Текст книги "Кости мертвецов"
Автор книги: Шарлотта Джей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
VII
Работа в Марапаи заканчивалась в 3.30. Солнце все еще припекало, но жара уже начинала спадать, и белые государственные служащие шли на пляж, на площадки для гольфа, на теннисные корты или лежали в мрачном раздумье дома, спрашивая себя, зачем им понадобилось уезжать из Австралии.
Выйдя из здания управления, Стелла зашагала по тропинке через площадь. Она прошла мимо группы полицейских, салютующих австралийскому флагу, и оказалась перед низкой каменной оградой и рядом корявых деревьев, за которыми, как ей сказали, располагался отдел культурного развития.
Справа от нее, возле полицейской казармы – длинного зеленого здания с соломенной крышей, – играли в мяч несколько папуасов, крича и заливаясь смехом. Подоткнув рами под пояс наподобие набедренной повязки, они пинали мяч босыми ногами.
После жаркого дня конторы закрывались до следующего утра, но жалюзи оставались открытыми, дабы хоть чуть-чуть проветрить помещения. Некоторые служащие еще работали. Из кабинетов доносился стук пишущих машинок. Папуасы наводили порядок, выметая прямо на улицу песок и пыль.
Отдел культурного развития был еще открыт, жалюзи были подняты, и в комнаты врывался теплый ветерок, приносивший с собой пыль и запах цветов франгипани, растущих на площади. Над зданием склонялись казуарии, шурша мохнатой листвой по железной крыше.
Остановившись в дверях, Стелла окинула взглядом кабинет, где работал ее муж. Здесь все было немного иначе, чем в управлении. Двухметровые стены, разделяющие помещение, делали его похожим на коровник. Это была обычная контора: столы, стулья, пишущие машинки и шкафы с папками. На стене висела карта мира с обведенной красным Британской империей, а рядом – причудливый продолговатый контур Папуа и Новой Гвинеи. На одном из шкафов стоял писанный маслом портрет туземца в головном уборе из перьев, а на противоположной стене висел другой рисунок, выполненный, очевидно, детской рукой. На столе среди папок и проволочных корзин стояли полдюжины банок мясных консервов, круглая желтая бутыль со штопором из клыка кабана, три маленькие деревянные фигурки и человеческий череп. В одном из маленьких кабинетов кто-то печатал на машинке.
Она заглянула в первый отсек, но там никого не было; на столе прибрано, жалюзи опущены. Второй тоже пустовал. Третий и запахом, и видом напоминал музейное хранилище. В углах стояли связки копий и стрел; под столами и на шкафу Стелла увидела топорики, маски и барабаны; на большом грязном столе лежали круглые, гладкие камни, которыми, вероятно, придавливали разлетавшиеся от сквозняка листы бумаги.
За маленьким столом в углу сидел папуас. Он закончил печатать и теперь изучал хрестоматию для детей младшего школьного возраста.
Он отличался от других папуасов, которых видела Стелла. На нем были шорты цвета хаки и рубашка, и Стелла почувствовала себя непринужденно, словно попала в привычное место. Волосы его были зачесаны на косой пробор и подстрижены как у белых людей, только один густой локон был длиннее других и выдавался вперед, словно кокарда. Кожа светло-бронзового оттенка, красивое лицо. Оно было не похоже ни на плоские черты мекео, ни на носатое, семитского типа лицо одного темнокожего туземца, попавшегося ей на глаза в городе. Папуас напоминал, скорее, жителя южной Европы. Вот только запястья были тонковаты, а темные пальцы слишком длинны. На нем были сандалии и часы, он курил сигарету. Едва увидев Стеллу, он вскочил на ноги.
– Добрый день, – сказал он. – Вам нужен мистер Найал?
Его вопрос показался ей странным, потому что Тревор Найал в это время играл в гольф. Хлопая глазами, Стелла озадаченно смотрела на туземца.
– Его нет, – продолжал тот. – Я здесь один.
– Я пришла не к нему. – Она оглядела комнату. – Может быть, вы сумеете мне помочь.
– Присядете? – Он пододвинул стул, приглашая ее сесть, и отступил на шаг.
Стелла села. Никто не говорил ей, как вести себя с папуасами, но, по крайней мере, она не нервничала. Она спросила себя, почему он не садится, а продолжает почтительно стоять перед ней.
– Давно вы здесь?
– Давно. Я работаю в государственных учреждениях с детства.
Она не испытывала неловкости, а он чувствовал себя стесненно. Он говорил с ней как вежливый мальчик со взрослым.
– Как вас зовут?
– Хитоло, синабада.
Она впервые слышала это имя.
– Возможно… – начала она.
– Я проработал здесь дольше всех, – сказал он и широко улыбнулся, потому что ей наверняка было приятно это слышать.
– Возможно, вы знали моего мужа, мистера Уорвика.
– Да. – Хитоло улыбнулся еще шире. – Я хорошо его знал. Я служил под его началом и повсюду сопровождал его. Это был замечательный человек. Он был на моей свадьбе – мы венчались в церкви, моя жена была в белом платье и фате, – сидел во главе стола и произнес речь. – Он помолчал, а потом радостно заявил: – Мы ели сэндвичи!
При этих словах она почувствовала, насколько он отличается от белых людей, и взглянула на его руки, выдающие расовую принадлежность.
– Я жена мистера Уорвика, – сказала она. Кажется, папуас еще этого не понял.
– Очень приятно. Рад нашему знакомству. – Продолжая улыбаться, он протянул ей руку.
Она пожала странные влажные пальцы.
– Может быть, вы скажете мне, где я могу найти человека по имени Серева?
Он не ответил, продолжая с улыбкой смотреть на нее. Стелла вглядывалась в лицо папуаса, и ей показалось, что, хотя губы его улыбались, на душе стало погано. Глаза Хитоло утратили всякое выражение; с таким же успехом она могла смотреть на человеческий череп. Уголки губ опустились, черты застыли. Он резко повернул голову, и она увидела его профиль. Хитоло смотрел куда-то назад.
Стелла не могла понять, что означает этот жест. Может быть, он отвернулся, думая, что она его ударит, или же ему вдруг стало неприятно смотреть на ее лицо.
– Вы знаете его? – Неподвижность Хитоло насторожила ее. Потом из приемной раздался голос:
– Хитоло! С кем это ты разговариваешь?
Хитоло не отвечал. Он боялся шелохнуться. В коридоре послышались шаги, и из-за перегородки появился человек, с которым Стелла надеялась никогда не встречаться, человек, которого она приняла вчера за Тревора Найала.
Хитоло зашевелился. Он повернул голову, моргнул, и на лице его появилось спокойное, выжидающее выражение.
– О чем вы говорите с этим парнем?
Стелла с вызовом встретила враждебный взгляд. Вновь столкнувшись с этим человеком, она испытала необычное возбуждение. Она ненавидела его той же сладостной ненавистью, какой ненавидела Джоба. Она смотрела прямо в его опоясанные темными кругами глаза, увеличенные стеклами очков, и сердце ее колотилось. Со смешанным чувством гнева и омерзения она приготовилась защищаться.
– Я спрашивала его, где найти Сереву, – сказала она.
Какое-то время он молчал. Потом сказал:
– Серева умер. – Его голос звучал сухо и равнодушно.
– Умер! – прошептала она. Те, кто потерял близкого человека, воспринимают любую смерть, даже смерть незнакомца, как нечто личное, некий отголосок собственной трагедии.
– Хитоло не любит говорить об этом. Он видел, как это произошло, и, я уверен, он потрясен. Они были братьями.
Она посмотрела на Хитоло, который казался совершенно спокойным. Но теперь ей стало ясно, что этот жест – вскинутая и повернутая в профиль голова – был знаком горя.
– Когда это случилось?
– Зачем вам это знать?
Стелла удивленно смотрела на него.
Он пожал плечами, взял со стола камень и взвесил его на ладони, глядя на него, будто на кристалл.
– Полагаю, вы все равно узнаете об этом и раздуете из мухи слона. Он умер в поле на глазах у вашего мужа.
– В поле?
– Здесь так говорят, это значит не дома. Ваш муж отправился в долину Бава. Серева, как всегда, его сопровождал и умер на обратном пути, прежде чем они добрались до базы в Каирипи.
Стелла почувствовала, что она на верном пути, глаза ее заблестели.
– От чего он умер?
– Трудно сказать. Там не было врача. – Он положил камень на стол и посмотрел ей в лицо. – С ним случился внезапный приступ, и через несколько часов он умер в страшных мучениях. Не думал, что вам доставит удовольствие копаться в подробностях чьей-то смерти, – тихо добавил он.
Стелла сердито сказала:
– Удовольствие! Да как можно…
– Вижу, – с горечью проговорил он, – вам это только на руку. Вы думаете, это поможет вам обнаружить причину, которой вы упрямо желаете дознаться, причину самоубийства вашего мужа. Этот факт еще больше распаляет ваше безумное воображение.
Она забыла о данном Тревору Найалу обещании и холодно заявила:
– Мой муж не покончил с собой.
Он безнадежно воздел руки к небу, потом уронил их.
– Ах! Вот, значит, как! – Он отвернулся, плечи его поникли, рука принялась слепо ощупывать стол. Глаза следили за рукой. Огладив круглые гладкие камни, пальцы потянулись к маленькому черному кокосовому ореху, покрытому белой резьбой. Он взял орех и принялся, мигая, разглядывать его, потом, будто пробуждаясь от задумчивости, перевернул другой стороной и еще с минуту пристально смотрел на него.
Стелла посмотрела на заваленный стол, перевела взгляд на шкаф с толстыми книгами по антропологии, потом взглянула на связки копий, маски, загадочные округлые камни.
– Вы были помощником Дэвида, – проговорила она. Это открытие казалось необыкновенно важным, и в голосе ее звенели ликующие нотки.
Он насмешливо улыбнулся.
– Он так меня называл?
Стелла в ярости накинулась на него:
– Теперь я знаю о вас все! Вы ненавидели его, вы завидовали ему! И вы приняли меня в штыки, потому что я его жена. Вам не нравится все, что связано с его именем.
Она хотела вывести его из себя, но он просто смотрел на нее грустным, беспомощным взглядом.
– Мне не следовало забывать, – наконец проговорил он, – что вы еще очень молоды.
Стелла в жизни не слышала более ужасных слов. Она почувствовала, что они подрывают самую основу ее веры в себя. Она ненавидела его еще больше, чем Джоба, погубившего ее мужа и разрушившего ее жизнь. Он подразумевал, что она слишком молода, чтобы любить. Она смогла лишь повторить:
– Вы ненавидели его, потому что он был удачливее вас!
– Я не ненавидел его. Я только сказал, что не был ему другом.
Стеллу раздражал его мягкий, тихий тон. Его отношение к ней изменилось. Я забыл, что вы можете заблуждаться. Вот именно это и хотят сказать, когда говорят «Мне не следовало забывать, что вы еще очень молоды».
– Все любили его! – воскликнула она.
– Некоторые – да, – ответил он, – но не вы.
Он кольнул ее в самое сердце. Она не могла вымолвить ни слова. Его лицо помутнело и расплылось, потому что на глаза навернулись слезы.
А его тихий, безжалостный голос продолжал:
– Вы идеализируете его. Если бы вы любили его, вы бы принимали его таким, каким он был. Вы ведь никогда толком не знали его, да и как могли знать? У него не было иного выбора, кроме как скрыть от вас правду о себе.
Если бы я не любила его, подумала Стелла, разве я приехала бы сюда? В чем тогда смысл того, что я делаю?
– Вы хотите избавиться от меня, – в отчаянии проговорила она… – Вы не хотите, чтобы я узнала правду. Вы что-то скрываете. Вы пошли на сделку с Джобом. Вы устроили так, чтобы он вернулся в Эолу, принес оттуда золото, а потом поделился с вами.
– Вы и сами в это не верите, – равнодушно ответил он.
– И во что же мне верить? Вы что-то знаете. Почему их убили? Что они нашли в Эоле? Дэвида убили, Сереву тоже. Они отправились в Эолу и были убиты, прежде чем успели рассказать об увиденном там. – Она запнулась. – И Хитоло был там. – Она обернулась, но Хитоло исчез.
Он покачал головой.
– Но вы же сами сказали. Вы мне сказали, что Хитоло видел, как умирает его брат. Вы лжете так грубо, что даже я могу поймать вас на слове. Вы сказали, что он был там.
– Он не ходил в деревню. Только Серева и Уорвик. И больше с ними никого не было. Никого. Остальные ждали их возвращения.
– Я не верю вам. Хитоло сказал, что он повсюду сопровождал Дэвида. Хитоло!
– Хитоло лжет. Он просто хотел вам угодить. Он побоялся идти дальше. Он боится колдовства.
– Колдовства?
– Пурри-пурри. В Эоле полно колдунов – вада. Все были напуганы и отказались идти в деревню. И Хитоло тоже.
– Я не верю вам. Он образованный и не может верить в колдовство.
Он сухо рассмеялся, потом, снова посмотрев на маленький черный орех, погладил его подушечкой большого пальца.
– Я не верю вам, – упрямо повторила она. – Вы хотите сбить меня с толку. Где Хитоло? – Она бросилась мимо него в приемную. У книжного шкафа на корточках сидел Хитоло. Он резко обернулся и встал.
– Хитоло, ты был в Эоле?
Он улыбнулся.
– Да, синабада. Я ходил туда с мистером Уорвиком.
– Прямо в деревню?
– Нет, я остался присматривать за носильщиками. Они были напуганы. Им не нравятся люди Эолы. Они всего лишь деревенские люди, и они всего боятся. В Эолу пошел Серева и, когда вернулся, умер.
– От чего же он умер? – спросила Стелла. Мягкий, тихий голос Хитоло успокоил ее, и она заговорила более сдержанно.
– На него наслали смерть люди Эолы, – сказал Хитоло. – Это плохие люди. Они испортили его еду, и он умер.
– Вот видите. – Вслед за ней в комнату вошел помощник Дэвида и стал у стены в позе проститутки. – Он считает, что вада из Эолы наслали на Сереву пурри-пурри.
– Мистер Уорвик тоже так думал, – тихо проговорил Хитоло. – Он приказал остальным не есть пищу, которую они принесли из Эолы. Он сказал, что вада испортили еду, и от этого умер Серева.
Посмотрев через плечо, Стелла мрачно спросила:
– И что же там случилось?
Человек пожал плечами. Ей уже казалось, что этот жест вошел у него в привычку. Это придавало ему равнодушный вид.
– Точно не знаю, возможно, то, о чем говорит Хитоло. Надо же было Уорвику как-то объяснить все это носильщикам. Смерть Серевы испугала их. Может быть, он умер от пищевого отравления; наверное, консервы испортились. Его смерть не имеет ничего общего с вада. Но носильщики решили, что это нурри-пурри, и Уорвику надо было сказать им что-нибудь правдоподобное. Они примитивные люди, живут на границе патрулируемой зоны. Он сказал им, что вада заколдовали пищу и, если они не будут есть ее, им ничего не грозит. Только так можно противостоять колдовству – внушить людям, что они в безопасности. Если же они вобьют себе в голову обратное, то запросто могут лечь и умереть. – Он замолчал, и взгляд его остановился на Хитоло. – Мне казалось, ты не станешь думать так о своем брате. Ты получил образование. Тебе нужно быть примером для этих примитивных людей, а не бросаться прочь, будто птица или дикий поросенок, при каждом упоминании о вада.
– Я не верю в пурри-пурри, таубада, – возразил Хитоло. – Я работаю на государство. Пурри-пурри не бывает.
Стелла направилась к двери. Спрашивать было больше не о чем, у нее были все причины уйти, но она колебалась. Хитоло снова опустился на корточки, а белый человек, не сводя с нее глаз, закурил сигарету. Она знала: там, за дверью, в ярких лучах послеполуденного солнца, ее подстерегают демоны – страх, одиночество, сознание того, что ее никто не любит, что она никому не нужна. А в этой комнате она, по крайней мере, чувствовала себя вернувшейся к жизни. Она обернулась.
– Спасибо, Хитоло, за все, что ты мне рассказал.
Хитоло снова выпрямился и одарил ее ослепительной улыбкой.
– Рад, что сумел вам помочь, синабада. Мистер Уорвик был моим боссом. И на свадьбу подарил мне портсигар.
– Мне жаль твоего брата, Хитоло. Я не говорила этого раньше, но мне правда очень его жаль.
– Когда-нибудь, – сказал Хитоло, – я вернусь в Эолу и разыщу тех вада, которые убили моего брата. Когда-нибудь я за него отомщу.
Она шагнула через порог, в глаза ей брызнул солнечный свет. Гнев испарился, Стелла чувствовала себя опустошенной. Даже гнет горя будто сняли с ее души. Никогда еще она не была настолько уверена в своем бессилии. Ее вера в собственную правоту была подорвана не только словами, все еще звучавшими в ушах, но и видом дернувшейся щеки Хитоло. Она знала: в этом было нечто такое, чего она не понимала. Стелла раздувала потухшую искру надежды с отчаянием человека, преследующего ложную цель. Я разыщу Джоба, я сама пойду в Эолу и разузнаю, что там произошло. Она смотрела прямо перед собой и не замечала высокого стройного человека, идущего по дорожке ей навстречу.
VIII
И Вашингтон, глядя на открытую дверь отдела культурного развития, тоже не заметил Стеллу. Он прошел в приемную, где все еще сидел на корточках Хитоло.
– Привет, Хитоло. Кто-нибудь есть?
Хитоло расплылся в улыбке. Туземцы любили Вашингтона, по крайней мере, до последнего времени. Он всегда, за редким исключением, обращался с ними приветливо и дружелюбно и почти никогда не позволял себе грубости в отношении папуасов, в отличие от других белых людей. Но именно эта его странность и настораживала их.
– Мистер Найал. Он в кабинете, мистер Вашингтон.
Вашингтон кивнул и пошел по коридору. Энтони Найал сидел за столом, глядя в окно и играя резным кокосовым орехом.
– Эй, привет, – поздоровался Вашингтон в своей обычной манере, которая принесла ему славу обаятельного человека. – Заняты? Я не отрываю от дел?
Он сразу увидел, что его слова неуместны, и понадеялся, что их не воспримут как насмешку. Всем было известно, что Энтони Найал никогда не бывал занят, и его невозможно было оторвать от дел. В Марапаи не видели в этом ничего особенного, но Найал принимал такое положение близко к сердцу. Даже не улыбнувшись, он отложил в сторону свой орех, выскользнул из-за стола, обошел вокруг него и сел в кресло.
Вашингтон, который пришел сюда по делу, попытался загладить свой промах замечаниями о погоде, на редкость приятной в последние дни: свежий, прохладный ветер и ни одного москита.
Энтони Найал, ничего не сказав в ответ, смотрел на него поверх очков. Под этим пристальным, тяжелым взглядом Вашингтон почувствовал себя неуютно. Он всегда недолюбливал Найала. Как и все люди, которые много говорят, Вашингтон настороженно относился к скрытности, а Найал был немногословен.
Найал прервал болтовню Вашингтона о погоде:
– Что вам угодно?
– Ну, – начал Вашингтон, пытаясь говорить непринужденным тоном, – я пришел, если можно так выразиться, с просьбой. Я хотел взять на время книгу.
– Какую? – спросил Найал, складывая руки на груди. Вашингтон старался не встречаться с ним взглядом. Он прикурил сигарету, загасил спичку и сказал:
– Уильямса, «Драму Ороколы».
– Извините, это невозможно.
– Почему же? – Он не был удивлен, но пытался разыграть негодование.
– Вы и сами знаете, – резко ответил Найал, – что эта книга, – он кивнул на шкаф, – единственный экземпляр на территории.
Вашингтону это было известно. Большая часть антропологической библиотеки, судебной документации и отчетов была уничтожена во время войны. Чиновники, ответственные за уцелевшую часть, ревностно оберегали свои немногочисленные сокровища. Книги в шкафу Найала были поистине бесценны, потому что их пропажа была бы невосполнимой утратой.
– Господи, не съем же я ее! Уж я-то умею обращаться с ценными книгами.
– Не сомневаюсь, но, боюсь, я не могу вам ее дать.
Вашингтон знал, что у Найала есть все основания для отказа, но в нем закипал гнев. Эти книги, говорил он себе, скоро истлеют на полках. И так уже, наверное, наполовину съедены тараканами, а Найал к ним даже не притрагивается, это уж точно.
– Вот так всегда! – воскликнул он, воздев очи горе. – И мы еще удивляемся, почему эта страна стоит на месте. Если вам нужен джип, идете в транспортный отдел, и там его вам не дадут, пока вы не заполните кипу розовых анкет, а к тому времени и джип уже будет не нужен. Вы идете в жилищное управление просить, чтобы поставили дверь в ванной комнате, а там вам заявляют, что план «П» не предусматривает выдачу дверей, а проект «Икс» не предусматривает наличия ванных комнат. Куда ни сунешься, везде наткнешься на глупые предписания, составленные каким-нибудь старым дурнем из Австралии, который всю жизнь прожил в своем городе и думает, что батат – это вид устриц. И в довершение всего, когда пытаешься что-то узнать о бедных, ни в чем не повинных темнокожих жертвах, которых вы медленно сводите в могилу туберкулезом и коклюшем… – Он запнулся и выругался про себя. И как эти слова сорвались у него с языка, ведь он не хотел говорить такое.
Выражение лица Энтони Найала не изменилось. На щеках, возможно, проступил легкий румянец, но взгляд его был все так же спокоен.
– Почему мы живем здесь, одному богу известно, – продолжал Вашингтон более мягким тоном. – Нам давно уже надо было сложить чемоданы и бежать из этих мест.
– Почему же вы не возьмете отпуск, Вашингтон? Что-то мешает, а?
Упоминание об отпуске, который он не мог взять, всегда выводило его из себя. Позабыв о вежливости, он запальчиво сказал:
– А почему я должен брать отпуск?
Черт бы его побрал с его нравоучениями! Я ему покажу, и его лощеному братцу тоже. Он еще будет упрашивать меня взять у него книгу. Но он сдержался.
– Можно мне хотя бы заглянуть в оглавление, под вашим присмотром, разумеется? – попросил он, бросив взгляд на книжный шкаф.
На этот раз у Найала не было причин отказать ему, но он не двинулся с места, а только сказал:
– Может быть, сумею сообщить вам то, что вы хотите узнать. Я знаком с этой книгой.
– Возможно, и сумеете. Там есть глава о…
– Вада? – перебил Найал, вгоняя Вашингтона в краску своим взглядом. – Да, есть, я знаю. Но ворожба – настолько неточная наука, что невозможно сказать, действуют ли чары вада Ороколы так же, как и чары колдунов из долины Бава. Эти два района далеко друг от друга. Но, поскольку мы ничего не знаем о долине Бава, вам стоит этим заняться.
Вашингтон рассмеялся, чтобы скрыть испуг.
– А что навело вас на мысль, будто я интересуюсь колдовством долины Бава? – спросил он и тут же пожалел об этом.
Найал не смотрел на него. Он выдвинул ящик стола и достал жестяную коробку с сигаретами.
– Случай с Уорвиком… – Он пожал плечами. – Думаю, вы интересуетесь самой крайней формой магии, магией убийства. – Глаза его смотрели куда-то вдаль, а голос напоминал бесстрастный, равнодушный тон лектора. – Существует несколько методов. Например, укалывание на расстоянии. Спрятавшийся или невидимый колдун укалывает свою жертву каким-нибудь острым орудием, что вызывает неизлечимую болезнь, и жертва умирает. Туземцы объясняют это по-разному. Некоторые утверждают, что колдун вводит в тело жертвы инородное вещество, другие говорят, будто бы он крадет душу. Есть и еще один вид магии, коллективный. Один человек устраивает засаду на жертву и подстреливает ее, потом появляются остальные, разрезают тело и извлекают душу. Затем приходят другие люди и из частей снова складывают тело, после чего жертву оживляют и отсылают домой, в деревню. Человек не помнит, что с ним произошло, но у него уже нет души, он ложится и умирает. В этом случае жертвы не знают о колдовстве загодя. Им или сообщают об этом, или они боятся, что такое может случиться, или же, если они заболевают, считается, что имела место ворожба. – Далее, в магии могут использоваться принадлежащие жертве предметы. Вам наверняка знаком этот способ: он распространен по всей территории. Сначала нужно достать что-либо, представляющее жертву: что-то, что он носил на теле, на чем сохранился его пот, например потерянная нарукавная повязка, или остатки пищи, которую он ел, или локон его волос. Потом этот предмет подвергается различным процедурам и обычно помещается в трубочку бамбука вместе с особой грязной смесью, часто экскрементами жертвы. Когда из трубочки вылетает затычка, – он сделал выразительный жест рукой, – все… конец.
– Понятно. – Вашингтон бросил окурок на пол и наступил на него каблуком. Все это ему было известно, и он знал, что Найал знает, что ему это известно. Он взял со стола один из камней и осмотрел его. – Кто такие вада? – спросил он.
– Да почти все. Есть, конечно, и знаменитые колдуны, но ворожбой может заниматься каждый, при условии, если знает заклинания, умеет изготовить амулет и нужную смесь и убедить в своих способностях остальных, причем последнее – самое важное.
– А как они защищаются? Жертвы, я имею в виду?
– Тоже магией. Кажется, есть только один способ. Если вы боитесь колдовства, вы нанимаете себе колдуна, который вас защищает.
– А мертвецы? – спросил Вашингтон, глядя на камень в руке.
– Мертвецы? Вы хотели спросить, боятся ли туземцы мертвецов?
Вашингтон засмеялся и сказал как можно непринужденнее:
– Ну, например, станут ли они бояться мести умершего колдуна?
Он напрасно старался изобразить на лице безразличие, Найал не смотрел на него. Во время всего разговора они упорно избегали встречаться глазами.
– Возможно. Они верят во все. Колдовская наука очень изменчива. Но чаще всего они, похоже, просто забывают о мертвых. Конечно, их почитают и немного побаиваются, но не так сильно, как мы. Живой колдун для них куда опаснее. А мертвый не так страшен. Представление о духе, жаждущем отмщения, больше присуще европейцам. У папуасов мстят живые, а мертвые лишаются колдовских сил. Быть может, у них не такие сложные, как у нас, понятия о виновности.
Вашингтон не улыбнулся.
– Виновность! – Он положил камень на место и взял черный орех с покрытой резьбой кожурой. – Но ведь такое возможно; об этом что-нибудь известно?
– Чтобы мертвый колдун совершал пурри-пурри? Конечно, это возможно. Возможно все, это зависит от того, во что и насколько сильно вы верите.
– Мне кажется, сами вы относитесь к этому не особенно серьезно.
– О, безусловно, иногда происходят странные вещи. Но не стоит придавать им слишком большого значения.
– Вам не кажется, что глупо, – резко проговорил Вашингтон, – так презрительно относиться к тем явлениям, свидетелями которых зачастую становимся мы сами?
Теперь Найал обратил на него взгляд своих огромных глаз.
– Глупо или нет, – сказал он, – но так оно лучше. Я знаю только, что в этой стране нужно стоять обеими ногами на земле. Люди здесь, как вам известно, ничего не делают наполовину. И в поступках, и в мыслях они не знают середины. Люди здесь не просто пьют, они настоящие алкоголики; когда они делают деньги, они сколачивают целое состояние; когда же они проигрываются, то дотла. А когда ими овладевает страсть, они сходят с ума, – он помолчал, – или кончают с собой.
Откинув голову назад, Вашингтон залился смехом.
– Вы намекаете на беднягу Уорвика. Что ж, уверяю вас, за себя-то я спокоен. Мне еще есть зачем жить. А насчет того, чтобы стоять обеими ногами на земле, тут я с вами не согласен. Эту землю погубили как раз те, кто стоял на ней обеими ногами. Здесь нужны люди с богатым воображением, а не чванливые государственные чинуши с их крючкотворством и не эти груды мышц из буша. Здесь нужны такие, которые возьмут на себя труд понять людей, разобраться в особенностях их мышления и поставить себя на их место.
– Еще несколько лет назад я согласился бы с вами, но теперь – нет. Вам никогда не понять папуасов, Вашингтон, и вы сами это знаете. Мы здесь для того, чтобы руководить и защищать, а не для того, чтобы понимать. Только дети способны понять детей, а мы уже далеко не дети. Печально, но факт. Иногда нам хотелось бы вернуться в детство, но пути назад нет. Нам уже не являются феи. Разве что пьяницам и сумасшедшим.
– Вот как! И куда вы относите меня? – запальчиво спросил Вашингтон. Его злило, что он выдал себя. И он решил уязвить собеседника в его, как он полагал, ахиллесову пяту. – Руководить и защищать! Хорошо вам говорить.
Он хотел сказать больше, но не посмел. Остальное было понятно и без слов.
– Всем известно, что за последние полгода вы и пальцем не пошевелили. Не будь вы братом Тревора, вас бы давно отсюда вышвырнули. Уорвик не стал бы держать вас здесь.
Но выражение лица Энтони Найала не изменилось.
– Вы слишком долго пробыли здесь, вам нужно развеяться, – только и сказал он.
Силы окончательно покинули Вашингтона. У него было такое чувство, будто он сказал или слишком много, или слишком мало, и, дабы исправить последнее, продолжал говорить тем слащавым, едким тоном, который оттолкнул от него большинство друзей.
– Я один из нескольких людей в этой стране, которые находят ее весьма интересной для изучения, – заявил он. – Я всегда недолюбливал здешних белых, которые привезли сюда из Австралии пивные, ипподромы и площадки для гольфа. Выходя в море, я беру каноэ, а не яхту. Мне нравятся папуасы, они пробуждают во мне интерес. Будь здесь больше людей, пытающихся понять их, вместо того чтобы навязывать им непродуманные до конца правила поведения белых, тогда мы сдвинулись бы с мертвой точки.
– Мне казалось, что вы уволили всех своих слуг, – холодно заметил Найал.
– Мне не нужны воры! – пылко вскричал Вашингтон. – Пусть лучше у меня вовсе не будет слуг, чем такие, которым я не могу доверять.
– В нем заложена большая колдовская сила, – сказал Найал, указывая на кокосовый орех в руках у Вашингтона. – Магия Ороколы. Их часто используют в округе и, может быть, в долине Бава тоже. Сами по себе они не приносят вреда, но, если знать нужные заклинания и набить их особыми травами, они могут исполнить практически все. Если повесить орех на дверь, он оградит вас от воров.
– Ваша насмешка неуместна, – ледяным тоном проговорил Вашингтон.
Найал встал.
– Что ж, в другой раз будете говорить начистоту. У нас маленький город, и все здесь на виду, особенно такой человек, как вы, пренебрегающий условностями. Здешний климат плохо действует на вас. Вы просто комок нервов. За два последних месяца вы перессорились со всеми знакомыми. Вы очень взвинчены, пора вам отсюда выбираться. Вы не хуже меня знаете, что случается с людьми в таком положении. Вам не осилить здешней жизни. Не валяйте дурака, уезжайте!
Он говорил правду, и Вашингтон не нашел возражений. Он уже не сердился. Он чувствовал себя измотанным и побежденным. Он подумал о Сильвии, и ему захотелось очутиться рядом с ней. Он выбежал из кабинета.
Когда Энтони Найал снова посмотрел на стол, маленького кокосового ореха там уже не было.
