Текст книги "Всегда, когда любишь"
Автор книги: Ширли Басби
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Ширли Басби
Всегда, когда любишь
Пролог. ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ
Испанский Техас, осень 1804 года
Торговая экспедиция не принесла Джереми Чайлдерсу ни денег, ни счастья. Его напарник погиб, а вместо богатств, о которых они мечтали, Джереми досталась хромоногая лошаденка. И это за год поистине титанических усилий. И все же он считал, что ему чертовски повезло, если учесть события нескольких последних недель.
Мало того что ему приходилось спать прямо на земле, так еще донимали блохи и вши, постоянные спутники. Одна блоха буквально замучила его, и он, раздавив ее своими грязными пальцами, проклинал тот день, когда пересек реку Сабин и проник на территорию Испанского Техаса. Однако ярость Джереми поутихла и сменилась изумлением, стоило ему увидеть занимавшуюся над каньоном алую зарю. Но даже это завораживающее зрелище не могло отвлечь его от грустных мыслей. Лучше бы он послушался Ятса, а не этого дурака Хейли. Ведь сама по себе идея торговли с индейцами была просто абсурдна.
Но когда зимой 1803 года они обсуждали свой план с Орвейлом Хейли, его напарником, он показался им просто блестящим. Они сидели в полутемном углу одного из многочисленных притонов в Натчез-андер-Хилле и уже успели изрядно набраться. Однако утром, маясь от головной боли, не отказались от своей идеи пробраться незамеченными в Испанский Техас и раздобыть у индейцев лошадей, чтобы хоть немного поправить свое финансовое положение. И тут им неожиданно привалила удача. На третью ночь они наткнулись на пьяного в стельку капитана речного судна и не растерялись, выудив из его карманов кругленькую сумму.
После этого они не мешкая запаслись провиантом, приобрели лошадей и мулов и в начале 1804 года, навьючив на них тюки со всевозможными яркими тканями и безделушками, которые могли привлечь индейцев, пересекли границу с многочисленными постами и, проникнув на территорию испанцев, направились на запад. Говорили, что разбогатеть там не составит никакого труда.
Поначалу им действительно везло, к осени они уже собрали огромный табун лошадей, чтобы потом продать его в Луизиане и хорошенько на этом заработать. Им казалось, Что переправить животных контрабандным путем через Миссисипи проще простого, и они уже мечтали о славных, полных удовольствий деньках, которые проведут в Новом Орлеане, не скупясь на вино и девочек.
К несчастью, это случилось именно тогда, когда засевшая у них внутри алчность одержала верх над здравым смыслом. До них дошел слух о банде команчей, Кверхар-рехнух, или «Антилоп», владевших несметным количеством лошадей. Эти индейцы прославились своей жестокостью даже среди команчей, однако друзей это не смутило, так же как и то, что «Антилопы» жили довольно далеко от границы, в глухих, открытых ветрам землях Льяно-Эстакадо. Джереми и Орвейл не могли думать ни о чем другом, кроме лошадей.
Отыскать уединенный каньон, где было достаточно травы и воды, чтобы он мог служить загоном для их табуна на то время, пока они отправятся к индейцам за лошадьми, оказалось совсем несложно, но именно с этого момента и начались их злоключения. Друзья как раз сооружали ограду в том месте, где был единственный вход в каньон, когда на них наткнулся испанский патруль. Они и опомниться не успели, как все их имущество было конфисковано, а им самим на неопределенное время грозила испанская тюрьма. Но удача еще не окончательно покинула их. Когда отряд подошел к небольшому поселению Накогдочес, испанцы проявили беспечность, и в одну из ночей Джереми и Орвейлу удалось сбежать с парой лошадей и двумя мулами, груженными остатками товаров. На следующее утро они мрачно наблюдали из своего убежища в камышовых зарослях, как испанцы, недолго поискав исчезнувших пленников, ускакали прочь, гоня лошадей, которых Джереми и Орвейл собирали несколько месяцев.
Проводив взглядом исчезнувшее в облаке пыли целое состояние, Джереми и Орвейл решили, не теряя времени, отыскать Кверхар-рехнух. Эта идея оказалась самой ужасной из всех, приходивших им когда-либо в голову, проклиная себя, размышлял Джереми, грызя черствое печенье. И снова, уже в который раз, вспомнил слова Ятса: «Вы, я смотрю, рехнулись», – которые вырвались у него в тот самый момент, когда они с Хейли решили открыть Ятсу свой план.
– Вы мечтаете разбогатеть, – сказал Ятс, – но вместо этого погибнете, и кто-нибудь найдет ваши косточки в чистом поле. Выдумали тоже! Торговать с команчами! Ничего глупее я никогда не слышал!
Сейчас Джереми удрученно думал, что Ятс оказался прав. После потери всех лошадей Джереми сказал Орвейлу, что лучше вернуться в Натчез. Но тот слушать ничего не хотел. Уверял, что, прояви они немного выдержки, могли бы вернуть все сполна. Ох уж эта «выдержка»! Она так и не понадобилась Орвейлу, потому что один из команчей снял с него скальп.
Доев твердое как камень печенье, Джереми подобрал с земли и свернул подстилку и оседлал лошадь. Лучше бы не вспоминать обо всем этом, но всю дорогу, пока он ехал на своей хромоногой кляче, мотавшей его из стороны в сторону, его преследовала мысль о том, каким идиотом оказался Орвейл, попытавшийся надуть команчей во время игры в кости. Кончилось это тем, что Орвейла оскальпировали, а Джереми едва унес ноги.
До сих пор в ушах Джереми стоял предсмертный крик Орвейла, и он, содрогнувшись, обернулся через плечо, опасаясь увидеть преследовавших его кровожадных команчей, но, как и в предыдущие два дня, хвала Господу, увидел лишь уходящие ввысь склоны каньона и его каменистое дно. Единственное, что его пугало, – это казавшийся непреодолимым лабиринт густой пышной растительности каньонов с зубчатыми склонами.
Он то и дело подгонял свою клячу и приказывал самому себе: «Вперед! Только вперед! Рано или поздно выберешься на какое-нибудь знакомое место!»
Тем временем солнце уже поднялось над каньоном, в Джереми не мог сдержать волнения, когда увидел, что каньон прямо перед ним переходит в скалистую, поросшую низким кустарником долину. Ликуя, что наконец-то, после долгих скитаний, нашел дорогу, Джереми уже готов был пустить лошадь быстрее, как вдруг тишину разорвал леденящий душу вопль. Джереми резко осадил лошадь и подумал, что это воображение сыграло с ним злую шутку, заставив снова услышать предсмертный крик Орвейла. И все же…
Бледный как смерть Джереми трясущимися руками потянулся к старенькой заряженной винтовке, спрятанной под седлом. Соскочил с лошади, привязал ее и крадучись пробрался к выходу из ущелья. Спрятавшись за грудой обрушившейся горной породы, он осторожно выглянул из-за огромного валуна. Ему открылась страшная картина, при виде которой у Джереми захватило дух и сердце болезненно сжалось. Не более чем в ста футах от него лежал, распластавшись на земле, совершенно голый мужчина, а над ним с окровавленным ножом склонился индеец, огромный и страшный, таких Джереми еще никогда не встречал. Высокого роста, могучего телосложения, загорелый, с хищными чертами лица и черными блестящими с синим отливом волосами. Но не это вызвало у Джереми дрожь. Он глаз не мог оторвать от солнечных бликов, игравших на окровавленном ноже индейца. Даже не в силах был вскинуть винтовку и выстрелить.
А индеец, не оглянувшись на свою жертву, как ни в чем не бывало вскочил на лошадь и умчался прочь. Скованный ужасом, Джереми смотрел ему вслед и, даже после того как индеец скрылся из виду, не мог двинуться с места: сердце бешено колотилось, во рту пересохло.
Наконец, собрав все свое мужество, Джереми огляделся. вернулся за лошадью и, ведя ее на поводу, подошел к несчастному. «Господи Иисусе!» – только и мог он прошептать, глядя на изуродованное тело. Судя по всему, индеец сначала посадил этого человека на кол, подверг изощреннейшим пыткам, а напоследок кастрировал.
Интересно, чем разозлил этот бедняга индейца, что тот уготовил ему такую страшную участь. Любопытство Джереми разгоралось все сильнее. Следы, оставленные на теле. говорили о том, что индеец не сразу прикончил свою жертву, несколько дней наблюдал за беднягой, прежде чем нанести последний удар.
Джереми еще раз окинул взглядом убитого: черные волосы, смуглая кожа. Испанец, предположил он. Изуродованное лицо все еще хранило следы былой красоты, и даже смерти не удалось уничтожить достоинства этого человека. «Не простолюдин, – подумал Джереми. – Скорее всего переодетый идальго, повстречавшийся со свирепым индейцем».
Страх постепенно прошел, и Джереми снова огляделся. Впереди бескрайние равнины, позади, он это знал, многочисленные ущелья с бесконечными лабиринтами и вершинами. Поблизости щипала траву великолепная лошадь, седло на ней было богато украшено серебром, и Джереми, догадавшись, что перед ним лежит ее убитый хозяин, печально вздохнул. Он был совсем один, не считая мертвого испанца и двух лошадей.
Раз уж он ничем не может помочь испанцу, не будет большого греха, если он воспользуется его роскошной лошадью.
Вдруг Джереми услышал, как хрустнула под каблуком неровная почва.
– Кровопийца! – раздался голос у него за спиной. Джереми быстро обернулся, и, когда взглянул на мертвеца, глаза его округлились от удивления.
Невероятно, но бедняга был еще жив! Подскочив к нему, Джереми ослабил ремень из сыромятной кожи, которым тот был связан
– Что вы сказали? – переспросил он.
– Кто вы? – спросил, в свою очередь, мужчина, тяжело дыша. Джереми ответил не сразу, поскольку не доверял даже умирающему, но, понимая, что минуты того сочтены, все-таки проронил:
– Джереми Чайлдерс. А вы кто?
– Блас Давалос! – произнес незнакомец с огромным трудом.
Прежде чем задать следующий вопрос, Джереми дал ему передохнуть.
– Кто сотворил такое с вами? Я видел, как ускакал прочь здоровенный индейский ублюдок.
– Джейсон Сэвидж… Кровопийца убил… меня! – превозмогая боль, ответил мужчина, раздвинув посиневшие губы.
Джереми понятия не имел, кто такой Джейсон Сэвидж, и, быстро достав фляжку с водой, поднес ее к губам умирающего. Давалос с жадностью выпил живительную влагу, и голос его неожиданно обрел силу.
– Джейсон должен понести наказание! – произнес он и уже в полном изнеможении добавил: – Разыщите его… Новый Орлеан или… плантация Тер-дю-Кер.
Не имея ни малейшего желания быть вовлеченным в вендетту Давалоса, но зная, что несчастному уже недолго осталось, Джереми решил его успокоить.
– Я сделаю все, что смогу, – пообещал он и спросил: – Может быть, вы хотели бы мне сказать еще что-нибудь?
Давалос слегка кивнул.
– Дочь… внебрачный ребенок, – выдохнул он. – Саванна О'Раук. Крауз-Нест. Остров Стэк.
Брови Джереми от удивления поползли вверх. Это место он знал, но никак не предполагал, что там живет дочь незнакомца. Оно находилось в пятидесяти милях к северу от Уолнат-Хиллз и пользовалось дурной славой как убежище всякого сброда.
Казалось, Давалос постепенно впадает в забытье, однако Джереми, как ни странно, не собирался бросать его на произвол судьбы, во всяком случае, до его кончины, и так и сидел рядом с ним, опустившись на корточки. Вдруг умирающий заметался и пробормотал:
– Я должен найти золото! Карта! Джейсон знает! – Давалос явно бредил, но при слове «золото» Джереми насторожился, и его голубые глаза загорелись алчностью.
– Золото? – переспросил он вкрадчиво. – О каком золоте вы говорите?
– Золотой браслет Нолана… Я убил его… браслет спрятал. Он у Саванны…
Глаза у Джереми полезли на лоб. Ничего не поймешь. И он зашептал Давалосу в самое ухо:
– Расскажи мне об этом подробнее.
– Оно здесь! Оно мое! – Давалос задыхался. – Мое! Сокровище ацтеков! Они нашли его, но оно – мое, мое! – Он пришел в необычайное возбуждение. Но тут из его горла вырвался хрип, и он больше не двигался.
– Здесь? – взвизгнул Джереми, окинув взглядом унылый пейзаж. – Что значит «здесь»? Где именно?
Ответа не последовало. Джереми хотел легонько тряхнуть его, но тут понял, что Давалос испустил дух, и посмотрел на него со злостью. Не мог прожить хотя бы еще несколько минут! Что же теперь делать? Придется отправиться на поиски его дочери, выяснить, что ей известно, а потом разыскать Джейсона Сэвиджа! Что касается индейца, Кровопийцы… Джереми содрогнулся, вспомнив огромного дикаря с окровавленным ножом в руке, стоявшего над умирающим Давалосом. Нет уж! Он ни за что не станет искать Кровопийцу. Все, что ему нужно, постарается узнать от Саванны О'Раук и Джейсона Сэвиджа.
Размышляя над тем, каким образом заставить Саванну рассказать ему о сокровище, Джереми неторопливо подошел к лошади Давалоса. Это великолепное животное не шло ни в какое сравнение с его собственной жалкой клячей, и Джереми, быстро переложив винтовку и спальную подстилку на лошадь умершего, тихонько свистнул и вскочил в седло. Приободрившись, он бросил взгляд на мертвого Давалоса, подумав при этом, что не так уж плохо обстоят у него дела. «Погоди, Ятс, я такое тебе расскажу!» Он окинул взглядом бескрайние просторы. Сокровище ацтеков? Но сокровище на то и сокровище, чтобы кто-нибудь его нашел…
Ведя на поводу свою хромую лошаденку, он пустил лошадь испанца рысью, размышляя о том, как отыскать Саванну О'Раук и убедить ее рассказать ему все, что ей известно о золоте ацтеков. И еще необходимо найти Джейсона… Уверенный в том, что удача наконец-то улыбнулась ему, Джереми горел желанием поскорее покинуть испанскую территорию и отправиться на поиски золота. Но судьба-злодейка распорядилась иначе. Спустя три дня он снова наткнулся на испанский патруль и, к своему ужасу, узнал, что этот патруль возглавлял не кто иной, как лейтенант Блас Давалос, таинственно исчезнувший вместе с чероки по прозвищу Кровопийца…
Уже целую неделю люди Давалоса искали своего командира и не поверили ни единому слову Джереми, который клялся в своей невиновности. Достаточно было того, что он нелегально проник на территорию Испанского Техаса и ехал на лошади Давалоса с украшенным серебром трофейным седлом лейтенанта. Более веские улики просто трудно было себе представить. Чувствуя, как все туже и туже затягивается на его шее петля, Джереми делал отчаянные попытки объяснить, каким образом к нему попала лошадь Давалоса. Солдаты с мрачным видом выслушали его, однако сомнения их не развеялись.
Не помогло даже рвение, с которым Джереми помогал испанцам в поисках тела Давалоса. Напротив, это еще больше утвердило их во мнении, что именно Джереми убил лейтенанта. Похоронив своего командира, испанцы вместе с захваченным пленником отправились в Сан-Антонио. Пусть тамошнее начальство решит, что делать с этим гринго .
В Сан-Антонио Джереми бросили в тюрьму, где его постоянно одолевал страх, что наступающий день может оказаться для него последним. Несколько месяцев томился он в тесной камере, пока испанское начальство дожидалось решения из Мехико, что делать с Джереми. И когда это решение наконец пришло, он совсем упал духом: его должны были перевести в Мехико и там судить за убийство Бласа Давалоса.
В Мехико с него сняли обвинение в убийстве лейтенанта, но это нисколько не улучшило его положения, потому что ко всем гринго испанцы относились весьма подозрительно. Трудно описать ужас Джереми, когда он узнал, что приговорен к десяти годам заключения только за то, что находился в стране нелегально и вдобавок украл лошадь и седло Давалоса.
Прошел почти год с того дня, когда он впервые увидел Давалоса, и сейчас, мрачно глядя за зарешеченное окно своей крохотной камеры, в которой ему предстояло провести целых десять лет, он проклинал судьбу, указавшую ему путь к несметным богатствам и заточившую его на долгие годы в тюрьму.
«Ничего, – говорил себе Джереми, – наступит время…» Он решил отмечать камешком на тюремных стенах каждый прожитый в неволе день. Наступит время, когда он навестит Саванну О'Раук. При этой мысли хитрая усмешка скользила по его губам.
Часть I. ДИТЯ ПРОВИДЕНИЯ
Глава 1
Весна 1815 года
– Саванна, брось эту проклятую винтовку! Ты же не станешь в меня стрелять! – сердито произнес хриплый мужской голос, но темные глаза говорившего светились нежностью. Впрочем, все мужчины смотрели на Саванну О'Раук с нежностью, и Боуден Салливэн не был исключением, хотя приходился ей кузеном.
Стройная и высокая, она была хороша, как античная богиня. При встрече с ней взволнованно билось сердце любого мужчины. Обрамлявшие ее прекрасное лицо пышные золотистые волосы в лучах заходящего солнца Луизианы казались огненным ореолом. Под простым коричневым платьем из грубой домашней материи соблазнительно вырисовывались стянутые корсетом полные груди, тонкая талия и округлые бедра. Своими маленькими босыми ножками она, легко балансируя, стояла на стволе поваленного дерева в обрамлении серовато-зеленого мха, который прядями свисал с росшего у нее за спиной кипариса.
Вряд ли нашелся бы мужчина, не проявивший интереса к Саванне, но этим утром внимание Боудена привлекла не только сама Саванна, но еще и винтовка в ее изящных руках.
Поскольку в ответ на его просьбу бросить винтовку Саванна даже не шевельнулась, Боуден со смиренным видом протянул к ней руки и как мог ласково при своем грубом голосе произнес:
– Клянусь, я не настроен шутить.
– То же самое ты говорил и в прошлый раз! – отрезала Саванна, крепко сжимая винтовку. Ее нисколько не испугало появление очаровательного обманщика ростом в два метра, крепкого телосложения, и она повторила свою угрозу: – Боуден, разве я не говорила, что, как только увижу тебя здесь, сразу же пристрелю?!
На обольстительных губах Боудена появилась улыбка.
– Что бы ты ни говорила, дорогая моя, у тебя просто не поднялась бы рука на своего единственного кузена!
Саванне стоило немалых усилий устоять перед его дьявольской улыбкой и завораживающим голосом. Девушка прищурила свои аквамариновые глаза и решила, что ни в коем случае не даст Салливэну себя провести.
– Проваливай! Отправляйся в Новый Орлеан, в свой игорный дом, к своим красоткам! Здесь тебе делать нечего!
– Но здесь ты, – проговорил он с отчаянием, окинув взглядом унылые окрестности.
Высокий, широкоплечий, в бриджах из оленьей кожи и темно-синем вышитом жилете, Боуден стоял на маленькой пристани, позади несла свои мутные воды Миссисипи, а впереди простирались мрачные загадочные болота, и единственное, что указывало на присутствие человека в этих местах, были полуразвалившиеся постройки справа. Тощие куры деловито рылись в земле возле покосившегося крыльца одного из домов; на другом, таком же ветхом, красовалась вывеска «Таверна О'Раук». Салливэн знал, что за домами есть еще куры, несколько поросят и коровенка, такая же тощая, как и куры. Боуден презрительно скривил губы.
Жаль, что проклятым британцам так и не удалось проникнуть в эту северную часть Нового Орлеана до того, как их отбросили американцы. В противном случае перед ним сейчас лежало бы пепелище и у Саванны не было бы причин оставаться здесь. С другой стороны, Боуден не мог не признать, что, проникни тогда британцы в глубь этой территории, американцы не одержали бы победу в битве под Новым Орлеаном и конец войны 1812 года не оказался бы для Соединенных Штатов столь блестящим. К счастью, этого не случилось, в январе 1815 года американцы одержали победу в Новоорлеанском сражении, и Боуден возблагодарил Всевышнего. Грустная улыбка тронула его губы. Однако счастье его не было полным, поскольку Саванна никак не соглашалась покинуть эту Богом забытую дыру, где она влачила жалкое существование. Упрямство ее поистине не знало границ.
– Я слышал, у тебя неприятности, – тихо проговорил он, в замешательстве пригладив свои черные непослушные волосы. – Мне сказал об этом один игрок, недавно побывавший здесь. Как явствует из его слов, к тебе приходил бывший дружок Хары, Майкейя Ятс, и едва не разнес к чертям всю таверну.
– Господи! А ты-то здесь при чем? – снова вспылила она. Неужели Боуден думает, что она не в состоянии постоять за себя? Да как он смеет?! В то же время его забота о ней до глубины души тронула девушку, В ней постоянно боролись два чувства: желание свернуть ему шею и обожание.
Боудену уже исполнилось двадцать восемь, а Саванне в феврале минуло двадцать два. Несмотря на родство, особого сходства между ними не было, если не считать внушительный рост, упрямый подбородок и завораживающую ослепительную улыбку. Зато нравом они отличались одинаковым: упрямые, гордые до высокомерия и в то же время благородные, смешливые и бесконечно преданные друг другу. Они выросли вместе, но их связывало нечто большее, чем годы дружбы: оба считали своих отцов недостойными их матерей и немало страдали от этого.
Они часто ссорились, но это не мешало их крепкой дружбе. Вот и сейчас в глазах Боудена вспыхнули хорошо знакомые Саванне огоньки, когда он произнес:
– Меня все здесь касается, и ты хорошо это знаешь! Неужели я могу оставаться спокойным после того, как к тебе заявились преступники? Особенно Майкейя, этот убийца? А ты здесь совсем одна, на несколько миль вокруг – ни души. Неужели не понимаешь, в какой могла оказаться опасности?
– Я не одна. Со мной Сэм, – ответила Саванна с легкой улыбкой на полных красивых губах.
– Сэм! – взорвался Боуден. – Нашла защитника!
– Я не так уж плох, как выгляжу, мистер Бо, – раздался старческий голос, и откуда-то из-за домишек появился седовласый чернокожий человек, привычно держа винтовку в своих костлявых руках, точь-в-точь такую, как у Саванны. В молодости Сэм Брэкен был высоким, широкоплечим, с могучей грудью, молодец, да и только. Но постоянный труд на тростниковых и хлопковых плантациях не прошел без следа, и сейчас, в свои семьдесят пять, Сэм Брэкен выглядел хилым и немощным.
Боуден пришел в замешательство. Когда он был мальчишкой, Сэм не раз устраивал ему ловушки, мог и поколотить, и не исключено, что даже сейчас в случае необходимости старик оказался бы ловким и сильным противником.
– Извини, Сэм, я вовсе не хотел тебя обижать, – через силу произнес Боуден. – Но я с ума схожу при мысли о том, что Саванна живет невесть где, вместо того чтобы переселиться в Новый Орлеан или к Элизабет.
– К моей матери? – фыркнула Саванна. – Вести респектабельный образ жизни? Нет уж, благодарю покорно. Ведь с тех самых пор, как мне исполнилось восемнадцать, она не оставляла мысли выдать меня за того лавочника, очень умного и очень серьезного, по ее мнению, человека.
Боуден поморщился. Элизабет О'Раук, мать Саванны, одна из самых приятных и милых женщин в округе, так и не получившая доступа в светское общество, страстно желала для своей дочери другой жизни. Она никак не могла принять во внимание доводы дочери, наотрез отказавшейся от замужества и респектабельной жизни, считая их просто нелепыми.
– Послушай, – начал он миролюбивым тоном, – неужели мы не можем зайти к тебе поговорить? – И тихо, но с решимостью во взгляде добавил: – И опусти, пожалуйста, винтовку, чтобы нам обоим потом не пожалеть.
– Такие, как ты, просто напрашиваются на выстрел, – скривив губы в усмешке, ответила Саванна.
– Это уж точно, – тоже с усмешкой поддакнул Боуден. Некоторое время она пристально смотрела на него, затем с беспечным видом повесила винтовку на плечо.
– Ладно, входи, но предупреждаю – никаких шуточек! Я больше не позволю себя провести, как это ты сделал в прошлый раз, когда был здесь!
И, повернувшись, Саванна быстро направилась к строению с вывеской, взбежала по ступенькам на шаткое крыльцо и скрылась за дверью.
Внутри таверна не выглядела такой обшарпанной, как снаружи, и хотя не могла претендовать на элегантность, здесь можно было жить, и даже с некоторым комфортом. В доме все поражало чистотой, особенно деревянные полы, тщательно выскобленные и вымытые до белизны; сосновые столы и стулья были отполированы до блеска. Одну стену украшало стеганое одеяло, вдоль другой, задней, тянулась стойка, на которой поблескивали бутылки с напитками, стояли стаканы и кружки разной величины. Из кухни, соединенной с основным помещением коридором, доносился приятный запах оленьего жаркого, напомнивший Боудену о том, что с самого утра он ничего не ел.
– Может, накормишь меня, прежде чем продолжим наш спор? – спросил он, сбрасывая жилет.
Наливавшая в это время виски в стакан Саванна едва сдержала улыбку. Боуден с таким самоуверенным видом откинулся на стуле, вытянув свои длинные ноги, что девушке нестерпимо захотелось запустить в его красивую физиономию стаканом с виски, но она благоразумно отказалась от этой мысли, ибо месть кузена, как всегда, не заставила бы себя ждать.
Чего только они не придумывали, чтобы досадить друг другу! Саванна наконец улыбнулась. Господи! Как же она скучала без Боудена и его проделок, неизменно приводивших ее в ярость!
– Неужели ты думаешь, что я смогла бы тебя застрелить? – спросила она не без любопытства, поставив перед ним выпивку.
Боуден посмаковал напиток и, глядя на нее темными глазами, в которых плясали смешинки, ответил:
– Нет, разумеется, нет, только в приступе гнева. Несколько месяцев назад ты так на меня разозлилась, что едва не натворила глупостей, но с тех пор у тебя было достаточно времени обуздать свой бешеный нрав.
Саванна бросила на него сердитый взгляд:
– В один несчастливый для тебя день, Боуден, я окажусь где-нибудь поблизости и задам тебе хорошую взбучку. – Она подошла к двери, ведущей в кухню, и крикнула: – Сэм, после всего нам еще придется его накормить! Пожалуйста, принеси немного жаркого и хлеб.
В ожидании еды Боуден потягивал виски и, с интересом оглядывая помещение, улыбнулся, когда взгляд его упал на прелестный серебряный колокольчик, висевший над дверью в кухню. Саванна изо всех сил старалась внести в убранство таверны изящество и изысканность. Девушка продолжала стоять у прилавка, позвякивая стаканами, и совершенно не обращала внимания на кузена. Однако воцарившееся молчание не было признаком их отчуждения, просто каждый предался своим мыслям.
Саванна невольно вздохнула, подумав о том, что неожиданное появление Боудена всколыхнуло в ней, как всегда, самые противоречивые чувства. Ей и хотелось, и не хотелось видеть кузена. «Я и без него счастлива», – убеждала она себя. Но захватывающие рассказы Боудена о Новом Орлеане, которые она слушала широко раскрыв глаза, о живущих там людях, о роскошных наряда женщин с каждым разом все больше и больше будоражили ее воображение.
– Как мама? – встряхнув головой, словно желая прогнать наваждение, сердито спросила Саванна. – Она знает, что ты поехал меня навестить?
– Мама хорошо. С окончанием войны она успокоилась, – просто ответил Боуден. – Когда я собирался к тебе, благословила меня.
– Еще бы! – сухо ответила Саванна. – Поняла, что я никогда не соглашусь выйти за этого дурака Генри Гринвуда, и решила пристроить твой игорный дом, даже не спросив моего согласия.
Боуден поджал губы:
– Черт возьми, ты же знаешь, что я никогда не позволил бы тебе там работать!
– Но надо же мне как-то зарабатывать на жизнь! – вкрадчивым тоном сказала она. – Сделаешь из меня уборщицу или отдашь какому-нибудь богачу на забаву. А может, из меня получится хорошая проститутка?
Уязвленный ее насмешками, Боуден уже готов был вскочить со стула, но сдержался.
– Жаль, что не нашлось никого, кто задушил бы тебя еще в колыбели. В жизни не видел такой бешеной. Любого доведешь до белого каления.
В ответ Саванна лишь рассмеялась, да так заразительно, что губы у Боудена растянулись в улыбке. В этот момент появился Сэм с подносом, и оба принялись за еду, прекратив перепалку, чтобы поделиться последними новостями, которых у Саванны было не так уж много.
Таверна О'Раук находилась в глухом уединенном месте на пустынном берегу Миссисипи, между Натчезом и Новым Орлеаном, вдали от густонаселенных городов. Редкие путники заглядывали сюда, чтобы насладиться дикой, еще не тронутой человеком природой. В большинстве своем это были преступники, скрывавшиеся от правосудия, но попадались и смельчаки, которые отваживались остановиться в таверне на ночлег. Саванна чувствовала себя здесь как рыба в воде, безлюдная пустынность этих краев давала ей ощущение умиротворенности и радости, которого она ни разу не испытывала в доме своего отца, в Кампо-де-Верде. Она хорошо знала всех, кто спасался здесь от правосудия, и воспринимала их как своих добрых знакомых, а вовсе не преступников, которых следовало бы остерегаться, не считая, разумеется, Майкейю и ему подобных. Почти все они помнили Саванну еще ребенком, уважали ее, как умели, и неизменно восхищались ею. Саванне нравилась жизнь, которую она здесь вела, не то что в Кампо-де-Верде, где все казалось девушке нелепым и надуманным.
В то же время Саванна и вместе с ней старый Сэм с восторгом слушали, как Боуден рассказывал о Новом Орлеане, восхитительном городе чудес и пороков, стараясь не пропустить ни единого слова.
– Неужели ты видел пирата Лэффита и генерала Джексона? – спросила Саванна, забыв, о еде.
– Мм… да, моя милая, – ответил Боуден, собрав кусочком хлеба с тарелки остатки подливы и отправив его в рот. – Должен сказать, что во время битвы при Новом Орлеане я приобрел массу новых знакомых.
Поставив локти на стол и подперев подбородок руками, Саванна во все глаза смотрела на кузена.
– Какие они? Ну расскажи еще что-нибудь, Боуден!
И Боуден с готовностью выполнил ее просьбу. Так прошел час, и все было хорошо, пока разговор не коснулся довольно опасной темы.
– А как мама? Не испугалась, когда напали британцы? Переехала в город или осталась в Кампо-де-Верде?
– Переехала в город, опасаясь, как бы плантации к югу от Нового Орлеана не оказались в руках британцев. Но нисколько не испугалась. Даже когда загрохотала артиллерия. – Боуден пристально взглянул на Саванну. – Твоя мама боится лишь одного, – очень осторожно, подбирая слова, продолжал он. – Что, живя здесь, ты можешь оказаться во власти какого-нибудь проходимца, разбойника, а то и убийцы.
Лицо Саванны стало непроницаемым, и, опустив руки, она отпрянула от стола.
– Насколько помню, это ни капельки не пугало ее, когда мы жили в… кажется… в Крауз-Нест! – резко заявила она.
– Тогда еще жив был Давалос, а, как ты знаешь, он и слышать не хотел о том, чтобы она жила в другом месте, – произнес Боуден, ничем не выдав своих истинных чувств.
Наступило молчание. Оба погрузились в тягостные воспоминания о днях своей юности.
Боудену было три года, когда умерла его мать, Анна Салливэн, и отцу, Иннису О'Рауку, богатому плантатору из Теннесси, пришлось взять мальчика к себе. Родители Боудена не были женаты, и нежеланный и никем не любимый ребенок влачил жалкое существование до тех пор, пока через два года из Ирландии не приехала мать Саванны, шестнадцатилетняя Элизабет, сестра Инниса, носившая ребенка под сердцем. Она сразу прониклась жалостью к темноволосому черноглазому малышу и стала для него настоящим ангелом-хранителем. Но недолговечным оказалось счастье ребенка. Очень скоро Иннис и Элизабет надолго уехали в Новый Орлеан, а когда вернулись, у Элизабет несколько недель глаза не просыхали от слез, а Иннис постоянно ходил мрачный, закипая яростью без всякой на то причины.
