Текст книги "Ночь Святого Распятия"

Автор книги: Шарль Эксбрайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– Так кто же так упорно стремится лишить вас жизни, сеньор Моралес? – продолжал полицейский. – И… почему?

Этот Фернандес становится все обременительнее. И как убедить его оставить меня в покое?

– Не сердитесь на меня, сеньор комиссар, но, по-моему, вы несколько сгущаете краски. В Ла Пальма мне хотел обчистить карманы самый обыкновенный вор, а только что – я просто чуть не попал под машину человека, который за рулем потерял сознание. Обычная невезуха… Неприятно, конечно, но это еще не трагедия.

– Кстати, о невезухе… вас ведь вполне могли бы обвинить в убийстве.

– Меня?

– Кажется, вы колотили этого… больного с невиданной жестокостью. А ведь водителю стало плохо… вероятно, у него слабое сердце… Удивительно, как это вы не убили его с первого удара! Вы не согласны со мной?

– Боже мой! Если вдуматься…

– В таком случае, сеньор, вам придется признать, что никакого приступа у водителя не было и он просто-напросто хотел вас убить.

Мы оба помолчали. Я плохо представлял себе, что можно возразить, а комиссар чувствовал, что загнал меня в угол. Право же, этот Фернандес почти пугал меня, но я невольно проникался к нему симпатией. Очень люблю умных и честных полицейских. Но мне ничего другого не оставалось, как прикинуться дурачком.

– Да, конечно… если посмотреть на дело под таким углом зрения… А знаете, сеньор комиссар, вы меня всерьез встревожили!

Он взглянул на меня с такой иронией, что я невольно покраснел. А комиссар, словно не заметив моих слов, спросил:

– И теперь, когда вы поняли, как обстоит дело, надо думать, подадите жалобу?

Вот жучина! Нет, такой ни за что не оставит меня в покое.

– Я уже говорил вам, сеньор комиссар, что не хочу связываться с испанским правосудием. Я приехал в Севилью не затем, чтобы создавать вам лишние трудности.

– Ах да, верно, прошу прощения. Я запамятовал о благотворном влиянии Святой недели… Вы и представить себе не можете, сеньор Моралес, как я счастлив видеть, что ваше редкостное благочестие утихомиривает страсти! Ведь ваша жертва там, в Триане, тоже не пожелала жаловаться! Узнай об этом господин архиепископ Севильский, он бы гордился вами. Но я не священник, а потому не склонен верить, будто небо имеет хоть какое-то влияние на души преступников… А кроме того, я, как ни странно, знаю Педро Эрнандеса.

– Да?

– Очень опасный тип… Позвольте заметить, сеньор Моралес, у вас престранные знакомые…

– Знакомые? Это уж слишком! Я, что ли, искал с ними встречи?

– Согласен, но… зато они искали встречи с вами. Следовательно, вы их интересуете. А почему?

– Буду рад, если вы сумеете мне это объяснить.

Фернандес с большим достоинством встал.

– Положитесь на меня, сеньор, я сделаю все возможное, чтобы удовлетворить ваше любопытство.

Он пристально поглядел мне в глаза.

– Педро Эрнандес – торговец наркотиками, а я ненавижу тех, кто так или иначе связан с наркотиками, откуда бы эти люди ни приехали. Слышите, сеньор Моралес? Не-на-ви-жу! – отчеканил комиссар.

– И вы совершенно правы, но я не понимаю, почему…

– О, разумеется! Моя ненависть продиктована тем, что эти люди опасны для общества, но в конце концов мне всегда удается их обезвредить. Спокойной ночи, сеньор Моралес.

И полицейский вышел так быстро, что я даже не успел его проводить. Да, видать, этот Фернандес здорово осложнит мне работу… Решительно, я добиваюсь все более выдающихся успехов! Мало того, что сразу же привлек внимание полиции, теперь еще вывел ее на след торговцев наркотиками! Можно не сомневаться, что, узнав об этом, Клиф Андерсон быстро прервет мой андалусский отпуск. Разве что Лажолет первым поставит точку на моем путешествии.

Мария дель Дульсе Номбре работала в «Агнце Спасителя» на площади Куна, довольно крупном магазине, специализировавшемся на торговле готовым платьем, но продававшем и просто ткани. Я приехал немного раньше и, делая вид, будто разглядываю витрины, пытался сквозь стекло увидеть девушку. Само собой, я вел себя как школьник, но не испытывал при этом ни тени раскаянья, лишь воспоминание о Рут еще вызывало легкую тоску. Хотя, если хорошенько подумать, больно мне было не оттого, что исчезла романтическая привязанность к жене Алонсо, нет, просто я прощался с юностью, которую она символизировала. Там, на берегах Потомака, я мог бы поклясться, что на свете нет ничего прекраснее белокурых волос и бело-розовой кожи; но здесь, на берегу Гвадалквивира, ко мне вернулись прежние, естественные склонности, и я с радостью признал в глубине души, что позолоченная андалусским солнцем кожа севильянки куда милее и ближе сердцу.

– Я вижу, вы приехали заблаговременно, сеньор?

Я резко обернулся. Хуан. Он не улыбался и явно следил за моей реакцией.

– Я плохо помнил, во сколько мне назначили встречу… Но вы-то какими судьбами оказались здесь так рано?

Он пожал плечами.

– О, я целыми днями брожу по Куне, Сьерпес, Альварес Кинтеро и Тетуану… Мария появится не раньше, чем через полчаса…

– Ну, значит, мы вполне успеем промочить горло.

В самом низу Сьерпес, у Кампаны, есть небольшой тупичок. Туда, в старинное кафе тореро, я и повел Хуана. Мы сели за столик, и я заказал мансанилыо и тапас[39]39
  Закуски.


[Закрыть]. Судя по всему, я не вызывал у парня особого доверия. Надеясь умаслить Хуана, я сказал, как завидую ему, что он остался в Севилье, и как жалею, что уехал из родного города. Хуан хмуро выслушал мои излияния, не проронив ни слова. Упоминать о его сестре я не рискнул, но парень сам завел разговор на эту тему.

– Сеньор Моралес, почему вы решили пригласить нас с сестрой ужинать?

– Потому что это доставит мне большое удовольствие.

Ответ сбил Хуана с толку. Он явно не ожидал такой прямоты.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду, сеньор, – честно признался он.

Мне пришлось рассказать, с каким волнением я снова увидел Севилью, Ла Пальма и дом, где когда-то жил. Я напомнил, что очень любил его отца, и поклялся, что Пако, увидев нас всех вместе, был бы безумно счастлив. Удар попал в цель. Как все андалусцы, Хуан немедленно складывал оружие, как только противник призывал на помощь небо и тени усопших.

– А я-то воображал, будто у вас дурные намерения насчет моей сестры… И мне это ужасно не понравилось!

Я возразил с тем большим жаром, что ничуть не лукавил. Мария, бесспорно, не из тех, кто согласится стать подружкой на час. Эти слова его тронули, и парень пробормотал, что сестра для него – все на свете. Конечно, он хочет, чтобы Мария нашла хорошего мужа, и, желательно, богатого. Тогда они наконец покончат с нуждой, терзающей обоих с самого раннего детства, но, по правде говоря, даже не представлял себе, что станется с ним самим без сестры.

Выходя из кафе на встречу с Марией, оба мы были настроены на самый дружелюбный лад. Из сбивчивых объяснений и уклончивых ответов Хуана я понял, что большую часть своих более чем случайных заработков парень извлекает из мелких операций на черном рынке или оказывая небольшие услуги всяким важным шишкам (правда, он старательно воздерживался от уточнений и не стал объяснять, к какому кругу принадлежат его клиенты). Сообразительный, энергичный и ловкий, Хуан казался типичным андалусцем тех времен, когда футбол еще не начал вытеснять из сердец юношей страсти к тавромахии и каждый юнец просто не мог мечтать ни о чем другом, как о судьбе тореро. Если мне понадобится помощник, пожалуй, лучшего не найдешь.

Не успели мы подойти к «Божьему агнцу», как появилась Мария. Девушка очень обрадовалась, увидев нас вместе. И я повел их ужинать в ресторан «Кристина» в парке того же названия. Еще ни разу в жизни молодые люди не видели такой роскоши. Сначала они держались немного скованно, чувствуя, что их бедная одежда не очень гармонирует с окружающей средой и может вызвать насмешливое любопытство, но мало-помалу риохийское вино сняло напряжение, и мои спутники снова превратились в жизнерадостных детей, а я провел в их обществе один из лучших вечеров в жизни.

Потом я проводил новых друзей в Ла Пальма. Я уже называл обоих по имени, а они, из уважения к возрасту, величали меня доном Хосе. Наконец, оставшись один и вдыхая полной грудью теплый и пронизанный светом ночной воздух, я всеми фибрами души почувствовал себя частицей этой страны, этого города. Мудрость и осторожность требовали поискать такси, а не тащиться на площадь Сан-Фернандо пешком, давая таким образом наемникам Лажолета новую возможность расправиться со мной. Но честь севильянца не позволяла допустить, чтобы какой-то выходец из Канады навязывал свои законы здесь, у меня дома. И я лишь снова пожалел, что приехал безоружным, а потом, напевая «Эль Эмигранте», песню, которую нам только что играли в «Кристине», направился в сторону крытого рынка. Там я почуял первый сигнал тревоги: при моем приближении две тени скользнули под портик благоухающего специями здания. Я замедлил шаг и вышел на середину улицы. Но те, кого я принял за врагов, были просто влюбленными и сами испугались, что идет полицейский. Избегая старинных улочек, ведущих к церкви Спасителя, я пошел вдоль Лараны, спустился в Кампану и вышел на Сьерпес, оттуда – на площадь Сан-Франциско и, миновав ратушу, оказался на площади Сан-Фернандо. Так я благополучно достиг безопасного порта.

Страстная среда

Разбудил меня громкий стук в дверь. Из осторожности я сначала спросил, кто это, и, лишь узнав, что на мое имя пришла телеграмма, решился приоткрыть дверь. Я твердо решил впредь постоянно держаться настороже и больше не попадать впросак. На телеграмме стояла подпись моего парижского «патрона», но лаконизм сообщения выдавал манеру Клифа Андерсона: «Испания. Севилья. Гостиница „Сесил-Ориент“. Моралесу. – Продолжайте искать клиента. – Посылаем новые образцы товара. – Бижар». Самое скверное в посланиях Клифа – то, что он слишком любит сжатый слог, и нисколько не заботится, поймут его или нет. Ну что означают эти «новые образцы»? Разумеется, человек посторонний (не важно, враг или просто равнодушный), прочитав такую телеграмму, не почерпнет никаких полезных для себя сведений. Беда лишь, что и адресат обычно оказывается в подобном положении, а это уже гораздо неприятнее. Правда, для меня сейчас имело значение только одно: Клиф не отзывает меня обратно, в Вашингтон. Ну а насчет остального: поживем – увидим. Начав бриться, я невольно рассмеялся. Ну что за прелесть этот Андерсон! «Продолжайте искать клиента»! А, каково? Только на сей раз у меня такое ощущение, что, вопреки всем правилам торговли, сами клиенты ищут меня…

В любом уголке света я вряд ли бы согласился играть роль затравленной мыши, за которой охотится целая стая котов. Ощущение временной беспомощности и вполне естественного страха испортили бы мне цвет лица и заставили взирать на будущее в довольно мрачном свете. Но в Севилье мне было наплевать и на Лажолета, и на его убийц, и на мерзкий характер Андерсона, и на ребусы, которые он посылает мне через Париж. Главное – я в Севилье, и стоит восхитительная погода. А еще – у меня свидание с Марией дель Дульсе Номбре. Все остальное не имеет значения.

А о встрече я договорился вчера в «Кристине», воспользовавшись тем, что Хуан на минутку отлучился и оставил нас вдвоем.

– Мария… Я бы очень хотел увидеться с вами завтра… но наедине…

Девушка покраснела до корней волос.

– Дон Хосе!

– Я хочу сказать вам кое-что важное…

– Разве вы не можете сделать это при моем брате?

На мгновение я растерялся, не понимая, то ли она действительно дурочка, то ли прикидывается, но, должно быть, у меня был такой ошарашенный вид, что Мария рассмеялась.

– Я догадываюсь, что во Франции женщины куда свободнее, чем у нас… Здесь, дон Хосе, девушки не встречаются наедине с едва знакомыми мужчинами…

– То есть как это «едва знакомыми»? Да мы увиделись впервые больше двадцати лет назад!

Мария снова рассмеялась.

– Честно говоря, об этом я не подумала!.. Но что, если узнает Хуан?

– Не узнает.

– Мне не хотелось бы его обманывать.

– Молчание – вовсе не обман.

Хуан уже возвращался, но, чтобы добраться до нашего столика, ему надо было перейти через весь зал.

– Вот он! Решайтесь же, Мария…

Девушка, еще немного поколебавшись, потупила глаза.

– В два часа я пойду смотреть на пасо Девы Армагурской…

Да, только в Испании девушки назначают свидание в церкви!

Я проснулся очень поздно, вновь обретя привычки типичного андалусца. Здесь не любят обременять себя строгим расписанием. Поэтому, когда я вышел из «Сесил-Ориента», было уже заполдень. Для начала я решил выпить аперитив в кафе на углу улиц Веласкеса и Караваса. Официант принес мне рюмку хереса и две креветки под майонезом и оставил размышлять о том, в каком незавидном положении я оказался. Во-первых, я по-прежнему даже не представлял, каким образом добраться до Лажолета, так что проще всего, пожалуй, было подождать нового нападения и попытаться поймать очередного убийцу. А уж потом я так или иначе заставлю его говорить. Но как и где? Во-вторых, ситуацию осложняли подозрения Фернандеса – тот явно принимал меня за какого-нибудь короля наркобизнеса и ждал малейшей оплошности, чтобы застукать с поличным. Кроме того, не стоило забывать о Марии и Хуане. Имел ли я право впутывать их в свои приключения? Я никогда не прощу себе, если Лажолету вздумается в пику мне навредить этим двум несчастным. Но, с другой стороны, у меня не хватало мужества отказаться от Марии. Нечего и пытаться себя обманывать – я полюбил Марию дель Дульсе Номбре. В конце концов, Рут уже устроила свою жизнь, так почему бы и мне не сделать то же самое? Но согласится ли Мария поехать со мной в Штаты? Как она расстанется с братом? Честно говоря, я плохо представлял Хуана в Вашингтоне, где ужасно не любят легкомысленного отношения к жизни. Положа руку на сердце, лучше бы Клиф меня отозвал – так было бы лучше для всех.

В кафе стоял невообразимый шум. Севильцы не умеют говорить вполголоса. Прислушавшись, я разобрал, что речь идет о первой корриде года, той, что назначена на Пасхальное воскресенье, хотя знатоки никогда не придают ей особого значения, ибо настоящие мастера выходят на арену Маэстрансы лишь позже, в дни Ферии[40]40
  Ярмарка! Так же называется одно из предместий города.


[Закрыть]. Стоит прикрыть глаза – и я как будто слышу голос старого Пако, посвящавшего меня в тайную прелесть «вероник» и «натурелл»[41]41
  Приемы работы тореро с мулетой. Разные способы дразнить быка.


[Закрыть] или толковавшего о величии «momento de verdad»[42]42
  Удар, которым матадор убивает быка. Досл.: «момент истины».


[Закрыть], когда матадор готовится убить быка или умереть. Стараясь стряхнуть чары, опутавшие меня с той минуты, как я вернулся в Севилью, я пробрался сквозь толпу афисьонадос[43]43
  Страстные поклонники и знатоки тавромахии.


[Закрыть] и пошел умыть лицо. Но, вернувшись за столик, обнаружил засунутую под рамку записку. Даже не читая, я заранее знал ее содержание. Прикинувшись, будто разворачиваю бумажку, я резко обернулся, следя за реакцией посетителей кабачка, надеясь уловить пристальный взгляд или, наоборот, подчеркнуто равнодушный. Напрасная затея. Никто не проявлял ко мне ни малейшего интереса. Я прочитал записку: «Для вас самое лучшее – вернуться в Вашингтон ближайшим самолетом, сеньор Моралес, и спокойно сидеть у себя в кабинете в ФБР. В противном случае вы рискуете остаться в Севилье».

Красноречивее – некуда. Как ни странно, мне вдруг полегчало. Паршивее всего – что на столе лишь мои карты, и гораздо больше любых угроз меня волновало, каким образом Лажолет получил обо мне настолько точные сведения. Парижское «прикрытие» не сработало, и я вполне мог теперь впрямую позвонить Клифу Андерсону. Я очнулся от раздумий, лишь когда из-за соседнего столика поднялся какой-то толстяк и громко крикнул: «Va son las dos menos cuarte!»[44]44
  Уже без четверти два (исп.)


[Закрыть] Значит, до свидания с Марией – всего пятнадцать минут, и я поспешил в Ла Пальма.

В церкви Иоанна Крестителя, несмотря на дневной час, собралось немало народу. Лихорадка Святой недели уже охватила наиболее ревностных верующих, и члены братства Армагурской Девы суетились возле двух пасос, заблаговременно извлеченных из хранилища. Скоро на них набросят покровы, поставят канделябры, разложат цветы и, главное, водрузят на первую – статуи Армагурской Девы и Иоанна Крестителя, а на другую – Иисуса, римского легионера, двух фарисеев-лжесвидетелей и, наконец, Ирода. Мария дель Дульсе Номбре преклонила колени перед изображением своей святой покровительницы и, видимо, любовалась складками одеяния отлитой из серебра статуи. Я видел девушку в профиль, и глубокое благочестие, написанное на лице Марии, тронуло меня едва ли не больше ее красоты. И как я мог надеяться, что она покинет ради меня родной город? Если честно, я плохо представлял себе Марию на улицах Вашингтона. Разве долг не повелевал мне потихоньку уйти и больше никогда не встречаться с девушкой? Мария создана для жизни в Севилье, а я теперь не мог приехать в этот город иначе чем туристом или по заданию начальства, но последнее было очень маловероятно. Заранее печалясь о разлуке, я уже хотел незаметно выскользнуть из церкви, но Мария обернулась и с улыбкой посмотрела на меня. Значит, так суждено. Девушка встала, подошла ко мне, и мы вместе вышли на Ла Пальма.

Марию отпустили до четырех часов, когда магазин открывался после перерыва. Мы, не сговариваясь, пошли прочь от квартала, где девушку хорошо знали, и повернули к северной части города. Мы шли быстрым шагом, словно чувствуя себя немного виноватыми и даже не догадываясь, что излишняя торопливость только привлекает внимание прохожих. Я молчал, поскольку мысли мои еще занимала проблема слишком рано раскрытого инкогнито. Марию моя внезапная немота, видимо, несколько удивила, и она первой завела разговор, когда мы проходили мимо дворца герцога Альбы.

– И какую же важную новость вы хотели мне рассказать, дон Хосе?

– Право же, не знаю, стоит ли теперь об этом толковать…

Девушка слегка замедлила шаг и кротко взглянула на меня.

– Предоставьте судить об этом мне, дон Хосе…

Боже, ну что мне оставалось делать? Я ужасно смутился.

– Ну так вот… Понимаете, Мария, не стоит на меня сердиться, если я… короче, немного подзабыл андалусские обычаи. Я ведь приехал из страны, где на такие вещи обращают очень мало внимания…

– Знаю… Падре не устает повторять, что Франция давно лишилась и морали, и религии…

– Франция? Ах да!.. Но, вообще-то, он преувеличивает… Во Франции, как и везде, есть порядочные юноши и девушки, которые искренне любят друг друга и очень счастливы вместе.

Я снова умолк, словно язык проглотил. Видел бы меня сейчас Алонсо! И вдруг я заметил, как за угол дома на улице Доньи Марии юркнула какая-то тень. Мне показалось, что я узнал Хуана.

– Мария, вы не говорили брату о нашей встрече?

– Я бы никогда не посмела!

– Послушайте, Мария, с моей стороны, наверное, очень смешно вести себя как мальчишка… но вот в чем дело… С тех пор как увидел вас, я уверен, что холостая жизнь – ужасная глупость. Для меня вы – олицетворение всего, что я с детства любил, а потом считал навсегда потерянным. Вы не рассердитесь, если я скажу, что люблю вас, Мария?

– Но, по-моему, вы это уже сделали, дон Хосе?

Мы оба рассмеялись, и на душе у меня посветлело.

– Я уверена, что вы говорили совершенно искренне, дон Хосе, – вдруг посерьезнев, заметила Мария. – Иначе это было бы слишком грустно и слишком гадко. Возможно, из-за отца и вообще из-за прошлого я сразу поверила вам. Однако от этого – до любви…

Разумеется, это было бы слишком прекрасно. Я решил великодушно избавить ее от утешительных речей.

– Ладно, Мария, ничего страшного, забудем об этом… Я все отлично понял. Я свалился как снег на голову, и вы, конечно, уже давным-давно успели устроить свою жизнь…

– Если вы имеете в виду, что я собираюсь замуж за другого, то ошибаетесь. Я еще не встречала человека, которого могла бы полюбить. Только любовь – это очень серьезно… Семья, дети… и еще надо всю жизнь прожить рядом, не расставаясь… Да, дон Хосе, это очень серьезно…

Короче, мне оставалось убедить ее, что из меня получится неплохой муж, и небо как будто еще больше прояснилось.

Мы заглянули в маленькое кафе на улице Гонсалеса Куадрадо и отведали паэллы[45]45
  Рис по-валенсийски. – Примеч. авт.


[Закрыть], собственноручно приготовленной хозяйкой, уроженкой Мурсии. До возвращения в Куну у нас еще оставалось время, и я повел Марию в Аламеда-де-Эркулес[46]46
  Знаменитая в Севилье тополевая аллея. Получила название из-за установленной там статуи Геракла.


[Закрыть]. Там мы сидели на лавочке, держась за руки, и это доказывало, что мои дела продвигаются в нужном направлении. В ресторане, доев апельсин, Мария призналась, что тоже любит меня. Я должен бы быть вне себя от счастья, но самое трудное еще оставалось сказать. Как она отнесется к тому, что я агент ФБР и живу в Америке? Я боялся, что это окажется для нее слишком сильным потрясением. В Штатах мы бы сразу поцеловались, дали клятву в вечной любви и, не мешкая, назначили день свадьбы. Здесь все происходило иначе, и, вне всяких сомнений, немало воды утечет под мостами Гвадалквивира, пока я получу разрешение обнять Марию. Как и в любом уголке земного шара, в такой чудесный солнечный день мамаши болтали на лавочках и вязали, время от времени поглядывая на стайку визжащих малышей. Мария с умилением созерцала эту сценку. Возможно, она уже представляла, как выйдет гулять с малышом Хосе или крошкой Марией. Девушка прижалась ко мне, но почти незаметно, чтобы не привлекать внимания стражей порядка, ибо в Севилье они строже, чем где бы то ни было, следят за благонравием и не привыкли шутить на сей счет.

– Вы любите детей, дон Хосе?

– Это зависит от того, кто их мать…

Тема показалась мне настолько скользкой, что я предпочел отделаться тяжеловесной шуткой. А Мария, вдруг очнувшись от грез о будущем материнстве, тихо спросила:

– Между прочим, дон Хосе, я, кажется, имею довольно смутное представление о том, чем вы занимаетесь. Вы торговый представитель, да?

– Угу.

– А что выпускает ваша фирма?

– В основном лекарства.

– И нам, конечно, придется жить в Париже?

Мы подошли к самому деликатному вопросу.

– И вы согласитесь покинуть Севилью?

– Жена должна следовать за мужем, дон Хосе, но вы ведь понимаете, что я не могу бросить Хуана, пока он не женится. Что он будет делать один, если я уеду так далеко?

Далеко… Это Париж-то? Что же она тогда скажет о Вашингтоне? Дело оборачивалось совсем скверно… Господи, до чего же скверно!.. А Мария решила, что я не могу выдавить из себя ни слова от разочарования.

– Я заменила ему мать… – извиняющимся тоном проговорила девушка. – И, боюсь, оставив брата на произвол судьбы, навлеку на нас обоих несчастье.

Ну что я мог ответить? А Мария робко продолжала:

– Разве что… мы возьмем его с собой…

– Разумеется.

От Марии не ускользнуло, что перспектива не вызвала у меня особого восторга.

– Знаете, – продолжала настаивать она, – я не сомневаюсь, что, займись Хуаном настоящий мужчина, которому он доверяет, из мальчика непременно вышел бы толк.

Несколько проходивших мимо детишек замерли, разглядывая меня.

– Американец… – уверенно объяснил остальным один из них.

Мария рассмеялась.

– Надо же, они приняли вас за американца!

Я расплылся в идиотской улыбке. В самом деле, не мог же я сказать, что дети чертовски проницательны и дадут сто очков вперед любому взрослому.

– Ну, не хватало только, чтобы они начали клянчить у вас жвачку!

Марию поведение малышей явно забавляло, но те затеяли какую-то игру и побежали дальше.

– Знал бы – непременно купил бы для них немного жвачки… Нельзя разочаровывать детей.

– Дон Хосе… Мои хозяева, Персели… я им говорила о вас… Так вот, оба очень хотят с вами познакомиться… Я ведь уже рассказывала вам, что старики относятся ко мне, как к дочери. Так, может, вы согласились бы поужинать у них завтра?

– А почему бы и нет?

– Персели, видимо, догадались, что… вы мне… не безразличны… Так что готовьтесь к трудному экзамену.

– Постараюсь блеснуть и стать желанным гостем!

К нам подошел мальчонка лет десяти с живым, сообразительным взглядом.

– Должно быть, в окрестностях уже распространился слух, что тут, на Аламеде, сидит американец, – предупредила меня Мария. – И вот – первый посетитель…

Мальчик, стоя совсем рядом, явно колебался, и моя спутница поспешила на помощь:

– Чего ты хочешь?

Но малыш, не пожелав снизойти до разговора с женщиной, по-прежнему смотрел на меня.

– Сеньор, вы американец? – спросил он.

Я, в свою очередь, рассмеялся.

– Да, кабальеро, да. Que quiere usted?[47]47
  Что вам угодно? (исп.)


[Закрыть]

Мальчуган протянул мне бумагу.

– Para usted, senor…[48]48
  Для вас, сеньор (исп.)


[Закрыть]

Я машинально взял записку, а малыш удрал, прежде чем я успел опомниться от удивления.

– Что это значит, дон Хосе? – спросила не менее меня изумленная Мария.

Я, кажется, догадывался. Неужто они так и ходят за мной по пятам?

– Вы не хотите прочитать, что там написано?

Пришлось читать: «Было бы очень жаль, если бы ваша очаровательная подруга пострадала из-за истории, которая не имеет к ней ни малейшего отношения, правда? Лучше увезите ее поскорее в Вашингтон». Этого следовало ожидать: для них любые средства хороши, лишь бы заставить меня сдаться.

– Вы сердитесь, дон Хосе?

Мягко сказано. Я просто задыхался от ярости! Подумать только, что я даже не заметил слежки!.. Пепе, друг мой, тебе самое время взять себя в руки, если не хочешь сложить голову на берегах Гвадалквивира!.. Надо думать, эти мерзавцы крайне невысокого мнения об агентах ФБР! И все же мне казалось, что, увяжись за мной Эрнандес или тот наркоман, я бы их непременно заметил. Впрочем, уж кого-кого, а подручных у Лажолета наверняка хватает. Но почему я сразу же вспомнил о фигуре, метнувшейся за угол на улице Доньи Марии?.. Возможно ли, чтобы Хуан… Но тогда все объяснялось бы удивительно просто. Мария послужила приманкой, и… Однако во мне все возмущалось против дикого предположения, будто Мария могла быть заодно с бандитами. Если она им и помогла, то, несомненно, даже не подозревая об этом.

– Дон Хосе…

Я вздрогнул. Девушка смотрела на меня, и в глазах ее читалась тревога.

– Вы не хотите рассказать мне…

Вместо объяснений я протянул ей записку. Какое значение это имело теперь? Задание я все равно уже провалил… Пусть уж лучше знает, чем я занимаюсь, от меня, а не от посторонних. Мария вернула мне бумагу.

– Я не понимаю… Кто вам это послал? И потом, Вашингтон… это ведь в Америке, правда? Но причем тут Америка?

Мария вскинула брови, и по ее сосредоточенному лицу я почувствовал, что девушка мучительно пытается разрешить необъяснимую загадку.

– И этот малыш только что… он назвал вас «сеньором американо»… Почему?

Ну, тут я и выложил все и о своей работе, и о задании, и о том, что живу в Вашингтоне. Ни слова не сказал я лишь о Рут и Алонсо, да и то из опасения, что Мария могла сразу угадать истинный характер наших отношений. И кроме того, я всегда успел бы в двух словах рассказать о Муакилах, согласись девушка поехать со мной. Но пока она слушала, не говоря ни слова. И даже когда я закончил исповедь, Мария продолжала хранить молчание. И мне оставалось лишь ждать, я понимал, что добавить больше нечего. Именно сейчас решалась наша судьба. Я знал, что через несколько минут мы уйдем из Аламеда-де-Эркулес и либо расстанемся навсегда, либо нас уже ничто не разлучит. Я бы солгал, сказав, будто мое сердце не забилось сильнее в тот миг, когда Мария наконец заговорила.

– Вы хорошо сделали, доверившись мне, Хосе…

Я мгновенно заметил, что из обращения исчезло церемонное «дон», и внутренне возликовал.

– …и я горжусь вами.

Несмотря на всевозможных стражей порядка, всегда готовых появиться в самый неподходящий момент, я чуть не обнял Марию и не расцеловал на глазах у прохожих.

– Но вам надо вести себя очень осторожно, Хосе!

Я с восторгом обещал неукоснительно следовать мудрому совету и тут же поспешил обратить волнение девушки в свою пользу, хотя, вообще-то, это не слишком честно.

– А как насчет Вашингтона, Мария? Вы бы согласились поехать со мной так далеко?

– Америка…

Девушка скорее выдохнула, чем произнесла это слово, и я почувствовал, что для нее само упоминание о Соединенных Штатах значило невероятно много. Мария как будто открывала дверцу в волшебную страну. И я поклялся себе сделать все возможное, чтобы она как можно дольше сохранила детские иллюзии.

– Если бы не Хуан…

– Ну, коли он мог бы отправиться с нами в Париж, то почему не в Вашингтон?

Девушка захлопала в ладоши.

– О, это было бы просто великолепно!

Я не стал объяснять, что, прежде чем оплатить такое путешествие ее братцу, хорошенько поговорю с ним по душам.

Мария, которую я привел обратно, в «Агнец Спасителя», разительно отличалась от девушки, назначившей мне свидание в церкви Сан-Хуан де Ла Пальма. Того, что, быть может, принесли бы мне долгие и долгие часы ухаживания по строгому, раз и навсегда установленному ритуалу, я добился всего за несколько секунд благодаря тому, что нас соединяла теперь важная тайна. Мария тревожилась за меня и всей душой хотела помочь. Она полюбила меня, я полюбил ее, она станет моей женой, и мы вместе уедем жить в Штаты. А потому моя победа в личном плане выглядела столь же полной, как поражение – в профессиональном. Любовь Марии заставляла меня еще больше дорожить жизнью, а потому, если раньше я не испытывал особой симпатии к Лажолету (как, впрочем, и ко всем наркобандитам, с какими мне за долгие годы приходилось иметь дело), то сейчас я его просто возненавидел как возможное – да еще какое! – препятствие моему счастью! Пообещав прийти к закрытию магазина, я распрощался с той, кого уже считал невестой, и двинулся в сторону Ла Пальма в надежде найти Хуана.

Я все более проникался уверенностью, что на улице Доньи Марии заметил именно его. Значит, брат Марии следил за нами. А отсюда до предположения, что Хуан тоже служит Лажолету, – всего один шаг, и я не преминул его сделать. В конце концов, не исключено, что тогда, на лестнице, на меня напал Хуан, а тот наркаш просто наблюдал, как обернется дело. Я не сомневался, что достаточно хорошо изучил характер Марии и, представив бесспорное доказательство вины Хуана, смог бы без труда убедить девушку оставить его в Севилье. И это доказательство я твердо решил выложить.

Опасаясь любопытных взглядов, я осторожно двигался вдоль стены. Хорошо бы незаметно пробраться в квартиру Марии и ее брата. Окажись Хуан дома – тем лучше, мы бы сразу объяснились начистоту, а нет – так я мог и подождать и заодно малость покопаться в его вещах. Вдруг мне удалось бы найти какую-нибудь записку и наконец выйти на след тех, кого я во что бы то ни стало должен был поймать. Мне уже порядком осточертело изображать двуногую мишень. Главное – чтобы никто не заметил, как я иду к Альгинам, иначе Хуана могли бы предупредить, а я люблю заставать людей врасплох. Больше всего я опасался толстухи Долорес и ее несколько навязчивой словоохотливости. Но на сей раз мне повезло. Как раз в тот момент, когда я собирался покинуть спасительную тень, Долорес с корзиной в руке вышла из дома, в который мне так хотелось проникнуть. Я дал ей уйти подальше и быстро скользнул под узкий козырек крыльца. Некоторое время я стоял неподвижно, прислушиваясь к каждому шороху в патио. Наконец, решив, что все звуки достаточно приглушены и вряд ли могут доноситься из окон, обращенных во дворик, я рискнул и в два прыжка оказался на лестнице, где в прошлый раз меня ждал такой неприятный прием. Немного отдышавшись, чтобы не пыхтеть, я начал медленно подниматься по лестнице – в таких случаях шуметь не рекомендуется. Из-за дверей доносились то женский смех, то крики детей, то стук молотка. Никто в доме явно не догадывался, что по шатким ступенькам карабкается агент ФБР. Самый паршивый момент наступил, когда я подошел к запертой двери Альгинов и вытащил отмычку, – застукай меня кто-нибудь из соседей с таким инструментом в руках, непременно во всю глотку заорал бы: «Держи вора!» К счастью, замок был из тех, что даже начинающий взломщик открыл бы без труда. Правда, дверь тихонько заскрипела, но я быстро нырнул в квартиру, закрылся изнутри и снова прислушался. Тихо. Похоже, мое появление не нарушило привычного течения жизни старого дома. Незваного гостя никто не заметил, и я вошел в комнату Хуана. Разумеется, я понятия не имел, что потертый коврик у кровати – не столько украшение, сколько необходимость – он прикрывал дырку в полу, а потому споткнулся и, чуть не растянувшись во весь рост, выругался. И однако это спасло мне жизнь, потому что нож, брошенный умелой рукой, вонзился в дверцу шкафа, лишь оцарапав мне щеку. Представив, что еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть, и он точно так же дрожал бы у меня в затылке, я невольно содрогнулся. Тем не менее я успел быстро повернуться и встретить уже летевшего на меня Хуана лицом к лицу. Я не очень силен, зато гибок и подвижен. Сначала я лишь парировал удары, выжидая удобного случая скрутить мальчишку, настолько обнаглевшего, что решился поднять руку не на кого-нибудь, а на агента ФБР (уж простите за самомнение!). Хуан имел глупость слегка откинуть голову, намереваясь плюнуть мне в лицо. Ох уж этот вечный романтизм… И я стукнул парня ребром ладони по горлу. Он широко открыл рот, словно вытащенная из воды рыба. Я мог бы прикончить его на месте, но вовсе не хотел смертоубийства, а потому простым захватом отшвырнул на кровать – пусть полежит и отдышится. Но парень оказался не робкого десятка. Едва упав, он подобрал ноги и приготовился снова прыгнуть на меня. Вот бешеный! Пришлось оттолкнуть его, ударив в грудь.