355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Шарль Теодор Анри Де Костер » Фламандские легенды » Текст книги (страница 5)
Фламандские легенды
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 22:40

Текст книги "Фламандские легенды"


Автор книги: Шарль Теодор Анри Де Костер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Быть этого не может, жена! – возразил сир Руль. – Дети в нашем краю испокон веку были покорны родителям.

– Тоон, где же она? – спросила мать. – Тоон, неужто не знаешь?

– Злонравный страшится прекрасной девы, – отвечал Молчальник, – и бог ведет по верному пути тех, кого он ведет.

– Руль, – воскликнула мать, – он знает, где наша Махтельт!

– Сын, отвечай! – приказал сир Руль. Молчальник сказал:

– Меч, привезенный из крестового похода, упал со стены к ногам девы. Всего достигнет тот, кого ведет бог.

– Тоон, – вскричала мать, – где Махтельт?

– Дева скачет без страха навстречу вооруженному мужу: бог ведет по верному пути тех, кого он ведет.

– О, – простонала мать, – наша Махтельт погибнет. Она уже бездыханна! Иисусе сладчайший! Меч, привезенный из крестового похода, бессилен против Сиверта Галевина!

Молчальник сказал:

– Самонадеянный мнит себя непобедимым, но когда зверь не чует опасности, охотнику легче убить его.

– Жестокий, – плача, сказала мать, – как ты посмел отпустить пичужку к ястребу, невинную деву к губителю дев?

– Та, кого перестанут ждать, вернется обратно: бог ведет верным путем тех, кого он ведет.

– Поняли, сударь, – сказала дама Гонда сиру Рулю, – Махтельт пошла на Галевина, и этот злодей дал ей на то позволение.

Руль подошел к Тоону:

– Сын, – сказал он, – Махтельт была наша единственная радость, и ты употребил во зло свою власть, позволив ей туда поехать. Если она не вернется сегодня вечером, я прокляну тебя и выгоню из замка. И да услышит меня господь и отнимет у тебя хлеб и соль на этом свете и место в раю – на том.

– Бог направит ее меч, – сказал Молчальник, – да постигнет кара того, кто сотворил зло.

Тут Гонда стала плакать, кричать и стонать. Руль велел ей умолкнуть и отправил к Галевину вооруженный отряд своих ратников.

Но они возвратились, не найдя Махтельт, ибо не посмели вступить во владения Галевина из страха перед его колдовскими чарами.


Глава двадцать восьмая

О том, как Махтельт скакала верхом на коне.

Распевая песню и трубя в рог, скачет на коне благородная девица Махтельт. Она хороша как ангел, и лицо ее свежее розы.

И она несет свой венец, высоко подняв голову.

И ее прелестная ручка крепко сжимает под плащом славный меч Руланда Льва.

Широко раскрыты ее глаза и уверенно ищут они в лесу сира Галевина.

Она внимает чутким ухом, не раздастся ли где стук копыт его скакуна.

Но в глубоком безмолвии она слышит лишь тихий шелест снежных хлопьев, падающих легко, как пушинки.

И она видит лишь белый от снега воздух, белую длинную дорогу и белые деревья с облетевшей листвой.

Но отчего так ярко светятся ее золотисто-карие глаза? Оттого, что в них светится прекрасное мужество.

Отчего так высоко несет она голову в золотом венце? Оттого, что она чувствует великую силу в сердце.

Что же теснит ей дыхание в груди?

Горькие мысли об Анне-Ми, о поражении Молчальника и о страшных злодеяниях сира Галевина.

И она то и дело озирается кругом, не виден ли он вдали, не слышен ли стук копыт его скакуна.

Но она видит лишь белый от снега воздух, белую длинную дорогу и белые деревья с облетевшей листвой.

Но в глубоком безмолвии она слышит лишь тихий шелест снежных хлопьев, падающих легко, как пушинки.

И Махтельт запела.

Потом сказала:

– Мы с тобою вдвоем идем на льва, добрый мой Шиммель! Видишь, как он подстерегает в своем логове прохожих и пожирает бедных девушек?

И Шиммель, услышав ее слова, радостно заржал.

– Шиммель, – сказала Махтельт, – я вижу, ты рад, что идешь мстить за Анну-Ми и несешь наш заветный меч.

И Шиммель снова заржал.

И Махтельт искала в лесу Галевина. Она глядела, не покажется ли он, прислушивалась, не донесется ли стук копыт его скакуна.

Но она видела лишь белый от снега воздух, белую длинную дорогу и белые деревья с облетевшей листвой.

И в глубоком безмолвии она слышала лишь тихий шелест снежных хлопьев, падающих легко, как пушинки.

И Махтельт затрубила в рог.


Глава двадцать девятая

О вороне, воробье, собаке, лошади и семикратном эхо.

Посреди леса Махтельт увидела сквозь густой снег, что навстречу ей едет Галевин.

Злонравный на этот раз был в нарядном камзоле из сукна цвета морской волны, с вышитым на нем разными цветами мерзким гербом. Великолепный пояс, отделанный золотыми пластинками, опоясывал его стан. На поясе висел золотой серп, а на камзол был накинут прекрасный оперст-клеед[4] из сукна цвета спелой пшеницы.

Верхом на рыжем коне Галевин приближался к Махтельт, и она увидела, что рыцарь красив.

Впереди него с громким лаем бежал пес, похожий на волка. Завидев Шиммеля, он бросился к нему и укусил его. Но Шиммель сильным ударом копыта отбросил его, и пес заплясал поневоле, жалостно подпевая себе и оплакивая свою побитую лапу.

– Ах, славный мой Шиммель, – подумала благородная девица, – да поможет мне бог расправиться с господином не хуже, чем ты с его псом.

И Злонравный подъехал к ней.

– Здравствуй, – сказал он, – прекрасная дева с золотисто-карими глазами!

– Здравствуй, Сиверт Галевин Непобедимый! – сказала она.

И Злонравный спросил:

– Что привело тебя в Мои владения?

– Мое сердце, – отвечала она, – оно тянулось к тебе. Я хотела тебя видеть и рада, что, встретившись с тобой лицом к лицу, могу рассмотреть тебя.

– Так поступали, будут и впредь поступать все девицы, – сказал он, – даже самые красивые, – такие, как ты.

Пока они так говорили, раненый пес, хромая, подбежал к рыжему коню и вцепился зубами в оперст-клеед Злонравного, словно хотел стащить своего господина на землю.

Потом уселся в снег на краю дороги и, подняв морду, тоскливо завыл.

– Слышишь, – сказал Галевин, – мой пес воет, предвещая чью-то смерть. Ты не боишься, девочка?

– Меня хранит бог, – отвечала она.

Так проехали они, беседуя, немного вперед и вдруг увидели высоко в воздухе, прямо над своими головами, огромного ворона. В шею ему впился маленький воробей и, яростно чирикая, бешено клевал его и выщипывал из него перья. Израненный, истерзанный, ворон метался во все стороны – влево, вправо, вверх, вниз – и, жалобно каркая, тыкался, как слепой, в деревья, пока, наконец, не рухнул замертво, с выколотыми глазами на седло Злонравного. Взглянув на ворона, рыцарь швырнул его на дорогу, а воробей взлетел на дерево и, весело отряхиваясь, защебетал во все горлышко, торжествуя победу.

– Ах, милая пташка, – смеясь, сказала Махтельт, – ты благородной породы! Иди ко мне, я подарю тебе красивую клетку и буду кормить тебя отборным пшеничным зерном, просом и конопляным семенем.

Но Галевин, не помня себя от гнева, закричал:

– Дерзкий мужичонка, попадись только в силки! Ты бы у меня не долго пищал, радуясь победе над благородным вороном.

А воробей чирикал без устали, точно издевался над Сивертом Галевином, который меж тем обратился к Махтельт:

– И ты еще смеешь веселиться и хвалить эту тварь, зная, что на моем гербе изображен ворон моего славного предка Дирка? Разве ты не знаешь, что и тебе недолго еще осталось пищать?

– Я буду пищать, доколе это будет угодно господу богу, моему владыке, – отвечала она.

– Нет для тебя другого владыки, – сказал он, – кроме меня. Я здесь единственный владыка.

Вдруг ему стало очень холодно, ибо сердце Анны-Ми хотя еще билось, но постепенно леденело у него в груди. Почувствовав, что и это сердце скоро засохнет, он сказал Махтельт:

– Ты пришла вовремя, прекрасная девушка!

– Тот, кого ведет бог, – отвечала она, – всегда приходит вовремя.

– Но кто же ты, – спросил он, – что разъезжаешь по моей земле на коне, поешь, трубишь в рог и так дерзко нарушаешь тишину?

– Я благородная девица Махтельт, дочь Руля Храброго, сира де Хёрне.

– И ты не страдала от холода, пробираясь сюда по такому снегу?

– В роду сира де Хёрне никто не боится холода.

– И тебе не страшно ехать рядом со мной по моей земле, куда никто не смеет ногой ступить?

– В роду сира де Хёрне никто никогда ничего не боится, – отвечала она.

– Ты отважная девушка, – сказал он.

– Я дочь Руля Храброго, сира де Хёрне. Он ни слова не ответил, и некоторое время они ехали молча.

Вдруг он надменно вскинул голову и сказал:

– Не я ли Сильный, Красивый, Непобедимый? Не я ли всегда буду таким? Да, все подвластно мне в час победы. Раньше я должен был петь в ночной темноте, в стужу и в снег и в ветер, чтобы привлечь к себе девушек, а ныне самая прелестная, самая знатная и красивая пришла ко мне без зова среди бела дня. Это ли не гордый знак моего могущества? Кто равен мне? Никто, кроме бога. Ему принадлежит небо, мне – земля. Я всесилен, все живое подчиняется мне, надо всем живым я торжествую. И пусть обрушатся на меня вражеские полчища, молнии, громы, бури, меня никто не одолеет.

– Одолеет, – ответили на эти гнусные кощунственные слова семь голосов разом.

То было эхо «Семи великанов»: громко и звучно повторило оно семь раз каждый звук.

– Подумать только, – сказал Злонравный, – эхо смеет надо мной потешаться.

И он захохотал.

Захохотало и эхо, хохотало долго, громко и страшно.

Казалось, Галевину нравился этот шум, он, не переставая, смеялся, и смеху его вторило семикратное эхо.

И Махтельт почудилось, что в лесу прячется по крайней мере тысяча человек.

А собака Галевина очень испугалась и завыла так тоскливо, что Махтельт почудилось, будто в лесу воет по крайней мере тысяча собак, предвещая чью-то смерть.

Конь Злонравного тоже испугался и в ужасе от хохота своего хозяина, многократно умноженного эхом, жалобного воя собаки и своего собственного ржанья заметался, встал на дыбы и, точно человек стоя на двух ногах, пугливо прядал ушами и, наверное, сбросил бы наземь Сиверта Галевина, если бы всадник не пришпорил коня и не заставил его помчаться вперед, минуя чащу, где царило эхо «Семи великанов».

Но Шиммель – и это великое чудо – даже не двинулся с места, а ведь он был молодой конь и легко мог испугаться.

Когда шум утих, Галевин и Махтельт поехали дальше, изредка переговариваясь.

И вместе они подъехали к Виселичному полю.


Глава тридцатая

О том, как Махтельт приехала на Виселичное поле.

Махтельт увидела шестнадцать повешенных девушек и среди них Анну-Ми, и все их тела были осыпаны снегом.

Конь Злонравного снова встал на дыбы, забрыкался и в страхе запрядал ушами, а Шиммель заржал и гордо забил копытом по снегу.

И Галевин сказал Махтельт:

– Нечего сказать, верный у тебя друг! Радостно ржет в твой смертный час.

Но Махтельт ничего не ответила и, глядя на бедных девушек, молила всемогущего бога помочь ей отомстить за них.

Злонравный сошел с коня и, взяв в руки золотой серп, встал рядом с Махтельт.

– Пришел твой смертный час, – сказал он. – Сойди с коня и ты.

И в нетерпении хотел снять ее с седла. Но Махтельт сказала:

– Не тронь, я сойду сама, и если мне суждено умереть, я умру без слез.

– Ты прекрасная девушка, – ответил он. И, сойдя с коня, она сказала:

– Мессир, прежде чем нанесешь мне удар, сними-ка свой оперст-клеед цвета спелой пшеницы! Девичья кровь бьет струею, и мне будет жаль, если моя кровь запятнает твое платье.

Но прежде чем Галевин снял свой оперст-клеед, голова его скатилась к ее ногам.

И, глядя на бездыханное тело, Махтельт сказала:

– Самонадеянный, ты мнил себя непобедимым, но когда зверь не чует опасности, охотнику легче его убить.

И осенила себя крестным знамением.


Глава тридцать первая

О шестнадцати мертвых девушках и о Повелителе камней.

Вдруг голова заговорила:

– Поскачи на конец дороги и затруби погромче в мой рог, чтобы друзья мои тебя услыхали.

Но Махтельт ей в ответ:

– На конец дороги я не поеду, в твой рог не затрублю; я не пособница убийцам.

– Если только ты не дева, не ведающая жалости, – молвила голова, – приставь меня к моему туловищу и прижми к кровоточащей ране сердце, которое лежит у меня на груди.

Но Махтельт ей в ответ:

– Я дева, не ведающая жалости, я не приставлю тебя к твоему туловищу и не прижму к кровоточащей ране сердце, которое лежит у тебя на груди.

– Дева, – заплакала в ужасе голова, – скорее, скорее вези меня в замок, осени поскорее мое тело крестным знамением. Ибо он вот-вот придет.

И едва успела это голова договорить, как из лесу вышел Повелитель камней, уселся на тело Злонравного и взял в руки его голову.

– Здравствуй, Урод! – сказал Повелитель камней, – что, хорошо ли тебе сейчас? И где твоя былая мощь, мессир Непобедимый? Вот и пришла к тебе без твоей песни бесстрашная дева, от чьей руки ты и принял смерть. Но ты должен снова запеть свою благозвучную песню и призвать ею девушек.

– Ах, не заставляй меня петь, Повелитель камней! – сказала голова. – Я ведь знаю, что мой конец сулит мне тяжкие муки.

– Пой, – сказал Повелитель камней, – пой, трус! ты не плакал, совершая злые дела, а сейчас плачешь в ожидании страшной кары, пой, Урод!

– Ах, сжальтесь, сеньор! – взмолилась голова.

– Пой, – приказал Повелитель камней, – пой, час божьего суда настал.

– Сеньор, не будьте ко мне так жестоки в этот злосчастный час!

– Пой, Урод! – сказал Повелитель камней, – пой, пришел час расплаты!

– Что ж, я буду петь, – плача, сказала голова, – буду петь, ибо вы мой господин.

И голова запела волшебную песню.

И по лесу сразу разлилось благоухание кинамона, ладана и майорана.

И шестнадцать девушек, услышав песню, спустились с виселиц и подошли к телу Злонравного.

И Махтельт, осеняя себя крестным знамением, смотрела как они шли, но ей совсем не было страшно.

И первая девушка, дочь бедного дурачка Клааса, Пёсобоя, взяла золотой серп и, вонзив его в грудь Злонравного под левым соском, вынула из нее рубин. Рубин этот девушка приложила к своей ране, и прекрасный камень, растаяв, разлился в ее груди алой кровью.

И голова закричала пронзительно и жалобно.

– Вот так кричали и бедные девушки, когда ты их злодейски отправлял на тот свет, – сказал Повелитель камней. – Шестнадцать раз ты убивал, шестнадцать раз ты будешь умирать, не считая той смерти, что уже настигла тебя. Твой крик – это скорбный вопль тела, которое покидает душа; шестнадцать раз ты исторгал этот вопль у других, шестнадцать раз ты сам будешь так кричать. Пой, Урод, зови к себе девушек и отмщение!

И голова опять запела волшебную песню, а первая девушка спокойно скрылась в лесу, точно живая.

И вторая девушка подошла к телу Злонравного и сделала с ним то же, что и первая.

И голова снова закричала предсмертным криком.

И рубин в груди девушки снова превратился в прекрасную алую кровь.

И она тоже ушла в лес, ступая, будто живая.

Так сделали все шестнадцать девушек, и у каждой в груди рубин превратился в прекрасную алую кровь.

И шестнадцать раз голова пела волшебную песню, и шестнадцать раз кричала предсмертным криком.

И одна за другой скрылись девушки в лесной чаще.

И последняя – это была Анна-Ми – подошла к Махтельт и поцеловала ей правую руку, державшую меч.

– Будь благословенна! – сказала она. – Ты бесстрашно пришла сюда, освободила нас от злых чар и открыла нам путь в рай.

– Ах, Анна-Ми, – отвечала Махтельт, – а нужно ли тебе отправляться в такую даль?

Но Анна-Ми, не слушая ее, ушла, как и другие девушки, вглубь леса, спокойно ступая по снегу, будто живая.

Голова все плакала и жаловалась, как вдруг из лесу вышла девятилетняя девочка, первая убитая Злонравным. Она была еще в саване и, подойдя к Повелителю камней, упала перед ним на колени.

– Ах, бедный Злонравный, – сказала она, нежно целуя голову, гладя, лаская ее и утирая ей слезы. – Я буду молиться за тебя всеблагому, он охотно внемлет молитвам детей.

И девочка молилась так:

– Господи! погляди, как он тяжко страдает! Разве недостаточно он тобою наказан, приняв смерть шестнадцать раз? Ах, Господи, всеблагой Господи, и ты, милосердная богоматерь, снизойдите к моей мольбе и даруйте ему прощение!

Но каменный человечек вдруг подскочил и, оттолкнув девочку, сердито сказал ей:

– Это голова моя, ни к чему ей твои молитвы! Подбери свое тряпье, маленькая дрянь, и проваливай!

И девочка пошла вслед за другими девушками вглубь леса.

Тут человечек запустил руку в разверстую грудь Злонравного и вытащил из нее каменное сердце; потом скрипучим голосом, подобным шипению змеи и скрежету гальки под железной пятой воина, он сказал:

– Сердце честолюбца, каменное сердце, ты был при жизни трусом и потому жестоким; ты не довольствовался благами, которые даровал тебе в своей неизреченной милости господь, тебя влекли к себе не доброта, отвага и справедливость, а лишь богатство, власть и суетные почести; ты никого не любил, ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры. Стремясь к всемогуществу, добиваясь высшей власти, ты без стыда и совести разорял Фландрию, убивал слабых, высасывал из них на потребу себе их жизнь и кровь. Так поступали и всегда будут поступать гнусные честолюбцы – эти жалкие ублюдки. Да будет благословен бог, рукою слабой и нежной девушки отсекший твою голову от тела и отнявший у тебя жизнь!

С этими словами он кинул сердце в снег, с великим презрением наступил на него, потом отбросил ногой в сторону, как мерзкую падаль, и, злорадно усмехаясь, произнес своим скрипучим голосом:

– Камень ты есть и камнем пребудешь еще тысячу лет, но камнем живым и страдающим. И когда придут люди ломать тебя, тесать и дробить, ты будешь чувствовать несказанные муки, но не сможешь жаловаться. Сердце честолюбца, каменное сердце, страдай и терпи, братец мой!

Из-за тебя терпели голод бедняки, будешь и ты терпеть голод тысячу лет, из-за тебя терпели они холод, будешь и ты терпеть холод. Сердце честолюбца, каменное сердце, страдай и терпи, братец мой!

Ты будешь камнем в очаге и будешь гореть; будешь придорожным камнем, и по тебе будут ходить; будешь камнем в церковном фундаменте и будешь нести на себе всю тяжесть здания; и все зло, всю тоску и муку испытаешь ты на себе. Сердце честолюбца, каменное сердце, страдай и терпи, братец мой!

И, сказав эти слова, Повелитель камней углубился в лес, катя перед собой сердце Злонравного.

Махтельт посмотрела на голову Галевина и увидала, что глаза ее широко раскрыты. Девушка подняла голову, отерла снегом и, взяв ее с собой, поехала прочь на своем Шиммеле, оставив рядом с телом Злонравного его пса и коня. Пес тихо скулил, а конь глядел на тело хозяина в горестном недоумении.

Когда Махтельт взяла в руки голову Галевина, пес зарычал, но укусить не посмел.

И когда она умчалась, конь и пес все еще стояли подле мертвого тела в тоске и горе, осыпанные снегом, который падал, не переставая.

И казалось, они стерегут своего господина.


Глава тридцать вторая

О том, как отец, сестра, мать и врат искали своего сына и брата и не нашли его.

Распевая песню, трубя в рог, скачет на коне благородная девица.

И весело у нее на сердце при мысли, что Анна-Ми, пятнадцать девушек и Молчальник отомщены.

И рука ее крепко сжимает под кейрлем славный меч и голову Злонравного.

И Шиммель скачет галопом, торопясь в конюшню.

А на полдороге увидела Махтельт сквозь густой падающий снег едущего ей навстречу старика на черном коне.

И старик спросил:

– Прекрасная девушка на быстром коне, не видала ли ты моего сына Галевина?

А Махтельт отвечала:

– Я оставила твоего сына в добром здравии: он забавлялся на снегу в обществе шестнадцати девушек.

И старик исчез.

Когда Махтельт отъехала немного подальше, она увидела сквозь густой падающий снег скачущую ей навстречу юную цветущую девицу на белом коне.

И девица спросила:

– Прекрасная девушка на быстром коне, не видала ли ты моего брата Галевина?

А Махтельт отвечала:

– Поезжай дальше, на Виселичное поле, там ты увидишь своего брата, обрядили его не хуже, чем шестнадцать девушек.

И девица исчезла.

Еще дальше на дороге Махтельт увидела сквозь густой падающий снег едущего ей навстречу на рыжем скакуне юношу с надменным и суровым лицом.

И юноша спросил:

– Прекрасная девушка на быстром коне, не видала ли ты моего брата Галевина?

А Махтельт отвечала:

– Твой брат красив, до того красив, что шестнадцать девушек стерегут его неотлучно.

И юноша исчез.

Еще дальше на дороге Махтельт увидала сквозь густой падающий снег едущую ей навстречу старую даму, румяную и крепкую, несмотря на преклонный возраст.

И старая дама спросила:

– Прекрасная девушка на быстром коне, не видала ли ты моего сына Галевина?

А Махтельт отвечала:

– Твой сын Сиверт Галевин мертв. Смотри: под моим кейрлем его голова, и кровь его струится по моему платью.

И старая дама воскликнула:

– Если бы ты сразу это сказала, тебе не было бы дальше пути!

А Махтельт отвечала:

– Счастье твое, безобразная женщина, что я пощадила тебя и не уложила на месте, как твоего сына.

Старая дама испугалась и скрылась.

И наступил вечер.


Глава тридцать третья

О празднике в замке де Херне и о голове, положенной на стол.

Шиммель бежал быстрой рысью, и вот, подъехав к воротам своего замка, Махтельт затрубила в рог.

Йоссе ван Р'ихове, стоявший в тот вечер на страже, возрадовался, увидев ее. И он закричал:

– Слава богу, наша молодая госпожа вернулась!

И вся челядь сбежалась и радостно и громко закричала:

– Наша молодая госпожа вернулась! Войдя в зал, Махтельт бросилась к сиру Рулю, и, упав перед ним на колени, сказала:

– Сеньор мой отец, вот голова Сиверта Галевина!

Сир Руль взял голову в руки, посмотрел на нее и так обрадовался, что заплакал – впервые с тех пор, как глаза его увидели белый свет. И Молчальник, встав, подошел к Махтельт, поцеловал ее правую руку, державшую меч, и тоже заплакал.

– Спасибо, ты отомстила за меня! – сказал он.

А дама Гонда, хмельная от радости, долго не могла опомниться. Наконец, разрыдавшись, вся в слезах, крепко обняла Махтельт.

– Обними, обними же меня, моя душенька! – воскликнула она. – Моя кроткая девочка убила Злонравного, соловей заклевал ястреба! Моя дочь вернулась, моя дочь дома. Слава тебе, боже! Благодарение богу, он любит старых матерей и не отнимает у них детей. Слава тебе, боже! Поглядите на красавицу Махтельт, на певунью Махтельт, на веселую Махтельт, на шалунью Махтельт, на победительницу Махтельт, на мою дочь Махтельт, на мое дитя Махтельт, на мое бесценное сокровище Махтельт. Слава тебе, боже!

И Махтельт, улыбаясь, нежно ласкала и гладила мать.

И дама Гонда затихла, припав к ней и плача от радости.

– Никогда еще я не видел мою жену такой счастливой! – молвил сир Руль и вдруг воскликнул:

– Да ведь сегодня у нас праздник, в замке де Хёрне великий праздник!

И широко распахнул двери, чтобы созвать пажей, оруженосцев, рыцарей и всю челядь.

Но все уже толпились у порога, не смея войти.

– Эй! – громким и радостным голосом обратился к ним сир Руль, – где повара и поварихи? Где котлы, сковороды, кастрюли? Где бочки, бочонки, фляги, бутылки, кружки, полуштофы, кубки? Где слабый и крепкий клауварт, где старое и молодое вино, где окорока и колбасы, где китовые языки, бычьи лопатки, птица, рыба, дичь? Все сегодня должно быть на столе, сегодня у нас праздник, небывалый праздник, императорский праздник, королевский, княжеский праздник! Потому что, – и он приподнял за волосы голову Злонравного, – наша возлюбленная дочь отрубила своей маленькой прелестной ручкой голову сира Сиверта Галевина! И в ответ все возгласили хором:

– Хвала господу! Слава нашей молодой госпоже!

– А теперь ступайте, – приказал сир Руль, – и исполняйте мое повеление.

И когда на пиршественном столе появились роскошные яства, среди них положили и мертвую голову.

На другой день во владениях де Хёрне раздался призыв к войне. И сир Руль во главе большого войска осадил замок Галевина, и все родичи, друзья и сотоварищи Злонравного были повешены и зарублены.

И граф Фландрский пожаловал роду де Хёрне имения и титулы Галевина, изъяв лишь мерзостный герб, и всем этим они владеют по сию пору.

[1] Clauwaert (флам.) – сорт пива.

[2]Lied (флам.) – песня.

[3] Keirle (флам.) – плащ.

[4] Opperst-kleed (флам.) – плащ.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю