Текст книги "Много шума из-за одного покойника"

Автор книги: Шарлин Харрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Я проснулась с радостью. Это состояние для меня настолько редкое, что я даже не сразу его распознала. Я потянулась на постели, чувствуя в теле какое-то непривычное истощение. При мысли о вчерашней очень усердной тренировке я довольно ухмыльнулась, а потом решила, что не стоит сегодня тащиться в «Телу время»: достаточно отжиманий на дому.

Я включила кофеварку, пошла в тренировочную комнату и там энергично отжалась от пола пятьдесят раз. Затем я так же быстро приняла душ, а после него облачилась в джинсы свободного покроя и футболку – свою обычную рабочую одежду. Мне никогда не понять, каким образом женщины, надевая джинсы в обтяжку, собираются драться в них, если придется, или заниматься уборкой.

Я сходила за газетой, а потом уселась завтракать хлопьями с кофе. Все это время меня не покидало ощущение невыразимой расслабленности и удовольствия. Оно было совершенно нежданным, поэтому я даже толком не знала, как его воспринимать, и с изумлением поймала себя на том, что откровенно любуюсь погожим утром за окном.

«Удивительно все же, как меняется мироощущение от удачного секса», – размышляла я.

Дело было не только в том, что акт оказался невыразимо приятным сам по себе. Важно, что завершился он как надо, без панических припадков и волн отторжения к партнеру с моей стороны.

Тем не менее я гадала, позвонит ли мне сегодня Маршалл или нет. А что будет вечером на занятии? Я безжалостно гасила подобные мысли в самом зародыше. Что было, то было – отличный секс, и ничего более. Я взглянула на часы, с неохотой взяла контейнер с чистящими средствами и мочалками и отправилась к первому на сегодня месту уборки – на квартиру к Дидре Дин.

Ей на работу к восьми, но, когда я постучала в дверь, прежде чем воспользоваться ключом, она все еще была дома. Я не впервые заставала Дидру за запоздалыми сборами. Сегодня она встретила меня в черной кружевной комбинации, с волосами, накрученными на термобигуди. Когда Дидра открыла мне, из своей квартиры как раз выходил Маркус Джефферсон, и Дидра не преминула дать ему возможность как следует разглядеть свое нижнее белье. Войдя в прихожую, я обернулась, чтобы закрыть дверь и заодно оценить реакцию Маркуса. На его лице было написано раздражение… не лишенное любопытства.

Я покачала головой. Дидра тут же метнулась обратно в ванную, чтобы закончить макияж, успев, впрочем, показать мне язык. Я с трудом подавила желание отвесить ей оплеуху в надежде вбить хоть немного рассудка в ее бестолковую башку. Сколько-то винтиков там наверняка имелось, раз Дидра до сих пор умудрялась удерживать за собой место, где надо изображать хотя бы видимость работы.

– Лили! – окликнула она меня из ванной, пока я мрачно обозревала царивший в квартире хаос. – Скажи, ты расистка?

– Нет, Дидра, не думаю, – ответила я, с наслаждением вспоминая тело Маршалла оттенка слоновой кости. – Но если вы про Маркуса, то это все забавы, ничего серьезного. Близость с чернокожим мужчиной – настолько деликатный вопрос, что надо испытывать к нему по-настоящему сильные чувства, прежде чем решиться лезть в это дерьмо.

– У него тоже ничего серьезного, – возразила Дидра, на секунду высовываясь из-за двери с одной щекой нарумяненной, а другой – натуральной, бледной.

– Ладно, займемся пока сущей ерундой, – пробормотала я и начала складывать в стопку журналы, письма и счета, раскиданные на столике.

За этим занятием меня застигла неожиданная мысль: чья бы корова мычала, а моя бы молчала?

«Нет, – тут же успокоила я себя. – У нас с Маршаллом все всерьез. Я пока не знаю насколько, но, во всяком случае, не шутки ради».

Я прибиралась, словно Дидры и не было дома – по крайней мере, мне этого очень хотелось бы. Она же продолжала собираться на работу как ни в чем не бывало, мурлыча что-то себе под нос, напевая и треща без умолку, чем страшно действовала мне на нервы.

– Как ты думаешь, что будет со всеми нами теперь, когда Пардона больше нет? – спросила Дидра, застегивая пуговицы на платье в черно-красную полоску, одновременно всовывая ноги в туфли-лодочки ему под цвет.

– Вы третья спрашиваете меня о судьбе этого дома, – вспылила я. – Откуда мне знать?

– Лили, видишь ли, нам кажется, что кому и знать, как не тебе, – безапелляционно заявила Дидра. – Но ты помалкиваешь – кстати, правильно делаешь. – Я только вздохнула, а она продолжила, не меняя тона: – А этот Пардон был еще той сволочью. Как он меня доставал! Все время тут околачивался, выспрашивал, как моя мамочка поживает, будто я без него не помню, что она платит аренду за меня! Вечно рассусоливал, как славно было бы мне найти приличного жениха, желательно белого и хорошего специалиста – адвоката, доктора или директора банка. Пытался вправить мне мозги, чтоб я жила как все.

«Я тоже попыталась бы, если бы верила, что от этого будет хоть какая-то польза», – призналась я себе.

Теперь, когда Пардон Элби умер, Дидра могла сколько угодно дерзить на его счет, но в прошлую нашу встречу она сама до смерти испугалась при мысли, что он мог обшаривать ее квартиру.

Застегнув последнюю пуговицу на платье, Дидра вернулась к зеркалу в ванной, чтобы напоследок поправить искусно растрепанные белокурые волосы.

Как бы между прочим, она своим гнусавым голоском начала:

– В прошлый понедельник я пошла к нему платить за квартиру. А еще я собиралась умолять этого старого пердуна, чтобы он не сболтнул никому про Маркуса. А он взял да и заснул на кушетке.

Я немедленно насторожилась и спросила как можно безразличнее:

– Который же был час?

– Э-э, хм… где-то полпятого, – задумавшись, ответила Дидра. – Я на несколько минут отпросилась с работы: забыла отдать ему чек в обеденный перерыв, а ты ведь сама знаешь, как он следит, чтобы все оплатили к пяти.

Я подошла по коридору к ванной, чтобы видеть в зеркале ее лицо. Дидра заново подкрашивала бровь.

– А в квартире все было нормально?

– Ты и у него прибираешь? – с любопытством поинтересовалась Дидра, отшвырнула карандаш для бровей, привела лицо и волосы в идеальный порядок и начала порывисто собирать необходимые мелочи. – Вообще-то, диванчик у дверей был сдвинут с места. Он же на колесиках. Один конец уехал к журнальному столику, а коврик у дивана был весь перекошен.

– Значит, ты вошла и все как следует рассмотрела?

Дидра, уже протянувшая руку за сумочкой, лежавшей на тумбочке у дверей, вдруг застыла на полпути.

– Хм, постой-ка… Лили, я вошла в комнату просто потому, что никто не ответил на мой стук. Я подумала, что Пардон, наверное, где-то в квартире, потому что дверь была не заперта. Ты же знаешь, в день оплаты он всегда сидел дома, и я решила, что лучшего времени для разговора с ним не найти. Ну и денек я выбрала! С самого утра все у меня шло черт знает как – машина не хотела заводиться, босс наорал на меня. Вдобавок, выезжая с парковки обратно на работу, я чуть не врезалась в автоприцеп. В общем, мне показалось, что в квартире кто-то есть. Я распахнула дверь – и на тебе! Пардон спит как убитый. Я оставила чек на столике – там уже лежало несколько – и пару раз громко окликнула его, чтобы он проснулся, но потом ушла.

– Он не спал, – сказала я. – Он и был убитый.

Дидра разинула рот, отчего ее рудиментарный подбородок стал и вовсе незаметным.

– Нет! – пораженно прошептала она. – Я не думала… решила, что он спит. Ты точно знаешь?

– В общем, да.

Однако пока что я с трудом постигала, как увязать ее признание с рассказом Тома О'Хагена, где присутствовал и измятый коврик, и скособоченный диван, но не было трупа – примерно часом раньше.

– Вы должны рассказать об этом полиции, – обратилась я к Дидре, все еще пребывавшей в ступоре.

– Я уже говорила им, – рассеянно ответила она. – Но они мне даже не намекнули… Ты уверена?

– Практически, да.

– Значит, вот почему он меня не слышал. А я, между прочим, почти кричала.

– Вы рассказывали полицейским, о чем хотели поговорить с Пардоном?

– Черт, нет! Я просто сказала им, что ходила платить за квартиру.

Взгляд, брошенный Дидрой на золотые наручные часики, придал ей ускорение. Она схватила связку ключей и еще раз оглядела себя в большое зеркало, висевшее над кушеткой.

– Ты тоже ничего не говори им, Лили Бард! О моей личной жизни никому знать не обязательно.

Дидра захлопнула за собой дверь, оставив мне информацию к размышлению. Труп Пардона Элби лежал на диванчике в его квартире около половины пятого вечера – плюс-минус минут пятнадцать. В три часа его там не было. Однако в тот момент туда заходил Том. В комнате царил беспорядок, и дверь была распахнута, словно там произошла потасовка. Где же находилось тело до того момента, как я ночью увидела неизвестного типа, катившего груженую тележку к дендрарию?

Наконец квартира Дидры вновь обрела жилой вид. Я собрала весь свой скарб в контейнер и тщательно заперла за собой дверь. Мне вовсе не хотелось, как на прошлой неделе, выслушивать от хозяйки нелепые обвинения.

Затем я не спеша спустилась на первый этаж, к О'Хагенам. Уборка их квартиры должна была занять остаток утра пятницы.

Мне открыла Дженни. Стало быть, ее смена в «Биппиз» была вчера, с двух дня до десяти вечера. После закрытия дежурный О'Хаген приходит домой к одиннадцати или в двенадцатом часу и утром может выспаться, а другой встает в пять утра и к шести идет открывать ресторан. В Шекспире рано встают и ложатся.

Дженни – рыжеволосая, веснушчатая, плоскогрудая и широкозадая, но одевается она хорошо и умело скрывает эти свои особенности. Впрочем, сегодня, наряженная в обычный цветастый халат, она вряд ли рассчитывала произвести на меня впечатление. Как бы там ни было, Дженни предпочитает видеть во мне лишь приложение к домашней обстановке. Безразлично буркнув какое-то приветствие, она плюхнулась обратно в кресло с откидной спинкой и закурила сигарету, не отрывая глаз от ток-шоу в телевизоре, которое я и смотреть бы не стала.

Из всех людей, встреченных мной за последние пять дней, только у нее поведение ничуть не выбилось из нормы. О'Хагены сами занимаются стиркой, но и Дженни, и Том терпеть не могут убираться на кухне. Это неудивительно, если учесть, что они держат ресторан. По этой причине мне почти всегда приходится загружать в посудомоечную машину гору грязных тарелок – некоторые из них по виду недельной давности, – а мусорное ведро постоянно забито пластиковыми поддонами и контейнерами для быстрого разогрева в микроволновке. Думаю, и в этом их можно понять. Они хотят отдохнуть от готовки хотя бы дома.

Пока я сновала по квартире, Дженни не обращала на меня ни малейшего внимания. Она и бровью не повела, когда я сняла все со столика рядом с ее креслом, вытерла с него пыль, а потом разместила на нем пульт, пепельницу и прочее в прежнем порядке. Я терпеть не могу сигаретного дыма, и мне удивительно было вдруг осознать, что Дженни – единственная курящая среди моих клиентов.

Приборка уже час шла своим чередом, когда зазвонил телефон. Я слышала, как Дженни ответила, убавив громкость телевизора. Я не интересовалась ее разговором. Она несколько минут что-то бормотала в трубку, а потом положила ее на рычаг. Понемногу я добралась до хозяйской спальни, где мигом сменила белье и так же сноровисто расправила на постели покрывало. Затем я опустошила пепельницу на столике с того края, где спит Дженни – рыжие волосинки на подушке, – и обогнула кровать, чтобы вытряхнуть пепельницу мужа.

Неожиданно в дверях возникла хозяйка и выдала без всякого предисловия:

– Спасибо, что прикрыла Тома.

Я вскинула голову, пытаясь прочесть выражение ее веснушчатого лица, но разглядела на нем только неприязнь. Дженни не привыкла чувствовать себя кому-то обязанной.

– Просто сказала правду, – заявила я, сваливая окурки в мусорное ведро.

Протерев пепельницу, я с легким стуком снова поставила ее на тумбочку, заметила валявшийся на полу карандаш, подобрала его и бросила в выдвижной ящичек ночного столика.

– Я понимаю, рассказ Тома показался им немного странным, – осторожно начала Дженни, словно ждала, что я на это скажу.

– Только не мне, – сухо ответила я.

Я оглядела комнату, не нашла никаких упущений и направилась к двери во вторую спальню, приспособленную О'Хагенами под кабинет. Дженни отступила, пропуская меня. Тряпку, которой протирала пыль в спальне, я предусмотрительно заткнула за пояс и теперь выдернула ее, чтобы приступить к уборке кабинета. К моему удивлению, Дженни потащилась следом. Я коротко взглянула на часы и продолжила свое дело. К Уинтропам мне нужно было поспеть к часу, и я рассчитывала еще что-нибудь перехватить на обед.

Мой взгляд не укрылся от Дженни.

– Работай-работай, – радушно разрешила она, как будто я занималась чем-то другим. – Я просто хотела сказать, что мы благодарны тебе за то, что ты все как следует вспомнила. Том был рад, что ему больше не надо отвечать ни на какие вопросы.

Один из них, впрочем, посетил меня не далее как сегодня утром. При нормальном положении вещей мне и в голову не пришло бы задавать этот вопрос Дженни, но я была уже сыта по горло резкой переменой в поведении хозяйки – от полного игнорирования до назойливого преследования.

– А в полиции его спрашивали, что он делал на втором этаже, хотя сам живет на первом, и от кого именно спускался? – Я стояла спиной к хозяйке, но ясно расслышала, как та пораженно охнула.

– Да, Клод его спрашивал, но только сейчас, – ответила Дженни. – Он интересовался, почему Том раньше не упомянул об этом.

Мне-то было понятно, почему Клод Фридрих решил прояснить этот момент. Ведь он сам живет на втором этаже, как раз напротив Норвела Уитбреда.

– И что Том ему ответил?

– Тебя это не касается! – вспыхнула Дженни.

Вот теперь передо мной была прежняя О'Хаген.

– Пусть, – сказала я, протирая тряпкой металлические части стула на колесиках, стоявшего рядом с письменным столом.

– Что ж…

Дженни умолкла на полуслове и удалилась в спальню, плотно прикрыв за собой дверь. Она появилась вновь лишь с окончанием уборки – я была вправе исключить всякое совпадение, – переодевшись в ярко-зеленую спортивную рубашку и серые слаксы.

– Ты очень хорошо все прибрала, Лили, – сказала Дженни, даже не взглянув на результаты моего труда.

Она почему-то предпочла остаться в новом образе, хотя мне привычнее было бы общаться с уже знакомой бесцеремонной Дженни – по крайней мере, при ней я четко знала свое место.

– Хм… Вы выпишете мне чек сейчас или потом пришлете по почте?

– Вот оплата наличными.

– Ладно. – Я выписала квитанцию, сунула деньги в карман и собралась уходить.

– Да, хорошо! – поспешно произнесла Дженни, словно спохватываясь. – Я только хотела сказать, что Том не делал ничего предосудительного там, на втором этаже! Он действительно поднимался туда, но так просто…

С изумлением я увидела, что глаза и нос Дженни покраснели, будто она вот-вот ударится в слезы. Я понадеялась, что женщина все-таки сдержится: не мне утешать ее, поглаживая по спине. Вероятно, и сама Дженни думала так же.

– До следующей недели, – сдавленно произнесла она.

Я лишь пожала плечами, забрала свой контейнер и пошла к двери.

– До свидания, – из чистой вежливости сказала я хозяйке на прощание, обернувшись через плечо.

Я резко захлопнула за собой дверь, словно, как всегда, торопилась к очередному месту работы, однако в вестибюле остановилась и огляделась. Вокруг все было тихо – никто не спускался по лестнице, не ходил по второму этажу. Пятница – будний день. Кроме Йорков и миссис Хофстеттлер, в это время все жильцы на работе.

Мне еще раньше пришло в голову, что кладовка под лестницей, где Пардон хранил всякую полезную всячину, вроде запасных лампочек и мощного пылесоса для уборки коридоров, являлась прекрасным местом для временного хранения его неприкаянного тела. К тому же у меня совершенно случайно имелся ключ – Пардон сам дал мне его три года назад, когда единственный раз на моей памяти взял отпуск. Тогда он отправился на автобусе в Канкун [13]13
  Канкун – курортный городок в Мексике, на северо-восточном побережье полуострова Юкатан.


[Закрыть]с экскурсионной группой, большую часть которой составили жители Шекспира. Пока он отсутствовал, я взяла на себя труд убирать в коридорах, протирать застекленную заднюю дверь, следить, чтобы на парковке у дома не валялся мусор, а также направлять жалобы жильцов соответствующим ремонтным рабочим. Вручив мне тогда ключ, Пардон так и не потребовал его назад, вероятно, прогнозируя для себя другие турпоездки.

Как бы там ни было, такая суета по поводу собственного здоровья в конце концов оказалась небеспочвенной. Врач в Литтл-Роке предупредил мистера Элби, что его сердце не совсем в порядке, и тогда Пардон навсегда зарекся от путешествий из страха, что где-нибудь за границей с ним может случиться приступ. Впрочем, он без устали показывал желающим свои канкунские снимки, клятвенно заверяя, что едва разминулся со смертью.

Все доверенные мне ключи я помечала кодом собственного изобретения. Допустим, у меня украли бы связку. В этом случае я никак не желала бы, чтобы вор смог забраться в квартиры и офисы моих клиентов. Сам код был незамысловатым: я просто брала каждую предыдущую букву по алфавиту, поэтому на ключе от кладовки Садовых квартир Шекспира на полоске клейкой ленты жирно написала черными чернилами: «РИЧ».

Подбросив и правой рукой поймав связку с ключами, я все еще колебалась, заглядывать в кладовку или нет, но все же решилась – да, заглядывать! Исчезновение и повторное появление трупа Пардона, его окончательное обретение в парке, куда он попал не без помощи моей тележки, разожгли во мне любопытство и гнев. Прежде всего это событие приоткрыло неизведанные глубины в характере одного из моих довольно близких знакомых, поскольку я не решилась бы оспаривать тот факт, что убийцей мог стать только обитатель этого дома. Я и сама не знала, когда пришла к этому выводу, но полностью все уразумела, лишь вставив и провернув ключ в замочной скважине.

Я заглянула в кладовку. Поскольку вход в нее расположен прямо в вестибюле, а потолком служит лестничный пролет, то слева она гораздо выше, чем справа.

Я потянулась к шнурку, свисавшему с голой лампочки на потолке, но едва успела коснуться его, как кто-то за моей спиной пробасил:

– Что вы здесь ищете, мисс Лили?

Я непроизвольно ахнула, но в следующее же мгновение узнала обладателя голоса и обернулась. За мной стоял Клод Фридрих. Я пытливо уставилась в его широкоскулое лицо.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – осведомился он.

– Боже праведный, где же вы были? – сердито спросила я, разозлившись на себя за то, что не услышала шагов, и на него – за то, что испугал меня.

– В квартире Пардона.

– Подстерегали кого-нибудь?

Я увидела, что разгневать его, чтобы отбить охоту к расспросам, мне нипочем не удастся.

– Обследовал место преступления, – добродушно пояснил Фридрих. – Пытался уяснить – как и вы, очевидно, тоже, – каким образом один свидетель видел труп на диване в половине пятого, когда другой говорит, что в три часа диван был свободен, хотя в квартире, судя по описанию, произошла драка.

– Пардон мог умереть не сразу, – предположила я, сама изумляясь простоте, с которой выкладывала полицейскому все, что было у меня на уме.

– Да, при более слабом ударе, конечно… – Фридрих тоже удивился, а заодно обрадовался и медленно встряхнул седеющей шевелюрой. – Но от такого мощного удара по горлу он довольно скоро задохнулся бы.

Тут он поглядел на мои руки – незанятые, поскольку, открывая дверь в кладовку, я поставила контейнер на пол. Руки у меня были с виду сухие и жилистые – сильные.

– Я могла бы убить его, но не сделала этого. Мне незачем.

– А если Пардон проговорился вам, что хочет разболтать всем в городе историю о ваших плохих временах?

– Он о них понятия не имел. – Я пришла к такому умозаключению сегодня утром. – Вам ведь известно, какая была натура у Пардона. Он хотел знать все обо всех и душу бы вытряхнул у того, про кого ему удалось что-то пронюхать. Он был бы рад посочувствовать мне из-за того случая. Но никто ничего здесь не знал до тех пор, пока вы не позвонили в Мемфис и не оставили досье лежать без присмотра.

Вот чем еще мне предстояло заняться лично – выяснить, кто из полицейского участка растрепал про меня и кому именно. Я была готова поклясться, что, кто бы ни подбросил наручники и пистолетик на лестницу к Дринкуотерам, значимость для меня этих вещиц он уяснил от чрезмерно болтливого служителя правопорядка.

– Возможно, тут вы правы, – согласился Фридрих, приятно удивив меня в ответ на мою недавнюю откровенность. – Я сейчас с этим разбираюсь. Стало быть, вы решили осмотреть кладовку, чтобы проверить, не здесь ли прятали труп?

От резкой перемены в разговоре я сморгнула. Вероятно, Фридриху был неприятен мой намек на недостаточную секретность в работе полицейского управления.

– Да. – И я объяснила, каким образом ко мне попал ключ.

– Что ж, давайте посмотрим, – предложил Фридрих, нарочитая коммуникабельность которого была мне подозрительна.

– Вы же уже смотрели, – заметила я ему.

– Вообще-то, нет. Связка ключей Пардона куда-то запропала, а ломать дверь мы пока не стали. Сегодня утром должен был подойти слесарь и вскрыть замок, но благодаря вам городское управление Шекспира сэкономило энную сумму. Мне и в голову не приходило спросить, есть ли у вас ключ от кладовки.

Мне показалось, что сейчас не лучший момент для признания шефу полиции в том, что у меня также имелись ключи от парадного и черного входов в их дом.

– Почему же вы не обратились к Норвелу Уитбреду? – поинтересовалась я. – Раз в неделю по утрам он ведь работает у Пардона…

– Он сказал, что ключа у него нет. Мне же кажется, что Пардон и не доверил бы ключ такому, как Норвел. Скорее всего, он сам открывал ему кладовку в случае необходимости.

Я меж тем пыталась увязать пропажу связки ключей домовладельца с прочими обстоятельствами его загадочной кончины. Фридрих обошел меня, потянул за шнур и осмотрелся. Яркий свет проникал во все углы крохотного помещения. Пардона, несмотря на его прочие недостатки, нельзя было упрекнуть в неоправданной экономии электроэнергии.

– Здесь все так, как было всегда? Что скажете? – спросил меня Фридрих, когда мы осмотрели кладовку вдоль и поперек.

– Да, – слегка разочарованная, призналась я.

На полках в глубине слева в стройном порядке были разложены предметы первой необходимости: мешки для мусора, запасные лампочки, чистящие средства, а также прочие мелочи, которые, по мнению Пардона, могли когда-нибудь еще пригодиться, к примеру мышеловки, вазы, дверная ручка, подпорка, используемая всякий раз, когда чистили ковер в вестибюле и потом проветривали его, распахнув парадный вход настежь. Справа в кладовке хранился внушительных размеров пылесос. Он был уже устаревший, но очень мощный, стоял на своем привычном месте, а его шнур был уложен с невероятной тщательностью. Это свидетельствовало о том, что последним коридор убирал не Норвел.

«Ему бы ни за что так красиво не смотать», – подумала я, любуясь аккуратными кольцами.

Как бы там ни было, именно Норвелу Пардон поручил обеспечивать чистоту в их доме.

Фридрих тем временем вдумчиво и внимательно изучал содержимое полок, очевидно мысленно составляя поштучную опись всех хранившихся в кладовке предметов. Я слегка потянула его за рукав, но тут же пожалела об этом и извинилась.

– Д-да?.. – рассеянно спросил Фридрих.

– Посмотрите на шнур пылесоса. – Я дождалась, пока он уделит должное внимание моей просьбе, и пояснила: – Пылесос сюда убирал не Норвел, а кто-то другой, хотя заниматься этим должен именно он. – Я высказала полицейскому свои соображения, которые его, кажется, слегка развеселили.

– Значит, по форме колец этого шнура вы можете сделать предположение, кто его сматывал? – с улыбкой спросил шеф полиции.

Я вдруг почувствовала, что он легонько тычет меня в ногу. Хо-хо…

– Да, могу! Я видела, как прибирал пылесос сам Пардон. Это, похоже, его работа. Каждый понедельник с утра Норвел должен пылесосить ковры в коридорах, протирать застекленные двери, подметать дорожку перед домом, а сзади собирать мусор с парковки. А в этот понедельник он, судя по всему, отлынивал от своих обязанностей.

– Как много может рассказать обычный пылесос!

Я сдержала раздражение и безразлично пожала плечами, затем сняла со связки ключ от кладовки и молча отдала его Фридриху. Полицейский не успел ничего сказать, как я уже подхватила свой контейнер и размашисто зашагала к выходу из здания, мгновенно выкинув из головы и Фридриха, и наш разговор. Я пыталась вспомнить, зачем мне нужно было зайти домой, но не могла – обедать мне почему-то расхотелось. Наверное, следовало сразу ехать к Уинтропам…

Но на моем пути возникла новая помеха. Кто-то припарковал машину на подъездной аллее, преградив выезд моему «скайларку», [14]14
  «Бьюик скайларк» – двухдверный автомобиль с открытым верхом.


[Закрыть]стоявшему под навесом, и теперь небрежно опирался на его капот. Сердце в моей груди екнуло: я узнала Маршалла.

Я смущенно приблизилась, не зная, что нужно делать и говорить в таких случаях, чувствовала только, как пылают у меня щеки. Он взял у меня контейнер, поставил его на землю, утянул меня за руку под навес и там обнял за талию. Через секунду и я обвила руками его шею.

– Я не мог позвонить тебе, – шепнул он мне на ухо. – Не знал, как говорить с тобой по телефону. Я и сейчас не знаю, что сказать тебе…

Если уж он не знал, то мне и подавно не стоило испытывать судьбу. Мне были приятны его объятия, но не нравилось, что мы стоим под навесом, на всеобщем обозрении. Хотя опьянение близостью Маршалла, его столь памятный запах и прикосновения понемногу ослабили мои тревоги. У меня начала кружиться голова. Он провел языком по моим губам.

– Маршалл, мне надо на работу, – с трудом выговорила я.

Седака слегка отстранился, пристально посмотрел мне в лицо и спросил:

– Лили, ты отвергаешь меня, потому что я тебе не нужен? Ты жалеешь о вчерашнем?

– Нет! – Для убедительности я помотала головой.

– Тебя мучают воспоминания о том происшествии с тобой?

– Н-нет… – Я помолчала. – Но, знаешь, один успешный половой акт не спасает от боязни нового изнасилования. Мне существовать с этим всю оставшуюся жизнь.

Меня не назовешь безотказной женщиной, и далеко не всегда я настроена дружелюбно. Если до Маршалла это еще не дошло, то теперь с моими особенностями ему придется считаться.

– Честно, мне и самой очень жаль, но уже пора к очередному клиенту, – прозаически призналась я.

– Лили, – вымолвил он нежно, будто даже называть меня по имени доставляло ему наслаждение.

Поникнув головой, я смотрела в ту точку, где соприкасались наши груди, потом подняла на него глаза. Он приник губами к моим.

Я ощутила готовность его плоти и взмолилась извиняющимся тоном:

– Только не сейчас!

– Сегодня вечером, после занятия?

– Хорошо…

– Смотри, ничего не ешь – мы что-нибудь сообразим у меня.

Я в любом случае никогда не ужинаю перед ритмикой, поэтому кивнула и улыбнулась ему. Промелькнувшая по улице красная машина напомнила мне о беге времени. Подняв руку за спиной Маршалла, я взглянула на часы, от души мечтая о возможности позвонить Уинтропам и сказаться больной. Но этот мужчина был в моей жизни аномалией, а работа – нормой.

Как бы там ни было, я начала питать надежду на то, что с Маршаллом наконец почувствую себя такой, какая есть. Прежняя Лили из города Мемфиса, девица с русыми локонами, которая после двадцати минут на беговой дорожке судорожно пыхтела и задыхалась, никогда не решилась бы на то, что проделала с Маршаллом нынешняя натренированная блондинка. От моей ласки трепет прошел по всему его телу.

– Ты сама не представляешь, что творишь, – признался он, когда к нему вернулся дар речи.

Я поняла, что Маршаллу тоже есть что рассказать мне.

– Если у тебя точно не найдется сейчас десяти минуток, то придется мне, видно, ждать до вечера, – на пределе дыхания вымолвил он. – Сегодня на занятии не буду вступать с тобой в спарринг!

При мысли о любовных корчах Маршалла, сопровождающих блокировку моих ударов, я невольно улыбнулась. Видя мою реакцию, он сам в голос расхохотался.

– Пока, – сказала я, отчего-то внезапно застеснявшись, осторожно высвободилась из его объятий и пошла к своему «бьюику», а он – к своей «тойоте».

Взглянув ему вслед, я невольно залюбовалась его широкоплечим силуэтом и ладным задком.

Я настолько привыкла к тому, что мои планы на вечер ограничивались очередной порцией библиотечного чтива или взятым напрокат фильмом, что, следуя знакомым маршрутом к очередному месту уборки, я прямо-таки терялась в мыслях. После занятия я вся вспотею… Можно ли будет у него принять душ? Захочет ли он, чтобы я осталась на ночь, или мне придется ехать домой? Где мне припарковать машину? Мое посещение съемной квартиры Маршалла никого не должно касаться. Я очень оберегаю свою частную жизнь.

Поспешно вылезая из машины, которую припарковала у черного входа дома Уинтропов, я уличила себя в радостном предвкушении, смешанном со страхом. Но больше всего меня одолевала неопределенность – чувство, несовместимое с удовольствием. Столкновение с таким количеством перемен в жизни было для меня внове. Впрочем, все это я должна была отодвинуть подальше, на край сознания, и приступать к работе.

Я вошла, заперла за собой дверь и осмотрелась в кухне. Чувствовалось, что здесь недавно побывала кухарка Эрлин Поффард. Стол был вытерт начисто, а мусорный бак под мойкой полон. Эрлин наведывается к Уинтропам дважды в неделю и готовит столько еды, чтобы хватило на ужины до следующего ее прихода. Я ни разу не встречалась с ней лично, но составила о кухарке представление по результатам ее труда. Все свои блюда Эрлин снабжает ярлычками, всегда складывает мусор в мешки, сама моет, сушит и убирает в шкафы посуду. Мне лишь остается время от времени протирать снаружи микроволновку и дверцу посудомоечной машины, потом пройтись разок шваброй – и кухня в порядке. Впервые за все время меня посетила мысль, что неплохо было бы познакомиться с этой Эрлин. Возможно, ей и самой интересно узнать меня поближе.

Годами сформированная привычка взяла свое, и я споро принялась за работу. В этот день мне было особенно невыгодно опаздывать на занятие. Я горела желанием поскорее увидеться с Маршаллом-любовником, и мне очень не хотелось, чтобы Маршалл-сэнсэй сверкнул на меня укоряющим взором, как было в прошлый раз.

Вытерев везде пыль, я достала из кладовки швабру, и в этот момент щелкнул дверной замок.

– Привет, Лили! – раздался в прихожей знакомый фальцет.

– Привет, Бобо, – откликнулась я, напоминая себе, что надо попросить у Бини новую швабру.

– Эй, а что там с тем стариканом, которого убили где-то в твоем районе? – спросил приближающийся голос.

Я покосилась через плечо. Опиравшийся на мойку юноша – вернее, верзила под два метра ростом – в обрезанных джинсах и в рубашке от «Умбро» выглядел очень живописно. Ухмылка выдавала его возраст, зато все прочие части тела были вполне взрослыми. Если я прибираюсь у Уинтропов, то отвечаю и на телефонные звонки. Летом абсолютное большинство их адресовано именно Бобо. Разумеется, у него есть свой мобильник, но номер он дает только закадычным друзьям – к вящему неудовольствию матушки.