Текст книги "Ловушка для простака"

Автор книги: Шарль Эксбрайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА XI

В комнате наступила глубокая тишина. Слышалось лишь прерывистое дыхание женщины и двух мужчин, ошарашенных внезапно открывшейся им правдой. Разоблачение выглядело настолько неправдоподобно, так сбивало с толку, что они не осмеливались даже смотреть друг на друга. Эдит первой пришла в себя и так тихо, как будто в комнате лежал покойник (впрочем, разве мудрый и благородный Энрико Шмиттер и в самом деле не умер для них в эту минуту?), проговорила:

– Вы уверены, что не ошиблись, Людовик?

Сенталло горестно повел плечами.

– Я бы и сам очень хотел усомниться, но слишком хорошо знаю его голос… И потом, этот номер сразу показался мне знакомым, пробудил какой-то отзвук в памяти, но я был так далек от мысли о господине Шмиттере…

Франц тоже потихоньку оправился от изумления и вспомнил, что вести расследование надлежит ему.

– Повторите, какой номер вы набрали!

Людовик повиновался.

Полистав справочник, Вертретер вслух прочитал:

– Энрико Шмиттер: двадцать-ноль девять-тридцать девять.

Он захлопнул толстую книгу.

– Что ж, история окончена… – с напускным спокойствием заметил полицейский. – Убийца у нас в руках.

Услышав подобное определение господина Шмиттера, Людовик невольно вздрогнул.

– Нет! – вскрикнул он. – Тут должно быть какое-то объяснение! Это невозможно! Говорю вам, невозможно! Если б вы только знали, какой чудесный человек господин Шмиттер, вам бы и на секунду не пришло в голову, что он способен на преступление! Сколько лет он всю жизнь посвящает другим! Сколько лет творит в Люцерне добро! Неужели, по-вашему, проходимец мог бы стать для всего города идеальным примером?

– Разве что это просто фасад…

– Ну нет же! Повторяю вам, его самоотверженное служение продолжается много лет!

– Некоторые люди способны проявить незаурядное терпение, лишь бы в конце концов достигнуть цели. А кстати, Шмиттер, кажется, говорил вам, что хочет раньше времени уйти в отставку?

– И что с того? Он устал…

– Или достаточно богат… Теперь, когда все сообщники мертвы, у него куча денег…

Но Сенталло упрямо покачал головой. Он не желал так просто сдаваться, доводы друга его не убеждали.

– Надо смотреть правде в глаза, Сенталло, как бы обескураживающа и даже печальна она ни была. Вы и в самом деле видели, как Эрлангер набирает этот номер?

– Да.

– Вы слышали, как он спрашивал «патрона»?

– Да.

– И вы сами только что именно так обратились к собеседнику?

– Да.

– Вот и все…

Снова наступила долгая тишина. Наконец Людовик заговорил, как будто сам с собой.

– Господин Шмиттер, которому я обязан решительно всем… Господин Шмиттер, который вытащил меня из нищеты, вернул уверенность в себе… Господин Шмиттер, всегда такой добрый и внимательный ко мне… Он говорил, что я в какой-то мере заменил ему так и не родившегося сына… а его жена не знала, что еще изобрести, лишь бы мне помочь и сделать приятное… И по-вашему, он мог затеять всю махинацию? Он отправил бы меня в тюрьму?

– А она, возможно, убила Эрлангера…

Сенталло вскочил.

– Вот видите, до какого абсурда так можно договориться!

– Преступление всегда абсурдно, Людовик. Позвоните Шмиттеру.

– Что?

– Позвоните Шмиттеру и договоритесь с ним о встрече.

– Под каким предлогом?

– Скажите, что Эрлангер доверил вам какую-то тайну, придумайте что-нибудь, но напустите побольше туману и постарайтесь его встревожить! А потом поглядим на реакцию.

Сенталло колебался. Несмотря на все логические доводы, на все доказательства, он, похоже, боялся признать правду. Эдит склонилась к нему и тихо проговорила:

– Я понимаю, что вы сейчас чувствуете, Людовик… и разделяю вашу боль, но мы должны установить истину… должны во что бы то ни стало…

Людовик вздохнул и начал набирать номер господина Шмиттера. Опять послышались гудки, а потом сняли трубку.

– Алло! Господин Шмиттер?… Это Людовик… Простите, что беспокою вас так поздно, господин Шмиттер, но мне снова пришлось пережить несколько очень тяжелых часов… Эрлангер… Да, Альдо Эрлангер… Он тоже оказался сообщником… Да-да, уверяю вас… Разумеется, невероятно, но, к несчастью, так и есть… Нет, вы не сможете с ним поговорить, господин Шмиттер, потому что Эрлангер мертв, но… перед смертью он… он рассказал мне кое-что настолько… настолько неправдоподобное… и я обязательно должен обсудить это с вами… Что? То-то и оно, что дело касается вас, господин Шмиттер… Нет-нет, я ни слова никому не говорил, тем более полиции, сами понимаете! Нет-нет… вы можете рассчитывать на мое молчание… и потом, то, что он мне сказал, в сущности, ужасно глупо… Я слишком хорошо и давно вас знаю… Да, вы правы, лучше не болтать лишнего по телефону… Когда хотите… В субботу вечером? А раньше никак нельзя?… Хорошо-хорошо… дверца со стороны Фринденштрассе? Согласен… Значит, в девять вечера? Договорились… До свидания, господин Шмиттер… Нет-нет, не беспокойтесь, я все понимаю… Спокойной ночи, господин Шмиттер.

Сенталло медленно повесил трубку, казалось, он никак не может прийти в себя.

– Ну? – нервно осведомился Франц.

– Похоже, вы правы… Смерть Эрлангера господина Шмиттера не удивила, а когда он предложил лично допросить Альдо, в голосе – по крайней мере, такое у меня сложилось впечатление – не чувствовалось особой уверенности… как будто господин Шмиттер уже знал, что его шофер перебрался в мир иной… А когда я намекнул на разоблачения Эрлангера, вместо того, чтобы выразить полное недоумение, сразу стал просить меня молчать, пока мы с ним не объяснимся… Господин Шмиттер явно встревожен… и очень настаивал на необходимости сохранить все в тайне, особенно от полиции.

– Когда вы должны с ним увидеться?

– В девять вечера в субботу в банке.

– Зачем так долго ждать, если Шмиттер и вправду нервничает?

– Завтра утром он едет в Берн и вернется лишь в субботу, во второй половине дня.

– А почему он не позвал вас сейчас же?

Эдит первой нашла возможное объяснение.

– Вероятно, господин Шмиттер не хотел показывать Людовику, как сильно он испуган… а кроме того, счел неосторожным принимать его дома… Правда, если жена в курсе заговора, не понимаю, почему…

Вертретер немного подумал.

– В субботу в девять вечера Шмиттер останется один во всем здании банка, и, если он действительно задумал разделаться с Людовиком, о лучшем времени и месте нечего и мечтать…

– Так далеко он не зайдет, – снова возмутился Сенталло.

– Если Шмиттер подозревает, что Эрлангер назвал вам имя своего патрона, ему волей-неволей придется вас устранить. Поэтому вы доставите мне большое удовольствие, отправившись на это свидание вооруженным.

– Я никогда не смогу поднять руку на господина Шмиттера!

– Ну, если хотите до конца разыгрывать роль жертвы – ваше дело! Эдит, свари нам немного кофе, по-моему, мы все в этом чертовски нуждаемся!

Но молодая женщина сначала подошла к Людовику.

– Хотя бы ради наших планов на будущее вы не должны пренебрегать разумными мерами предосторожности, Людовик… Вы обязаны защищать свою жизнь… она теперь отчасти принадлежит и мне, не так ли?

Смущенный до слез Сенталло поцеловал Эдит руку.

– Обещаю вам…

Инспектор недовольно заворчал.

– Рано еще нежничать! Успеем еще расслабиться, когда покончим со всей этой историей.

Однако, несмотря на сварливый тон Франца, молодые люди чувствовали, что в глубине души полицейский счастлив.

– Вот уж кого никогда бы не заподозрил… Подумать только, такой респектабельный господин! Да, сколько бы мы ни воображали, будто все на свете видели и знаем, всегда найдется что-нибудь новенькое. Век живи – век учись… А люди еще гаже, чем о них думаешь… во всяком случае, многие. Но какой грандиозный скандал в перспективе! Почтеннейший господин Шмиттер, краса и гордость Люцерна! На процесс сбегутся журналисты со всей Конфедерации! Для председателя суда Арнольда Оскара настанет звездный час. Такого громкого дела в его карьере еще не было. И это несколько позолотит пилюлю, когда Оскару придется публично признать, что он ошибся на ваш счет, Сенталло. Вам нужна реабилитация? По-моему, дело в шляпе. Теперь вся Швейцария узнает, что вас упекли за решетку ни за что ни про что… Но вас это, кажется, не радует?

– Я не могу понять… не могу поверить… Все, что для меня сделал господин Шмиттер, никак не вяжется с образом Шмиттера-убийцы…

– А почему? Любовь к деньгам здорово меняет человека… Шмиттер, судя по всему, начинал как порядочный человек, а потом вдруг – пойди узнай, что за муха его укусила! – возжаждал богатства… Может, из-за того, что его постоянно окружали деньги? Вот тут-то все остальное и перестало для него существовать. Я прекрасно представляю, как Шмиттер с женой в тишине спальни обсуждают проблему, ставшую для них единственной целью жизни. Вероятно, во всем виноват случай…

– Случай?

– Да, розыгрыш Херлеманна… Узнав о нем, Шмиттер поспешил рассказать такой забавный анекдот жене. А потом… кто может сказать, кому из этих двоих пришла в голову мысль сделать вас козлом отпущения? Но, так или иначе, они задумали использовать чужую шутку не без выгоды для себя. Я плохо понимаю, каким образом Шмиттер договорился с Эрлангером… Но, вероятно, именно этот последний подкупил Шауба. А уж как Шмиттер нашел Оттингера, может рассказать только он сам. Скорее всего они познакомились на каком-нибудь благотворительном мероприятии… Нам следовало бы подумать об этом раньше, поскольку виновность Шмиттера все объясняет и расставляет по местам, выстраивая в логическую цепочку. Лишь он один мог так блестяще все организовать, а тут еще вы сами в нужный момент явились к нему в кабинет петь дифирамбы Дженни Йост… А впрочем, сорвись все в тот день, они бы выбрали другой. Господин Шмиттер – человек терпеливый. Зачем устраивать спешку, если деньги перевозят каждую неделю? Уж он бы постарался заманить вас на исповедь в подходящее время… Вероятно, узнав, что вы просите разрешения зайти, он позвонил Эрлангеру и дал зеленый свет… Что ж, давайте признаем, это было великолепно исполнено!… И Шмиттер чуть не выиграл партию!

Эдит принесла кофе, и они выпили за торжество справедливости. Людовик отодвинул пустую чашку.

– Но почему они все не разъехались, после того как мне вынесли приговор?

– Потому что Шмиттер – хитрая бестия. Должно быть, только Шауб кое-что получил. А остальные согласились ждать, пока шум окончательно не утихнет. Можете не сомневаться, еще немного – и все бы удрали. Впрочем, Шмиттер сам проговорился, упомянув, что хочет раньше времени уйти в отставку. Деньги мы наверняка найдем у него. Представляете, какую власть Шмиттер имел над сообщниками, если уговорил их терпеть так долго! А на убийство его толкнула лишь безвыходность положения. Шмиттер не желал терять ни денег, ни репутации, а потому убрал всех опасных свидетелей одного за другим.

– Это не объясняет, почему он не начал с меня…

– Тут можно лишь строить догадки. Убив или приказав вас убить, он мог встревожить кое-кого из сообщников. В первую очередь, вне всяких сомнений, Мину. И если ее пришлось убить, то именно потому, что девушка не выдержала и пыталась обрушить все возведенное им здание. А может, Шмиттер и в самом деле чувствует к вам особое расположение? Засадить вас в тюрьму – еще куда ни шло, но прикончить – это уж слишком… Ладно, подождем ареста – тогда все и прояснится окончательно.

Вертретер потянулся и встал из-за стола.

– Что ж, я чувствую, что сегодня усну спокойно… в отличие от предыдущих ночей. Спокойной ночи, Эдит, спокойной ночи, Людовик… Я далеко не оптимист, но думаю, вы уже вправе мечтать о вашем общем будущем…

Франц пошел было к себе в комнату, но на пороге снова обернулся.

– И подумать только, что, если бы только упрямому, как мул, полицейскому инспектору не пришло в голову копнуть поглубже, потому, видите ли, что официальный вердикт его не устраивал, Энрико Шмиттер с дружками вышли бы сухими из воды! Удачи такого рода и вознаграждают нас за все прочес, Сенталло…

Если Вертретер и вправду отлично выспался, то о Людовике этого никак не скажешь. Всю ночь он вертелся с боку на бок, но сон не шел. Невзирая ни на что, он не мог уверовать в виновность Энрико Шмиттера. То, что друг-благодетель оказался не только вором и убийцей, но еще и злым гением, отправившим его за решетку, просто не укладывалось в голове. Существуют особые границы восприятия, за пределами которых человеческий мозг отказывается работать. Всю жизнь страдая от людской злобы, Сенталло цеплялся за несколько светлых воспоминаний, спасавших его от беспросветной тоски. Если появление в его жизни Эдит Вертретер в какой-то мерс смягчило удар после того, как Людовик узнал о двурушничестве Мины, то кто поможет забыть о предательстве тех, кто, казалось, любил его как сына? Вопреки рассудку, подсказывавшему, что надо смириться с отвратительной правдой, Людовик упрямо твердил себе, что разговор с господином Шмиттером все уладит и объяснит. Он еще не знал, каким образом, но уж очень хотелось верить, что управляющий персоналом банка Линденманн сумеет рассеять это чудовищное недоразумение. В конце концов, инспектор уже не раз ошибался, может, и теперь он не прав? Вертретер, конечно, думает лишь о благополучном разрешении всех загадок и слишком рад, что одержал верх, несмотря на все препоны, а потому не особенно раздумывает о нравственной стороне вопроса и психологическая невозможность Шмиттера-преступника его нисколько не беспокоит. Есть лишь виновные и невиновные. Вспомнив, как Вертретер радовался, предвкушая арест господина Шмиттера, Людовик едва не возненавидел инспектора.

Утром, когда все трое собрались за завтраком, ни Франц, ни его сестра ни словом не намекнули, что заметили измученный вид своего гостя. Что бы ни думал Людовик, Вертретеры понимали его растерянность и уважали его горе. Полицейский уже собрался уходить, как вдруг Сенталло спросил:

– А мне что делать?

– Отдохните, старина. До завтрашнего вечера, когда вы встретитесь со Шмиттером, мы все равно ничего не можем предпринять. Стало быть, поваляйтесь в постели и расслабьтесь. А завтра вы погуляете по городу и заодно проводите Эдит на экспресс в Этцернелен…

Эдит перебила брата.

– Нет, Франц, я поеду только в воскресенье утром. Я хочу остаться здесь и узнать, чем все кончится… А кроме того, по-моему, Людовика не надо оставлять одного…

– Ну что ж, хорошо, дети мои, поступайте как знаете! А я побегу рассказывать комиссару Лютхольду последние новости и обсуждать с ним меры, которые нам придется принять, с одной стороны, чтобы вас защитить, Сенталло, а с другой – чтобы убийца в очередной раз не проскользнул у нас между пальцев. Шмиттер обрек вас на семилетнее тюремное заключение, а потом пытался свалить на вас еще и три совершенных им убийства. Нельзя же быть благодарным до слепоты!

Выслушав рассказ Вертретера, комиссар недоверчиво покачал головой.

– Уж не больны ли вы, инспектор?

– Вы можете что-нибудь противопоставить моим доказательствам, господин комиссар?

– Противопоставить ва… Да все! Понимаете, Вертретер, все! Эта история с начала и до конца притянута за уши! А ваш Сенталло – просто сумасшедший, теперь в этом и сомневаться нечего! Да-да, и к тому же преступный сумасшедший! Он питает навязчивую ненависть ко всем, кто в его больном мозгу выглядит виновником якобы несправедливого приговора! Но, черт возьми, я знаю Шмиттера больше двадцати лет и повторяю вам: все это набор нелепостей!

– Как угодно, господин комиссар, завтра мы это проверим.

– Совершенно верно, инспектор, хотя я ничуть не сомневаюсь, что ваш Сенталло проведет ночь в камере, ожидая, пока его отправят либо обратно в тюрьму, либо в клинику. Желание во что бы то ни стало обелить этого типа превратилось у вас в идею фикс, и вы готовы поверить любым сказкам, лишь бы они лили воду на вашу мельницу!

– В таком случае, господин комиссар, я подаю в отставку!

– Не кипятитесь, господин Вертретер! На меня это не действует! А что до вашей отставки, то я сам потребую ее завтра вечером. И если с господином Шмиттером вдруг случится несчастье, вам грозит кое-что посерьезнее.

– Но, господин комиссар, Сенталло звонил ему у меня на глазах!

– А вы удостоверились, что он действительно разговаривает с господином Шмиттером?

– Нет.

– Вот как? А ведь это азбука нашего ремесла! Однако вам так хочется поверить в виновность господина Шмиттера, что вы даже не удосужились сделать элементарную вещь!

– Уверяю вас, мне бы и в голову не пришло заподозрить его в чем бы то ни было!

– Возможно, но вы готовы были поверить в чью угодно виновность, лишь бы этот неизвестный или, наоборот, слишком известный человек отвел подозрения от Сенталло! Хотите знать, что я об этом думаю, Вертретер? Вас провели, как новичка!

– Прошу прощения, господин комиссар, но, даже признавая, что виноват, – а я действительно зря не проверил, с кем разговаривает Людовик, – не могу согласиться с вашей точкой зрения.

– Неудивительно!

Сенталло в это время тоже выдерживал натиск. Но ему пришлось бороться с самим собой. Эдит по мере сил старалась помочь. Молодая женщина рассказывала, какое отчаяние ее охватило, когда выяснилось, что Антон мерзавец и клятвопреступник, сбежавший от ответственности. Тогда Эдит тоже воображала, будто рушится весь мир, ведь она так доверяла Антону! Все вокруг казалось настолько гнусным, что за жизнь явно не стоило цепляться. Пожалуй, не будь Курта, она бросилась бы в озеро. Но, к счастью, ничего подобного Эдит не сделала и теперь, познакомившись с Сенталло, очень рада, что не поддалась искушению. Молодая женщина уверяла, что все горести Людовика скоро станут воспоминаниями, а потом их перекроют другие, общие для них обоих. Мало-помалу Сенталло уступал доводам Эдит, но в глубине его души все еще теплилась слабая надежда, что завтра вечером все обвинения против господина Шмиттера рухнут и тот сумеет (хотя пока неясно, каким образом) объяснить невероятное стечение обстоятельств. Людовик даже забывал при этом, что, коль скоро господин Шмиттер докажет свою непричастность к заговору, снова встанет вопрос о его собственной виновности!

Вечер пятницы прошел еще тоскливее, чем накануне. Людовик сидел как на раскаленных углях, и ему казалось, что время тянется бесконечно долго. Эдит тоже выглядела очень встревоженной. Что до Франца, то перепалка с начальником, по-видимому, дала ему богатую пищу для невеселых размышлений. Во всяком случае, Сенталло несколько раз замечал, что инспектор озабоченно хмурит брови.

Почти все субботнее утро инспектор провел в управлении на Обергрундштрассе, тщательно готовя ловушку для господина Шмиттера и подробно расписывая время, чтобы каждый из его подчиненных действовал строго по часам. Комиссар Лютхольд отказался вмешиваться во что бы то ни было. Он заявил лишь, что в нужный момент прибудет на место, дабы засвидетельствовать победу или поражение инспектора, но в любом случае они вернутся сюда с арестованным.

Чтобы отвлечь Людовика от мыслей о предстоящей встрече, Эдит взяла его с собой за покупками. Сенталло непременно хотел купить игрушку для Курта, и, как супружеская пара, они долго обсуждали вкусы малышей с продавщицей большого магазина «Франц Карл Вебер» на Грендельштрассе. В конце концов Людовик выбрал зайца, который играл на барабане и шевелил длинными ушами с привязанными к ним бубенчиками. Эта покупка заменила Людовику и Эдит обручение. Мысль о ребенке, о том, что теперь он станет их общим сыном, объединила их больше всяких клятв. И, выходя из магазина, Сенталло уже гораздо меньше думал о господине Шмиттере.

По совету заскочившего пообедать Вертретера, его сестра и будущий зять пошли в кино, где, как и все влюбленные в мире, весь сеанс держались за руки, а потом, когда вспыхнул свет, очень плохо помнили, что происходило на экране. Дома Людовик помогал Эдит готовить ужин, но и сами они, и Франц поели без аппетита. К восьми часам они успели не только поужинать, но и сложить грязную посуду в раковину. В четверть девятого Вертретер ушел, дав Людовику последние указания. На случай, если его жизни будет грозить опасность, полицейский хотел дать Сенталло револьвер, но тот решительно отказался. Снова оставшись в доме наедине с Эдит, молодой человек с особым тщанием привел себя в порядок. Наконец часы пробили половину девятого. Пора было идти. Не зная, как попрощаться с Эдит, Сенталло неловко пробормотал:

– Ну, вот и все… я пошел…

Он видел, что молодая женщина с трудом сдерживает слезы.

– Берегите себя…

– Я постараюсь… до скорого свидания…

– До скорого, Людовик… Я буду ждать вас…

– И поэтому я обязательно вернусь.

Вдруг, к глубокому удивлению молодого человека, Эдит бросилась ему на шею, поцеловала в щеку и, прежде чем он успел опомниться, убежала к себе в комнату. Как в рыцарских романах, этот поцелуй внушил Сенталло глубокую веру в успех, и он пошел навстречу судьбе, весело насвистывая.

Без пяти девять Людовик неторопливо перешел Левенплатц и свернул на Фриденштрассе. Он смотрел налево-направо, пытаясь обнаружить полицейских, но так никого и не заметил, кроме шофера, дремавшего за рулем такси, и торговца газетами. Последний даже не пытался зазывать возможных покупателей, очевидно, смирившись с мыслью, что его часть вечернего выпуска так и останется нераспроданной. Двое влюбленных обнимались на тротуаре как раз у служебного входа господина Шмиттера, и Людовик подумал, что уж эту парочку наверняка нисколько не занимает драма, которая, быть может, разыгрывается всего в нескольких шагах отсюда. Сенталло очень удивился бы, скажи ему кто-нибудь, что влюбленные, равно как шофер и торговец, – сотрудники полиции и внимательно наблюдают за каждым его движением. Сидя в маленьком кафе, где когда-то Херлеманн верховодил насмешниками, комиссар Лютхольд и инспектор Вертретер тоже следили за Людовиком. Мышеловка захлопнулась. Можно было начинать в любую минуту.

Сенталло подождал, пока на колокольне ближайшей к банку церкви Хофкирхе пробьет ровно девять, и вошел в здание. С каждой ступенькой ему становилось все труднее дышать, не от усталости, а от волнения. Наконец он добрался до нужного этажа. Из-под двери выбивалась полоска света. Людовик видел ее отчетливо, потому что не стал включать на лестнице свет, словно темнота защищала его от… он сам не смог бы сказать от чего. Немного поколебавшись и подумав напоследок об Эдит, он постучал в дверь.

– Да? – отозвался голос Энрико Шмиттера.

Теперь Людовик уже не мог отступить. Он медленно повернул ручку двери и вошел, но почти тотчас же замер – в кабинете никого не было. Хорошо знакомую обстановку освещала лишь настольная лампа. В пепельнице еще дымилась сигарета.

– Иди вперед… Людовик…

Сенталло вздрогнул и обернулся на голос. У стены, возле двери, в которую он только что вошел, стоял господин Шмиттер с револьвером в руке.

– Входи же, дурень!…

Значит, Вертретер прав! У Людовика так закружилась голова, что он совсем перестал соображать. Машинально закрыв за собой дверь, молодой человек сделал еще шаг.

– Я пришел, господин Шмиттер.

Управляющий персоналом банка скользнул между ним и дверью.

– Сядь вон на тот стул, Людовик.

Сенталло выполнил приказ, и Шмиттер подошел поближе.

– Так ты, значит, захотел докопаться до самой сердцевинки, а? И что ж тебе поведал Эрлангер?

– Что это вы – главный виновник…

– И ты не побежал с этой новостью в полицию?

– Нет.

– Почему?

– Никто бы мне не поверил.

Шмиттер расхохотался.

– То-то и оно, Людовик. Конечно, никто бы не поверил, потому что между твоим словом и словом Шмиттера – большая разница, понятно? Тебе не нравилось в тюрьме, а, Людовик?

– Нет, не нравилось.

– Тем не менее, на сей раз ты вернешься туда и просидишь до конца своих дней. Или, может, лучше убить тебя сразу?

– Вас арестуют!

– Только за то, что я защищался? Ты с ума сошел! Я скажу, что выстрелил, боясь разделить судьбу Мины Меттлер, Вилли Оттингера, Рудольфа Шауба и Альдо Эрлангера…

– Но вы отлично знаете, что я их не трогал!

– Разумеется! Но важно не то, как дело обстоит в действительности, а что об этом подумают. У общественного мнения своя правда, Людовик, и оно осудит тебя, как убийцу!

– Но ведь убийца-то – вы!

– Я? Что за странные фантазии! Оказывается, ты еще глупее, чем я думал… Бедный мой Людовик, лучше бы я оставил тебя гнить в той ночлежке…

– А я-то воображал, будто вы ко мне хорошо относитесь…

– Так и было, мой друг, так и было… но деньги я люблю гораздо больше, и эта история с Дженни Йост – которую, кстати, ты сам же мне выболтал – показалась мне слишком удобным случаем. И его не стоило упускать… Парня вроде тебя не каждый день встретишь… А потому, честно говоря, я долго колебался… Но я слишком устал прислуживать людям, которые за гроши требуют безграничной преданности, а в награду сулят нищенскую пенсию. Теперь же, благодаря тебе, меня ждет счастливая старость. Те, другие, мне мешали – пришлось бы отдать часть денег, а кроме того, хоть никто, кроме Эрлангера, не знал о моей роли в этой истории, я немного беспокоился. Ты избавил меня от всей этой компании, и я тебе очень благодарен.

– Но это вовсе не я!

– А ты можешь это доказать?

Сенталло чуть не ответил «да», сославшись на Вертретера, но предпочел доиграть роль и выслушать все до конца.

– Нет.

– Вот так-то. Твоя беда в том, что у тебя не хватает мозгов, Людовик… Иначе ты никогда не поверил бы в эту сказку насчет Дженни… Хотя, заметь, эта таинственная Дженни спасла тебя от более тяжкого наказания… Среди присяжных всегда найдется нежная душа, весьма чувствительная к романтике… Например, моя жена…

Людовик невольно хмыкнул.

– Почему ты смеешься? Не веришь?

– Да, я не верю в чувствительность госпожи Шмиттер!

– И напрасно!

– Может, она и Эрлангера зарезала из особого гуманизма?

– Честное слово, ты, кажется, совсем спятил! Жена очень рассердится, узнав, что ты говорил о ней такие гадости.

Издевки Шмиттера действовали Людовику на нервы. Он чувствовал, как в нем растет прежняя убийственная ярость, заставлявшая кидаться на врагов, не думая о последствиях. И от Шмиттера это не укрылось.

– Ты хочешь вцепиться мне в горло, а, Людовик? Не делай глупостей, иначе сам же дашь мне основание выстрелить. А я все-таки предпочел бы отправить тебя в тюрьму. Так будет легче для моей совести, понятно?

Услышав, как этот негодяй рассуждает о совести, Людовик не выдержал. Последние слова Шмиттера окончательно вывели его из себя. Одним молниеносным прыжком Сенталло бросился на управляющего, но тот следил за каждым его движением и, вовремя отскочив, с размаху ударил рукояткой револьвера. У Людовика потемнело в глазах.

Когда Сенталло очнулся, голова у него разламывалась от боли. Молодой человек не сразу понял, где находится, и довольно долго неподвижно смотрел в потолок. И вдруг он все вспомнил.

Людовик приподнялся и сел на ковре, удивляясь, где же Шмиттер. Неожиданно он почувствовал, что держит в правой руке какой-то предмет. Сенталло опустил глаза и замер в полном недоумении: он крепко сжимал нож, которым Шмиттер разрезал бумаги, но сейчас лезвие покраснело от крови. Что это значит? Людовик с трудом встал. Голова немного кружилась, он облокотился на стол.

Увидев лежащего на полу Энрико Шмиттера, Сенталло мгновенно сообразил, что тот мертв. Он встал на колени рядом с трупом – кинжал угодил прямо в сердце. Людовик весь сжался от страха, тщетно пытаясь вспомнить, как все это произошло. Но память подсказывала, что он сразу потерял сознание… Может быть, тогда он и ударил Шмиттера первым, что подвернулось под руку? А это был нож для бумаги…

От раздумий Людовика отвлек шум крадущихся шагов на лестнице. Полицейские! Сенталло понимал, что безвозвратно погиб, поскольку сам же, очевидно, убил единственного свидетеля, чьи показания могли бы его спасти. Хуже того, после убийства Шмиттера ему уже не оправдаться во всех остальных! И никаких его заверений никто даже в расчет не примет! В полной панике, как загнанный зверь, он тщетно искал, куда бы скрыться. Людовик уже слышал дыхание полицейских. Остается сыграть ва-банк. Подождав, когда блюстители закона остановятся на площадке, он резко распахнул дверь. Одного Сенталло оттолкнул, другого сшиб с ног, споткнулся сам, но не упал, и, схватившись за перила, по -прежнему в полной тьме ринулся вниз по лестнице. Сзади слышались крики и ругань, потом загремели выстрелы и в ушах стали свистеть пули. Внизу, вместо того, чтобы выскочить на улицу, где его уже поджидали, Людовик свернул в хорошо знакомый коридор, ведущий в вестибюль банка. У главного входа он столкнулся с Эрни Дюбаком. Швейцар стоял в рубахе и поспешно застегивал штаны – подтяжки еще болтались у колен. Дюбака, по-видимому, разбудили выстрелы.

– Сенталло?… Но… что происходит? – пробормотал он при виде Людовика.

– Живо открывай, а то как бы с тобой самим не случилось несчастье!

Швейцар открыл рот и вытаращил глаза. Сначала он попробовал было спорить, но по выражению лица Сенталло понял, что лучше подчиниться приказу. Чтобы Эрни не заорал, как только он выскочит на улицу, Людовик предусмотрительно стукнул его в челюсть. Правда, он старался по возможности смягчить удар и даже поддержал швейцара, чтобы, падая, тот не разбился.

Людовик бежал как сумасшедший, думая лишь о том, как бы побольше оторваться от преследователей и не слышать пронзительного свиста, так страшно буравившего ночь. Мчался он без определенной цели, петляя и сворачивая с улицы на улицу, пока изумленные взгляды редких прохожих не убедили его, что лучше идти спокойным шагом. Людовик не питал никаких иллюзий. Его быстро найдут, и на том все кончится. Подумав, что никогда уже не вернется к Эдит, он с трудом подавил рыдание. Сенталло плакал о малыше, которому уже не сможет стать папой. Но мысль о Курте вдруг напомнила об Этцернелене. Где найдешь лучшее убежище? Если, конечно, Вертретер согласится его спрятать, выслушав всю правду… Людовик сомневался, что инспектор захочет помочь даже теперь, но, во всяком случае, он хотя бы в последний раз повидается с Эдит – завтра утром молодая женщина сядет в автобус и отправится в Этцернелен, к матери. Что ж, спортивным шагом Людовик вполне доберется туда же задолго до рассвета…

В кабинете Шмиттера комиссар Лютхольд уже успел осмотреть труп и выпрямился, аккуратно обернув кинжал носовым платком.

– Ну, а теперь что скажете? – спросил он, повернувшись к Вертретеру.

Инспектор лишь молча пожал плечами.

– Итак, вам понадобился еще один труп, а иначе вы не желали поверить, что ваш Сенталло – убийца? Жаль, что вы только что не поразили его насмерть! Это избавило бы нас от множества осложнений… Если, разумеется, вы промахнулись не нарочно…

– Господин комиссар!

– Вам повезло, Вертретер, что там было темно… и я не могу упрекнуть вас за столь необычную неловкость…