Текст книги "Четыре сестры-королевы"
Автор книги: Шерри Джонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Маргарита
Челюсти смерти
Париж, 1240 год
Возраст – 19 лет
Говорят, что родить ребенка – это пройти через челюсти смерти. Как будто смерть, вроде Иониного кита, поджидает, чтобы проглотить женщину в момент, когда она дает новую жизнь. Но смерть – не пассивная тварь. В день, когда Маргарита рожает долгожданного ребенка, смерть предстает чудовищем, терзающим ее своими когтями. Смерть хватает ее, как лев зубами, и трясет, раздирая мысли. Чьи-то руки вынимают дитя из ее тела, но позже она вспоминает только свои крики, от которых, говорят, шарахались лошади по всему городу.
– Позовите королеву-мать, – говорит Жизель, но Маргарита, стеная, просит Людовика – ее единственного друга в этом холодном месте. Его рука успокаивает ее горячий лоб, его молитвами она приходит в себя.
Потом она слышит речь чудовища, и говорит оно женским голосом:
– Людовик! Ты снова здесь? Константинопольский император привез часть креста нашего Господа. Ты должен сейчас же идти. Он ждет. Все равно здесь ты ничем не поможешь.
Маргарита чувствует, как его пальцы соскальзывают с ее лба, как собирается ускользнуть и ее жизнь.
– Нет! – кричит она и, открыв глаза, видит Бланку, оттаскивающую Людовика от ее ложа.
Маргаритин крик – на самом деле слабый хрип, хотя ей мнится, будто она рычит тигрицей, – остается незамеченным, однако Людовик неуверенно оборачивается к ней. Маргарита призывает все свои силы и стонет:
– Королева-мать, зачем вы здесь? – Глаза Бланки, окаймленные красным на фоне белил, глядят на Маргариту, как на призрака. – Мало вы мне уже навредили?
– Она бредит, – говорит Бланка. – Ее жизнь уже в руках Божьих. Пошли, дорогой. Тебя ждут дела твоего королевства.
Людовик целует Маргарите запястье и складывает ей руки на груди, словно она уже покинула этот мир.
– Злобная ведьма! Убийца! Обманщица! – А Бланка, обеими руками схватив Людовика за локоть, тянет его к двери. – Где твоя христианская любовь? Ты не подпускала ко мне мужа четыре года и теперь забираешь его в час испытаний. Почему? Ты ревнуешь? Хочешь оставить его для себя?
Зала гудит от шепота. Боже, сколько человек собралось посмотреть на ее смерть? Нет, не так – они пришли посмотреть на рождение. Ее малыш…
– Она бредит, – повторяет Бланка.
– И все-таки она говорит правду, – шепчет Жизель и просовывает свою ладонь в руки Маргариты.
– Ты обвиняла меня в бесплодии, когда бесплодна сама, – продолжает та. – Людовик! Пожалуйста, не уходи, а то я умру.
Бланка смотрит прямо перед собой, но Людовик обер-нулся. На мгновение Маргарите чудится, что он сейчас бросится к ней и схватит за руки, наконец отвергнув свою мать. Но ему не под силу сделать выбор между ними – по крайней мере, в первый момент. Его глаза смотрят на Бланку с мольбой, прося прощения. Он поворачивается на каблуках и идет к выходу из залы. И только потом медленно, нерешительно возвращается к ложу жены.
– Как там наш ребенок, мой господин? – спрашивает она, когда он снова садится рядом с ней. – С ним все в порядке?
Он тяжело вздыхает. Уголки его рта обвисают.
– Что? Что-то не так? – У Маргариты прорезается голос. – О боже, только не это!
– Все хорошо, моя госпожа. – Голос Жизели успокаивает ее так же, как полные слез глаза Людовика. – Ваше дитя как ни в чем не бывало сосет грудь няни, ребенок вполне здоров.
– Тогда слава Богу! – Маргарита сжимает руку мужа.
– Вы видели его, мой господин? Он прекрасный принц?
– Ты родила мне девочку, – отвечает король, его сжатые губы силятся улыбнуться.
– Девочку! – Сладкая боль проходит по ее костям. Она поднимает глаза на Жизель. – Я хочу ее видеть.
– Я пойду и принесу ее, моя госпожа.
– Вы разочарованы, – говорит королева супругу.
По его щеке скатывается слеза. Маргарита снова сжимает ему руку, думая, как утешить, но слова не приходят на ум. Мальчик принадлежал бы ему, а девочка будет полностью ее. Наконец-то ей будет кого любить при этом враждебном дворе!
Детский плач звонко разносится по замку прекраснейшей песней, какую только Маргарита слышала. Теплая волна приливает к ее груди, и она видит в руках Жизели прекрасную крохотульку с головкой, сплошь покрытой темным пушком.
– Чудная малышка, – тихо говорит королева, нежно прижимая дочку к себе.
Та жадными ручками хватает материнскую грудь и, как птичка, раскрывает рот.
– Госпожа, для этого у нас есть кормилица, – говорит Жизель, когда Маргарита пытается дать ребенку сосок.
– Прекрасно! Пусть она придет и покажет мне, как это делается.
Потом, когда девочка присосалась, Маргарита смотрит в ее яркие глазки, благодаря Бога и святых за свою счастливую судьбу. Ее любовь теперь – это молочный ручеек, текущий сквозь ее кровь в тельце этого прелестного маленького существа. Даже скорая поступь вошедшей Бланки не может остановить это движение.
– Твое деревенское воспитание опять дает себя знать, – медленно и раздельно говорит королева-мать. – Как это грубо – обнажать грудь перед Богом и всеми!
– Но посмотрите, королева-мать, какая она красавица!
Оценивающий взгляд Бланки остается холодным. Маргарита ищет способ умилостивить свекровь. Привязанность Белой Королевы будет решающим условием для счастья дочурки.
– В этом возрасте все дети похожи на крыс, – фыркает Бланка. – А Франция по-прежнему нуждается в наследнике трона.
– Не вижу никакого сходства с крысой, а скорее, из-за темных волосиков, она похожа на вас. Смотрите, какие голубые глазки!
– Все дети рождаются с голубыми глазами.
И все же она чуть приближается к кровати. Маргарита просовывает палец в ротик малышки, чтобы оторвать ее от соска, и протягивает для осмотра королевой-матерью.
– Но у нее они по-особенному голубые – именно того оттенка, как у ее grand-mère[36]36
Бабушка (фр.).
[Закрыть]. Хотите посмотреть сами?
Бланка замирает, словно намереваясь отказаться, но как это возможно в присутствии сына? Потом, когда она берет малышку в руки, та срыгивает на платье королевы-матери.
Жизель в ужасе вскрикивает:
– Позвольте, я принесу вам полотенце, госпожа! Ой, какая нехорошая девочка – как можно плевать на свою grand-mère!
– Это в самом деле дурные манеры, – говорит Бланка, но уже воркующим тоном, и щекочет внучку под подбородком. – Нам придется учить тебя, правда? Да, придется! Да, да, да, маленькая… Как вы ее назвали?
– Сына мы бы назвали Людовиком, – отвечает король. – Но девочку? Даже не думали об этом.
– Я думала, – говорит Маргарита. – Конечно, если вы оба согласитесь.
– Надеюсь, ты не хочешь назвать ее Элеонорой. – Бланка кривит губы, словно это имя даже произносить больно. – Сестра не сестра, но она королева Англии – нашего врага. Англичане прямо сейчас готовятся вторгнуться в наши владения.
– Я хочу оказать честь не Англии, а Франции, – возражает Маргарита. Она снова берет малышку и проводит тыльной стороной пальца по ее мягкой щечке. – С вашего позволения, королева-мать, я бы назвала ее Бланкой.
* * *
Маргарита хлопает ресницами: не заснула ли она в долгом пути в Сомюр и не снятся ли ей теперь бароны, выносящие из замка матрасы и стулья и швыряющие их, как хлам, на повозки? Когда ее карета подъезжает ближе, королеву разбирает смех. Это не бароны, а слуги освобождают замок для брата Людовика Альфонса. И все же, не сон ли это? Какой-то человек, потерявший все зубы, в красном шелковом камзоле, расшитом золотыми львами, перехватывает веревкой груз на повозке; мальчик в желто-зеленой полосатой накидке, отороченной беличьим мехом, снует туда-сюда в дверях каменного château, выволакивает дорогие одежды и бросает на землю, помогая другим разодетым слугам грузить сундуки, гобелены, ковры, одежду, подсвечники, блюда, золотые и серебряные кубки, драгоценности и прочее имущество. Эти повозки, говорит Людовик, сегодня отправляются в Англию, в замок графа Ричарда Корнуоллского в Веллингтоне. Все вещи, включая одежду на слугах, принадлежат графу, который, отправляясь месяц назад в Утремер, считал и сам замок своей собственностью.
– Он будет в ярости, – ухмыляется Людовик. – Но когда он вернется, Пуату будет принадлежать Альфонсу. Лорд Корнуолл не сможет получить его обратно без войны, которую он никогда не развяжет – своими-то мягкими ручками.
Такова награда графу Корнуоллскому за богоугодные деяния в Утремере. Людовик, наверное, прав. Ричард не начнет войну за Пуату, как бы ни был взбешен. Но, с другой стороны, разъярены будут и Генрих с Элеонорой. Они наверняка соберут войско, чтобы отплатить за обиду. Король Иоанн в свое время позволил Франции захватить Нормандию, его возражения ограничились хныканьем, и Генрих, все еще стыдящийся бездействия своего отца, наверняка будет драться за Пуату, как бы мало и убого ни было это местечко.
Знает ли Элеонора, что тут сегодня происходит? Людовик намеревается сегодня посвятить своего брата Альфонса в рыцари и назвать его графом Пуату. Пир в честь этого события будет вдвое дороже, чем ее с Людовиком свадьба, так как король и его мать хотят показать всему миру богатство и могущество Франции.
Желание написать сестре назойливо зудит между лопатками, но как его унять? Если бы хоть с кем-то при этом дворе можно было поговорить, посоветоваться, хоть кому-то можно было довериться.
«Умоляю тебя, Святая Дева, послать мне друга».
Она даже не может обратиться к матери за советом: кто доставит письмо, не прочитав и не доложив Бланке? О послании к Элеоноре, конечно, не может быть и речи. Впрочем, неважно. Весть о происшедшем в Пуату все равно довольно скоро достигнет Вестминстера. Надо надеяться, Элеонора поймет, что ее сестра не имеет к этому отношения. Возможно, Бланка хочет войны с Англией. Она определенно делает все, чтобы оскорбить мать короля Генриха. Изабелла и ее муж Гуго де Лузиньян владеют графством Ла-Марш, вокруг которого расположено Пуату. В то же время раньше сеньором Изабеллы был Генрих, король, а теперь она должна будет оказывать почтение Альфонсу – всего лишь графу. Слышали, будто она говорила: «Я бывшая королева Англии и не преклоню колено ни перед кем».
– Эта шлюшка? Она преклоняла оба колена перед людьми пониже моего сына, – говорит Бланка с грубым смехом, когда они входят в замок.
Маргарите хотелось бы, чтобы она высказывалась более осмотрительно. Слуги болтают, и, если до Генриха дойдут оскорбительные слова его матери, это еще больше подстегнет его к нападению. Как королева-супруга, Маргарита имеет во Франции некоторую власть. Она должна использовать ее, чтобы по возможности предотвратить войну.
Первый такой случай представляется очень скоро. Когда они с Бланкой сидят в бане, смывая с себя дорожную пыль, входит Жизель и объявляет: прибыли Гуго с Изабеллой и просят аудиенции у короля и королевы Франции.
Маргарита вскакивает, расплескивая воду по полу.
– Сядь, – вяло машет рукой Бланка. – Наша поездка была долгой, а они приехали не издалека. Ничего страшного, если подождут, пока мы приведем себя в порядок.
Потом, после бани, Бланка зевает. Ей нужно вздремнуть.
– Идите поспите, – говорит Маргарита, видя свой шанс избежать беды.
Она встретит графа и графиню сама. Однако Бланка велит камердинеру проводить их обеих в покои и уведомить, что сегодня королева гостей не примет. Маргарита хочет возразить, но в присутствии слуг не может.
– Это моя обязанность, как матери французского короля, – приветствовать мать английского короля, – говорит Бланка. – В свое время я приму ее. Но сейчас у меня начинает болеть голова и мне нужно полежать. Графине придется подождать аудиенции до завтра.
«Нет, не придется», – решает Маргарита.
– Я слышал, что королева Изабелла очень раздражена вашим отказом, – говорит ее духовник Гийом де Сен-Патю, сопровождая в пиршественный шатер. – Ее вспыльчивый нрав известен, и она так просто не успокоится.
Маргарита решает попытаться. Сегодня она встретится с Изабеллой, извинится за задержку и пригласит ее после дневных празднеств в свои покои. Если это выведет из себя Белую Королеву, то что ж – пусть сердится. Королева Изабелла должна знать, что по крайней мере одна из них ценит ее лично и уважает ее положение.
За главным столом Маргарита наблюдает, как дворцовая лужайка заполняется знатью и приходит чернь воздать честь новому графу. Изабеллы на лужайке нет. Под звуки фанфар входят великие бароны Умбер де Божо, Ангерран де Куси и Арчибальд де Бурбон со своими женами, все разодеты в разноцветные шелка, в сопровождении рыцарей. На Людовике рядом с Маргаритой переливающийся камзол его любимого голубого цвета с золотыми королевскими лилиями и отороченная норкой пурпурно-красная мантия – и безобразная шапка из простого хлопка.
– Шапка выглядит нелепо, не находишь? – говорит Маргарита мужу. – Ты король.
А она королева. Неужели Луи забыл положение их обоих?
– Это понравится Господу, которому мы смиренно служим.
На его блюде лежит одинокий кусок грубого ржаного хлеба.
Но аскетизм кажется здесь неуместным. На деньги, потраченные на этот пир, король и королева могли бы кормить всю Францию целый год. Слуги снуют с подносами, полными сладчайших фруктов и отборных мясных блюд – включая, на главном столе, павлинов, с которых содрали кожу, зажарили, а потом снова украсили сверкающими синими перьями и приделали к ним распущенные прекрасным веером хвосты. В воздухе кружатся ароматы привезенных издалека пряностей – корицы и мускатного ореха, калгана и кардамона. Музыканты играют, собравшись в нескольких местах, поскольку шатер так велик, что звуки от одной группы уже не слышны рядом с другой, а снаружи жонглеры, акробаты и танцоры подбрасывают крутящиеся предметы, кувыркаются и вертятся, вызывая головокружение. Позади них на траве рыцари готовятся к турниру. Как ручей, отражающий цвета весны, так гости, пришедшие воздать Альфонсу почести, плывут мимо столов в своих блестящих нарядах. В самом пышном – даже более пышном, чем у Людовика, – Тибо, не только граф Шампани, но теперь также король Наварры; он сияет с головы до ног всеми оттенками пурпура. Обнаружив, что его дорогой Бланки на празднествах нет, он надувает губы.
– Не бойся, кузен, – говорит Людовик, скребя грудь, постоянно зудящую от власяницы. – Ты знаешь, как мама обожает всякие fête[37]37
Праздники (фр.).
[Закрыть]. Сегодня ничто ее не удержит.
И действительно: не успевает Тибо обернуться, как трубы возвещают о приходе королевы Франции – под этим титулом они уже объявляли о Маргарите. Собравшиеся падают на колени, и Бланка шествует истинно по-королевски, шурша шелками и алмазами. Маргарите остается лишь удивляться, как быстро у нее прошла страшная головная боль.
– Моя госпожа, пока был в Палестине, я написал много стихов в вашу честь, – изливается Тибо, когда Бланка останавливается рядом с ним для поцелуя. Он все-таки отличился в Утремере: кроме проигрыша всех сражений самым впечатляющим было то, что пятьдесят семь его рыцарей, многие из Франции, попали в плен. Сейчас ему надлежало бы быть в Палестине и добиваться их освобождения, но он сбежал, предоставив разбираться со всем этим Ричарду Корнуоллскому. Граф Ричард, прибыв в Палестину, нашел экспедицию в плачевном состоянии. Перемирие с сарацинским султаном вроде бы и устроилось, но солдаты из Франции и окружающих ее графств по-прежнему оставались в плену, в оковах. В отсутствие Тибо Ричард договорился с султаном, чтобы пленных отпустили.
«Предупреждаю заранее, – писала Элеонора, – Ричард будет ждать награды от короля Людовика».
И хорошую же награду получит он за свои старания!
Маргарита ничего не сказала ни Людовику, ни Бланке о фиаско Тибо в Утремере; насколько она поняла, сам он тоже промолчал. Пока жеманный менестрель поет королю Наварры новую песню, Маргарита представляет грядущий скандал. Посмотрите, как важно выступает этот отважный воин! А настоящий герой, вернувшись домой, получит оплеуху. Темные глаза одного из рыцарей Тибо ловят ее взгляд, и лицо юноши кажется королеве столь знакомым, что она чуть было не отвечает на его улыбку. Он смотрит так пристально, словно читает ее мысли. Но кто же он? Ответ вертится в голове, но она не может его поймать из-за песни о страстном желании Тибо заключить свою даму в объятия.
Когда замолкает последний звук флейты, король Наваррский кланяется даме, а потом, с широким взмахом руки, Маргарите. Не забыл, как он выражается, «прекраснейшую маргаритку из всех».
– Разрешите представить вам мессира Жана де Жуанвиля, – говорит Тибо, указывая на темноглазого юношу, – моего сенешаля, каковым был и его отец. Жан весьма талантлив во владении мечом и копьем. Сегодня он будет участвовать в турнире в честь моей дамы как ваш рыцарь.
– И, пожалуйста, примите мое предложение обслуживать ваш стол, – говорит молодой человек. – Любое ваше желание станет и моим.
Он опускается перед ней на колени, чтобы поцеловать ее перстень, и тут она вспоминает: это тот мальчик, который в соборе в Сансе разделил ее изумление насчет так называемого Тернового венца и вызванной им истерии. Теперь он уже не мальчик, а высокий, уверенный в себе молодой человек с мягкими русыми волосами и глазами цвета меда. Как искрящимся дождем, ее обдает теплом, когда он поднимается к королевскому столу налить воды в ее кубок. От него исходит легкий запах лимона.
– Наполнение кубка, наверное, скучное занятие для настоящего рыцаря, – говорит королева.
– Король Наваррский преувеличивает мое воинское искусство. До нынешнего дня я никогда не участвовал в турнирах.
– Значит, вы докажете свою доблесть сегодня.
– В любом случае, я слышал, вы предпочитаете турнирам поэзию.
Она с подозрением смотрит на него:
– Надеюсь, вы не собираетесь сейчас воспевать свою любовь к некой загадочной «прекрасной даме»?
– Совсем наоборот. Я приготовил ответ на стихи наваррского короля. Только для ваших ушей.
Он наклоняется ближе, якобы чтобы долить вина в воду, и тихо напевает:
Вы совершенно правы, сир,
Лаская даму только взглядом,
Ведь ваш на толстом пузе жир
Для всяких прочих ласк преграда.
Ее восторг звенит колокольчиком под сводами шатра, привлекая недоуменные взгляды, – кто слышал ее смех с тех пор, как она прибыла в Париж? Только за это молодой рыцарь заслуживает приза, и наградой ему будет ее любимое ожерелье – черепаховый крест на серебряной цепочке. Чтобы избежать любопытных взглядов при этом обожающем сплетни дворе, она спешно поднимается по лестнице к своим покоям, чтобы принести подарок, – но замирает, услышав какой-то шепот в одной из темных комнат.
– Пожалуйста, дорогая, еще раз, пока я не умер. В Палестине я рисковал жизнью; разве это не доказательство, что я стою твоей любви?
– Ты оставил англичанина выручать наших рыцарей. Это доказывает только твою никудышность. И не зови меня «дорогая».
Это голос Бланки. Маргарита затаила дыхание.
– Что же мне сделать, чтобы доказать мою любовь? Мои стихи в твою честь поют по всей стране. Я даже убивал во имя тебя.
– Ш-ш-ш! Тибо, я тебе велела никогда больше об этом не говорить.
– Боишься, что нас подслушают? Весь замок пирует, все заняты павлинами, а я пленен твоими чарами.
– Хватит! Тибо, сейчас же отпусти меня.
– Молю тебя оставить этот ужасный тон. Почему ты все время водила меня за нос, даже когда уговаривала убить твоего мужа, если никогда не хотела моей любви?
– Тише ты, болван! Хочешь, чтобы тебя повесили?
– Ты хотела править Францией и добилась этого благодаря мне. И как же ты мне отплатила? Неприкрытой холодностью. О, любовь моя! Но от этого я хочу тебя еще больше!
– С меня довольно.
– Но куда же ты, дорогая?
– Присоединиться к пиршеству, прежде чем ты отправишь нас обоих на виселицу.
Легко, так, что ноги едва касаются пола, Маргарита бросается назад в зал в страхе, что ее застанут за подслушиванием этого tête-à-tête. Она даже не пробует стоящих перед ней деликатесов, стискивает зубы среди болтовни и звона блюд и кубков и непрестанно бубнящей музыки – все поглощают воспоминания о голосах Бланки и Тибо, и в голове кружатся и вертятся собственные мысли, как осенние листья на ветру.
Слухи о Бланке оказались правдой. Все эти годы ей так ловко удавалось их развеивать. Когда она сдернула платье и явилась перед советом баронов практически голой, чтобы доказать, что не беременна, они в своем изумлении забыли, что ее обвиняют еще и в заговоре с целью убить мужа. Во время осады королем мятежного Авиньона Тибо отбыл со своими рыцарями и пехотой, сказав, что они отслужили свои обязательные сорок дней. Два месяца спустя король Людовик VIII умер, предположительно от дизентерии, но некоторые говорили, что перед отбытием домой Тибо отравил его вино.
Новое знание давит Маргарите голову, как тесная шапка, отчего жилы на висках начинают пульсировать. Нужно что-то делать, кому-то сказать – но кому? Для Людовика ее мнение значит меньше, чем слова матери. Кто же поверит ей? Как не хватает друга! Беспощадная власть Бланки держит весь двор в страхе и повиновении. Скажи Маргарита о том, что узнала, и на нее повесят ярлык лгуньи и вышвырнут из Франции, а первой ее пнет Бланка.
И все же когда-нибудь эта тайна может пригодиться. Когда у нее будет сын и расторжение брака больше не будет ей грозить, она может что-нибудь получить от Бланки за свою осведомленность. Что-нибудь существенное. Пробежавшие по коже мурашки приятны, как руки возлюбленного.
И тут ее внимание привлекает другое. К столу со шляпой в руке подходит Гуго, граф Лузиньянский, он пришел засвидетельствовать свою верность Альфонсу – один.
– Где ваша супруга? – спрашивает Бланка.
– Королева Изабелла не будет присутствовать на церемонии, пока моя госпожа не примет ее.
– Это смехотворно. Мы здесь собрались, чтобы провозгласить нашего сына Альфонса сеньором Пуату. Когда вы оба присягнете ему, тогда мы вас и пригласим.
– Изабелла – королева, – напоминает Гуго.
– Бывшая королева.
– Как и вы, и тем не менее вы не преклоняете колено ни перед одним мужчиной.
– Кроме нашего святого отца и его благословенного сына.
– Стало быть, вы понимаете положение королевы Изабеллы, non? Конечно же, вы не ждете, что она преклонит колено перед вашим сыном.
– Именно этого я и жду. Мы во Франции, а не в Англии, и королева здесь я.
«Бывшая королева», – хочется напомнить Маргарите. Она говорит:
– Мессир Гуго, пожалуйста, передайте королеве-матери Изабелле, что королева Франции примет ее завтра. Она может прийти в мои покои после заутрени.
Спина Бланки деревенеет. Людовик хмурит брови и чешет живот. Гуго Лузиньянский отступает на шаг.
– Простите меня, мессир Гуго. Кажется, вы кое-что забыли. – Людовик чешет шею. Не завелись ли у него блохи?
Граф Лузиньяна медленно оборачивается, опускается на колено перед Альфонсом и почти шепотом клянется служить ему. Взгляд Бланки говорит Маргарите, что она совершила ошибку и пожалеет об этом. Это все, что Бланка может, – здесь не место для насмешек над королевой.
Жан де Жуанвиль робко пододвигает чашу для омовения пальцев.
– Хороший поступок, госпожа, – тихо говорит он, когда Маргарита моет руки. – Вы напомнили нам всем, кто истинная королева Франции.
– Если бы и король держал это в голове!
– Королю надо многое помнить. Возможно, следует ему время от времени подсказывать.
С другой стороны от нее Людовик просит чашу, чтобы помыть руки.
– Мессир Жан, вы всегда улыбаетесь? – Спросил человек, который сам в последнее время забыл, как это делается.
– Ваша Милость, у меня нет причины хмуриться. Но королева Маргарита усилила мою радость, разрешив служить ей как ее рыцарю. Вы когда-нибудь видели королеву красивее? А ее ум выше всяких сравнений. – Его взгляд ласкает ее, словно они любовники, вгоняя Маргариту в краску.
– Я слышал, вы изучаете теологию и философию, – говорит Людовик, не глядя на супругу. – Почему бы вам не приехать в Париж и не присоединиться к нашим дискуссиям? Мы приглашаем блестящих ученых из университета. Можете оставаться у нас сколько захотите.
Маргарита смотрит только в свое блюдо. Жан де Жуанвиль в Париже! Святая Дева ответила на ее молитвы. Пока Людовик с Жаном планируют его визит, она жадно терзает птицу зубами, ощутив внезапный приступ голода.
