Текст книги "Бумажные кости (СИ)"

Автор книги: Шимун Врочек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава XXVIII. Возвращение кита

В тот самый момент, когда Оперу сотрясали аплодисменты, а Шаляпин раскланивался, еще не веря, не понимая своей победы, карнавальная тележка барбюнов выехала на проспект, ведущий к Музею Естественной Истории. Здание музея чернело на фоне неба, освещенное скудно, словно броненосец в боевом походе. Свет газовых фонарей ложился на гладкие спины мамонтов. Мраморные гиганты замерли у входа в Музей, воинственно задрав хоботы и выставив длинные изогнутые бивни. В зыбком свете мамонты выглядели живыми. Впрочем, Планкет почти не удивился. Воображение его потеряло чувствительность – как теряют ее набитые костяшки профессиональных боксеров.

Чугунная решетка, украшенная тритонами и нереидами, ограждала Музей от вторжения непрошенных гостей. Фокси затормозил у самых ворот, чуть не сбросив череп и пассажиров. Зашипел спускаемый пар, и тележку окутали белые клубы. Фокси крикнул – Планкет не разобрал, что именно, но бросился открывать.

Из будки ночного сторожа доносился громкий храп. Под ногой звякнуло, и по мостовой покатилась черная бутылка. Запах алкоголя ощущался даже на улице. Похоже, сторож порядком набрался по случаю праздника. Хоть в чем-то повезло, подумал механик, налегая на створку. Ворота заскрипели.

Когда тележка проползала во двор, Планкета обдало запахом угольной крошки и пара. Оставив ворота распахнутыми, механик побежал следом.

Фокси остановил повозку перед главной лестницей и спрыгнул на мраморные ступени.

– Все, приехали, – сказал старый моряк. – Дальше дороги нет, печеная разинька…

Он сплюнул под ноги, бесчувственный к красотам архитектуры.

– Но… – Фласк пыхтя слез с повозки. – А как мы донесем череп?

– А я почем знаю, ослы? – фыркнул старый моряк. Глаза его поблескивали. – Только я тягать эту штуку не собираюсь, соленый осьминог.

Фокси явно забавляла сложившаяся ситуация.

– Есть у меня одна идея, – сказал Планкет, подходя к повозке. – Придумал, пока сюда ехали…

Певец радостно заулыбался.

– Что мне в вас нравится, друг мой, так это то, что вы всегда думаете о деле.

– Ну хоть кто-то должен?

Длинный трос нашелся в одной из рабочих каморок; на таких же тросах крепились скелеты к потолку. Не удивительно, что в Музее был запас – на случай, если Канцлер убьет еще одного кита. Там же обнаружился стальной лом и полтора десятка круглых деревянных чушек – подарок, на который Планкет даже не рассчитывал. Но, похоже, дела действительно налаживались. Не может же невезение быть вечным?

Лом Планкет закрепил в дверном проеме и перекинул через него трос. Один конец они привязали к черепу, второй – к повозке.

– Теперь давай задний ход, – сказал Планкет Фокси. – Только осторожно…

Старый моряк потянул рычаги. Медленно-медленно череп пополз по лестнице, подскакивая на ступенях. Зрелище было жутковатым – если бы проснулся сторож, он бы точно решил, что началась белая горячка. Однако Планкет был готов рассмеяться.

Когда череп подняли наверх, Планкет подложил под него деревянные чушки.

Теперь предстояло работать руками. Тяжело, конечно, – даже Фокси сплюнул и пошел помогать. Но все равно катить череп было куда легче, чем толкать его. Так, меняя катки, метр за метром они приближались к цели.

В залах музея было темно, только из окон под самым потолком падал тусклый ночной свет. Шаги отдавались эхом. Белели кости животных, отсвечивало стекло шкафов и колб. Они свернули вправо, протащили свою ношу через зал геологии и через этнографический зал…

Фласк прищурился.

– Друг мой, мне кажется или у дикарского колдуна действительно нет головы? – спросил Фласк светским тоном. Планкет лишь отмахнулся – ему сейчас было наплевать на всех каннибалов мира. Голова болела не переставая, механика бросало то в жар, то в холод. Планкет вытер пот рукавом. Кажется, он простудился – впрочем, это уже неважно.

Наконец, они вкатили череп в зоологический зал. Планкет со стоном распрямился. Здесь все осталось по-прежнему, как днем. Механик зажег лампы и оглядел картину разгрома. Да, предстоит много работы. Очень много работы.

Фокси хмыкнул, чиркнул спичкой, затянулся, выпустил клуб дыма. На лице его появилось блаженное выражение. Он с любопытством оглядел чучело медведя с распоротым брюхом и осколки гипсового черепа.

– Здесь не курят, – заикнулся Фласк, но замолчал под насмешливым взглядом старого моряка. Лампиер вынул трубку изо рта, покачал ей в воздухе, оставляя тонкий дымный след.

– Где тут телефон? У меня появился деловой вопрос, надо перемолвиться с одним типом.

– Ээ… кажется, нигде. – Фласк задумался. – Может в кабинете директора Музея? Только он заперт, господин Лампиер…

– Пустяки, – старик хмыкнул и вернул трубку в зубы. Отправился прочь своей неторопливой качающейся походкой.

Глядя вслед Фокси, Планкет внезапно подумал, что без этого «буксира» они бы сегодня все еще сидели на мели. Господи, благослови случай! Еще бы и с черепом повезло. Планкет огляделся. Да, работа предстояла большая.

Но для человека с надеждой нет ничего невозможного.

– Я так устал, – пожаловался Фласк, усевшись на стул смотрителя и вытянув ноги. – Слушайте, друг мой. Я предлагаю сейчас хорошенько выспаться, а уж затем...

– Да ты с ума сошел? Если к утру мы не восстановим все, как было, сам знаешь, что будет.

– Ерунда. Думаю, если поговорить с господином Шульцем, все уладится, – сказал Фласк. – Он разумный человек. Уверен, мы сможем договориться.

– Этот разумный человек нас убьет.

Фласк безмятежно улыбнулся.

– Вы драматизируете, друг мой.

– Я?! – Планкет чуть задохнулся. – Я драматизирую?

Фласк в удивлении вздернув брови. Это разозлило механика до последней степени.

– Вставай, ты – жирный самовлюбленный бурдюк!

В голосе прозвучала такая сила, что Фласка подбросило. Планкет в порыве ярости шагнул к певцу и ухватил того за галстук-бабочку. Глядя снизу вверх в широкое растерянное лицо, механик заговорил. И с каждым словом Фласк краснел все больше, наливался соком, как помидор.

– ...сейчас! – закончил Планкет. – Живо, я сказал!

Фласк молча побрел к стене и взялся за рукоять лебедки. Заскрипели тросы, опуская скелет кита на пол. Тугие ребра глухо стукнули о мрамор – точно рядом с заготовленным черепом. Левиафану предстояла пересадка головы, как бы глупо это не звучало.

– Хорошо, – сказал Планкет.

Глава XXIX. Кальмаровы слезы

«Грандиозный триумф Шаляпина! Браво! Брависсимо!»

Гибкий Шульц вышел из театра с блестящими от слез глазами. Великий артист, великий. Бенедикта Шульца немногое в жизни могло поразить или удивить, но сейчас он чувствовал себя обновленным. Стоило многие годы быть покровителем искусств, вкладываться в упрямцев-артистов, жертвовать временем и силами, чтобы наконец увидеть такое – триумф оперы. Нет, Бенедикт Шульц не злится на Шаляпина. Гению многое позволено, а господин Шаляпин – гений. Поэтому Бенедикт Шульц аплодировал со всеми – стоя, как последний из зрителей. И он даже не станет наказывать клакеров, не выполнивших приказ. Бенедикт Шульц знает, почему. Истинное искусство творит чудеса, надо же. Не видел бы сам, не поверил.

Из темноты вынырнули двое – в серых пальто, широкие, как портовые бакены.

– Где Крокус? – спросил Шульц. Ах, да, он же послал его навестить должников в Музей...

– Кэп, Крокус еще не вернулся, – сказал телохранитель. Соображение как у обезьяны, но человек верный. – Что с вами, кэп, вы плачете?

Шульц отмахнулся. Этих слез он не стыдился, как не стыдился плакать на могиле отца. Это священная влага. Голос! Какой голос!

– Простите, кэп, – телохранитель смутился.

До сих пор нет Крокуса? Шульц помедлил. Мысль была неожиданной. Впрочем, почему нет? Лично съездить в Музей, посмотреть, в чем там дело. Жаль терять такую ночь. Может быть, даже поработать – как в старое доброе время. «Никогда не поручай другому то, что должен сделать сам», говорил Шульц-старший, выкручивая пальцы очередному должнику. Отец тогда ходил сборщиком долгов и взял сына с собой. Маленький Бенедикт многому научился в тот день. «Чтобы дело было сделано хорошо, сделай его лично». Шульц-старший не бросал слов на ветер. По крайней мере, не подкрепив каждое слово чем-нибудь весомым – вроде кулака, а еще лучше – кастета.

Крокус, наверное, опять увлекся, подумал Шульц с некоторым раскаянием. Зря я его послал. Не понимает он искусства, чокнутый черномазый...

В это же время еще один человек решил заглянуть в Музей. У главного входа ему почудилась знакомая тележка. По-юношески гибкий и ловкий, он взобрался на забор, напряг молодые глаза. Нет, не почудилось. Она самая.

Вообще, Халлек был зол. На тележку, по большому счету, ему было наплевать, но грязные похитители влезли в его личную жизнь. Он видел, какие взгляды бросала Уллика Годси на младшего Люблена, этого прыщавого Курха. Конечно, – с их-то тележкой все в порядке... У них не было противных розовых китов. Подобного юноша простить не мог.

Наша тележка, злорадно подумал Халлек Гарби, вот папа-то обрадуется. А Уллика пусть кусает локти.

Глава XXX. Зоологический зал

Планкет выпрямил натруженную спину и огляделся: зал сиял чистотой. Загадочно поблескивали колбы с морскими гадами, скелеты крупных копытных в удивлении выставили безглазые морды; в дальних углах, там, куда не доставал свет ламп, вопросительными знаками застыли чучела экзотических птиц.

Планкет почувствовал прилив усталой гордости. Они это сделали! Даже обломки фальшивого черепа убраны – Фласк постарался. Уже один этот факт достоин занесения в анналы Кетополиса.

Планкет вытер пот со лба. Полярный медведь смотрел на механика сверху вниз, оскалив желтые клыки; дыра в брюхе исчезла. По белой вытертой шкуре пробежали тени. Даже не поднимая головы, Планкет слышал, как медленно и величественно раскачивается под потолком скелет горб... кашалота. Теперь – кашалота. Если не считать подобной мелочи, все вернулось на круги своя.

Дело за малым. Планкет шагнул к медведю и потянул за рычажок на подставке. Секунду ничего не происходило.

Внезапно чучело дернулось. Раз, другой – сердце Планкета упало. И вдруг, с едва слышным «чик-чик-чик» механизмов, медведь поднялся на дыбы, вскинул лапы с коричневыми обоманными когтями. Раскрыл пасть и беззвучно взревел. У Планкета мурашки пробежали по спине. Получилось! Зверь выглядел живым и по-хорошему страшным.

– Рад за вас, друг мой, – сказал Фласк за спиной механика.

Планкет повернулся. Певец зевал, широко раскрыв рот. Казалось, в чудовищной пещере его глотки рождается эхо. Стул смотрителя под Фласком надсадно поскрипывал, держась из последних сил.

– Браво, Планкет! Хорошая работа, – раздался еще один голос. Фласк поперхнулся, взмахнул руками; не удержал равновесия.

– Господин Шульц? – прохрипел певец, лежа на полу.

– А ты ждал кого-то еще, Сайрус? – Гибкий Шульц улыбнулся. – Поднимите его, джентельмены, будьте так добры. Мне кажется, моему дорогому другу Фласку сейчас, как никогда, нужна ваша помощь.

«Да, кэп», – нестройно пробурчали два близнеца в серых пальто. Фласк съежился в тщетной попытке стать невидимым. А еще через мгновение битой тушей повис между громилами.

– Посадите его, господа. Будьте добры, – Шульц был сама учтивость, и от этого кровь стыла в жилах. Зловещая насмешливая манера Гибкого пугала до полусмерти.

– Лицо твое черно, но кровь твоя красна... – разнесся по залам высокий, надтреснутый, словно бы стеклянный голос. – ...КРАСНА!

– Что за черт? – Шульц покрутил головой.

«Серые» полезли в карманы пальто, в руке одного блеснул короткоствольный револьвер – Планкет зажмурился. Нервы были на пределе.

В следующее мгновение механик услышал грохот выстрела, и темноту под веками разорвала желтая вспышка. Затем началось жуткое: звук удара, вскрик, металлический скрежет, еще удар и через паузу – звуки падения: раз и два.

Убедившись, что еще жив, Планкет приоткрыл правый глаз.

Перед компаньонами возвышался огромный человек; белки его глаз казались огнями Святого Эльма. Твидовое пальто покрывали пятна гипсовой пыли. Человек смотрел на Планкета, опустив руки вдоль тела. Серые громилы резиновыми куклами раскинулись на полу. Рядом Шульц хватал ртом воздух.

На мгновение мелькнула нелепая мысль, что это вернулся добровольный помощник. Вернулся, пришел в самый ответственный момент, чтобы их спасти… Затем Планкет снова посмотрел на визитера. Изуродованное лицо, темная кожа и белая пыль. Черно-белый человек. Человек из немого синематографа…

Это был Крокус. Живой.

Планкет, издав крик раненой чайки, бросился бежать.

Глава XXXI. Монтаж аттракционов

Стрекот светографического проектора. Луч бьет над головами зрителей и дробится по белому экрану на черные фигурки, занятые чем-то очень важным. Суетливые. Дерганые. Чудесная все-таки штука синема – свет переходит в свою противоположность, в тень. Тень превращается в деревья, в дома, в едущие автомобили, в набегающую волну, в утренние туманы над морем. В короткие черные пальто. В роскошные платья с блестками. В тонкие руки с перстнями. В лица. Особенно в лица. Волшебство, не иначе.

Перед глазами Планкета белый луч превращается в Пирл, а вернее в Полину, дочь аргентинского миллионера.

Титр: изображение розы на сером фоне, надпись: Полина.

Когда на экране впервые появлялась знакомая фигурка, Планкет обычно переставал дышать. Просто забывал, как это делается. И главное: зачем это нужно. Юбочка, берет, палуба броненосца, капитан смотрит с любовью и тревогой... Планкет глядел на экран, стекла очков отсвечивали в темноте, делая его лицо счастливым. Это он был капитаном, глядящим на тоненькую фигурку в легкомысленной белой юбочке. Это он становился горбуном с металлическими руками в пятнах заклепок, который поддавался чарам Полины-Пирл и падал, смертельно раненый, пытаясь защитить ее от дикарей…

Белый луч творил волшебство. Мужчины в автомобиле, один толстый, другой тощий, с усиками – оба в тропической форме и пробковых шлемах. Губы тощего шевельнулись.

Черный экран и надпись «Полина!». Ее зовут.

Белоснежные длинные волосы, крупная грудь, едва прикрытая платьем, надменный профиль. Валькирия.

Титр: роза на сером фоне, надпись: Поли...

Громкий треск и обрыв пленки. Зрительный зал возмущенно загудел, по экрану заплясали черные штрихи, слились в целое и превратились в растопыренную черную пятерню…

Планкет мотнул головой. Черт! Это была какая-то неправильная Полина. Он прыгнул в сторону, уворачиваясь от руки Крокуса. Лихо перескочил через разложенные на полу инструменты, чуть не запнулся о толстенную книгу в грязной обложке «Охотнич...», но сумел удержаться на ногах. Победно выпрямился. И наступил на масленку...

Но ведь Полину по-прежнему играет Бригитта Амундсен? Разве не ради Бригитты он тщательно оббил тканью искусственного питона?

Планкет скользил вперед, ветер свистел в ушах. Планкет скользил вперед, ветер свистел в ушах. Стена неумолимо приближалась. На мгновение Планкету показалось, нет! он вспомнил, как должна выглядеть Полина – не рослая нордическая блондинка, а миниатюрная девушка, ловкая, смешливая, с каштановыми кудрями. И зовут ее не Бригиттой. Ее зовут...

В следующее мгновение он врезался в препятствие всем телом. Стена оказалась на удивление твердой. Добротная стена, облицованная гладким серо-зеленым мрамором… Планкет вяло соскользнул на пол, как брошенная на волнорез медуза. Мир вокруг стал бело-черным, раздробился под лучом проектора.

Глава XXXII. Сцена погони в манере немого синематографа

Прислонившись затылком к стене, Планкет отрешенно наблюдал за «НОВЫМИ! УЖАСНЫМИ!» приключениями. Только в этой серии не было Полины – очень жаль. Зато были Фласк и Шульц, за которыми гонялся разъяренный убийца. В голове клубился липкий стеклянный туман. Затылок холодило.

Изображение плоское, зернистое, как в заезженной серии «Скрюченной руки», пленка с царапинами. Невидимый тапер играет веселенькую мелодию на старой пианоле – мимо нот, мимо ритма и откровенно мимо происходящего. Только иногда каким-то чудом музыка сливается в целое с действием – и тогда момент приобретает необыкновенную выразительность.

И вот этот момент. Господин Шульц, лишившийся телохранителей, оказывается на равных с авантюристом Фласком. Они загнаны в угол среди скелетов и чучел, и оба понимают, что скоро окончательно присоединятся к этому обществу.

Фласк, побледневший, в засаленной жилетке, с черной бородой, окаймляющей круглое лицо. В глазах его – отчаяние.

Титр в левом углу: «На помощь!»

Шульц, который не может поверить, что внезапно лишился всякой власти над происходящим. Булавка на лацкане – красный глаз кальмара, загнанного в колбу. Это злит Шульца больше всего. Ничего не сделать. Не уговорить. Стихийное бедствие, а он даже без зонтика.

Титр в правом углу: «На помощь!»

Напротив этих двоих застыл Крокус. Громадный рослый негр, быстрый и сильный. Нет, не человек – дикий зверь, леопард в твидовом пальто! Он весь как выпущенная на полном ходу торпеда…

Титр в центре: «НА ПОМОЩЬ!!!»

– Кричи, – прошептал Планкет. Единственное, чем он мог помочь другу в эту минуту – советом. Даже если Фласк его точно не услышит.

Глава XXXIII. Невероятно счастливый случай (II)

– Крокус, какого кальмара ты делаешь?! – закричал Шульц. – Ты рехнулся? Это же я!!

– Киты в моей голове, – произнес Крокус. Таким голосом могла бы говорить треснувшая хрустальная ваза. Негр раскинул руки. – Они кричат. Они все время кричат, что мне делать? Мавра больше не слышно из-за этих проклятых криков. Мавр предал бедного маленького Сэмми. Бедный Сэмми, ему плохо.

Фласк не сразу понял, кто такой Сэмми. Вот эта живая циркулярная пила, черная, как самый закопченный грешник из глубин ада – Сэмми?

– Мавр ушел, он забыл про Сэмми… А за Сэмми пришли киты, киты забрали его душу. Они хотят и ваши души тоже… Киты говорят Сэмми – лицо твое черно, но кровь твоя красна. А ваша кровь красна? Киты хотят знать.

Какого черта?! Фласк не понимал. Это же всего лишь строчка из «Левиафана». Опера, признание в любви… Почему же тогда так страшно?

Потому что чертов Крокус верит. И собирается их убить.

Фласк сделал осторожный шаг назад. Надо улизнуть, пока негр внимает своим китам… В следующее мгновение что-то пребольно ткнулось певцу под лопатку.

Нож, успел подумать Фласк, прежде чем открыть рот и издать лучший вопль в жизни. Это проклятый нож по имени Мавр, думал он, крича. А еще у меня отличное долгое дыхание.

Глава XXXIV. Киты не летают

Шульц почувствовал, как на затылке зашевелились волосы. Второй раз за сегодняшний день он услышал это. Голос! Голос! Такого голоса...

Господин Шульц стоял и слушал. В мире не осталось ничего, кроме этого темного тембра с прожилками меди. Голос, который овладевал душой...

И великолепная «соль» первой октавы!

Фласк же кричал и кричал, пока в груди не кончился воздух. Певец выпрямился, перед глазами все плыло. Он жадно вдохнул. И плевать, что этот вдох будет последним. Он взял, взял лучшую ноту в своей жизни!

– Киты! – застонал Крокус. – Киты! Они кричат в моей голове… Не надо! Замолчите!

Зажав уши руками, он попятился. Изуродованное лицо ничего не выражало, но в глазах тлел ужас.

Опираясь на стену, Планкет поднялся. Получилось… Непонятно как, но Фласк его услышал. А крик должен был сработать – для Крокуса вопль Фласка оказался чем-то вроде электрического звонка; как в тех жутких опытах, что господин Павлов ставил над собаками. Это называется приобретенный рефлекс. Планкет читал статью в одном научном журнале.

– Чего он орет-то? – спросил рядом сварливый голос.

Планкет резко повернулся. За спиной улыбался Фокси Лампиер – механик и подумать не мог, что будет так рад видеть старого моряка.

– Хотел предупредить, но видно, крабовая запеканка, уже поздно. Там барбюны по вашу ослиную душу, – Лампиер оскалился в ухмылке. – С ножами. Надо сматывать лини, а то освежуют на месте, как хренова кита. Я тут... – Фокси задрал нос, принюхиваясь. – Сдается мне, здесь штормом пахнет…

Вслед за этими словами на мраморный пол хлынул поток синих искр. Планкет чуть не поперхнулся. Будь у него на голове волосы – встали бы дыбом от разлитого в воздухе электричества. Механик задрал голову, уже зная, что увидит.

Скелет горбача-кашалота, окутанный чудовищным сиянием, раскачивался под потолком. Электрические разряды струились по желтым костям, похожие на мыльные пузыри, лопались, сходились и затем с треском разбегались. Воздух гудел, рассекаемый остовом кита. Долгое движение вперед, пауза, зависание – и так же долго назад. Тросы скрипели. Кит лишь чуть-чуть не доставал до витража с кальмаром, улетал назад в искрах. Кальмар пучил тусклый глаз и выглядел удивленным.

Проклятье! Как у него получилось?! Что было такого в голосе Фласка, что китовые кости, так реагировали на его вопли? Вопли, похожие на… Планкет беззвучно выругался.

Он же сам и сказал, в самом начале. Ты ревел, как кашалот на мели. Крик кита, попавшего в беду, зов о помощи… Зов, который слышат сородичи, слышат всем нутром, костями; слышат даже мертвые. Фласк был плохим певцом, он был прекрасным имитатором.

– Какого кальмара тут вообще происходит? – спросил Фокси, косясь то на скелет кита, то на корчащегося на полу Крокуса. – Нельзя оставить ни на…

В этот момент негр неожиданно вскочил на ноги.

– Киты кричат! – расколотый визг заметался по музею. – Лицо Сэмми черно, Сэмми даст китам красную кровь…

И, прежде чем кто-либо успел опомниться, Крокус прыгнул вперед и вцепился Фласку в горло. Певец захрипел, замахал руками. Удары сыпались на голову и плечи негра, но тот, казалось, ничего не замечал. Крокус пнул Фласка в колено и сбил с ног. Держа певца за шею, он поволок его к центру зала.

Фокси хмыкнул.

– Это и есть ваш покойник?

Фласк упирался и верещал, но ничего не мог противопоставить чудовищной силе безумца. Ноги певца бились по белому мрамору, как две выброшенные на берег трески.

Планкет бросился на помощь другу, споткнулся и растянулся на полу.

– Какой-то он у вас чересчур живенький, рубленая китятина. – Фокси нахмурился. – Надо было мне сразу догадаться, форель в кислом соусе! Вот ослы. Вы же ничего толком делать не умеете. Ладно, раз обещал...

Раздался хлопок, словно лопнул огромный воздушный шар. И сразу – звон бьющегося стекла. На пол посыпались синие, зеленые, красные осколки, разлетаясь драгоценными брызгами. Механик поднял голову и не поверил своим глазам: подсвеченный синими разрядами, в витражном проеме исчезал китовый хвост. Слабо раскачивались лопнувшие тросы, концы у них были взлохмачены.

Извечные противники встретились, и кальмар проиграл.

Когда раздался треск, Фласк решил, что это не выдержали его шейные позвонки. Вот и все. Воздуха отчаянно не хватало, горло перетянули металлической лентой. Фласк понял, что сейчас отойдет в мир иной. Перед ним со скоростью пневмопочты проносилась вся жизнь, мешая придумать хоть что-нибудь.

Крокус же и ухом не повел. Глаза негра горели мрачным огнем безумия.

В следующее мгновение Фокси ударил его по голове толстенной книгой. Звук был такой, словно штормовым ветром сломало мачту. Но огромный негр лишь моргнул и продолжал душить жертву – даже шторм ему был нипочем. Пальцы сжимали горло певца. Старый моряк крякнул и замахнулся вновь... но ударить не успел. Крокус внезапно обмяк. Глаза негра закатились, он повалился на Фласка.

Певец, освободившись, судорожно хватал ртом воздух, как большая круглая рыба; лицо его стало багровым.

– Однако, – сказал Фокси, разглядывая вмятину на обложке. – Крепкие пошли покойнички, чтоб мне провалится.

Название книги гласило «Охотничьи трофеи, их добыча, обработка и хранение». Впрочем, читать старый моряк все равно не умел.