Текст книги "Моя единственная (Том 2)"

Автор книги: Ширли Басби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Басби Шарли
Моя единственная (Том 2)

Ширли БАСБИ

МОЯ ЕДИНСТВЕННАЯ

ТОМ 2

Глава 12

Напряженность, возникшая во время поездки в новое имение, в течение следующих недель не спала. Скорее наоборот. Даже небольшая рана, если ее не лечить, становится опасной. Образовавшаяся в их отношениях трещина превращалась постепенно в глубокую и широкую пропасть. Вели они себя друг с другом все холоднее и отчужденнее.

То, что Хью больше не приходил к ней по ночам и собрался отправить ее на все лето за город, нанесло болезненный удар по самолюбию Микаэлы. Пытаясь как-то защититься, она старательно возводила баррикады из холодной вежливости. Что ей еще оставалось? Только показать ему, что он сам и его поведение ей глубоко безразличны. Поначалу она хотела рассказать обо всем Лизетт, но затем передумала. И не потому, что была слишком горда. Просто поняла, что не так уж ей на самом деле плохо, чтобы бежать жаловаться матери, будто маленькая девочка. Лизетт не сможет помочь ей. Никто не исправит того, что произошло, раз уж она имела глупость влюбиться в Хью. Именно это делало ее такой ранимой и не позволяло обсуждать свои проблемы даже с матерью. Микаэла твердо решила, что он никогда не узнает, как много значит для нее. При появлении Хью она вооружалась ледяной улыбкой и подчеркнуто вежливыми манерами. Глядя на ее спокойное, красивое лицо, никто бы не догадался, что душа ее умирала.

Хью чувствовал себя немногим лучше. Сильнее всего угнетало то, что он сам был во всем виноват: он оставил жену одну в тот вечер и не пошел к ней в спальню, сказал, что не поедет с ней в загородный дом. Все он понимал, но исправить ничего не мог. Невероятно трудно переступить через собственную гордость. Но даже если он пересилит себя, то один Бог знает, захочет ли она помириться. Даже малейших намеков на это он не видел. В ту ночь, когда, поддавшись гневу и раздражению, впервые после свадьбы ворочался один в своей постели, Хью решил, что следующим же вечером просто войдет к ней в спальню н займет свое законное место рядом с женой. Но сделать это, хотя очень хотел, он так и не смог. Слишком много недосказанного осталось между ними. Но в чем он должен оправдываться? В том, что решил остаться в городе? Он не гулять здесь собирается, а заниматься делом. Микаэла обязана понимать это! Хью с раздражением Повторял про себя, что его решение подсказано элементарной логикой. Это немного успокаивало и вселяло надежду на то, что он сможет все объяснить жене и она поймет его. Но как только он наталкивался на ее безразличный взгляд, приготовленные заранее слова застревали в горле. Он обзывал себя слабовольным дураком. Но никакие хлесткие ругательства не помогали. Вернуть те счастливые отношения, которые были у них в первые недели после свадьбы, с каждым днем становилось все труднее и труднее.

Дел, как бы там ни было, у обоих было много, и время летело быстро. Хью, раздраженный нарастающим отчуждением, искал успокоение в работе. Он целыми днями пропадал в конторе, возвращаясь домой только поздно вечером. Микаэла занималась приобретением и упаковкой мебели и разных мелочей для нового дома. Она научилась мастерски скрывать свое настроение, и даже помогавшая ей в сборах Лизетт, казалось, ничего не замечала. Много дел было и в городском доме. Хью, не догадываясь, насколько болезненно воспринимает каждое его слово и без того доведенная до отчаяния Микаэла, заявил, что большую часть своего времени собирается посвящать делам, а потому нуждается всего в нескольких комнатах. Остальные помещения предполагалось на лето закрыть, и сейчас в них сворачивали ковры и покрывали чехлами мебель. До возвращения Микаэлы в доме должны были остаться лишь несколько слуг Хью, остальные отправлялись вместе с ней в имение.

Довольно скоро наступил день, когда все было отправлено и упаковано. Хью осталось лишь проводить жену и тещу до плантации. Только тут выяснилось, что кабриолет маловат для троих. Лизетт тут же предложила воспользоваться каретой Дюпре. Хью согласился. При этом он подумал, что следует купить экипаж, а заодно и удобную коляску для Микаэлы, и грустно улыбнулся. Покупки, похоже, остались единственным, что хоть как-то объединяло их с женой. Слава Богу, что хоть денег у него пока достаточно.

Наконец карета с тремя путешественниками тронулась. Лизетт о чем-то мило болтала, и обстановка благодаря этому казалась вполне нормальной. По крайней мере если Лизетт и заметила холодок в отношениях Хью и Микаэлы, она ничем это не проявила.

Мамочка едет с ней, и это, пожалуй, единственное, что радовало Микаэлу. Провести несколько часов наедине с Хью перед долгим расставанием было бы настоящей пыткой. Микаэле казалось, что, не будь рядом Лизетт, она не выдержала бы и бросилась в объятия мужа, умоляя не оставлять ее. Она даже вздрогнула, представив эту картину: хнычущая Микаэла Дюпре цепляется за фалды сюртука равнодушно взирающего на нее мужа. Нет! Она не должна, не имеет права быть такой слабой!

Одернув себя таким образом и твердо решив продолжать прежнюю линию поведения, она выпрямилась и приняла независимый вид.

– Я так рада, maman, что ты поживешь со мной, – сказала она, чтобы не молчать. – Мне очень понадобятся твои советы. Ведь в имении Жюстины предстоит еще так много сделать.

– Вы что, называете это место имением Жюстины? – удивилась Лизетт. Насколько я помню, муж мадам Жюстины, завершив строительство нового дома, объявил, что отныне его имение носит название "Уголок любви". По-моему, это очень романтично. Может, стоит сохранить это название, как вы думаете?

Хью поморщился. Уголок любви! Он чуть не рассмеялся вслух. Прямо насмешка какая-то! Уголок любви, обитатели которого, того и гляди, набросятся друг на друга с кулаками!

– В этом что-то есть, – произнес он вслух безразлично, посмотрев на Микаэлу. – Как ты считаешь, дорогая?

Какое-то мгновение Микаэла смотрела в серые глаза Хью, затем, не выдержав их холодного блеска, отвернулась.

– Да, звучит довольно мило, – пробормотала она. – Лучшего названия, пожалуй, и не придумаешь.

– Значит, решено, – произнес он с наигранной радостью. – Отныне это место называется "Уголок любви".

Лошади бежали резво. Погода, несмотря на усиливающуюся жару и влажность, была прекрасной. А некоторая скованность в отношениях Хью и Микаэлы с избытком компенсировалась приподнятым настроением Лнзетт, которой не терпелось взглянуть на новый дом. Когда за поворотом показалось белое воздушное здание, она не сдержала восхищенного возгласа.

– О! Великолепно! Даже не знаю, можно ли представить что-то лучшее для тебя! – защебетала она на ухо дочери. – Говорите, что здесь даже озеро имеется? Вне всяких сомнений, лето мы проведем отлично, правда, малышка!

– О, oui! – ответила Микаэла, сумев придать своему голосу почти столь же радостное выражение. – Нам здесь будет чем заняться и на что посмотреть, мама.

Хью грустно улыбнулся, ощутив, вдруг нечто похожее на зависть. Наслаждаться с молодой женой красотами этого очаровательного уголка должен был бы в первую очередь не кто иной, как он. Однако, судя по всему, ей его компания вряд ли могла доставить удовольствие. Это неприятное ощущение не оставляло его все то время, которое они провели в доме. Наблюдать за тем, как мило Микаэла болтает с Лизетт, совершенно не замечая его, было невыносимо. Хью позавтракал с женщинами на просторной террасе. Но как только был выпит кофе, он поднялся из-за стола и пристально посмотрел на жену.

– Пожалуй, я поеду обратно, – заявил он. – Нет никакого смысла оставаться здесь далее.

Лицо Микаэлы дрогнуло, но тут же приняло отстранение невозмутимый вид. Чего ей это стоило, знала лишь она сама. Каждое слово мужа отзывалось в сердце мучительной болью, – Да, конечно. У тебя же дела в городе, – ответила она с какой-то странной улыбкой. – Как мы можем тебя задерживать?

– Ты проводишь меня до кареты? – спросил Хью, чувствуя, что ему вдруг стало трудно говорить. – Вы не возражаете, если я на несколько минут отвлеку внимание вашей дочери, мадам? – уже спокойнее обратился он к Лизетт, удивленно наблюдавшей за ними.

– Было бы странно, если бы я не позволила супругам пошептаться наедине перед расставанием, – улыбнулась она. – Идите, конечно.

Микаэла сумела заставить себя сохранить милую, вежливую улыбку. Внешне она казалась спокойной и даже равнодушной. Но это только внешне... Внутри все в ней протестовало. Поддайся она хоть на мгновение зову сердца, она схватила бы руку Хью и не выпускала ее так долго, насколько хватило сил, умоляя его не уезжать. Неужели он не понимает, как нужно сейчас ему остаться? Ведь им так важно сделать хоть что-то, чтобы сломать эту дурацкую ужасную стену, вдруг возникшую между ними!

Однако ни он, ни она не проронили ни слова, пока шли по тропинке. Лишь когда подошли к лошадям, возле которых хлопотал кучер, Хью остановился и посмотрел ей в глаза. Но и тогда по лицу его было совершенно непонятно, что творилось у него в душе.

– Если тебе что-нибудь надо... – произнес он тихо.

– Если мне что-нибудь понадобится, – прервала Микаэла, боясь, что потеряет сознание от пронзительной боли в сердце, – я дам тебе знать об этом письмом.

Воцарилось напряженное молчание. Кончики пальцев горели от желания хоть на прощание прикоснуться к нему, стоявший в горле комок мешал говорить. Боже, дай силы перенести это и не умереть прямо сейчас!

– Когда нам ожидать твоего следующего приезда? – неожиданно для себя спросила она вдруг.

– Это имеет какое-то значение? – холодно бросил Хью. Безразличное спокойствие жены ранило его в самое сердце.

Им же предстоит разлука на несколько недель. Могла бы хоть притвориться, что огорчена и будет скучать!

– Думаю, что вам с мамой будет здесь неплохо и вдвоем, – добавил он после небольшой паузы. – А у меня в городе полно дел.

– Да, конечно. Не сомневаюсь, – резко ответила Микаэла, скрестив на груди руки, чтобы они помимо ее воли сами не обняли его.

– Значит, мы обсудили все, что нужно, не так ли?

– Да!

Губы Хью скривились в подобии улыбки. Он сделал шаг по направлению к карете, но вдруг остановился и резко обернулся к Микаэле.

– Черт бы все это побрал! – пробормотал он, обнимая ее. Поцелуй его был жадным и в то же время удивительно нежным. Губы Микаэлы дрогнули и ответили, руки сами обвили его шею. Она вся подалась вперед, прижимаясь к груди мужа. Слившись в этом поцелуе, они на несколько долгих мгновений забыли обо всем. Прекратил его Хью, который, что-то бормоча, отстранил ее от себя.

– Пусть хоть это останется тебе от меня на память! – произнес он вслух, глядя на нее пылающим взором.

Это были последние слова мужа, которые услышала в этот день Микаэла. Он быстро повернулся, сел в карету и дал кучеру знак трогать.

Молодая женщина стояла неподвижно, глядя вслед удаляющемуся экипажу. Губы еще ощущали вкус его поцелуя, но видеть мешала выступившая на глаза предательская влага. Целиком занятая своими переживаниями, она даже не услышала, как ее окликнула Лизетт. Микаэла очнулась, когда мать осторожно тронула ее за плечо.

– О! Мамочка! – всхлипнула она. – Мне хочется умереть! Все так ужасно, и нельзя ничего исправить.

– Тс-с, малышка. Уверена, что все не так плохо, как тебе сейчас кажется. Со временем все удастся уладить. А если нет, то привыкнешь, и жизнь будет казаться не такой уж несносной. Поверь мне. Давай-ка лучше пройдем в дом, и ты обо всем расскажешь своей мамочке.

Оттолкнуть искреннее материнское участие было выше человеческих сил. Микаэла послушно пошла за Лизетт, готовясь рассказать все. Мама сможет понять и утешить. Эта мысль немного успокоила. Но лишь только девушка взяла себя в руки, ей стало нестерпимо обидно уже за то, что мать увидела ее слезы. Не хватало еще, чтобы из-за этого негодяя расстроилась и Лизетт! К тому моменту, когда они входили в дом, Микаэла уже была полна решимости показать матери, что у них с Хью все идет нормально.

– Я, наверное, веду себя как глупая гусыня, расстраиваясь из-за каждого пустяка, – выдавив улыбку, сказала она, когда они сели за стол и отпили по глотку лимонада. – Он избаловал меня, постоянно находясь рядом. Я и не подозревала, что даже недолгая разлука окажется столь болезненной.

Лизетт несколько долгих секунд молча глядела в глаза дочери.

– И это все, малышка? – наконец спросила она с сомнением. – Ты огорчена только из-за недолгой разлуки?

– Конечно! – немного раздраженно ответила Микаэла. – А чем же еще?

– Мне показалось, – сказала Лизетт, глядя на свой бокал, – что для людей, которые только что поженились, вы слишком холодны. Между вами возникло какое-то непонимание, да?

Более откровенно призвать дочь поделиться с ней секретами супружеской жизни Лизетт не могла. Перед замужеством Микаэлы она дала себе слово, что в отношения дочери и зятя, что бы ни произошло, она вмешиваться не будет. Но Боже! Разве может мать оставаться бесстрастной, когда ее дочь плачет так, что сердце разрывается!

Микаэла вздохнула.

– Да. Хотя, пожалуй, ничего существенного, – с трудом выговорила наконец она. – Ты права. Мы только что поженились, а он... Он с радостью отправил меня в деревню, а сам остался, в Новом Орлеане! – Румянец смущения залил ее щеки, но остановиться уже не было сил. – К тому же последнее время он не спит со мной. То есть всячески дает понять, что я ему наскучила!

Она еще раз вздохнула. Вроде все. Что еще могут сказать слова о ее переживаниях?

– Ох, малышка, – тихо рассмеялась Лизетт, – это и есть самое страшное? Думаешь, что ты надоела Хью?

Микаэла кивнула и надула губы. Смех в такой ситуации показался обидным, но нежная материнская улыбка ее успокоила.

– А ты сама пыталась как-то дать ему понять, что не хочешь с ним расставаться? – ласково спросила Лизетт. – Или что его отсутствие в твоей постели тебя огорчает, а? Мне кажется, что ты и раньше вела себя с мужем так же безразлично и отчужденно, как сегодня. Меня удивило не то, что он уехал, а то, что после всего этого ты вдруг разрыдалась.

– Я вела себя так, как положено хорошей жене-креолке, – пробормотала Микаэла, только сейчас до конца поняв, какой холодной и бесчувственной она могла казаться Хью в эти последние дни.

– И как же, скажи мне ради Бога, должна себя, по-твоему, вести "хорошая" жена-креолка? – с наигранно заинтересованным видом спросила Лизетт.

– Так, как ты! Ты всегда была спокойной и невозмутимой, даже когда папа горячился. Он никогда не видел твоих слез. Он всегда был ласков с тобой, а ты всегда вела себя с ним с такой милой добротой и пониманием. – Микаэла вдруг запнулась, что-то вспомнив. – Я помню, что папа часто уезжал куда-то, но он никогда бы не оставил тебя одну на плантации! – упрямо добавила она, чуть заикаясь.

На этот раз вздохнула Лизетт.

– Я и не знала, что оказалась такой хорошей актрисой, – произнесла она, задумчиво проведя пальцем по кромке бокала. – Что ж, ты стала взрослой, и, видимо, пришло время тебе узнать правду. Так вот, я с трудом выносила Рено Дюпре и ненавидела твоего деда за то, что он заставил меня выйти за него.

– Но... Но ты же!..

– Делала вид, что все хорошо? Да, я постоянно притворялась счастливой женой! Что еще я могла делать, если мое замужество стало уже свершившимся фактом? Срамить себя и свою семью перед друзьями и соседями? – Ее голос сорвался и вновь стал твердым. – Нет уж! Я сделала то же, что и сотни несчастных женщин до меня, – заставила себя стать хорошей креольской женой! Я принуждала себя принимать ласки мужчины, хотя от одного его прикосновения мое тело вздрагивало от отвращения. О женщинах, которые у него были постоянно, и об оскорблениях, которые он причинял мне чуть ли не ежедневно, рассказывать не буду. Но это все было, поверь мне, хотя вы ни о чем не догадывались. С тобой, с родственниками и слугами я играла ту роль, которую предназначила мне судьба, – хорошей, понимающей и любящей креольской жены. И поверь мне, повторить мой путь я бы не пожелала и врагу, а уж тем более тебе, моя дорогая. – Лизетт импульсивно поднялась, обошла стол, взяла руки дочери в свои и посмотрела ей в глаза. – У тебя есть шанс, которого никогда не было у меня. Ты вышла замуж за честного и доброго человека. Ты можешь обрести то, что мне было недоступно, счастливую семейную жизнь! Уверена, если ты сумеешь укротить гордость и самолюбие, не будешь скрывать свои настоящие чувства, она у вас с Хью обязательно будет. – На губах Лизетт вновь появилась ласковая улыбка. – Хью прекрасный молодой человек, малышка. Он заботлив и добр. Уже одно то, что я сейчас здесь с тобой, доказывает это. Он думает о том, чтобы тебе было хорошо. – Лизетт чуть сжала руки Микаэлы. – Конечно, выйти за него тебя заставили. Но поверь, моя дорогая, я никогда не допустила бы вашей свадьбы, если бы не была уверена, что он постарается сделать тебя счастливой. Я знала, что он будет нормальным мужем. Нет, это не те слова – Рено, по креольским меркам, тоже был нормальным мужем. Хью может быть преданным и честным. Он может любить жену, а это очень важно!

– Ты.., ты не.., не любила папу? – пролепетала совершенно ошарашенная услышанным Микаэла.

– Да, не любила, – спокойно сказала Лизетт. – Хотя мы встречались с ним, даже говорили о свадьбе, и я не стану утверждать, что наотрез отказала ему. Но это все было до того... – Лизетт замерла и посмотрела вдаль, будто видела там нечто, что не могла видеть дочь. Лицо ее сделалось мягким, глаза – молодыми и мечтательными. – Это было до того, как я встретила другого... – Она с какой-то особой нежностью взглянула на Микаэлу. – Другого, который помог мне узнать, что такое любовь...

Обескураженная и заинтригованная неожиданной исповедью матери, Микаэла почти не дышала.

– Но почему же ты не вышла за него? Вы любили друг друга? – чуть слышно спросила она.

Лицо Лизетт стало серьезным, а когда она заговорила, в голосе ее слышалась горечь.

– Он любил меня. Я не сомневалась в этом даже после того, как... – Лизетт тяжело вздохнула и на мгновение смолкла. – В общем, он любил меня, но не настолько, чтобы пойти против воли моего отца. А папа и слушать не хотел о том, что мы можем пожениться. Моим мужем он видел только Рено. Выйти за кого-то другого было немыслимо!.. – Лизетт вновь смолкла, видимо, не находя нужных слов. Устремленные на нее глаза дочери говорили, что и так она сказала слишком много. Она начала сердиться на себя. – Все это случилось очень давно, – сказала она, заставив себя улыбнуться, – и не имеет уже никакого значения. Я стала женой Рено и не имею теперь никакого права ругать жизнь, которую мы с ним прожили. Рено, что бы там ни было, нельзя обвинить в жестокости. Он был обыкновенным креольским парнем, со всеми достоинствами и недостатками. И не так уж и плохо обращался со мной.

– А человек, которого ты любила? Что стало с ним?

– О, – печально улыбнулась Лизетт, – он уехал и больше никогда не приезжал...

Неожиданно услышанные от матери отрывочные сведения сложились в одно целое, и у Микаэлы перехватило дыхание от ошеломляющей догадки.

– Ты... – запинаясь, произнесла она, глядя на Лизетт широко раскрывшимися глазами. – Ты была влюблена в отчима Хью – Джона Ланкастера!

Лизетт несколько секунд молча смотрела на дочь. – Oui, – наконец сказала она, – именно так.

***

Хью угрюмо рассматривал мелькающие за окном кареты пейзажи. На душе было тяжело, сердце стало будто свинцовым. Он поймал себя на неприличном и несвойственном ему желании: хотелось напиться до бесчувствия, отправиться в какой-нибудь грязный притон и затеять там скандал. Единственное приятное разнообразие в мрачные мысли вносило воспоминание о последних секундах прощания с Микаэлой. Она все-таки не смогла не ответить на его поцелуй и с готовностью сама обняла его. Но что это значит? Хью саркастически усмехнулся. Только то, что Микаэла была и намерена остаться хорошей креольской женой. Настоящая креолка может презирать и ненавидеть мужа, но никогда не позволит себе оттолкнуть его или, упаси Бог, устраивать сцены. Он как бы вновь ощутил теплое прикосновение Микаэлы и нежный шелк ее кожи, вздрагивающей под его губами. Уж лучше бы она набросилась с кулаками и расцарапала ему лицо! Тогда он хоть не испытывал бы такого мучительного желания, как после этой нежной сцены.

Подобные невеселые размышления мучили его всю дорогу до Нового Орлеана. Возле дома Хью отпустил кучера и, ругая себя за слабость, а Микаэлу за все сразу, вошел внутрь. В прихожей было темно и неуютно. Он вновь обругал себя, на этот раз за дурацкий характер, заставивший его тащиться сюда. Ведь ничто не мешало остаться до утра в "Уголке любви" и провести ночь в теплой постели жены. Эта мысль расстроила еще больше. Если разобраться, он вообще мог бы жить с Микаэлой в загородном доме все лето. Конечно, пришлось бы то и дело совершать утомительные поездки в город. Но разве может сравниться это неудобство с тем, что бы он получил взамен. Микаэла всегда была бы рядом: за столом, в саду, в постели!

Остаток ночи он провел, ворочаясь на холодной кровати. Болезненно было осознавать, что он сам лишил себя того, чего больше всего желал. Не будь он таким упрямым гордецом, наслаждался бы сейчас ласками жены в прекрасном загородном доме, а не валялся в этой слишком большой для одного и слишком пустой постели. Забылся он только под утро, и пробуждение настроения не улучшило. Оставалось только упрямо внушать себе, что принято было единственно правильное решение, чем и занимался беспрестанно Хью, умываясь и одеваясь. Он в одиночестве позавтракал и отправился в контору компании.

Однако и там занятий, в которые он мог бы погрузиться с головой, не оказалось. Хью в очередной раз убедился, что Жан умел подбирать работников. Служащие "Галланд, Ланкастер и Дюпре" знали свое дело и вполне обходились без надзора со стороны хозяев. Он без особого энтузиазма просмотрел списки прибывших грузов. Ничего нового в них не нашел. Пока не случится нечто, что будет способно как-то изменить ситуацию с его расследованием, делать ему фактически нечего. Только сидеть, ждать и скучать. Не слишком веселая перспектива!

Он вглядывался в строчки лежащих перед ним бумаг, почти не вникая в содержание. Мысли сами собой обратились к жене. Что, интересно, она сейчас делает? Как ей спалось этой ночью без него? Он грустно усмехнулся. Нормально спалось. По крайней мере нечего было опасаться, что нежеланный муж начнет утомлять ее своими приставаниями.

Отгоняя назойливые мысли, Хью резко поднялся из-за стола, вышел из кабинета и направился в помещение, где работал Этьен Грае. Войдя туда, он с деланным безразличием огляделся по сторонам и, убедившись, что никто не обращает на него особого внимания, подошел к столу молодого человека.

– Не удалось обнаружить какие-нибудь неточности в тех расписках, которыми я просил вас заняться? – спросил он мягко.

Этьен поднял глаза.

– Н-н-нет, – ответил он, покрываясь румянцем. – С ними все в порядке, мсье Ланкастер.

В течение нескольких секунд Хью задумчиво смотрел на него, ничего не говоря.

– Помните, о чем мы говорили на складе? – поинтересовался он как бы между прочим.

Этьен, проглотив подступивший к горлу ком, кивнул:

– Да, мсье. Я помню каждое слово.

– Предложение пока в силе, но я начинаю подумывать о том, чтобы сделать его человеку, способному на решительные поступки.

– Я понял, – произнес молодой человек чуть слышно. Хью вернулся в кабинет, сел за стол и вновь попытался вникнуть в лежащие перед ним бумаги. Но дело решительно не клеилось. И зачем он вообще вернулся в город? Чтобы сидеть вот так и неизвестно для чего в десятый раз просматривать эти документы?

Перед мысленным взором вновь возникла Микаэла, и почему-то нестерпимо захотелось узнать, что она сейчас делает. Наслаждается неторопливым завтраком на террасе в компании матери? Гуляет возле пруда? А может, все еще спит? Образ жены, раскинувшейся в постели, вызвал физическую боль в паху. Хью даже тихо застонал не то от боли, не то от страсти. Ругая себя за неспособность контролировать собственные чувства, он опять вскочил из-за стола. Лучше уж отправиться в кофейню. Если Джаспер не уехал из города, то есть шанс найти его там. Компания близкого человека была бы как никогда кстати. Хью направился к выходу, и как раз в этот момент кто-то постучался.

– Да? Что там еще? – спросил он, распахивая дверь. На пороге стоял высокий статный господин. Он улыбнулся, и на его смуглых щеках появились чуть заметные ямочки. Господину было на первый взгляд около пятидесяти лет, может быть, чуть меньше. Он был широкоплеч, строен, с хорошо развитой мускулатурой. Волосы еще густые и черные, только на висках поблескивала седина.

– Я прервал какое-то важное занятие? – произнес господин, и в глазах его мелькнули озорные искорки.

– Папа! Как же я, черт побери, рад тебя видеть! – воскликнул Хью, широко улыбаясь. От мучившего его со вчерашнего дня плохого настроения в одно мгновение не осталось и следа. – Когда ты приехал? – спросил он, сжимая отчима в объятиях. – Вообще-то я ждал тебя, но думал, ты сообщишь о своем прибытии письмом.

Джон Ланкастер бросил свою шляпу с загнутыми полями на стул, а сам уселся на стоящий рядом.

– Я чувствовал себя одиноко с тех пор, как ты уехал, мой мальчик, – заявил он. – А уж когда пришло послание с сообщением о твоей неожиданной женитьбе, усидеть и вовсе было невозможно. Я приказал немедленно упаковать чемодан и побежал на первый же корабль, отправлявшийся в Новый Орлеан. – Глаза Джона озорно блеснули. – Тебе должно быть известно, что в нашей семье ты не единственный, кто действует быстро и решительно.

– Я никогда не сомневался в этом, сэр, – рассмеялся Хью, присаживаясь рядом с отчимом. – Как долго ты здесь пробудешь? Мне бы хотелось, чтобы как можно дольше. Пожалуй, я уговорю тебя остаться в Новом Орлеане навсегда.

– Может, тебе это и удастся, кто знает, – улыбнулся Джон. – Я передал все дела нашему уважаемому агенту в Натчезе и предоставил действовать самостоятельно. Не сомневаюсь, он будет работать так же великолепно, как и всегда, поэтому могу жить здесь столько, сколько захочу.

– Вот и отлично! – искренне воскликнул Хью, радостно блеснув серыми глазами. – До переезда сюда я даже не подозревал, что мне будет так не хватать вас, сэр. Как же здорово, что вы приехали!

На лице Джона появилось такое же теплое сердечное выражение, как и у Хью.

– Я тоже не думал, что буду так сильно скучать по тебе, – признался он. Потому и решил в конце концов, что глупо отказывать себе во встрече с самым дорогим мне в мире человеком из-за какой-то древней клятвы. – Он улыбнулся. И вот я здесь, в том самом месте, куда, как я поклялся двадцать лет назад, никогда больше не должна ступать моя нога!

– Так вот почему ты не ездил в Новый Орлеан! Ты дал слово не появляться здесь? – спросил Хью, слегка помрачнев.

– Именно так, мой мальчик. Когда я уезжал отсюда, сердце мое было разбито, гордость ущемлена и на душе было так горько, что я дал себе слово никогда не возвращаться. Но все это было так давно, что сейчас уже не имеет никакого значения! Лучше расскажи мне о своей жене. Из твоей до смешного короткой записки я понял только то, что ты решил обзавестись семьей. Даже имя невесты не сообщил. Кого же ты осчастливил? Маленькую Алису Саммерфилд? – Джон улыбнулся и погрозил пальцем. – Тебе явно следует взять у кого-то уроки по написанию писем, мой мальчик. Я весь извелся от желания узнать, что за ангела, возбудившего в тебе желание срочно отправиться с ним к алтарю, ты встретил в Новом Орлеане. Так кто же она?

– Не Алиса Саммерфилд, – сообщил Хью, придав лицу притворно грустный вид. – Это девушка из знатной креольской семьи.

– Она – креолка? – переспросил явно удивленный Джон. – Бог мой! Как же вы сумели так быстро сговориться?

Хью чуть было не начал рассказывать об обстоятельствах, заставивших его жениться, но благоразумно сдержался. У них с отчимом практически не было секретов друг от друга, и врать он, конечно, не собирался. Но сообщать Джону, что брак его, по сути дела, результат хитроумной ловушки, в которую загнала его Микаэла, тоже было не обязательно. Хью, сам удивляясь, вдруг понял, что ему почему-то очень хочется, чтобы отчим не думал о Микаэле плохо и полюбил ее. В итоге, вместо того чтобы раскрыть все связанные с его женитьбой неприятные факты, он сказал совсем другое.

– Она так прекрасна, папа! Стоило мне ее увидеть... – голос Хью чуть дрогнул, – я сразу влюбился.

Произнеся эти слова, он неожиданно понял, что в них и заключается вся правда. Он любит Микаэлу! А вот она, похоже, ненавидит его. Хью глубоко вздохнул, собираясь с неожиданно закрутившимися в каком-то странном круговороте мыслями, и заставил себя улыбнуться.

– Она и ее родственники дали согласие на наш брак, и откладывать свадьбу не было смысла. Хотя, конечно, мне хотелось, чтобы и ты на ней присутствовал.

– Ох, молодость, молодость! Она всегда так нетерпелива! – произнес Джон с озорной улыбкой на губах. – Но я тоже когда-то был молодым и по уши влюбленным, а потому не сержусь на тебя. Меня удивило не то, что ты так быстро пошел под венец, а то, что гордые до невозможности креолы согласились на брак их дочери с американцем! – Лицо Джона чуть помрачнело. – Поверь мне, такое случается далеко не часто.

Пораженный пришедшей ему в голову догадкой, Хью даже забыл на мгновение о своих проблемах.

– Из-за этого ты и дал обет не приезжать в Новый Орлеан? – спросил он, с интересом глядя на отчима.

– Должен же я был что-то делать, – пожал плечами Джон. – Но сейчас это уже не имеет значения. Да и, честно говоря, я приехал не за тем, чтобы рассказывать о себе. Меня интересуешь ты и твоя молодая жена.

– Да, собственно, и рассказывать особо нечего. Я ее увидел и сразу захотел, чтобы она стала моей. Я просил ее руки. Ее семья не возражала. И теперь перед тобой стоит женатый мужчина. Вот и все.

– И все-таки мне трудно поверить, что все было так просто. Насколько я знаю, креолы скорее согласятся, чтобы в их семью вошел раб, чем американец!

– У се родственников имелось достаточно причин, чтобы принять мое предложение. Моя женитьба соответствует их деловым интересам.

– Деловым интересам? – нахмурил густые брови старший Ланкастер. – Как зовут твою жену?

– Микаэла Дюпре. Она внучка старого Кристофа Галланда. Наш брак позволяет консолидировать акции компании. А я вдобавок получил еще и очаровательную жену.

Хью постарался произнести все это как можно беззаботнее. Но отчима это не обмануло.

– Внучка Кристофа? – уточнил он угрюмо. Хью кивнул. – А кто ее родители?

– Лизетт и Рено Дюпре. Но Рено, как тебе известно, уже давно умер. Его вдова мадам Дюпре – единственная дочь старого Галланда. Думаю, что ты видел ее, когда вы основывали компанию. Она очень хорошо приняла меня. Честно говоря, если бы не ее теплое гостеприимство и очарование, мне пришлось бы здесь куда тяжелее. Партнеры встретили меня холодновато. – Хью усмехнулся. За исключением Джаспера, конечно. Его ты, кажется, знаешь.