Текст книги "Ночная ведьма"

Автор книги: Шарлин Малаваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 12

Ростов-на-Дону,

сентябрь 2018 года

Василий придвинул Павлу чашку дымящегося кофе. Тот, съежившись, с пустым взглядом лежал на диване. Павел до сих пор не снял куртку, будто готов был уйти в любую минуту, опасаясь, что ему здесь не рады. Он сделал большой глоток и сморщился. Желудок мучительно скрутило: это было первое, что туда попало за полтора дня.

– Ты должен мне сказать правду, Павел. Твоя мать жутко беспокоится.

Павел обмяк, исчезло это страшное давление, долгие часы его изводившее. На него всегда действовал низкий дядин голос. Ему сразу сделалось легче.

– Клянусь тебе, Василий… Он упал… сам, – шептал Павел, почесывая пальцем в затылке. – Этого не должно было случиться.

– Ты клянешься, ты клянешься… Ты только клянешься, Павел, и на этом точка. Но это можно было предвидеть, если человек повисает в трехстах метрах над пустотой, – жестко заметил дядя.

Павел чувствовал себя ребенком, которого журят за шалость. Но ни одна его шалость не имела таких страшных последствий.

– Но почему же ты прячешься? – наседал Василий.

Павел еще ниже опустил голову. Он чувствовал себя крошечным и ничтожным.

– Мы хотели выпутаться. Мы этим загребаем кучу денег…

Он не решился поправиться и сказать: загребали.

– А как еще можно раскрутиться в этом сраном районе? – бормотал Павел, затравленно бегая глазами.

Он держался как мальчишка, выросший в крайней бедности. Но ему было неловко говорить в таком тоне с Василием, знавшим куда более серьезную нужду.

Василий и его сестра, мать Павла, в детстве потеряли родителей и росли в суровое время, после падения Берлинской стены и демократий Восточной Европы. И неохотно об этом говорили, потому что потеряли всё. Рубль обесценился, было нечего есть. Такое положение длилось годы.

– Покажи мне свои видео, – распорядился Василий.

Павел протянул ему телефон, смущенный тем, что ролики будет смотреть его дядя… Это казалось ему абсурдом. Дядя и племянник сознавали, что принадлежат к разным мирам.

Василий вздохнул, бросил телефон на стол и отпихнул его. С него хватит. Павел увидел на лице дяди досаду. Не напрасно ли он сюда приехал? Парню захотелось исчезнуть, когда он заметил дядино разочарование его работой, этими видео и проектами, которые последнее время были главным делом их жизни, его и Сашиной. До сих пор Павел не задавался вопросом, как на их занятия отреагировали бы их семьи, особенно матери.

Павел всегда считал свою мать слишком слабой, неспособной помешать ему делать все, что ему заблагорассудится. Так часто случалось в неполных семьях, да еще в бедном спальном районе вроде Чертанова. У него развился верный инстинкт выживания и ощущение границ дозволенного. Сам он соблюдал их нечасто, но в точности знал, где они находятся для его матери, и старался, чтобы та не догадывалась о нарушении сыном этих границ. Таким образом, его домашняя жизнь и жизнь с друзьями были срежиссированы так искусно, что никогда не пересекались. Каждый вечер Павел возвращался ночевать домой, где не было места его бурной жизни, так его затеи выглядели не слишком опасными и не вполне реальными.

– Ты нашел работу, Павел?

– Конечно, мама, не беспокойся. С глупостями покончено. Я отхватил место в рекламной компании. Они сразу почуяли мой ресурс.

– Ты похож на отца… – вздохнула она и погладила ему волосы. – Думаешь, я не вижу, что ты приносишь очень большие деньги.

Мать родила его очень молоденькой, она работала кассиршей и едва сводила концы с концами. После смерти мужа перед ней не открылась ни одна дверь, проблеск надежды на лучшие дни не вспыхнул ни разу. Она погружалась в реалити-шоу, воображая себя на месте участников: вот она вырвала у судьбы подарок и навсегда рассталась с унылой окраиной столицы.

Спустя несколько минут, показавшихся Павлу вечностью, Василий молча встал. Он был не из тех, кто много болтает. Но Павел знает, что рано или поздно ему придется выслушать дядино мнение. Он уже не мальчишка, и его поступок непростителен.

На телефоне видео крутилось по кругу, кончалось ужасным криком, и тотчас возникало сосредоточенное Сашино лицо, еще внизу башни. Звуковым фоном шли комментарии Павла, его шуточки… Собственный голос казался ему непристойным.

Василий потушил свет в комнате, оставив племянника в полной темноте.

Дядя почти не изменился. Он, казалось, не удивился вторжению родственника. Павел знал, что дядя с матерью регулярно перезваниваются. Когда он был подростком, мать иногда уезжала повидаться с братом, а Павел отказывался ехать с ней. Московская жизнь была куда притягательнее. Он уже начал работать с Сашей, популярность их видеороликов набирала обороты.

Во время одной из таких отлучек матери в Ростов и случилось то железнодорожное происшествие в Санкт-Петербурге, подсказавшее им с Сашей, чем они могут заняться. До сегодняшнего дня мать Павла не подозревала о проделках сына. Но когда Павел теперь прокручивал в голове всю цепочку событий, они казались ему чередой прыжков в пустоту.

Глава 13

Авиабаза в Энгельсе,

февраль 1942 года

В первый день испытаний летчиц и штурманов события приняли непредвиденный оборот.

Галина встала в очередь первой, затмив остальных своим атлетическим телосложением; она так и дрожала от нетерпения. Инструктор Петров взмахом руки велел ей успокоиться. Этот брюнет с бледным лицом и миндалевидными глазами был сама непреклонность. Первой Галина не будет.

– Сукин сын! – не сдержалась она.

Такое сквернословие из уст девушек бойцы слышали нечасто.

Раздался тонкий голос:

– Можно мне начать первой?

Петров медленно приблизился к девушкам, стал их разглядывать и остановился перед Аней, подавшей голос. Фронтовые потери первых часов войны были столь велики, что летчиков-истребителей категорически не хватало. Петрову было приказано набрать их из числа женщин. У инструктора была на этот счет своя теория. Он считал, что темперамент влияет на стиль пилотирования. Сухощавая и нервная Анина конституция подсказала ему дать этой девушке шанс. Без долгих церемоний он указал ей на Як-1, стоявший в начале взлетной полосы и готовый к взлету.

– Хорошо. Покажи нам, на что ты способна.

Оксана и Софья побледнели. Их подруга никогда не летала одна. Но, даже не задумываясь, справится ли она, полная решимости девушка устремилась к самолету на глазах всей 122-й части.

– Слушаюсь! – отчеканила Аня.

Тебе страшно, Аннушка?

Она стиснула кулаки, и ее пронзила острая боль. Пальцы, обожженные, изрезанные, раздувшиеся от обморожений, были истерзаны интенсивными ночными тренировками. Скоро ее руки привыкнут и станут не так чувствительны, надеялась Аня.

В ее груди паника и восторг соперничали друг с другом. Я на борту одна. Если все пройдет хорошо, я стану настоящим пилотом. И никто не заподозрит, что раньше я никогда не летала.

Закрыв фонарь кабины, Аня глубоко вдохнула и сосредоточилась. Ей в этой машине было непривычно после более медленного и не столь внушительного «Поликарпова», на котором она в основном тренировалась. К тому же из-за остекления кабины она не могла ловить лицом ветер, а ведь она привыкла оценивать скорость, полагаясь на ощущения.

Софья и Оксана были в ужасе. Аня не готова. На тренировках ни разу не обошлось без того, чтобы кому-то из этих опытных летчиц не пришлось давать ей советы – скорректировать скорость, траекторию или высоту, – к тому же их подопечная не знала этого самолета. Замирая от тревоги, Оксана и Софья так крепко схватились за руки, что их пальцы побелели.

Взлет прошел гладко. Аня разогналась и оторвалась от земли в удачный момент, как раз перед сильным порывом ветра, который при слишком малой высоте мог сбить с курса. Ей это было невдомек, и, оказавшись в воздухе, она радостно вскрикнула. Аня поразилась: всегда такая неуверенная, тут она чувствовала себя полной хозяйкой положения.

Под ней поплыл незнакомый пейзаж. Теперь она видела то, о чем в темноте лишь догадывалась: извилистые очертания Волги, призраки бетонных щупалец Саратова. Новый порыв ветра призвал ее к порядку. «Не забывай, каждую секунду ты должна контролировать три параметра: скорость, высоту и курс. Если ты помнишь только о двух – ты в опасности, если только об одном – тебе крышка!» Оксана без конца вдалбливала ей эти заветы, а Софья придумала гениальную «запоминалку»:

– Три параметра и трое нас. Ты, Оксана, – скорость, ты, Аня, – высота, а я – курс. Помни! Что бы ни случилось, ты должна нас сохранить.

Аня без конца повторяла эти слова, даже во сне. И сейчас она громко, в голос, сделала необходимую проверку.

– Скорость – двести шестьдесят четыре километра в час. Хорошо. Высота – сто пятьдесят метров. Очень хорошо. Курс. Держу на северо-запад – триста двадцать, выравниваю по мосту через Волгу. Хорошо.

Затем Аня четко проделала знакомые ей маневры: вираж на высоте ста пятидесяти метров, набор высоты до трехсот, второй вираж, чтобы с попутным ветром развернуться на сто восемьдесят градусов относительно взлетной полосы. Аня позволила себе некоторую роскошь: посадила машину и тут же взлетела вновь, повторив маневры в обратном порядке.

Во время второй серии маневров она почувствовала себя намного увереннее и в эйфории не заметила, что опасно теряет скорость: двести двадцать… сто семьдесят… сто тридцать пять километров в час… Самолет слушался все хуже. Аня подошла к пределу: сто километров в час, минимально допустимая скорость, ниже которой – сваливание и штопор. Что делать в этом случае, она знала лишь теоретически. Софья твердила: «Нужно очень быстро опустить нос самолета, чтобы уменьшить угол атаки, бросить самолет в пике, чтобы набрать скорость, давая максимальный газ. И молись, чтобы вовремя оказаться на достаточной высоте…»

Из первого виража Аня вышла слишком медленно. Она вела Як как «Поликарпова». С машиной творилось то, чего она боялась. Нос самолета будто налился свинцом. Рычаги управления практически не работали. На земле поняли, что Аня вот-вот рухнет.

Петров сдернул и скомкал фуражку.

– Вот дерьмо… Это невозможно. Но это невозможно! – взревел он.

Оксана и Софья со слезами на глазах застыли не дыша.

– Нет, нет, нет, только не это, только не это! – бормотали они.

Внезапно Анин самолет вошел в пике и помчался вниз с бешеной скоростью. Многие закрыли глаза, не в силах смотреть на крушение.

– Выравнивай, наверх, наверх! – закричала Оксана, перекрывая рокот приглушенных возгласов.

Она судорожно сжимала Софьину руку.

В последний миг, когда крушение уже казалось неизбежным, Аня выровняла самолет. Софья будто вернулась из страны мертвых. Она наконец смогла дышать, кричала и плакала от радости.

Аня посадила машину, и, лишь когда ступила на землю, колени ее задрожали. Ей пришлось сунуть руки в карманы комбинезона, чтобы скрыть переполнявшие ее эмоции и подойти к инструктору с кажущимся спокойствием, хотя она только что пережила самую страшную минуту в своей жизни. Петров видел ее ошибки пилотирования, неумение держать скорость. От него ничто не ускользнуло.

– Ты хотела меня удивить, да? – спросил он.

– Да, – соврала Аня.

– Я тебе не верю. Женщинам не свойственно напрасно рисковать, только чтобы покрасоваться. Ты потеряла управление самолетом, – безапелляционно заявил он.

– Но на фронте важно обладать хладнокровием. Теперь вы знаете, что я им обладаю.

Он полоснул Аню взглядом, ошеломленный ее дерзостью.

– Хорошо, ты будешь летать. Но сейчас исчезни с глаз моих! – добавил он, будто боясь, что передумает.

Теперь у Ани было в полку место летчицы. От немыслимой радости сердце так и рвалось из груди.

Однако в своей тетради напротив Аниной фамилии Петров поставил знак вопроса. Ей не хватало летной техники, но Аня его поразила. Умение превозмочь страх перед лицом смертельной опасности было важнейшим качеством пилотов, которое требовалось вырабатывать.

Девушки, которым еще предстояло пройти испытание, смотрели на Аню с той же жалостью, как после полкового парикмахера, когда она вышла стриженная под гребенку. Никто, кроме Оксаны и Софьи, не догадывался, до какой степени успешным был для Ани этот экзамен. Впервые она летала одна и избежала почти неминуемого срыва в штопор!

Вскоре самолюбие и других летчиц было задето жесткими замечаниями инструктора.

– Нечем больше заняться, что наводишь красоту! – бросил он Вере, которую застал перед зеркальцем. Та поправляла шлем, выпуская из-под него несколько пышных прядей, прилипших к вискам. Петров пригрозил девушке, что понизит ее до штурмана.

– Из тебя получится очаровательный трупик, просто прелесть, но Родине от этого никакой пользы! – сказал он Татьяне, самой маленькой из летчиц. При росте метр пятьдесят пять ей приходилось подкладывать на сиденье кабины деревянный ящик. Размеры самолетов, как и униформа, не были адаптированы к женскому росту. Татьяна, несмотря на эти трудности, вскоре зарекомендовала себя как самая веселая и жизнерадостная из девушек. У нее всегда была наготове улыбка. Ее смех выплескивался легко, по малейшему поводу. Но эта легкость была не по вкусу Петрову, считавшему веселость никчемным кривляньем. Для него всякая минута радости или разрядки казалась опасной выходкой и даже провокацией.

– Господи, да кто тебя взял? – говорил он едва не каждой девушке, летавшей тем утром. – Моя бы воля, ты бы дома осталась подтирать детские задницы вместе с остальными охотницами полетать на досуге.

В этот день он признал сноровку, умение и хладнокровие лишь двух девушек: Софьи и Оксаны. Но Оксана страшно действовала Петрову на нервы, хотя ему не в чем было ее упрекнуть. А Софья оказалась самим совершенством. На земле ее не замечали. Но стоило ей подняться в воздух, она становилась проворной, быстрой и точной. Настоящий ас. Для Петрова лишь эти две кандидатки могли сразу претендовать на место в полку истребителей.

Начались недели тренировок, и Петров не ослаблял давления на своих подчиненных. Между девушками кипело соревнование. Особая конкуренция, зародившаяся между Верой и Оксаной из-за видов на командира Семенова, теперь чувствовалась даже в воздухе. Две молодые женщины, привыкшие подпитываться этим постоянным состязанием, уже и сами не понимали, откуда оно возникло. Долгие недели у них не было никаких отношений с мужчинами, да и не с руки им было заводить романы. Летчики, которым удавалось подобраться ночью к окнам женской спальни в надежде увидеть двух самых красивых женщин полка, оставались ни с чем. Вера не обращала на их призывы никакого внимания и не поднимала головы от учебников, пока не валилась от усталости. А Оксана и вовсе не удостаивала мужчин своим появлением или же выпроваживала с твердой и равнодушной улыбкой.

Аня быстро набиралась опыта; она поняла, что для зачисления в истребительный полк ей нужно тренироваться на полную катушку и превзойти саму себя. Бо́льшую часть времени она летала одна, по ночам. Оксана и Софья объясняли ей, как стыковать фигуры пилотажа, чтобы уйти от вражеской стрельбы, сбить с толку противника, приобрести уверенность в себе и развить скорость при выполнении маневров.

Многонедельная Анина практика на «Поликарпове» оказалась неприменима на новом самолете, более легком и быстром Як-1. «Поликарпов» абсолютно устарел в сравнении с современным и эффективным немецким мессершмиттом. Советские бипланы По-2 были зарезервированы для малоопытных летчиц, которых предполагалось приписать к полку ночных бомбардировщиц, наименее привлекательному для девушек. Все мечтали прославиться в героических боях и не желали довольствоваться метанием бомб во время ночных миссий по изматыванию противника.

Пересесть на Як-1 с По-2, привычного для большинства летчиц, стало суровым испытанием для их нервов. Они прощались с «Поликарповым», таким снисходительным к оплошностям начинающего летчика. Требовался переход на высокие скорости – во всех смыслах. Як-1 развивал вчетверо бо́льшую скорость, хорошо проявлял себя на высоте.

– Я готовлю для немцев тефтели в молочном соусе, то-то они порадуются! – неустанно ворчал сержант Петров каждый день изнурительных тренировок, пока летчицы учились летать на новых машинах. Но молодые женщины выкладывались по полной.

Первые четыре недели, исключительно непогожие и хмурые, стали настоящим испытанием даже для самых опытных летчиц. И только к началу второго месяца, в марте 1942 года, когда будущие пилоты все так же неустанно отрабатывали наступательные и оборонительные приемы пилотирования, а Аня продолжала ночные тренировки, на смену резким замечаниям Петрова пришли ободряющие кивки. На инструктора, казалось, снизошло благодушие, которое девушки встретили с опаской. Они боялись, что оно сменится еще большим ожесточением.

Как-то вечером девушки собрались вокруг коек Софьи и Ани и гадали, чем объяснить эту внезапную и странную перемену настроения Петрова.

– Я приземлилась сегодня утром совершенно безобразно, но он всего-то и сказал: «Внимание на боковой ветер». И больше ничего, – призналась Татьяна, загадочно улыбаясь.

– Подожди, у меня еще забавнее вышло, – перебила ее Галина, – я опоздала. Никак не могла отыскать свой амулет, он завалился под кровать. А Петров мне и говорит: «Ну, поторапливайтесь, милая девушка». И даже не завопил благим матом! – добавила она, и все покатились со смеху.

У каждой был свой талисман, предмет или ритуал, и все девушки знали, у кого он какой. У Веры был овальный кулон, внутри которого хранились фотографии двух ее братьев, тоже ушедших на фронт. У Оксаны – строки Анны Ахматовой, всегда одни и те же: «Ты все равно придешь…» У Ани – маленькая материнская расческа, которую девушка считала своим оберегом. У Софьи в нагрудном кармане хранилась фотография, которую она никому не показывала. У Галины была брошь: сова с красными янтарными глазами, придававшими птице что-то демоническое.

– Ясное дело, твой талисман самый мощный, от такого и саму смерть кондрашка хватит, – усмехнулась Оксана.

Все снова рассмеялись.

Когда подруги угомонились, Оксана заговорила снова.

– Я знаю, что случилось с нашим инструктором, – сказала она с легкой улыбкой, оттягивая разгадку и наслаждаясь всеобщим вниманием.

– Подожди, я понимаю… – перебила Вера, лукаво стрельнув глазами, – он в тебя влюбился, я права?

Компания опять развеселилась, так всех забавляло это состязание двух самых красивых девушек в полку.

– Нет, – возразила Оксана, опровергая жестом замечание своей соперницы. – Если вы помните, четыре дня назад его не было все утро. А вернулся он совсем другим человеком. И с тех пор никаких шпилек насчет того, что наше место на кухне, что наше дело не фигуры высшего пилотажа, а сплетни, что мы слишком слабые и нежные или, как он там еще говорил, что готовит для немцев тефтели в молочном соусе…

Девушки согласно кивнули.

– Но я знаю, где он был.

Галина бросила на Оксану косой взгляд, чтобы та прекратила всех интриговать и открыла тайну, которую всем не терпелось услышать.

– Он ездил на смотр мужского полка… И они оказались не лучше нас. Совсем не лучше!

Глава 14

Ростов-на-Дону,

сентябрь 2018 года

Рано утром при звуках низкого дядиного голоса Павел вынырнул из ночных кошмаров. Василий безуспешно старался говорить шепотом:

– Я заберу его с собой… Без вариантов.

Павел догадался, что дядя говорит с сестрой и речь идет о его, Павла, судьбе. Ясное дело, мать непременно хочет с ним поговорить, просит его вернуться в Москву. Но у парня включился все тот же жалкий рефлекс: упорно притворяться, что трагедия не так уж велика и, во всяком случае, он не имеет к ней отношения.

– Привет, мама. Как у тебя дела? Это ужасно… Знаешь, я все время говорил ему, что это безумие.

Василий шумно вздохнул, возвел глаза к потолку и выхватил у Павла телефон.

На безудержный плач сестры Василий коротко ответил: «Я этим займусь» – и нахмурился. Это выражение лица теперь сопровождало каждый брошенный на племянника взгляд.

– Засранец!

Два дня Павел не слезал с дивана, он то лежал, уставясь в потолок и разглядывая разводы от протечек, будто загадочные знаки, которые необходимо расшифровать, то чатился в «Тиндере» с девчонками. Он пользовался этим приложением как рабочим инструментом. Соблазнял молодых (и не очень) женщин, завязывал с ними переписку и, наконец, выуживал у них немного денег. Павел всегда отдавал должное сексуальным инстинктам как эффективному рычагу для вымогательства. Еще в школе он успешно срубал деньжат, перепродавая парням ношеные трусики приятельниц и одноклассниц.

– И тебе не стыдно, Лис? – как-то спросил его Саша.

– Спустись с крыши, перестань торчать на травке, тогда и поговорим, что такое хорошо и что такое плохо, окей?

Павел сгреб приятеля в охапку и расхохотался.

– И потом, это не преступление, девчонки рады оказать мне маленькую услугу…

После разговора с сестрой Василий сел за компьютер, изредка поглядывая на племянника, на его идиотскую улыбочку в синеватой подсветке айфона. Как он мог позволить себе такую дорогую штуковину? Ведь целыми днями бьет баклуши…

А пальцы Павла резво бегали по экрану. Анастасия, Настя, близкая подруга – как же быстро он стал ее близким другом – кинула ему денег на счет для оплаты нескольких ночей в отеле и билета на самолет. Его вранье до сих пор срабатывало безотказно, Настя всегда ловилась и раскошеливалась.

Но сегодня он был не так горд собой, как обычно. Он боялся читать эсэмэски. У него не было ни малейшего желания следить за своим и Сашиным рейтингом популярности на ютьюб-канале или в «Твиттере».

Со вчерашнего дня он так и сяк крутил в голове сообщение, которое хотел послать Ирине.

Простое «Как дела?» – слишком нейтрально. Он еще не завоевал ее, до этого далеко, к тому же в его интересах казаться чувствительным. «Я в отчаянии / в ужасе / подавлен…» – не годится. Наверное, лучшим выходом будет промолчать еще несколько дней. Исчезнуть. Вернуться, когда возмущение сменится тревогой, и пустить в ход историю, которую он за это время успеет состряпать.

Павел решил так и поступить, отложил телефон и встал размять ноги.

Василий вел себя так, будто никакого Павла в доме не было. Он просто предупредил племянника, что занят организацией экспедиции по лесам и болотам в окрестностях Волгодонска. Больше они ни о чем не говорили.

В квартире было две комнаты, основная и спальня. Василий работал за кухонным столом, иногда бросая на племянника косые взгляды, скорее обеспокоенные, чем сердитые. Невероятно похож на своего отца! И когда парень научился так презирать мир, жить, будто никто и ничто не имеет значения? Василий решил помочь сестре вывести племянника на верную дорогу. Часами просиживая перед монитором, Василий рылся на каких-то сайтах, изучал с лупой старые карты, делал выписки, а когда уходил из дома, запирал за собой дверь на ключ. Он не мог понять, почему племянник так равнодушно воспринял смерть лучшего друга. Василию хотелось влепить этому парню хорошую затрещину, чтобы вернуть на свет маленького глазастого мальчишку, который был счастлив, когда дядя учил его завязывать шнурки, выдавливать сок из дольки лимона на бутерброд с тресковой печенью или сверлить лунку во льду для зимней рыбалки.

Василий любил Павла как сына, которого у него не было. До сегодняшнего дня любил.

– Что ты делаешь, дядя?

Павел ткнул пальцем на разложенные повсюду старые карты – на столе, на полу, на стульях. «Все ищешь кольцо Фродо?» – ухмыльнулся он про себя.

Когда Павел был подростком, Василий подарил ему сагу Толкина. И примерно в то же время их связь прервалась. Дядя вспоминал, как племянник задвинул книги в угол и к ним не прикасался.

Насколько Павлу было известно, дядя всю жизнь прожил бобылем, ни жены, ни детей. По словам матери, пока их с Василием родители были живы, брат с сестрой ни в чем не нуждались и будущее виделось им лучезарным. Василий был гордостью семьи, у него были задатки талантливого инженера. Но все рухнуло, когда родители погибли в дорожной аварии. Брат и сестра были слишком малы для самостоятельной жизни, их поместили в детский дом, они затосковали. Василий уже не был многообещающим ребенком, он замкнулся и ушел в себя, как раненое животное, отказался от мечты, которую лелеял с первых школьных лет. Потом устроился на работу, на которой не мог реализовать свои способности, поселился в пригороде Ростова-на-Дону и стал настоящим бирюком, когда младшая сестра улетела в Москву. Павел не знал Василия, полного жизни и надежд, Василия до трагедии, о которой мать иногда рассказывала. Представить этого рослого, немного неуклюжего человека в обществе женщины казалось Павлу столь же нелепым, как вообразить его пловцом-синхронистом. И все же у Василия бывали женщины, одна из них десяток лет владела его сердцем и морочила ему голову. С тех пор Василий больше не решался на чувства. На смену страсти к неверной женщине пришла страсть к истории, постепенно вытеснив горечь и тоску от вопросов, на которые никто не находит ответа. Время от времени утешаясь водкой и любовью без обещаний, он постепенно свыкся с жизнью мизантропа, жадного до исторических загадок.

Его квартира была подлинным холостяцким логовом, в котором годами не хозяйничала женская рука. В ванной комнате не нашлось бы места флакону с туалетной водой или баночке с ночным кремом: давно разбитая стеклянная полка так и не была заменена, и все банные принадлежности ютились по краям раковины. По обеим сторонам тахты стопки книг служили прикроватными столиками. Водруженный на кухонный стол компьютер указывал на то, что хозяин ест всегда в одиночестве.

Василий был айтишником и работал в основном дома. Раз-другой в неделю он заглядывал отчитаться в свою контору, что делал без особого энтузиазма. Но такое положение дел позволяло ему отлучаться на несколько дней после выполнения задач, над которыми он вкалывал без продыху.

Павел, поселившись у дяди, почти не спал, на улицу не выходил и пытался обмануть свою тревогу. Ночь призывала его к ответу, его одолевали галлюцинации, в которых он без конца падал в пустоту. Просыпаясь в поту, с бешено колотящимся сердцем, он по-прежнему видел дядю, сидевшего перед экраном компьютера и ожесточенно лупившего по клавишам, таким крошечным под его огромными руками.

Василий производил много шума, громко разговаривал сам с собой вслух, не обращая внимания на племянника, иногда подносил к своим мясистым губам бутерброд и жевал его, роняя крошки, застревавшие в густой бороде. Время от времени он косился на Павла, бормотал что-то нечленораздельное, мог плеснуть ему стопку водки или бросить ему на колени бутерброд. А Павлу была на руку эта «оперативная пауза», и он уже подумывал с помощью раздобытых кетфишингом денег метнуться в Питер и там какое-то время перекантоваться.

Павлу, погруженному в свои планы, было невдомек, что дядю сжигает затаенная ярость. Всякий раз, когда Василий делал глоток водки или пытался снять напряжение разговором с племянником, его гнев был готов вырваться на свободу. В ходе разговора то выражение лица Павла, то его неуместное словцо рисовали Василию ужас случившейся трагедии и зловещую роль в ней племянника, роль, которую тот отказывался признавать. Легкомыслие и очевидная неспособность парня ощутить вину были для Василия невыносимы. В такие минуты дядя вскакивал и выбегал в другую комнату, не дожевав бутерброд или оборвав себя на полуслове.

На четвертый день Василий велел племяннику принять душ и одеться.

– Мне предстоит вылазка. Ты мне поможешь.

Они забрались в фольксваген, которому было лет двадцать, не меньше. Вентилятор отопления заработал только после крепкого удара дядиного кулака.

На развале спортивных шмоток Василий выхватил две пары парусиновых штанов, три футболки, флисовый джемпер, все это он торопливо прикладывал к Павлу и навскидку решал, годится или нет. Дядя заставил примерить пару треккинговых ботинок, тут Павел заподозрил недоброе и попытался увильнуть. У него не было ни малейшего желания тащиться с дядей в экспедицию. Он хотел только немного отсидеться в тишине, и если дядюшка свалит, то почему бы не назначить в квартире встречу-другую с ростовскими малышками.

– Я с удовольствием буду поливать твои цветочки…

Василий не удостоил племянника ответом. Он был не из тех, кто разводит цветочки. Его взгляд был настолько красноречивым, что Павел перестал сопротивляться: понял, что дядю от него того и гляди стошнит…

Потом они зашли в ближайший универсам, купили провизию на несколько дней: сухари, квас, печень трески, черный чай, копченый сыр, черный хлеб, сало и несколько бутылок водки.

Вернувшись домой, Василий под тоскливым взором племянника вытащил два рюкзака. По мере наполнения рюкзаков планы Павла рушились. Какого черта они будут мотаться по лесам и болотам с лопатой, киркой, котелком и растрепанными картами полувековой давности?

– Ты понесешь палатку, – сообщил Василий, засовывая вглубь рюкзака тяжелый, смотанный рулоном брезент, от которого пахну́ло плесенью.

Дядей все больше овладевал странный энтузиазм, а Павел с нарастающей тоской поглядывал на диван, с которым предстояло расстаться. Сердце заныло от грядущих тягот: ночей под открытым небом и мозолей на ногах.

Дядя ободряюще треснул его по затылку, и Павел закашлялся.

– Попробуй поспать, Лис, я разбужу тебя очень рано, нам предстоит славная прогулка. Ты должен быть в форме! На этот раз подвергаться риску будешь ты.

Дядя улегся спать одетым. Павел в темноте видел его открытые глаза, устремленные в потолок. Ни дядя, ни племянник в эту ночь так и не заснули.

В голове Павла брезжили гиблые болота и залитый дождем хмурый осенний подлесок, и он, закинув руки за голову, поймал себя на том, что тоскует по Чертанову. Его беспокоил дядин азарт, и ему было страшно представить, что же его дядя так жаждет откопать.