда не заржавеет. "Хавер, а хавер, – затараторила она. – Мы тут кино снимаем, про прошлое, ясно? И по ходу действия, по сценарию, перепили кцат. Вот режиссер, – она показала на меня, – совсем о..., – почему-то перешла она на русский, но ее новый обожатель радостно закивал и захихикал. – Так вот этот дурной режиссер уверяет, что мы пере-селились в будущее, понятно? Скажи ему, Бога ради, какое сегодня число?"

Он снял зачем-то панамку, вытер пот и назвал сегодняшнее число. "А год какой?" Он назвал наш текущий год. "А страна какая?" – заорал я, так Таней отрекомен-дованный, что терять мне было уже нечего. "Как какая? – начал все-таки волноваться хозяин виллы. – Эрец-Исраэль, какая же еще?" "А там что за город? – допрашивал его я-идиот, показывая на небоскребы. – Хан-Юнес?" "О городе с таким названием я не слышал, – снова надел он панамку, оглядываясь на женский голос из своего сада. – Там Ямит. Восточный, – добавил он неуверенно. – А вы откуда?"

"Вот что, любезные, – возникла женская голова рядом с панамкой. – Шли бы вы отсюда с вашими вопросиками куда к другим. А то у меня ротвейлер. Спущу, рады не будете." "Спусти, спусти, – рассердилась Таня. – Это наше любимое лакомство." "А, так вы корейцы? – рассиялась женщина, заметив среди нас Феликса и ради него тут же сменив гнев на милость. – Надо же, а как хорошо на иврите говорите... За-ходите. Чего через забор говорить?" "А ротвейлер? – засмущался Феликс, – Я не ко-реец. Я евреец. Я собак с детства боюсь." "Как тебя зовут? – таяла хозяйка, спеша к калитке. – Заходи, Феликс. И все заходите. А собак я сама боюсь. У нас только кошка."

***

"То есть ты видел собственными глазами, – офицер строго смотрел на сержанта Ди-му, расстроенного непонятным инцидентом, – что эти арабские подростки сами напа-ли на иностранных журналистов, Амирама Эйделя, еще двух поселенцев и эту гос-пожу Бергер?" "Я услышал крики, и мы поспешили к пляжу." "И там на израильтян напали палестинцы, так?" "Этого я не видел. Когда мы подошли, Амирам лежал на песке с разбитой головой, толстый поселенец ударил вот этого кулаком в лицо, а Бергер так их кидала, как и мне слабо." "Ага, – обрадовался депутат. – Что я вам ска-зал? У нее специальная подготовка. Это почерк КАХа, наша партия в этом уве-рена. Ее надо немедленно допросить!" "Разыщи мне ее сначала, – огрызнулся офицер. – А еще лучше англичанку с русским. А ты что скажешь? – обратился он к бледному гла-варю подростков. – Кто на кого напал?" "Мы шли ловить рыбу, а они..." "Это ваши удочки?" – спросил Дима, поднимая трубу. "Минутку, – горел миролюбец. Сколько тебе, хамуд (симпатичный ты мой)?" "Мне? – улыбнулся подпорченный Димой хамуд. – Скоро семнадцать." "А им?" "Тринадцать, пятнадцать, шестнадцать, а вот ему вообще двенадцать – показывал симпатяга на невинных младенчиков, уже без обрезков труб в руках, с надутыми МАГАВом губками. – Мы им ничего плохого не делали, адони, а они..." "Начала женщина с белыми волосами?" – вкрадчиво подска-зал представитель лучшей части мирового еврейства. "Нет-нет! Та сразу испугалась и только прятала за спину свою камеру. Начала желтоволосая." "А-га! – прямо подскочил на песке миролюбчик. – Заметь, кацин (офицер), начала именно Берг-ер..." "Правильно, – загалдели сориентировавшиеся невинные овечки. – Они все ее называли мадриха (вожатая)." "Кто называл? – вызверился Дима. – Англичанка? Русский? Амирам?" "Помолчи, самаль (сержант), – прикрикнул офицер. – Тебе еще придется отвечать за пули в их ногах. Сколько раз тебе говорили – по детям не стре-лять?" "Детки больше меня ростом..." "Они были безоружными! – зашелся в исте-рике мирохранитель. – Ты хотел бы быть на их месте, даже и с трубой против автомата? Тебе мало того позора, которым МАГАВ и ЦАХАЛ покрыли нашу страну, стреляя из танковых орудий по палестинским детям, вооруженным камнями и бутыл-ками?.." "В бутылках, – потемнел лицом Дима, – у них не йогурт, господин депутат. От такой бутылки у нас трое "позорников" сгорели в своем джипе." "Неважно, – пре-рвал спор следователь. – Итак, Бергер как-то задела самолюбие этих подростков, что-бы спровоцировать их на драку в присутствии иностранных корресподентов, так?" "Этого я не видел, – угрюмо ответил Дима. – Я видел, что они уже ударили старика по голове, а она..." "Она отняла у них трубу, разве не так? Кто тебя просил, самаль, – наседал депутат, – разрешения прикончить этой трубой уже искалеченного тобой ма-льчишку? Бергер или не Бергер?" "Бергер, – неохотно признался сержант Дима. – Но я не разрешил." "Наконец, хоть слово правды. И она при этом была вооружена, а он, – прорыдал депутат, показывая на главаря, – корчился от боли на песке, после того, как ты его изуродовал. Знаешь ли ты, что врач сомневается, будет ли этот мальчик иметь детей в будущем?" "Тебя не смутило, – продолжал офицер, – что Бергер была достаточно искусна, чтобы разоружить тех, кого ты посчитал бандитами?" "Ей да-леко за пятьдесят. Так что они напали на старика, двух пожилых женщин и пожилого мужчину... – начал было Дима, но депутат перебил его криком: – Зачем ты снова врешь? Мы же только что выяснили, что напали не они, а наоборот!!" "Так куда они делись? прервал миросеятеля офицер. – Что ты видел?" "Мы оставили их вот здесь. Машина с террористами появилась вон оттуда..." "С какими террористами? даже затопал ногами депутат. – Весь мир знает, что это были родители этих ребят, котор-ые ехали по своим делам с грудным ребенком, когда им сказали, что ты расстрелял их детей! Они бросились умолять хотя бы о праве перевязать их раны..." "И выстре-лили по людям из гранатомета, – безнадежно опустил голову Дима. – Я не знаю, – закричал он, – где воронка и осколки от гранаты. Я понятия не имею, куда делись поселенцы, журналисты и Бергер. Я видел только, что в дверях "зубару" появилось дуло с подствольным гранатометом. И сам послал ракету по машине, но они выстре-лили раньше, клянусь." "А потом?" "А потом... – тихо сказал "русский" сержант. – Потом я ничего не понял. Ни взрыва, ни людей..."

2.

На вилле царило оживление. Присутствующие разбились по интересам. Феликсом завладела хозяйка, Таней – хозяин, Изабеллой – лысый энергичный друг хозяина, мною, как обычно, никто, а Амирама увлек в уголок импозантный старик, похожий на него самого. Что же касается журналистов, то они, перебивая друг друга, азартно спорили, без конца переключая программы телевизора. Мне оставалось только под-сесть к старикам.

"Нет-нет, – хлопал Амирама по колену седой Арье. – Конечно, мы упустили гораздо лучший свой шанс в начале тридцатых годов. Если вы таким же путем попадете еще в какое-нибудь измерение, кроме наших двух, вы в тамошнем Израиле, возможно, встретите все шесть миллионов евреев, погибших в печах и во рвах в наших с вами измерениях. Виноваты во всем мои земляки-англичане. Они яростно препятствовали иммиграции в Эрец-Исраэль практически обреченных европейских евреев. Поэтому я считаю моих бывших соотечественников соавторами Катастрофы. Судя по тому, что рассказываешь ты, Амирам, мы оказались умнее вас не после Шестидневной войны, когда у власти у вас уже утвердились те, кого ты называешь левыми. Ни при каких обстоятельствах преемник Бен-Гуриона Леви Эшколь не мог позволить себе выглядеть националистом, изгнавшим арабов из нашей страны. Тем более, что, как ты говоришь, Москва всячески подталкивала Египет к войне, уверяя, что Израиль способен лишь на провоцирование конфликта между великими державами." "Нас было менее двух с половиной миллиона человек... – заметил Амирам. – А русские наградили Насера своим высшим орденом, врученным лично лидером Советского Союза, тем самым поощряя его на агрессию." "Правильно, – кивнул Арье. – И ваше общество было уже расколото по нескольким признакам. Да и геройский Моше Даян, хоть и был, как ты говоришь, в своей партии инородным телом, впитал, как говорится, с молоком матери-Аводы галутные комплексы еврейской вины перед кем угодно." "И он имел куда меньше веса, чем скажем Зяма (я вздрогнул) Аронович... Моше Даян, будучи в зените всемирной славы, в ответ на реплику министра иностранных дел Абы Эвена "А кто он такой, Моше Даян, чтобы не позволить арабам вернуться из Иордании?" не пригрозил громкой отставкой, а утерся. Губер-натор Самарии и Иудеи Хаим Герцог за обещание палестинцам здесь своего госу-дарства не был отправлен в отставку. И на Америку не было особых надежд. Она тогда увязла во Вьетнаме и ни за что не выступила бы на нашей стороне всей своей мощью." "То есть, – решилcя я, момент истины наступил для вас?.." "Через неделю после провозглашения нашей независимости, когда Бен-Гурион, находясь в состоя-нии тяжелейшей войны с арабскими странами, приказал какому-то офицеру расстре-лять судно с французским оружием для штурмовавших Иерусалим подразделений своих политических соперников!" "Корабль назывался "Альталена", – глухо произ-нес Амирам, – а ретивый офицер, будучи потом лидером нашей страны..." "Так вот, расстрел евреями еврейского судна, – продолжал Арье, – показал обществу, кому оно доверило было страну. Офицер был арестован после первого пристрелочного выст-рела, "Альталена" причалила, оружие с нее и с четырех таких же судов попало по назначению. Потом мы получили вообще гору оружия, отказавшись от линии Кремля." "От кого?" "Американцы переправили нам танки и пушки из Италии. Нас поддержала оружием также Югославия, помнившая, что творила арабская дивизия СС на ее земле. Досрочные выборы принесли успех правительству национального единства во главе с Бегиным. Министрами стали даже коммунисты, но, тем не менее, как-то спало разграничение граждан юной страны по секулярному признаку и прек-ратились издевательства в армии над религиозными. Одновременно отпал вопрос о возвращении бежавших арабов в Эрец-Исраэль." "Наши, – заело Амирама на ином "моменте истины", – отвергли после победы в Шестидневной войне меморандум Юваля Нейемана о депортации арабов Газы в военные лагеря египтян на Синае..." "А мы нет! Где подкупом, где угрозой, но мы избавились от арабов в Самарии, Иудее, на Голанах и в Газе. Тем самым исчезли два ваших фронта в нашем тылу." "А мы вернули арабов даже в Калькилию, положив их руку на свое горло – в 15 кило-метрах от моря. У нас в кнессете арабский депутат называет начальника генераль-ного штаба своей страны убийцей – и ничего!" "Тогда понятно, почему ваш Израиль в огне. У нас первого палестинца можно встретить только за Иорданом. Мы имеем единый еврейский Иерусалим. У нас нет ваших проблем и с арабами Галилеи – вся последующая политика не оставила им ни малейшей надежды на равноправие, коль скоро равноправием евреев и не пахло ни в одной арабской стране, и вынудила их уехать в другие страны, а у вас они – третий фронт уже внутри Израиля. Держать поголовно враждебных арабов в Эрец-Исраэль то же, что поселить в приличной семье пьяного дебошира и всячески его опекать вместо того, чтобы выставить его взашей и предоставить самому решать свои пробемы." "Как Шарикова в барской квартире профессора Преображенского?" – обрадовался я. Арье недоуменно поднял брови. "Подожди ты со своими русскими аналогиями. А потом? – у Амирама просто горели глаза от зависти к умным евреям. – Арабы смирились? А русские?" "Под-держка Советского Союза несколько месяцев сохраняла свою инерцию. До европей-ского общественного мнения тогда как раз только дошел весь кошмар Катастрофы. Америка настороженно приглядывалась к флирту наших левых со Сталиным, но после "Альталены" повернулась к нам лицом. Мы стремительно набирали боевой вес и опыт и все последующие годы могли позволить себе на каждый выстрел из винтовки отвечать из танка, на каждый артиллерийский снаряд – налетом на прези-дентский дворец страны-агрессора, на каждый вторгшийся к нам самолет – уничтожением аэродрома, с которого он взлетел, неважно где." "И Россия это тер-пела?" "Как только в СССР осознали, что новой союзной республики или там еще одной страны народной демократии из нас не получилось, там резко сменился тон, а вскоре начался такой антисемитизм, что они, в ответ на депортацию наших арабов, "наказали" своих евреев высылкой из страны. Тем самым они наградили нас огром-ной алией – около двух миллионов человек! С тех пор мы все немного знаем русский язык." "А Америка почему не выступила в защиту арабов, как в нашем измерении?" "На Западе тоже началась волна антисемитизма. Поэтому здесь наша семья. Америка и прочие страны потеряли массу специалистов. Но было поздно. Мы уже встали на ноги и могли постоять за себя без внешней помощи. Сегодня Израиль владеет каждым третьим патентом в мире. А вы?"

Амирам покраснел и сжал свои огромные кулаки.

"И сколько теперь, – спросил он, – у вас евреев?" "Пятнадцать миллионов. У нас прекрасная рождаемость и самый высокий в мире уровень жизни. Средний прирост населения три с половиной процента в год." "Наши умники утверждают, что для та-кого населения у нас нет воды. Вы построили опреснительные установки?" "Зачем нам эти проблемы с солевыми отходами и затратой энергии? Мы пошли по древнему пути мудрого Соломона и построили запруды на пути каждого дождевого стока с гор. И из каждой провели трубопровод в свой подземный резервуар. У нас выпадает пятнадцать миллиардов кубометров воды в год." "Странно, – сказал я. – Я читал, что у нас десять." "Количество осадков в Эрец-Исраэль, – строго сказал Арье, – всегда зависело от благочестия евреев и их отношения к дарованной им земле. Может быть, у нас с этим делом чуть лучше... Но мы воду и импортируем. В зависимости от того, что выгоднее." "Везете танкерами из Турции?" "Танкерами? Н-нет, такой проект, насколько я знаю, не рассматривался. Что можно привезти? Да еще из Турции? Нена-дежно и дорого. Гораздо дешевле вода из Нила." "Я не понял..." "У нас с Египтом мир. Трубопровод дает нам столько воды, сколько нам надо для Негева и Газы. Егип-ту эта труба дает столько же валютных доходов, как Канал." "Мир? Без Синая?" "Без четверти Синая. Больше нам и не надо. Мы не претендуем на их Суэцкий канал и вообще на чужую землю. Район же Ямита указан еще в записках Наполеона, как еврейские поселения." "А Голаны? Сирия? Ливан?" "Мир. После бомбардировки Дамаска на сорок лет на севере мир. Де-факто. Нас это вполне устраивает." "Иран?" "Шахская династия – наши друзья и союзники." "А аятоллы?" "Вы имеете в виду ученых богословов? Нам-то какое до них дело?" "А Ирак?" "Север этой страны отошел к независимому Курдистану, с нашей помощью, юг – болотным арабам, а что происходит в Багдаде, если вас интересует именно этот город, я вообще понятия не имею." "То есть на границах спокойно? Никто не гибнет? И в Израиле никто ничего не взрывает?" "Пытались сначала. На каждый взрыв в нашем городе, мы ор-ганизовывали два вдвое мощнее в столице страны, поддержавшей данную банду. Палестинцев стали бояться там как чумы." "Но такое жесткое противостояние, по всей вероятности, чревато огромными жертвами?" "Конечно. С 1967 по 1980 год мы потеряли более тысячи наших людей убитыми и около трех тысяч ранеными." "Зато арабы..." "Естественно. Их потери превысили семь тысяч человек убитыми." "А... после 1980 года?" "Насилие сведено практически к нулю." "А как мировое сооб-щество, – спросил я, – реагировало на эти ответные взрывы и прочее?" "Очень жес-тко. Особенно Франция. Там даже формировался легион из местных арабов." "И?" "Мы потопили два судна с легионерами на пути из Марселя. Остальные тут же повернули обратно." "А Франция? Это же ее граждане?" "Объявила нам бойкот на пять лет. Пережили. К тому времени мы уже теснили саму Францию на европейских рынках." "С кем из арабских стран у вас сейчас вооруженное противостояние?" "Только с Ливией. Но мы держим их на прицеле с воздуха и с моря." "Остальные страны с вами торгуют?" "Нет." "Бойкот?" "Нет. Просто нам они не интересны. Перечень их товаров, включая нефть, которую мы нашли под дном моря у наших берегов, мы сами предлагаем на мировой рынок." "А рынок труда? – Амирам смор-гнул. Много палестинцев работает в Израиле?" "Ни одного. Еще в 1976 году кнес-сет принял закон о запрещении использования в Еврейском государстве нееврейской рабочей силы. В результате арабы вовсе исчезли из нашей страны." "В лагеря беже-нцев?" "Понятия не имею. Нам они не нужны. Франция для французов, Израиль для евреев. Если Франции нужны арабы, как дешевая рабочая сила или из политических соображений – это ее проблемы. Нам нужны евреи. А евреи не желают жить рядом с людьми с менталитетом арабов. Поэтому у нас была большая алия из Штатов." "Но изгнанные арабы бедствуют?" "А нам какое дело? Почему мы должны няньчить наших врагов? В мире бедствуют не только палестинцы. Кто, где и о ком заботится? Мы тоже бедствовали, пока не освоили эту страну. Пусть точно так же строят киб-буцы и города на Синае. Огромная территория. Из Нила можно провести еще не один трубопровод. Десять лет упорного труда и у них будет все. Мы им мешать не будем." "А... помогать?" "У них есть Аллах. Он и поможет. Мы помогаем евреям по всему миру." "А как ООН восприняла этот... расистский закон?" "Очень плохо. Нас навсегда выгнали из ООН." "И?" "Мы сэкономили на этом миллиарды шекелей." "Израильская общественность смирилась с такой плохой репутацией вашей стра-ны?" "Не смирилась. На выборах сторонники этой линии никогда не набирают более 60 процентов голосов. Нам этого достаточно. Угодить гоям все равно невозможно. С любой репутацией мы в их глазах вечно виновны. Самим фактом нашего рождения еврейской матерью." "То есть национальный лагерь у вас потеснил либералов, левых так сказать?" "А у нас в национальном лагере и левые, и правые... Левые у нас, как и в любой стране, на защите прав наемных работников. С отказом от иностранной рабочей силы хозяевам стало труднее. Евреи незаменимы на рынке труда, им легче бастовать. А правые, как и всюду, за свободу капитала, что иногда тоже необходимо. Но и им приоритет своего производителя тоже милее экономической зависимости от мнения Европы. Но вы вкладываете в эти понятия, как я вижу, иной смысл?" "У нас сложилось так, пояснил я, – что левыми считаются те, кто за передачу палестинцам части Израиля, а правые – те, кто против." "Ничего не понимаю. У вас есть люди, которые готовы отдать... часть Израиля? А зачем же тогда евреи его отвоевывали и осваивали? У нас одна из самых маленьких стран на свете. Какая же ее часть оказалась лишней? И кому отдавать?" "Палестинцам." "Не может быть! За что? За сотни миллиардов нефтедолларов?" "Если бы! За обещание в нас больше не стрелять и не взрывать наших детей. Обещание, которого они так ни разу и не выполнили. Но хотят наши территории." "И какие?" "Самарию, Иудею, Газу." "Так вот что у вас оказалось лишним! – побагровел Арье. – И сторонники этой политической линии не в тюрьме или в сумасшедщем доме?" "Недавно они составляли большинство в кнес-сете." "То есть большинство евреев хочет отдать врагу Израиль?! А кто из гоев, где и что обещал им взамен?" "Ничего и нигде, кроме всемирной паранойи поддержки арабов в их стремлении покончить с Израилем." "А, так ваши левые рассчитывают войти в проарабское правительство Израиля?" "Не думаю..." "Я бы мог понять лю-дей с таким складом ума, если бы они находились на содержании у арабов. Среди нас всегда находились евреи годные для юденсрата. Но меня изумляет иное – откуда взялись безумцы, что отдают за них голоса?"

Мы с Амирамом стыдливо потупились. И что мы могли ответить?..

***

"А ты чем занимаешься, Танья? – между тем спрашивал хозяин виллы с красивым именем Цви (Олень). – Наверное, крупная актриса?" "Я скорее мелкая уборщица, – весело ответила Таня. – Впрочем, до эмиграции в Израиль я была в Ленинграде доктором технических наук." "Доктором... В какой области?" "Я получила ученую степень за проектирование глубоководных лодок." "Вашему Израилю не нужны под-водные лодки?" "Я понятия не имею, чего не нужно моему любимому Израилю. Зато я знаю, что нужно и чего не нужно хозяйке виллы, у которой я работаю. Ей надо, чтобы было чисто, постирано, поглажено, вкусная еда на столе во-время. А не нужно ей этим заниматься самой, коль скоро в ее страну приперлась я, и мне больше нечем зарабатывать себе на помаду. Все очень просто. Можно подумать, что твоя жена са-ма убирает эту виллу." "Конечно сама, если не считать бесчисленных роботов. Евр-еям всегда претила черная работа. С отказом от нееврейской рабочей силы у нас начался бум автоматизации и механизации. Роботы строят дома и дороги. Если бы моя жена наняла себе в уборщицы доктора наук, с ней бы перестали здороваться соседи." "Ужас какой! Я же у вас с голоду сдохну! А я так люблю вкусно покушать!" "Ты будешь работать в Ямите – там огромный судостроительный центр." "Ты с ума сошел! Я за десять лет забыла, чем отличается цистерна главного балласта от джаку-зи и клапан вентиляции от биде. А пенсию хоть вы мне дадите?" "Пособие по без-работице? Оно равно минимальной заработной плате." "Я о пенсии." "Кому?" "Мне. Мне скоро шестьдесят." "А... сколько же тогда у вас живут, если в шестьдесят так выглядят?" "Живут у нас хорошо, но недолго. Пока работают. А потом человеку дают пенсию, которую он может заткнуть себе... То есть на нее можно едва запла-тить за квартиру. Издевательство это, а не пенсия." "Кому... за квартиру? Разве вы живете не в своих домах и квартирах?" "Живем мы в основном в чужих квартирах. Съемных или взятых в кредит у банка по машканте. Если во-время не уплатишь, тебя не просто вышвырнут на улицу, но и отнимут нажитое добро за долги." "Позволь, но строить бесплатное жилье для олим всегда было прерогативой сионистов. У вас у власти не сионисты?" "Боюсь, что в этом плане у нас у власти строительные подряд-чики, которым ваша механизация страшнее любого террора. Поэтому они практику-ют неквалифицированный труд палестинцев в мирное время и иностранных рабочих при обострении ситуации. И тем и другим можно платить так мало, что евреям в этой отрасли просто не выжить." "Но такая ситуация не только парализует технический прогресс в жилищном строительстве, но и развращает самих евреев, которые стано-вятся как бы высшей кастой, невольными рабовладельцами." "Кабланам это выгод-но, банкам, дающим нам изначально невыплачиваемую ссуду – тем более, а особен-но – коренным израильтянам по отношению к олим – с тех можно драть несусветную плату за съем жилья, оставляя последним жалкие крохи непостоянной зарплаты на прочие нужды. Соответственно строятся симпатии в обществе. Мы не воспринимаем евреями старожилов, а они нас." "Танья, это не сионизм! Это не евреи у вас, а карикатурные жиды-кровопийцы. У нас каждого репатрианта ждет благоустроенная, а то и обставленная, если он так заранее просит, квартира, а также телефоны и адреса государственных бюро по трудоустройству. Только поэтому мы уже собрали в Стра-ну две трети евреев со всего мира. А сколько собрали вы?" "Около миллиона за десять лет, включая в основном "русских" и "эфиопов". Тех вывозили самолетами в процессе военной операции." "Чернокожие евреи?.. Интересная мысль. Еще бы мил-лионов сто "китайских евреев" для букета... Какая отчетность для неподражаемого в обоих мирах Сохнута! А что привлекло советских евреев?" "Не столько привлекло сюда, сколько отвлекло оттуда. После развала СССР..." "СССР развалился? Ты шутишь?" "Как карточный домик. Все республики получили независимость и право на свою национальную исключительность внутри каждой Эстонии. И всюду лишни-ми оказались всякие неэстонцы, включая, естественно, евреев. Впрочем, русским в нацреспубликах было ничуть не лучше, а огромная и довольно нищая Россия..." "Нищая! Нам бы такие просторы и минеральные ресурсы! Ну и?" "Посткоммунисты разрешили евреям уехать. Мы и кинулись. Чуть ли не все сразу, пока власти не пере-думали. Вместе со мной приехали в один месяц сорок тысяч олим. Нет-нет, нас не выгоняли. Наоборот. Но накопилось столько обид... Да не напрягайся ты так, Цви. Да, я лично по национальности чисто русская, в девичестве Татьяна Алексеевна Смирнова, коренная ленинградка. Мы с мамой чудом пережили блокаду. Когда я училась в Корабелке, полюбила еврея, с которым потом драматически рассталась, но за период нашего короткого счастья столько прочла легального и нелегального, что стала большей сионисткой, чем все евреи вокруг вместе взятые. Он меня потом бросил..." "Тебя? Танья, ты шутишь..." "Увы. Но следующий мой роман был снова с евреем. Я стала Бергер. Мой муж оказался замечательным человеком, но, как гово-рится, сердцу не прикажешь. Уже в Израиле я встретила свою первую любовь и – вон он флиртует с твоей женой... собака." "Феликс и был твоей первой любовью?" "И последней, Цви, так что ты зря так распускаешь хвост." "А Изабелла и Зиновий?" "О, это такая история... Не для нежных ушек рафинированного валийского еврея. Так или иначе, мы с белкой в одночасье стали как-то как сестры. И с тех пор дружим семьями. Вот я и мужа поменяла – а белка все моя!" "Я был бы счастлив, если бы ты решила снова..." "Фиг тебе. Я рокировку делаю только в одну сторону – время, назад!" "Я шучу. Моя Цвия..." "Ничего себе! У вас прямо оленье стадо какое-то. Я тоже шучу, Олежек. Я вообще обожаю еврейские имена, особенно ивритские." "Ладно, поскольку вы понятия не имеете, как сюда попали и как выбраться обратно, поговорим о твоей работе в Эрец-Исраэль..."