Текст книги "Навеки моя"

Автор книги: Шарлин Рэддон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Он прошел почти половину тысячефутового расстояния между башней маяка и домиком смотрителей, когда заметил неясные очертания какой-то фигуры, приближавшейся к нему в темноте. Ему показалось, что он расслышал шорох ткани. Остановившись, он замер, затаив дыхание. Сердце в его груди сбилось с ритма, а по венам быстро побежал адреналин. Он боялся надеяться на то, что могло оказаться правдой; он слишком сильно желал этого. Мимо прошел луч прожектора, и в его сиянии он увидел ее бледное лицо, обрамленное темным капюшоном накидки. Душа его воспарила к небесам.

Эри приблизилась к нему на расстояние вытянутой руки; слегка приоткрыв свой чувственный рот, она пристально смотрела на него. Он ждал, чтобы она заговорила, но она молчала, и только выражение ее прекрасных голубых глаз сказало ему, что она ждала его здесь.

– Завтра… – начала она и замолчала на полуслове. Недосказанность повисла между ними, как петля палача, зловещая и неумолимая – Я должна была увидеть тебя.

Здравый смысл и желание боролись в нем. Если он хотя бы дотронется до нее, он пропал. Впрочем, разве это уже не случилось? Разве он не потерял голову в тот самый момент, когда впервые увидел ее?

– Подойди ко мне, – произнес он низким чувственным голосом.

Она бросилась к нему в объятия. Минута шла за минутой, а они стояли обнявшись, счастливые уже от того, что могли наслаждаться теплом и близостью друг к другу, их сердца слились в одно, а души обуревали одни и те же пламенные чувства, которые мужчина и женщина испытывали и разделяли с незапамятных времен.

Наконец Эри подняла голову и взглянула на него. Капюшон свалился с ее головы, и в лунном свете ее волосы отливали серебром и золотом. Она была так красива, что у Бартоломью защемило сердце.

И внезапно он понял, что ему уже мало просто сжимать ее в объятиях.

Он повел ее к зарослям кустарника, которые укроют их от луча прожектора маяка, когда он будет светить в их сторону. Он расстелил ее накидку на сырой траве и лег рядом с нею.

Их первый поцелуй был легким и нежным, а второй – долгим и жадным. Ее руки начали расстегивать на нем одежду, а он ласкал ее грудь через тонкий муслин ее ночного халата и целовал впадинку на шее под горлом, как будто в ее небольшой глубине был сосредоточен весь эликсир жизни.

Она расстегнула его куртку и сняла ее. За курткой последовала его рубашка. Пока он возился с крохотными пуговками на лифе ее халата, она зарылась лицом в волнистые волосы у него на груди. Языком она лизнула его кожу. Затем она прикусила маленький сосок у него на груди своими белыми зубами.

Бартоломью оставил попытки расстегнуть ее халат и просто стащил его с нее через голову. От прикосновения холодного ночного воздуха к ее обнаженной груди соски ее увяли. Он согревал их свои теплым дыханием до тех пор, пока они не стали твердыми и набухшими, как и некая часть его собственного тела, которую Эри в этот самый момент пыталась освободить своими маленькими неопытными руками.

Ощущение его горячего, как печка, тела, прижавшегося к ней, плоть к плоти, вырвало у Эри стон, который буквально опалил его.

В голове у него набатным звоном отдавалось требование остановиться. Мозг пытался управлять им. Но тело требовало вознаграждения.

Эри не могла прижаться к нему еще теснее. Она хотела проникнуть в него и оставаться там в тепле и безопасности, где ее никто и никогда не сможет достать. Однажды он обожал и боготворил ее своими руками, своими губами. Теперь она испытывала непреодолимое желание сделать то же самое для него.

Бартоломью застонал. Все его тело сотрясала дрожь. Удовольствие от ее невинных прикосновений было таким непереносимым, что он боялся, что потеряет контроль над собой здесь и сейчас. Когда он больше уже не мог сдерживаться, он взял ее руки в свои, поцеловал ее ладошки, а потом перевернул ее на спину. Она лежала перед ним, раскинув руки, открывая ему полный доступ ко всем ее сокровенным тайнам, и он еще раз отдал дань ее красоте, той страсти, которую она в нем пробуждала.

Мгновение спустя оба они уже парили в раю, забывшись в экстазе чувств, на которые они друг друга вдохновляли.

– Пожалуйста, – охрипшим голосом прошептала она. – Я хочу почувствовать все до конца. Я хочу, чтобы ты был внутри меня.

Господи, он тоже хотел этого! Она было готова: горячая, влажная, нетерпеливая. Ничто в его жизни не могло подготовить его к той страсти, с какой он желал ее и любил ее. Его любовь была слишком сильной, чтобы он мог позволить себе сломать ее жизнь, обесчестить ее в первую брачную ночь. Он знал, что и так взял уже слишком много.

«Давай, сломай ее. Тогда она станет твоей. И только твоей; потому что больше никто не захочет ее».

Разум противостоял желанию плоти. Он мог получить то, что хотел, что они оба хотели, а затем позволить Причарду жениться на ней. Юноша был таким невинным, что ни за что не догадался бы о том, что случилось, но Бартоломью бы знал, что именно он сделал. Его замучила бы совесть. Хуже того, как только он сделал бы ее своей, он не позволил бы другому мужчине прикоснуться к ней.

– О, Бартоломью!

Напряжение в ее голосе заставило его вернуться к реальности и ощутить первую дрожь ее извержения. В неистовом стремлении слиться с ним воедино она раздвинула ноги и впилась ногтями ему в ягодицы, пытаясь протолкнуть его внутрь себя. Щеки ее блестели от слез, а голос дрожал от сдерживаемых всхлипов.

– Пожалуйста, Бартоломью. Покажи мне, как это делается, помоги мне.

– Нет, моя любимая нимфа. Так не годится. Доверься мне. Он нежно сомкнул зубы на набухшем соске и втянул его в рот. Эри начала извиваться, и в то время как он ласкал губами ее грудь, ее руки скользили по сильным мышцам его плеч, а ее губы снова и снова хрипло нашептывали его имя. Вихрь наслаждения подхватил и понес ее, такой же необузданный и могучий, как и в первый раз, когда он довел ее до экстаза. Бартоломью исследовал, ласкал, пробовал и гладил ее тело до тех пор, пока ее не захлестнул неуправляемый поток чудесных ощущений.

Когда он почувствовал, как она замерла, а затем отдалась сладким спазмам финального экстаза, он застонал, скрипя зубами от бешеного желания погрузиться в ее влажное тепло и обрести самому столь долгожданное освобождение. И как только ее тело обмякло у него в руках, он ощутил, как ее руки начали ласкать его возбужденную плоть. Он оцепенел на мгновение, а потом с громким свистом втянул в себя воздух.

– Ради Бога, нимфа, не надо, – он накрыл ее руку своей.

– Позволь мне, Бартоломью, Я хочу доставить тебе такое же удовольствие, какое ты подарил мне.

Он застонал; искушение было слишком велико. Хотя он и не позволил ей ласкать себя, он все-таки был слишком возбужден, ощущая, как ее маленькие, мягкие руки обнимают его естество. Хриплым голосом, тяжело дыша, он произнес:

– Еще немного, и я разряжусь прямо тебе в руки, маленькая нереида.

– Разве это плохо?

Он попытался засмеяться, но из этого ничего не вышло.

– Не для меня, а вот тебе это может показаться грязным и неприятным.

– Не может оказаться неприятным свидетельство твоей любви ко мне. Разреши мне любить тебя так, как ты любил меня.

Несмотря на все его усилия противостоять ей, она оттолкнула его руку и нежно погладила его напряженную плоть. Рай. И ад. Только ощущение ее жаркого, мягкого, влажного тела, обнимающего его, прижимающегося к нему, все глубже и глубже затягивающего его внутрь нее, могло сравниться с экстатическим восторгом, который доставляли ему ее прикосновения. Он настолько погрузился в доставляемое ему наслаждение, что не заметил, как она переменила позу. Когда ее влажный язычок медленно и ласково коснулся его напряженной плоти, он едва не потерял контроль над собой.

Он вырвался из ее объятий и перевернулся на спину, благословляя прохладный воздух, который помог ему вновь обрести самообладание, которое он едва не утратил.

– Бартоломью? – Эри положила руку на его покрытую испариной грудь. – Я сделала тебе больно?

– Нет, – он издал полузадушенный смешок. Взяв ее руку в свою, он поднес ее к губам. – Совсем наоборот, должен признаться.

– Ты имеешь в виду, что тебе понравилось?

– Конечно. Да и кому бы это не понравилось? Но я говорил тебе, каковы будут последствия.

– А я ответила тебе, что меня это не волнует.

Прежде чем он успел остановить ее, она склонилась над ним и взяла его естество в рот, облизывая и посасывая его так, как он ласкал ее груди. Его охватила восхитительная дрожь приближающегося оргазма. Если он не оторвется от нее, он пропал. Но он не мог этого сделать. У него оставался только один выход.

Взяв ее за руки, он притянул ее к себе. Затем повернулся к ней, так что теперь они лежали на боку, лицом друг к другу. Едва он протянул руку и коснулся ее, как ее ноги раздвинулись, и он очутился в горячей, влажной ложбинке между ее ног. Он почти вошел в нее.

Она крепко обхватила его ногами. Возросшее давление на его налившийся кровью орган усилило восхитительное ощущение, которое охватило его, когда он вонзился в эту скользкую, влажную пещерку. Он чувственно оскалился, сжав зубы от невероятного усилия сдержаться и не продвинуться вглубь на тот самый пресловутый лишний дюйм и не войти в нее полностью. В своем воображении он был внутри нее. Этого было достаточно.

Он замер, когда внутри него вспыхнула радуга невероятных ощущений. Господи Боже, он никогда не испытывал ничего подобного! Довольствие оказалось настолько сильным, что ему показалось, что он не выдержит. Но он выдержал.

Они долго лежали обнявшись, счастливые и душой, и телом. Бартоломью сумел еще укрыть их накидкой от холодного ветра. Легкий вздох Эри взъерошил волосы у него на груди, когда она плотнее прижалась к нему.

– Что мы будем делать? – спросила она наконец. – Я не могу выйти замуж за Причарда. Это будет несправедливо по отношению к нему, учитывая те чувства, которые я испытываю к тебе.

Он был в достаточной мере человеком, чтобы почувствовать радость и восхищение от ее слов, но одновременно достаточно реально оценивал окружающее.

– Ну и что, ты теперь уедешь отсюда? Будешь убегать, как твои родители, с континента на континент, до тех пор, пока наконец твой дядя не поймает тебя и не выдаст за какого-нибудь богача?

Эти слова были правдой, а потому прозвучали жестоко.

– У тебя с Причардом мог бы быть шанс найти свое счастье где-нибудь в другом месте, – безжизненно промолвил Бартоломью. – Но ты должна выйти за него замуж – у тебя нет другого выхода.

Он не мог сказать, что не вынесет, если она выйдет замуж за кого-то другого. Мужчина, лучший, чем Причард Монтир, мог когда-нибудь завоевать ее любовь и украсть ее у Бартоломью, а этого он бы не пережил. И хотя он не мог заставить себя произнести это вслух, сам он не обманывался на этот счет.

– То, что случилось сегодня ночью, не должно повториться, – сказал он. – Начиная с этого момента, я буду дядя Бартоломью, не больше…

– И не меньше, – закончила за него Эри.

Говорить больше было не о чем. Он осторожно удалил носовым платком все следы своей страсти, а затем помог ей одеться. Они молча подошли к дому. У заднего крыльца он шепотом сказал ей, чтобы она вошла одна; он подождет немного снаружи, просто на всякий случай. Она начала было подниматься по ступенькам крыльца, а затем бегом вернулась, чтобы поцеловать его – вероятно, это был последний поцелуй, который он мог ей подарить.

Когда наконец дверь закрылась за нею, Эри утомленно повернулась к лестнице. Там, на ступеньках, стояла Хестер.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

– Поздновато для прогулки, а?

Хестер выпрямилась во весь рост. Возвышаясь над Эри, она казалась перепуганной девушке неправдоподобно огромной.

– Мне… мне показалось, что я слышу, как плачет топорик мистера Нуна, и я вышла посмотреть, не случилось ли с ним чего-нибудь, – Эри молила Бога, чтобы Хестер не видела их с Бартоломью вместе и чтобы он не пострадал из-за ее импульсивного поступка, из-за того, что она отправилась к нему нынешней ночью.

– Ну и как, случилось? – Хестер спустилась к ней на одну ступеньку ниже. – И поэтому вы вернулись вместе с моим мужем? Я полагаю, что вы ходили к нему, чтобы рассказать о его драгоценной птичке?

Лицо Хестер походило на злобную маску. Эри напомнила себе, что только из-за испытываемого ею чувства вины ей кажется, что она видит смерть в холодных карих глазах женщины. И все-таки ей было страшно.

– Да, я… – Эри остановилась. В любую минуту Бартоломью мог войти через заднюю дверь, не подозревая о ее затруднительном положении и о той лжи, которой она пыталась объяснить свою полуночную прогулку. Должен быть способ предупредить его. – Я думаю, он ищет птицу. – Она наклонила голову, как будто прислушиваясь. – Нет, я слышу, как он возвращается.

Эри распахнула дверь.

– Мистер Нун? Вы нашли Арлекина?

Бартоломью появился на крыльце, удивленно приподняв брови и как будто спрашивая Эри, что это она здесь делает. Увидев его замешательство, она сказала:

– Я рассказывала Хестер, как услышала, что птица плачет и как вы пошли ее разыскивать, чтобы убедиться, что с Арлекином все в порядке. Вы нашли его?

Он перевел взгляд с нее в тускло освещенный коридор. Глаза его подозрительно сузились, и он снова напомнил Эри орла, с которым она его когда-то сравнивала.

– С Арлекином все в порядке. Вероятно, вы слышали чайку. Их крики всегда звучат очень одиноко и несчастно.

– Да. Вероятно, это была чайка, – Эри отступила в сторону, когда он вошел внутрь и захлопнул дверь за собой.

Тонкие губы Хестер сложились в гримасу недовольства, когда она кивком приветствовала своего мужа. Он уже знал, что утром ему не дождаться завтрака. Хестер будет жаловаться на переутомление и проведет в постели весь день, стеная и требуя к себе внимания в качестве искупления его грехов. Бартоломью это не волновало; он привык к ее фокусам. Его единственной заботой была Эри. Хестер всегда мстила тем, кто, по ее мнению, дурно обходился с нею.

– Благодарю вас за заботу, мисс Скотт, – он вежливо кивнул Эри, постаравшись ради Хестер, чтобы губы его были сложены в прямую линию, а на лице нельзя было прочесть никаких эмоций. – Не позволяйте нам надолго отрывать вас от постели. Это было очень любезно с вашей стороны, что вы беспокоились из-за моего любимца, но завтра у вас бракосочетание, и вы должны хорошо отдохнуть перед предстоящим праздничным весельем.

Гримаса на лице Хестер превратилась в карикатурную улыбку, адресованную Бартоломью, хотя ее слова были обращены к Эри.

– Да, вы должны набраться хоть немного энергии. Мой племянник молод, и он находится в самом расцвете сил. Вероятно, завтрашняя ночь покажется вам более утомительной, чем сегодняшнее… приключение.

Бартоломью выругался про себя, увидев, как побледнела Эри. Смешавшись и невнятно пожелав всем спокойной ночи, она поспешила в свою комнату в мансарде. Бартоломью повесил свой плащ и фуражку, погасил огонь в камине и прикрутил лампы, направляясь к своей собственной постели.

Он ожидал, что Хестер набросится на него с упреками и издевательскими намеками, но она не произнесла ни слова, а просто проводила его ледяным взором, скрестив руки на своей плоской груди, сжимая оборки, которые украшали застежки ее халата. Он вел себя так, как будто ничего не произошло, но сердце у него стучало так. так стучат гвозди, забиваемые в крышку гроба. Видела ли она, как они с Эри скрылись в кустах? Не ждала ли она, пока они появятся снова, прекрасно понимая, чем они там занимались?

Эти мгновения среди зарослей кустарника были самыми прекрасными в его жизни. Время замерло, пока окружающий мир вращался вокруг своей оси. Теперь все изменилось. И в первую очередь, изменился он, Бартоломью.

Он поднялся по ступеням, мимо комнаты Хестер, и вошел в помещение, которое она называла гостиной и которое находилось между его комнатой и комнатой Эри. Шарканье шлепанцев Хестер по деревянному полу позади него подсказало ему, что она ^поднимается вслед за ним вверх по лестнице. Даже зная, что она здесь, он не смог удержаться, чтобы не посмотреть на закрытую дверь в комнату Эри. Из-под двери не было видно света – без сомнения, Эри уже лежала в постели.

Что бы сделала Хестер, если бы он вошел в комнату Эри вместо своей собственной? Если бы замок на ее двери мог удержать Хестер и остальной мир снаружи, он бы, наверное, поддался искушению поступить именно так.

Стряхнув с себя неожиданно навалившуюся тяжесть, он вошел в свою комнату и закрыл за собой дверь. По крайней мере, в уединении этой-комнаты он мог не опасаться враждебности Хестер и предаться мечтам об Эри. Завтра она выйдет замуж, но, откровенно говоря, увидеть ее и поговорить будет не труднее, чем сейчас. Так он, во всяком случае, убеждал себя, пытаясь заснуть в предрассветные утренние часы того дня, когда Эри Скотт станет замужней женщиной.

Несмотря на то, что Бартоломью уснул поздно, встал он рано, всю ночь его мучили кошмары – ему снилась Эри в объятиях Причарда, снилось, как юноша неуклюже ласкает ее и лишает ее невинности, которую Бартоломью так тщательно и болезненно оберегал и сберег.

Предсказания старого Сима сбылись; пошел настоящий ливень, который промочил Бартоломью насквозь, пока он пробирался к клетке с фазанами, чтобы покормить их. Он обогнул угол амбара и увидел сквозь туман темную фигурку в плаще, съежившуюся возле двери в загон. Знакомую фигурку, при виде которой у него подскочило давление и сердце забилось тяжело, как паровой молот.

Эри подняла на него глаза, когда он остановился рядом. Ее лицо было влажным, но не только дождь был тому причиной. В ее глазах отражались ужас, неверие, боль. И тут он увидел источник этих чувств. На земле лежало обмякшее, промокшее тельце его топорика. Крошечные глазки-бусинки с миниатюрными рожками над ними были тусклыми и безжизненными, красные перепончатые лапки бессильно вытянуты. Перья, за которыми Арлекин так тщательно ухаживал, теперь выглядели спутанными и забрызганными грязью. Бартоломью опустился на корточки рядом с Эри и нежно взял птицу в руки. Ее головка бессильно повисла – шея была сломана.

Перед глазами Бартоломью промелькнуло и исчезло видение яркой морской птички, внезапно его сменил образ упитанного домашнего гуся; его белоснежные перья были заляпаны кровью, а тонкая стройная шейка безжизненно повисла – это был Мидас, любимец его детских лет. Гусак ходил за ним по пятам, как верный пес, очищая карманы Бартоломью от зерен, защищая его ото всех, даже от собственного отца, когда тот был в настроении отлупить его. Джейкоб Нун пристрелил гуся, чтобы тот не путался под ногами. Мидас, единственное живое существо, любовь которого Бартоломью никогда не приходилось делить ни с кем, как это происходило с любовью его матери.

Теперь Арлекин. Почему все, что он любит, должно погибнуть? Глаза его встретились с глазами Эри, и он вспомнил свое небрежное замечание, что топорику лучше умереть, чем стать домашней птицей. Судьба – или кто-то еще – подслушала его.

Помимо Бартоломью, Эри была единственной, кто когда-либо посещал загородку для фазанов. Он понимал значение этого факта. Посторонний человек решил бы, что это она убила птицу, но на самом деле в свершившемся содержался тонкий намек держаться от Эри подальше. Как бы ни боялась Хестер своего мужа, она сумела отомстить. И следующей ее жертвой станет Эри.

К тому времени, когда преподобный Кетчем и приглашенные на свадьбу гости прибыли oт залива к маяку, проливной дождь превратился в шквальный ураган. Наверху, сидя в своей комнате, сквозь вой ветра и стук капель по крыше мансарды Эри услышала, как кто-то подъехал к дому. Четверо товарищей Причарда по бейсбольной команде начали орать, призывая жениха, едва только кони выехали из леса. Ответные вопли Причарды были не менее неистовыми и веселыми.

Внутри у Эри все сжалось. Ни один из ее друзей и подруг, ни ее отец, ни ее мать – никто из тех, кто любил Эри и кого любила она, не будет присутствовать на церемонии и не услышит, как она дает обет супружеской верности.

Когда она была маленькой, ее мать часто рассказывала ей, как будет проходить ее свадьба, если следовать традициям греческой деревушки, где родилась и выросла Деметрия. Это будет такая свадьба, которая должна была бы состояться и у самой Деметрии вместо той поспешной гражданской церемонии, которую отказалась признать церковь.

Угощение начали бы готовить за неделю до свадьбы, испекли бы шесть огромных свадебных тортов, украшенных глазированными крестиками, узелками, бутонами диких роз и изображениями голубок и усыпанных миндалем в знак изобилия. В потайном кармашке платья Эри лежали бы ножницы, висячий замочек и расческа для защиты от сглаза. Поверх платья на ней была бы надета длинная черная туника, с красной полосой, с черным атласным передником, отделанным золотой вышивкой, а на голове у нее был бы свадебный платок, украшенный цветами и пришитыми по углам монетками. Вся деревня сопровождала бы свадебную процессию в церковь, распевая свадебные песни. На головы жениха и невесты водрузили бы венки из цветов апельсиновых деревьев. Жених наступил бы ей на ногу, чтобы показать, кому теперь принадлежит главенство, и она провела бы свою первую ночь в качестве замужней женщины не со своим новым супругом, а со свекровью, что свидетельствовало бы, чьей собственностью она на самом деле стала.

Эри слабо улыбнулась. Она была рада, что никто не будет наступать ей на ноги, но она не отказалась бы провести ночь вместе с матерью Причарда, а не с ним.

У двери в ее комнату появился Бартоломью. Она бросила на него взгляд через комнату, почти такая же бледная в свете единственной лампы, как ее атласное кружевное платье цвета небеленого полотна, которое она привезла из Цинциннати.

– Поскольку у тебя нет родственников мужского пола, которые могли бы сопроводить тебя вниз и передать жениху, Хестер настояла, чтобы это сделал я, – сказал он.

Эри побледнела еще сильнее. Бартоломью мрачно улыбнулся ей.

– Да-да, Хестер осознаёт всю горькую иронию того, что именно я должен вручить тебя Причарду. Она считает это исключительно удачной мыслью, – он сделал к ней несколько шагов и остановился, как будто не решаясь подойти ближе. – Ты красивая маленькая нимфа.

Эри попыталась улыбнуться, но у нее вовсе не возникло ощущения счастья.

«Забери меня отсюда, Бартоломью. Увези меня куда-нибудь, где мы можем укрыться и забыть об остальном мире».

Бартоломью закрыл глаза, увидев, с какой мольбой она смотрит на него. Она не могла знать, каково ему было сейчас. Как отчаянно он хотел того же. Еще мгновение, и он бы рухнул к ее ногам, уничтоженный так же безвозвратно, как и топорик, который лежал теперь в земле.

– Нам лучше спуститься вниз, – сказала Эри, взяв Бартоломью за руку.

Он вздрогнул от ее прикосновения и от звука ее голоса, так как не слышал, как она пересекла комнату. Он послал ей молчаливую, любящую улыбку в знак благодарности за то, что она все поняла. Потом он взял ее под руку, и они вышли из погруженной в полумрак комнаты. Пока они шли к небольшой группе гостей, ожидавших их в гостиной, дрожь прошла по ее телу. Он подумал, чувствует ли она, как его колотит при мысли о том, что им можно убежать сейчас. Чтобы хоть как-то успокоить ее, он накрыл ее маленькую ладошку своей большой рукой в том месте, где она вцепилась в сгиб его локтя так, как будто это был спасательный круг.

Стоя рядом со священником, напустившим на себя строгий и неприступный вид, Причард улыбался во весь рот; глаза его горели. По другую сторону преподобного отца стояла Хестер, похожая на неподвижный, жесткий флагшток, трепещущий оборками и кружевами. Бартоломью собравшиеся напомнили скорее ликующую расстрельную команду, чем гостей на свадьбе. Подходящее воплощение для смерти, которую он ощущал в сердце.

Бартоломью понадобилось все его мужество, чтобы заставить себя вручить дрожащую руку Эри Причарду. Не успел он сделать шаг в сторону и встать рядом с Хестер, как Эри послала ему робкую улыбку, больше похожую на прощание, и пробормотала что-то по-гречески. Преподобный отец начал службу, и Бартоломью так и не успел спросить, что она сказала.

Ее голос был едва слышен сквозь бушующий ураган, когда она повторила слова своей клятвы. Голос Причарда доносился громко, самоуверенно и самодовольно. Бессчетное количество раз Бартоломью облизывал губы, готовясь прервать церемонию. Бессчетное количество раз его сердце и совесть восставали против того, через что ей пришлось бы пройти в этом случае.

«Это я должен жениться на ней, а не Причард».

Но ты уже женат.

Не на той женщине. Хестер не любит меня.

Она нуждается в тебе.

Я нужен Эри. И она нужна мне.

Ты несешь ответственность за Хестер.

– К черту мою ответственность. Разве я ничего не должен Эри? Женщине, которую я люблю?

«Ты заключил брак, ты официально связан с Хестер, а теперь и Эри официально принадлежит Причарду».

Последние слова вырвали его из паутины спора с самим собой как раз вовремя, чтобы услышать, как преподобный Кетчем объявил Эри и Причарда мужем и женой. Слова пронзили Бартоломью насквозь, и он почувствовал, что ослаб и весь дрожит. Когда Причард запечатлел мокрый, шумный поцелуй на бледных губах невесты, Бартоломью пришлось изо всех сил стиснуть руки за спиной, чтобы сдержаться и не отшвырнуть парня от Эри. Ему показалось, что сейчас его стошнит.

Гости обступили жениха и невесту, поздравляя их. Причард пожал руку его преподобию и удостоился объятия от своей тетки, а миссис Кетчем поздравила Эри. Потом Причард повернулся к Бартоломью и протянул ему руку.

– Поздравь меня, дядя Барт. Теперь я – женатый мужчина. Бартоломью посмотрел на протянутую руку. Непроизвольно глаза его встретились со взглядом Эри поверх пухлого плеча миссис Кетчем. Девственно невинный цвет платья Эри только подчеркивал голубизну ее восхитительных глаз. Глаза цвета незабудок, которым больше не стать фиолетовыми в приливе страсти. По крайней мере, для него. Душа его ныла и страдала. Перед его глазами прошла отнюдь не вся его жизнь, а только те неповторимые десять дней, проведенных в домике на дороге у Траск-Ривер, но он внезапно почувствовал себя умершим, ощутил уверенность в том, что ничто не сможет снова разбудить его для радостей жизни.

– Ты что, не собираешься пожать руку Причарду, Бартоломью?

В голосе Хестер слышалось изумление, и Бартоломью выругал себя, что позволил себе слабость проявить свои чувства и этим потешил стоящую рядом женщину. С вымученной улыбкой он пожал руку Причарда.

– Конечно, – злорадно добавила Хестер, – ты также не откажешься поцеловать невесту.

Он не мог этого сделать. Одно прикосновение, и он схватит ее и умчится с нею.

Как будто поняв, что он чувствует, и горя желанием помочь, а может быть, сама испытывая тот же трепет, Эри направилась в объятия одного из закадычных приятелей Причарда по бейсбольной команде. Теперь и остальные ждали своей очереди, и Бартоломью был спасен.

Кто-то открыл бутылку вина, стаканы были наполнены, и прозвучал первый тост. Причарда, который буквально прилип к Эри, немилосердно поддразнивали.

– Не позволяйте ему подавать вам крученые мячики, мэм, – сказал Эри один из его друзей, непристойно подмигнув при этом. – Эй, Прич, ты уверен, что найдешь дорогу к своей базе?

Бартоломью наклонился, чтобы понюхать букет цветов, который принесла Анна Кетчем, пряча свою бешенство и отчаяние в благоухающих лепестках. Причард попытался отправить своих приятелей восвояси, чтобы они «не пропустили прилив». Они понимали, что он старается избавиться от них, чтобы приступить к таинству первой брачной ночи, и их шутки стали еще более непристойными.

– Пробы начинаются через пару дней, Прич, так что позаботься о своей бите.

– Теперь это дело миссис Причард.

– Да, обращайтесь с ней понежнее, мэм.

Вся эта сцена разъедала душу Бартоломью, как дубильная кислота. Его так и подмывало стереть это нетерпеливое ожидание с лица своего племянника и отшвырнуть его руку, положенную собственническим жестом на талию Эри, когда он поймал самодовольный, понимающий взгляд Хестер.

– Теперь тебе до нее не добраться, – прошипела его жена так тихо, что никто больше не услышал ее. – Она не так далеко, как я бы хотела, но я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы быть уверенной, что теперь ты будешь держаться от нее подальше, ведь она замужем.

Бартоломью послал ей убийственную улыбку.

– И ты испытываешь огромное облегчение, не правда ли, Хестер? Ты теперь можешь не бояться, что я договорюсь со своей совестью и разведусь с тобой, чтобы получить Эри. Но, – добавил он, не подозревая, каким пророческими окажутся его слова, – никто не знает, что готовит нам будущее, не так ли, дорогая женушка?

Исполнившись мужества и силы, которые дала ему его ненависть к Хестер, он подошел к Эри и, бросив быстрый взгляд на жену и убедившись, что она смотрит на него, поцеловал новоиспеченную жену Причарда.

– Будь счастлива, – прошептал он Эри прямо в ее полные сладкие губы, впитывая ее запах и наслаждаясь в последний раз вкусом ее поцелуя.

Подчиняясь внезапному порыву, одному из тех, которые Бартоломью так любил в ней, она забросила руки ему на шею и крепко обняла его.

– Буду, – прошептала она в ответ, – если хотя бы время от времени я буду видеть тебя.

Эри не собиралась лгать Бартоломью, но, пока ее муж тащил ее сквозь дождь в уединение их собственного дома, она не была уверена, что когда-нибудь сможет разделить с ним счастье. Причард напевал вульгарную песенку, явно пребывая в изрядном подпитии. Если боги не оставят ее, может быть, он уснет, едва залезет в постель, и оставит ее в покое.

Но боги были не на ее стороне. Оказавшись в укрытии у заднего крыльца, он с силой прижал ее к себе и одарил еще одним мокрым поцелуем, скользя руками по ее спине и ягодицам и плотнее прижимая ее к своему мужскому достоинству.

– Моя собственная жена, – пьяно хихикнул он. – Пойдем, жена, и ляжем в кровать.

Эри вспыхнула до корней волос и попыталась высвободиться. Мысль о том, что все до единого человека знают о том, что произойдет в самое ближайшее время, угнетала ее. По крайней мере, Хестер воздержалась от своих грубых двусмысленных намеков и шуточек, но Эри понимала, что завтра все будет по-другому. Причард отворил заднюю дверь, подхватил ее на руки и внес в прихожую. Он чуть не уронил ее, когда опускал на пол.

– Кажется, наверх я тебя не донесу.

Она едва успела обрести равновесие, как он поволок ее наверх, в спальню. Два дома смотрителей были совершенно одинаковыми, за одним исключением: комнату рядом с передней, которую Бартоломью использовал в качестве кабинета, в этом доме занимал второй помощник смотрителя. Ему принадлежала и спальня, находившаяся прямо над спальней наверху, и попасть в нее можно было из комнаты первого этажа по внутренней лестнице. Остальные помещения второго этажа являлись вотчиной первого помощника смотрителя. Но, поскольку старый Сим не нуждался в таких просторных апартаментах, он любезно согласился занять меньшие комнаты. Кухней, столовой и гостиной внизу оба помощника пользовались вместе.