Текст книги "Много шума из-за одного покойника"

Автор книги: Шарлин Харрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Утром, когда я спешила домой, чтобы наскоро принять душ, – я ездила на тренировку в клуб «Телу время», и, к моему облегчению, дверь на этот раз отпер помощник Маршалла, – по дороге мне встретился Маркус Джефферсон, ведущий за руку малыша. Волосы у меня были насквозь пропитаны потом, а на серой футболке и шортах проступили мокрые пятна. Я уже собиралась открывать свою входную дверь, как услышала чей-то оклик.

– Доброе утро, Лили! – поприветствовал меня с тротуара Маркус.

Я впервые в жизни увидела улыбку на его лице и теперь поняла, чем он так привлекает Дидру. Маркус – высокий и мускулистый афроамериканец цвета кофе, в который добавили столовую ложку молока. В его карих глазах играет золотистый отсвет. Мальчонка рядом с ним был еще прелестнее – улыбчивый, одетый как игрушечка, с длинными загнутыми ресницами и огромными темными глазищами.

Мне нестерпимо хотелось войти к себе и немедленно встать под душ, но я из вежливости вернулась к тротуару по подъездной аллейке и присела перед ребенком на корточки.

– Как тебя зовут?

– Кения, – с лучезарной улыбкой ответил негритенок.

– Какое красивое имя – Кения, – сказала я. – А сколько тебе лет?

По довольному виду Маркуса и самого мальчика я рассудила, что веду беседу как подобает.

Кения поднял три растопыренных пальчика. Увидев, какие они малюсенькие, я подавила желание содрогнуться. Меня настолько ужасает крайняя детская беззащитность, что я не решаюсь душой привязываться ни к одному из малышей. Откуда мне взять столько бдительности, чтобы защитить такое хрупкое и драгоценное существо? Так или иначе, другие люди, по-видимому, не разделяют моих страхов. Легкомысленно или дерзостно они рожают детей, наивно полагая, что ничего с их отпрысками не случится до самой зрелости.

Вероятно, с моим лицом стало что-то не так – сомнение в глазах мальчика и его неуверенная улыбка заставили меня опомниться. Я тут же растянула губы в улыбке и осторожно похлопала малыша по плечу.

– Ты вырастешь и станешь совсем большой, Кения, – выпрямляясь, сказала я ему. – Это твой сын, Маркус?

– Да, мой единственный, – гордо ответил тот. – Мы с женой уже несколько месяцев не живем вместе, но договорились, что я как можно чаще буду навещать Кению.

– Ты, наверное, работал с четырех до полуночи? – спросила я за неимением прочих тем.

Маркус кивнул и ответил:

– Я пришел домой и немного соснул после ночи, а потом забрал Кению у жены перед ее уходом на работу. Она – служащая ведомства социального обеспечения.

– Чем же вы сегодня намерены заняться? – учтиво поинтересовалась я, стараясь не очень откровенно поглядывать на часы: по вторникам, в половине девятого утра меня ждали у Дринкуотеров.

– Сначала мы пойдем позавтракаем в «Макдоналдс», – ответил Маркус. – Потом, наверное, засядем у меня и поиграем в «Кэнди ленд» [11]11
  «Кэнди ленд» – настольная игра для малышей с кубиком и фишками.


[Закрыть]или, может быть, посмотрим «Барни». [12]12
  «Барни и его друзья» – американский мультсериал о приключениях динозаврика.


[Закрыть]Ты согласен, дружище?

– «Макдоналдс», «Макдоналдс»! – затянул Кения, дергая отца за руку.

– Думаю, пора идти и подкормить этого парнишку, – сказал мне Маркус, покачивая головой в ответ на сыновнее нетерпение и в то же время не скрывая улыбки.

– Наверное, ты раньше не мог приводить его к себе? – предположила я. – Ведь Пардон не соглашался сдавать квартиры жильцам с детьми.

– Один раз я приходил вместе с Кенией, и мистер Элби не стал возражать, – ответил Маркус, провожая взглядом малыша, убегавшего от нас по тротуару. – Интересно, как поступит следующий хозяин. Ты, случайно, не знаешь, кто это будет?

– Нет, – раздумчиво протянула я и вспомнила, что мне уже вторично задавали этот вопрос. – Понятия не имею. Но мне очень хочется узнать.

– Скажи мне, если что, – попросил Маркус и поднял руку в знак прощания.

– Славный у тебя малыш, – откликнулась я.

Некоторое время я смотрела, как молодой отец догоняет своего шаловливого сынишку, а затем вернулась к дому.

Раз в неделю я посвящаю все утро уборке у Мэла и Хелен Дринкуотер. Им обоим за пятьдесят, и они еще работают: он – окружным инспектором, а она – банковской служащей. Они вовсе не неряхи, но у них большой старинный дом, а также внуки, которые живут на той же улице и постоянно захаживают к дедушке и бабушке.

Хелен Дринкуотер из тех женщин, которые не любят, чтобы им перечили. По каждой комнате она готовит список дел, предназначенных для выполнения за те три с половиной часа, что я нахожусь в их доме. К слову, вначале миссис Дринкуотер пыталась добиться от меня, чтобы я по мере выполнения вычеркивала дела из списков и оставляла эти листки в соответствующих комнатах. Я проигнорировала ее требование. Скажу прямо, пока я еще только осваивалась в доме Дринкуотеров, списки мне очень помогали, но теперь все это крючкотворство во время уборки – просто детский сад.

Миссис Дринкуотер – я обещала себе никогда не называть ее Хелен – проглотила мое неповиновение. В первые свои визиты я клала ее списки в комнатах на видное место. Затем миссис Дринкуотер оставила рядом со стиральной машиной кучу грязного белья вместе с запиской: «Суньте все это в машину, пусть постирается и просушится». Для первого раза я скрепя сердце выполнила наказ, а во второй сама оставила хозяйке записку: «Не указано ни в одном из списков». После этого Хелен Дринкуотер больше не нагружала меня дополнительными обязанностями.

Двухэтажный дом начала прошлого столетия в теплых утренних лучах смотрелся очень уютно. Он окрашен в светло-желтый цвет, отделка на нем белая, а ставни – темно-зеленые. Дом отстоит далеко от улицы, к которой относится. Ясно, что такие постройки встречаются только в старейшем из сохранившихся кварталов Шекспира. Позади дома на целые пол-акра простирается лес, который Дринкуотеры оставили нетронутым.

Этим утром мне было о чем поразмышлять. Маршалл объявил, что ушел от Теи, таким тоном, словно сообщал некое важное для меня известие. Надраивая ванную на втором этаже, я раздумывала о том, сохранится ли у Маршалла после вчерашнего разговора хоть капля интереса ко мне. Уже несколько раз случалось так, что, почувствовав в мужчине нечто большее, чем просто дружескую симпатию, я неизменно обращала его в бегство одним лишь рассказом о своем прошлом. Правда, за единственным исключением – нашелся такой, которого мое признание так возбудило, что он сам попытался изнасиловать меня. Я тогда отбилась, но не сразу и не без труда. После того случая я и решила заняться боевыми искусствами, впоследствии они обернулись для меня одной из приятнейших жизненных составляющих.

Все эти мысли барабанили по моему сознанию, как дождевые капли, падающие на обочину, довольно занимательные, но не всепоглощающие. В то же время я успевала думать и о затычке для ванны, и о том, куда деть книжку комиксов, найденную за унитазом. Я насторожилась лишь тогда, когда половицы на первом этажи скрипнули вторично.

Я замерла, как была, с губкой в руке, которой собиралась начищать раковину. Я глядела в зеркало, но ничего не видела, и прислушивалась, не скрипнут ли половицы еще раз.

Дринкуотеры, уезжая на работу в четверть девятого, оставляют кухонную дверь незапертой, поскольку знают, что уже через пятнадцать минут появлюсь я. Приходя к ним, я запираюсь на ключ, хотя в этой части Шекспира дневные ограбления – дело неслыханное.

Кто-то пробрался в дом именно в этот промежуток времени. Я закрыла глаза, чтобы лучше сосредоточиться, затем осторожно стянула с рук резиновые перчатки, стараясь сделать это бесшумно. Неизвестный еще не поднялся по лестнице – я успею занять более выгодное положение.

Снимать обувь не было времени. Я тихо переступила порожек ванной, вспоминая, где на втором этаже скрипит пол. Если распластаться по стене в коридорчике, расходящемся от лестницы под прямыми углами, то я смогу напасть на незваного гостя, когда тот окажется у верхней площадки.

Я прокралась поближе к лестнице, попутно встряхивая кистями рук, чтобы расслабить мышцы. Сердце билось частыми толчками, голове стало легко и бездумно, однако внутренне я была готова – не струшу, дам отпор!

Но мне необходимо было лучше расслабиться. Я чувствовала напряжение во всем теле – это замедлит реакцию. Столько всего предстоит передумать!

Он стоял на лестнице. Руки у меня сжались в кулаки, а ноги налились силой для удара. Сердцебиение гулко отдавалось во всем теле.

До меня донеслось шуршание, словно кто-то задел на ходу стену – совсем близко! – затем еще один негромкий звук неопределенного происхождения. Я чувствовала, что хмурюсь против воли.

Кажется, там что-то звякнуло?.. Снова скрип половиц. Теперь уже точно – на нижних ступеньках?.. Я в недоумении покачала головой.

Снова звук шагов – еще дальше, уже не на лестнице, а на пути в кухню. Он уходит! Этот сукин сын удирает!

Я ринулась к лестнице и, не обращая внимания на что-то белое, лежавшее на одной из ступенек, слетела вниз. Ярость захлестнула меня с такой силой, что я не чуяла под собой ног. Но, ворвавшись в кухню, я услышала лишь, как грохнула дверь черного хода. Я подоспела туда буквально через несколько секунд, но злоумышленнику хватило времени на то, чтобы скрыться в лесу позади дома Дринкуотеров.

С минуту я постояла на пороге, тяжело переводя дыхание. Только теперь до меня полностью дошла суть выражения «лезть в драку». Затем здравый смысл возобладал – и я ретировалась, заперев за собой кухонную дверь.

При каждом шаге я ощущала в теле обратную реакцию. Кровь, насыщенная адреналином, отхлынула от мышц, и они неприятно обвисли. С огромной неохотой я вернулась к оставленному на лестнице предмету. На полпути на второй этаж на ступеньке валялся белоснежный носовой платок, прикрывавший некую вещицу. Я медленно протянула руку и сдернула его.

Цветные лучи, пробивавшиеся сквозь витражное окно на верхней площадке, заиграли на игрушечных наручниках – дешевой железячке, рядом с которой лежал пластмассовый пистолетик.

Я без сил опустилась на ступеньку и закрыла руками лицо.

Всего три дня назад мое прошлое было для всех тайной – по крайней мере, я так думала. Теперь о моих злоключениях разузнал Клод Фридрих, а Маршаллу я рассказала сама. Кто же еще в курсе?

Я вновь оказалась лицом к лицу с жестокой истиной: надеяться мне не на кого, кроме самой себя.

Я обыскала весь дом, разговаривая с собой для храбрости, убеждала себя в том, что сперва все осмотрю и успокоюсь, а потом закончу уборку, – и сдержала обещание.

Наконец с превеликой радостью и облегчением я ушла оттуда и поехала домой. Я позвонила миссис Дринкуотер на работу и сообщила ей, что по пути к ним увидела в углу двора какого-то подозрительного субъекта.

– Думаю, вам не надо оставлять дом открытым до моего прихода даже на пятнадцать минут, – сказала я. – Лучше, если я буду приходить, пока вы еще дома. Или же вы можете дать мне ключ.

Я ясно чувствовала, как подозрения хозяйки передаются мне вместе с легким постукиванием в телефонной трубке – это Хелен карандашом выбивала дробь на собственных зубах. Миссис Дринкуотер не жаждала видеться со мной – ее больше устраивало наслаждаться результатами моей приборки, и до сегодняшнего утра я ничего не имела против такого расклада.

– Наверное, тебе лучше приходить пораньше, Лили, – наконец-то определилась она. – Ты можешь подождать в кухне, пока мы уйдем.

– Договорились, – сказала я и повесила трубку.

Скверная шутка, которую сегодня сыграли со мной, больше не повторится. Я легла на кровать и принялась обдумывать происшедшее. Могло случиться и так, что злопыхатель не предполагал, что я услышу скрип половиц. Возможно, он рассчитывал, что я как-нибудь позже спущусь по лестнице и найду оставленные им игрушки. Разумеется, он хотел избегнуть прямого столкновения. Это стало ясно из того, как трусливо он скрылся через заднюю дверь. Так или иначе, вопрос состоял в том, намеревался ли негодяй дать мне знать о своем присутствии в доме или нет. Это следовало обмозговать, а может, даже спросить мнение Маршалла.

С этой мыслью я немедленно села на постели и дала себе затрещину. Маршалл значил для меня ничтожно мало. После нашего вчерашнего разговора он вполне мог благополучно забыть о нем. Я пообещала себе, что не позволю Маршаллу вторгнуться в мою жизнь. Он возвратится к Тее. Или, увидев мои шрамы, больше не захочет общаться со мной. Здравый смысл подскажет, что такая, как я, ему не нужна.

Я дала себе зарок, что на сегодня хватит размышлений, наскоро пообедала и снова поехала на работу.

Во второй половине дня по четвергам у меня двое клиентов. Уходя в половине седьмого от второго из них, из бюро путешествий, я почувствовала, как устала за день. Понятно, что я совершенно не обрадовалась Клоду Фридриху, поджидавшему меня прямо у входа в дом.

«Можно подумать, у него на меня столбняк», – сардонически усмехнулась я.

Я припарковала машину под навесом, обошла дом, чтобы зайти с главного входа, а не с кухонного, как делаю обычно, и отрывисто спросила:

– Чего вам нужно?

– Не очень-то мы сегодня вежливы, да? – Он удивленно поднял брови.

– У меня был трудный день. Я не хочу обсуждать свое прошлое, собираюсь ужинать.

– Тогда пригласите меня к себе и ужинайте спокойно, – необычайно кротко предложил Фридрих.

Я так изумилась, что не знала, как поступить. Мне хотелось побыть одной, но прогнать гостя – не слишком ли грубо получится? А вдруг он не уйдет?

Ничего не говоря, я отперла дверь и вошла в дом. Фридрих, помявшись, последовал за мной.

– Вы голодны или выпьете чего-нибудь? – спросила я, пряча за спокойствием бешенство.

– Я уже поужинал, но от стакана чая не отказался бы, если у вас найдется, – пророкотал шеф полиции.

Я ушла в кухню и там с секунду постояла, положив локти на стол и опершись о них головой. Я слышала, как шаги великана Фридриха отдаются в моем безупречно прибранном доме, замирают на пороге тренировочной комнаты…

Я резко выпрямилась и увидела, что шеф полиции уже в кухне и изучающе меня разглядывает. В его лице я прочла симпатию пополам с настороженностью. Я вынула из шкафчика чистый стакан, налила в него чаю, бросила туда же кусочки льда и без слов подала Фридриху.

– Я пришел к вам не затем, чтобы обсуждать ваше прошлое. Как вы сами понимаете, мне необходимо проверить сведения обо всех, так или иначе связанных с Пардоном. Я и так вспомнил вас по имени… читал раньше в газетах. Но сегодня я хотел бы поговорить с вами вот о чем. Один из ваших клиентов дал показания. Он говорит, что вы можете их подтвердить, – заявил Фридрих. Я изобразила на лице удивление. – Том О'Хаген показал, что в понедельник, в свой выходной день, он пришел домой после игры в гольф около трех дня. – Он ждал от меня какого-то отклика, но я безмолвствовала. – Далее он заявил, что сразу пошел к Элби, чтобы отдать ему плату за квартиру, увидел, что дверь распахнута настежь, и заглянул в прихожую. Ковер в комнате был в совершенном беспорядке, диванчик отодвинут от стены наискось, а на звонок в дверь никто не отозвался. О'Хаген оставил деньги на столике прямо у двери и ушел.

– То есть вы думаете, что в три часа дня Пардона уже, возможно, не было в живых?

– Да, если верить Тому. Вы можете подтвердить его показания.

– Каким же образом?

– Он заявляет, что видел вас, когда спускался по лестнице. Вы в тот момент входили к Йоркам.

Я задумалась, пытаясь восстановить в памяти совершенно заурядный понедельник. До возвращения с ночной прогулки я даже предположить не могла, что именно этот день мне придется припоминать во всех подробностях.

Я закрыла глаза, прокручивая в голове небольшой отрезок времени после обеда в понедельник. Я держала сумку с продуктами, которые обычно отношу к Йоркам до их возвращения домой. Нет, две сумки… Мне тогда пришлось поставить их на пол, чтобы выудить из связки нужный ключ, – мой организационный просчет. Помнится, я тогда выговорила себе за непредусмотрительность.

– Никто при мне не проходил через вестибюль, зато я слышала, как кто-то спускался по лестнице. Возможно, это и был Том… – вслух раздумывала я. – Я в это время возилась с ключами – никак не могла разобраться в своей связке. Я вошла к Йоркам, положила сумки… кое-что убрала в холодильник, а что-то оставила прямо на столе. Аспарагус поливать не стала, земля в горшке оказалась совершенно сырой. Шторы в спальне были уже открыты – обычно я сама отдергиваю их. После этого я ушла.

Я вспомнила, как заперла дверь квартиры Йорков, обернулась…

– Да, я видела его! Он шел от квартиры Пардона к себе и очень торопился! – воскликнула я, вполне довольная собой.

Мне не очень нравится Том О'Хаген, но сейчас я обрадовалась, что могу подтвердить его показания, хотя бы частично. Если именно он сначала спускался по лестнице, а через две или три минуты, пока я была у Йорков, уже вышел от Пардона, то, несомненно, ему не хватило бы времени на то, чтобы убить домовладельца. Вот только зачем он ходил наверх? Ведь у него квартира на первом этаже… Дидра? Тоже нет – она была на работе.

– Я слышал, вы знакомы с Маршаллом Седакой, – вторгся в мои раздумья Фридрих.

Я настолько не ожидала подобного замечания, что удивленно уставилась на полицейского и сказала:

– Да.

– Этим утром он приходил в участок и давал показания Дольфу Стаффорду. Тот передал мне, что после смерти Пардона Маршалл наследует его бизнес. А у покойника было немало кормушек.

Я лишь миролюбиво воздела руки. Мол, и что с того?

– Никто здесь толком не знает, что за птица этот Маршалл, – продолжал Фридрих. – Он появился в Шекспире неведомо откуда и женился на Тее Армстронг. Все ломали головы, почему Тея, красавица и умница, не выскочила замуж раньше. Думаю, Маршаллу просто повезло. А теперь, я слышал, он съехал от нее и снял квартирку на Фарадей-стрит.

Я и понятия не имела, где живет Маршалл. Это местечко находилось от меня примерно в трех кварталах.

Я открыла холодильник, вынула контейнер с супом, который сварила в выходные, и поставила греться в микроволновку. Две минуты до щелчка таймера тянулись непомерно долго. Я оперлась о край стола и стала ждать, пока шеф полиции уберется восвояси.

– Пардон Элби был убит мощным ударом по горлу, – сообщил Фридрих. – Сначала ему дали зуботычину, а потом добили сокрушительным ударом спереди в шею.

В этот момент я подумала, насколько силен Маршалл, и спросила, наливая поварешкой суп в миску:

– Так вы считаете, что Седака бросил Тею ради меня и убил Пардона, чтобы присвоить его бизнес, потому что теперь он не может рассчитывать на зарплату в двенадцать тысяч в год, которую его жена получала в ОЦШ?

– Я этого не говорил, – вспыхнул полицейский.

– А я только такой вывод и могу сделать из всего сказанного. Или я что-то упустила и вы мне объясните, что именно? – Я уставила на Фридриха пытливый взгляд. – Ладно. А теперь займемся делом. Вот это стоит расследовать.

Я протянула ему завязанный узелком носовой платок, чисто-белый, с тиснеными полосками разной ширины по краям. Игрушечный пистолетик и наручники неровно выпирали из него.

– Вы расскажете мне? – спросил Фридрих.

Я очень коротко и, надеюсь, бесстрастно описала ему утреннее происшествие у Дринкуотеров.

– Как же так? Кто-то пробрался в дом и вы не стали звонить в полицию? Пусть даже вы сами не пострадали, но ведь неизвестный мог что-нибудь украсть у Мэла и Хелен!

– Я не сомневаюсь в том, что он ничего не украл. Я знаю в их доме все вещи наперечет – ничего не пропало. Не было никаких следов обыска, все осталось на своих местах, ящики тоже не выдвигали.

– Вы предполагаете, что эти вещи подбросил человек, который знает о той истории в Мемфисе?

– А разве это не логичное предположение? Я знаю, что вы в курсе. Вы рассказывали кому-нибудь?

– Нет. Я не уполномочен так поступать. Пару дней назад я звонил в полицейское управление Мемфиса. Я уже говорил, что сам вспомнил ваше имя – стоило лишь напрячь память. Честно говоря, я тогда удивился, что вы не сменили его.

– Имя как имя. Зачем мне его менять?

– Чтобы другие не узнавали вас по нему и не приставали с обсуждениями того случая.

– Какое-то время я подумывала об этом, – подтвердила я. – Но у меня и так достаточно много отняли. Я решила сохранить хотя бы имя. К тому же… это было бы равносильно признанию в непонятном преступлении.

Я смерила Фридриха многозначительным взглядом, дающим понять, что комментарии здесь излишни. Он призадумался и стал молча прихлебывать чай.

Я меж тем задалась вопросом, знал ли Пардон правду о моем прошлом. Он ни единым словом не намекнул мне об этом, но подобные персонажи любят докапываться до всего, распоряжаться сиюминутным спокойствием тех, кто находится рядом. Если бы Пардон что-то пронюхал, то не преминул бы уведомить меня об этом, просто не сдержался бы.

– Из полиции Мемфиса вам прислали какой-то документ, что-то на бумаге? – спросила я.

– Да, – подтвердил Фридрих. – Они отправили мне материалы вашего дела по факсу.

Он сунул руку в карман и спросил разрешения закурить трубку.

– Нет, – ответила я. – А где вы оставили этот факс?

– Вы считаете, что кто-то из нашего участка разносит слухи? Вы сами никому здесь не рассказывали о той истории?

– Никому, – солгала я. – Тот, кто подбросил эти игрушки на лестницу к Дринкуотерам, знает, что меня изнасиловали, и при каких обстоятельствах. Поэтому мое мнение таково: информация просочилась из вашего ведомства.

Клод Фридрих посмурнел и сразу стал казаться внушительнее, суровее, огромнее.

– Лили, может, кто-то прознал про это сразу, как вы приехали в Шекспир. Просто раньше ему хватало такта не обнаруживать свою осведомленность.

– Значит, теперь он с бухты-барахты утратил весь свой такт, – не выдержала я. – Вам пора. У меня еще тренировка.

Фридрих ушел, забрав платок и пистолетик с наручниками. Я же была только рада избавиться от них.

Обычно я не хожу на тренировку вечером по четвергам, особенно если уже ездила в клуб утром. Но этот длинный день скопил во мне столько страха и гнева, присовокупив к ним тупую усталость от каждодневной работы, что мне требовалось стряхнуть с плеч напряжение. Боксерская груша сегодня меня не привлекала – мне хотелось тяжестей.

Я натянула ярко-розовые эластичные шорты, спортивный бюстгальтер, поверх него футболку в цветочек, схватила сумку для тренировок и поехала в «Телу время». Маршалл по четвергам не работает, и мне не придется испытывать моральные страдания от его тщетных попыток свыкнуться с новым знанием насчет меня.

Деррик, чернокожий студент колледжа, замещавший Маршалла по вечерам, небрежно помахал мне. Стол с регистрационным журналом находился у главного входа слева. Я задержалась на минутку, чтобы отметиться, а затем направилась к силовым тренажерам, на ходу расстегивая на сумке «молнию». В зале тренировались всего двое, оба – опытные культуристы. Они работали над икрами и четырехглавыми мышцами, оккупировав ножной пресс. Я знала их только в лицо, кивнув мне в ответ, они тут же опять занялись своим делом. В других помещениях свет был погашен – в кабинете Маршалла никого, дверь в зал аэробики и карате заперта.

После разминки я для разогрева немного поработала с легким весом, потом надела перчатки для поднятия тяжестей, с обрезанными пальцами и с подбивкой на ладонях, как следует затянула их и застегнула на «липучки».

– Подстраховать? – спросил Деррик после трех периодов.

Я кивнула. Я уже отработала двадцать, тридцать и сорок фунтов и теперь сняла со стойки гантели на пятьдесят. Устроившись на скамейке, я легла в правильное положение, увидев над собой Деррика, выверила позицию. Я удерживала гантели параллельно полу на уровне плеч, затем понемногу подняла руки, пока гантели не встретились над моей головой.

– Хорошо, Лили! – ободрил меня Деррик.

Я опустила руки с гантелями, снова подняла, стараясь не сбиться с уровня. Пот тек по моему лицу – я наслаждалась.

Шестая попытка подъема далась с большим трудом. Деррик обхватил мои запястья и помог самую малость, чтобы довести движение до конца.

– Ну же, Лили, еще чуть-чуть, – шепнул он. – Не сдавайся.

Я одолела седьмой подъем. Положив пятидесятифунтовые гантели обратно на подставку, я взяла другие, на пятьдесят пять, снова легла на скамейку и с огромным усилием подняла руки с утяжелителями. Истина, известная всем спортсменам, состоит в том, что первая попытка – самая трудная. Однако собственный опыт подсказывал мне, что если начало не задастся, то и последующие подъемы потребуют недюжинной выносливости. Деррик поддерживал запястья, а когда освобождал их, мои руки опускались сами собой. Я выжала пятьдесят пять фунтов шесть раз, ощерив зубы в сосредоточенном напряжении.

– Еще раз, – выдохнула я, чувствуя, как по жилам предательски растекается изнеможение.

Я так сконцентрировалась на последней попытке, что только когда гантели победно застыли над головой, обратила внимание на пальцы, обхватившие мои запястья. Они были не черные, а цвета слоновой кости.

Я удерживала вес до тех пор, пока не ощутила внезапной слабости в руках, и быстро предупредила:

– Вниз!

Маршалл немедленно отступил от скамейки, и я опустила гантели, не стала просто бросать их с такой высоты. Я аккуратно развела руки, расслабленно раскинула их и только тогда разжала пальцы, но гантели не раскатились, упав на резиновый мат.

Я села, оседлав скамейку. Удовольствие от тренировки затмевало даже мою обеспокоенность от встречи с Маршаллом – первой после нашей исповедальной беседы с ним. Он был одет так, словно пришел на работу, – в спортивную майку и брюки крикливой раскраски из той специальной коллекции, которую клиенты могут заказать себе через клуб.

– Куда подевался Деррик? – спросила я, вытаскивая из сумки розовенькое полотенце.

– Я весь город объездил – тебя искал.

– А что случилось?

– Ты была здесь весь вечер?

– Нет. Я приехала сюда… э-э, с полчаса или минут сорок назад.

– А до этого ты где была?

– У себя дома, – ответила я, начиная терять терпение.

Если бы спрашивал кто-то другой, а не Маршалл, то я и не подумала бы отвечать. В зале было совсем тихо. Я только сейчас заметила, что мы совершенно одни.

– А где Деррик? – снова спросила я.

– Я отослал его домой, когда ты взяла пятьдесят пять фунтов. К тебе сегодня кто-нибудь приходил?

– А в чем дело? – Я уставилась на него, вытирая полотенцем грудь и лицо.

– Лили, примерно полтора часа назад кто-то вошел к Тее с черного хода – она в это время сидела в гостиной – и подбросил ей на кухонный стол дохлую крысу.

– Фу! – с отвращением сморщилась я. – Кому взбредет в голову учудить такое? – И вдруг до меня дошло: – Ты думаешь?..

От негодования я не могла подобрать слов. У меня даже непроизвольно сжались кулаки.

Маршалл сидел на другом краю скамейки лицом ко мне, протянул руку, прижал палец к моим губам и заявил:

– Нет. Ни за что. Я никогда на тебя не подумал бы.

– Тогда зачем было спрашивать?

– Тея полагает, что…

Ни разу прежде я не видела Маршалла таким потерянным, а теперь смущение явно завело его в тупик.

– Тея думает, что это я?

– Она считает, что ты могла это сделать, – сознался он, глядя на жалюзи, опущенные на огромное, затворенное на ночь окно.

– Но почему? – Я пришла в полное замешательство. – Ради бога, зачем мне заниматься подобными вещами?

– Тея вбила себе в голову, что я с ней расстался из-за тебя. – На щеках Маршалла вспыхнул румянец.

– Но, Маршалл, что за вздор!

– Тея такая и есть… вздорная.

– Но с чего она это взяла?

Он промолчал.

– Можешь пойти и сказать своей Тее… я с превеликим удовольствием сообщила бы ей сама, что сегодня ко мне с непрошеным визитом наведывался начальник полиции и пробыл у меня до того момента, как я поехала сюда. Поэтому мое алиби можно считать железным.

Маршалл с видимым облегчением вздохнул.

– Слава богу! Надеюсь, хоть теперь она от меня отстанет!

– Все-таки объясни, почему это Тея думает, что вы с ней расстались именно из-за меня?

– Наверное, я слишком часто называл твое имя, когда рассказывал про свои уроки карате и про посетителей клуба.

Наши взгляды встретились. Я ощутила ком в горле и сглотнула. В один момент меня пронзило острое осознание того, что мы одни. Никогда прежде я не оставалась с Маршаллом наедине – кроме нас, в здании не было никого. Он потянулся и щелкнул выключателем. В зале теперь оставался только свет, проникавший сквозь жалюзи с улицы, – он полосами исчертил лицо и тело Маршалла. Мы по-прежнему сидели верхом на скамейке лицом к лицу. Маршалл медленно, давая мне вдоволь времени на то, чтобы привыкнуть к его намерению, наклонился вперед и коснулся своими губами моих. Я съежилась, ожидая панического приступа, какие навещали меня в эти последние годы всякий раз, как я решалась на близкие отношения с мужчиной.

Но никакой паники не последовало. Мои губы с готовностью прижались к его губам. Он придвинулся ближе, подсовывая свои бедра под мои. Я приподнялась, обхватила его ногами за талию, пристроив пятки на скамейке, и обняла. Он гладил мне спину, крепко прижимая к себе.

Возможно, сыграла свою роль неожиданность, безопасность или, может, то обстоятельство, что вначале Маршалл был мне просто приятелем. Невообразимо трудное внезапно обратилось в совсем несложное и крайне необходимое.

Маршалл одной рукой снял с меня футболку. Он уже видел мои шрамы – этого можно было не бояться. Дрожащими руками я стянула майку с мужчины, язык которого без устали блуждал у меня во рту. Я впервые осязала его нагое тело. Он сдернул с меня бюстгальтер, освободив груди, и устремился осваивать губами новые области.

Я издала тихий стон. Это возрождалась к жизни та часть моего существа, которую я считала полностью атрофированной. Необычность ситуации передалась моим рукам. Не выдержав, я привстала над скамейкой, чтобы снять с себя эластичные шорты. Я стояла перед Маршаллом, он целовал мой живот, а потом его язык скользнул ниже. Всего лишь на мгновение я поставила колено на скамейку, сдернула шорты и услышала, как в темноте шуршат его брюки. Полосы света пролегли по тренированному мускулистому телу, и через секунду Маршалл уже стоял на коленях у края скамейки, а я лежала на спине, переполненная им. Слова, которые он шептал, вызывали во мне чувство счастья, и все прошло просто прекрасно.