Текст книги "Долгожданная встреча"

Автор книги: Шанна Кэррол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 1

Обгоревшие стены сарая да черное пятно на том месте, где прежде стояли конюшня и амбар, темным уродливым шрамом легли на белое зимнее покрывало. Первые дни после нападения бандитов жизнь на ранчо замерла. Наверху, в своей спальне, Карен медленно набиралась сил. Большая комната внизу походила на лазарет – там Тру и еще двое работников ранчо, которым удалось благополучно выйти из переделки, ухаживали за ранеными. Через две недели все, кроме Теда, выздоровели, и большая комната вновь стала жилой. Пятерых ковбоев Пакса похоронили. Бразос, добродушный шутник, и Хоган, чье концертино сгорело при пожаре, умерли в ночь нападения бандитов. Дольше всех протянул Эмилио, его сразило воспаление легких – результат тяжелого ранения, хотя его организм отчаянно боролся за жизнь. Его смерть стала тяжким ударом для всех. Никогда больше его пальцы не наиграют на гитаре печальной испанской мелодии. О Вэнсе так ничего и не было известно. Он уехал, едва у Карен прекратилась лихорадка. Он отсутствовал уже десять дней.

Встав с постели, Карен узнала, что произошло в ту страшную ночь. Марселина предала их, во всяком случае, ее в этом подозревали, потому что кто-то выстрелил Эмилио в спину и открыл потайную калитку. Но точных доказательств тому не было, Эмилио так и не пришел в сознание. Но никто не верит, что он мог подпустить к себе близко кого-то незнакомого. Предположение о предательстве Марселины подтверждалось еще и ее долгим отсутствием – за все это время никто не видел ее и ничего о ней не слышал.

Когда калитка оказалась открытой, Джако и три бандита вошли во внутренний дворик. Похоже, они собирались напасть на тех, кто охранял стену изнутри, пока остальные бандиты осаждали ее снаружи. По замыслу Джако, пока ковбои защищали ранчо, он проникает в дом и убивает старика. План был тщательно продуман, и его удалось бы осуществить, если бы не целый ряд досадных – для Джако и его людей – случайностей. Одна из них – неожиданное возвращение Ма-райи и ее выстрел в Джако. Что еще серьезнее, Билли, направившийся проведать Эмилио, столкнулся в восточной части двора с тремя бандитами. Парень мгновенно сориентировался – убил одного бандита, а двух других держал на мушке до тех пор, пока Шорти, придя ему на помощь, не прикончил их. Затем Харли принес раненого Теда в дом, так что истекающему кровью Джако пришлось уходить. По пути он наткнулся на старика, но вынужден был скрыться через патио, едва не столкнувшись с Шорти и Билли – те спешили к потайной калитке. Через пять минут бой закончился. Оставшиеся в живых бандиты ушли в дождливую ночь, оставив ковбоев ранчо зализывать раны.

Рассвет следующего дня был ясным, но морозным – на все легла тонкая корочка льда. Солнечные лучи играли на ветвях деревьев, на камнях, на застывших в неуклюжих позах мертвецах… Двенадцать безжизненных тел бандитов лежало у ранчо, а к концу дня еще шестеро были обнаружены неподалеку от места боя, у подножия ближнего холма, и даже на берегу Сабинала. Один бандит умер сидя и застывшими глазами смотрел на обгоревшие руины.

Встав с постели, Карен еще три дня не выходила из своей комнаты, приходя в себя после пережитого шока. Вниз она спускалась лишь для того, чтобы немного поесть. Для этого она выбирала время, когда ковбоев не было на ранчо: она не могла выносить их взглядов. Однажды, находясь на лестнице, Карен услышала знакомый шум в кухне, ей показалось, что это Марайя, как всегда, хлопочет у плиты. Она торопливо спустилась вниз, пробежала по коридору и рывком открыла дверь. Увы, на кухне было холодно и пусто…

Через две недели после нападения бандитов, на четвертый день после ее выздоровления, еще слабая, но не покорившаяся обстоятельствам, Карен вышла из дома и поднялась по лестнице, ведущей на смотровую площадку заградительной стены. Снег растаял, бурая влажная земли не радовала взгляд. Лишь кедровая рощица, зеленевшая на холме, оживляла унылую картину. Прямо под ней темнело место пожара – немое свидетельство недавней битвы. Выпрямившись, Карен еще раз окинула взглядом окрестности и увидела вдруг на гребне холма одинокого всадника. Вэнс?.. Всадник не шевелился.

– Уж очень холодно, мэм. – Харли Гвин, поднявшись по лестнице, встал рядом с ней.

Из всех оставшихся в живых, пожалуй, только он не винил ее в происшедшем. Остальные ковбои в той или иной степени разделяли точку зрения Вэнса. Они ждали от нее так много… «А чего я сама ждала от себя?» – этот вопрос молодая женщина много раз задавала себе.

– Солнышко должно немного согреть нас, – промолвила она, поднимая глаза к безоблачному небу. – Кто это? – спросила она, указывая на неподвижного всадника.

Харли проследил за ее взглядом.

– Должно быть, это Тру. Оседлал коня и уехал. Никогда не видел его в таком состоянии, а ведь я работаю у Тру Пак-стона уже двадцать лет. Это для него тяжелый удар, мэм. Он очень переживает.

Решение поехать к Тру мгновенно пришло к ней.

– Харли, оседлайте, пожалуйста, мою лошадь, – попросила она.

– Что?.. – удивился Харли. – Ах да, мэм… Но… – Он смущенно замолчал.

– В чем дело?

– У нас не осталось дамских седел, а только простые ковбойские. Ваши… Все дамские седла сгорели при пожаре.

– Что ж, сойдет и мужское, Харли, – улыбнулась Карен. – Я вернусь через несколько минут.

Спустившись вниз, она побежала в комнату Элизабет, пошарила в старом сундуке, достала все необходимое и, собрав небольшой узелок, отнесла его к себе. Но, подойдя к окну, задумалась.

«Хватит ли у меня сил? Захочет ли он видеть меня, разговаривать со мной? Что он скажет, увидев меня…» – заколебалась Карен.

Впрочем, одно она знала твердо: время вопросов кончилось, настало время действовать. Карен быстро переоделась в красную клетчатую рубашку из фланели и поношенные джинсы, принадлежавшие Элизабет. Ей было непривычно в такой одежде, но, как ни странно, она вдруг почувствовала удивительное возбуждение. Ей, похоже, хотелось приключений, и теперь она сама будет искать их. Хэмптоны не из тех, кто позволяет трагедии и горю встать у них на пути. К тому же трагедия должна вести к обновлению жизни, способствовать накоплению сил.

Расправив плечи, Карен посмотрела на свое новое отражение в зеркале и улыбнулась ему. «Никогда не надену мужской одежды», – говорила она давно. Или это было совсем недавно? Какое глупое, нелепое утверждение, продиктованное светскими предрассудками! Если будет нужно и удобно носить мужские вещи, она охотно наденет их! Карен решительно вынула из волос серебряные шпильки и бросила их на стол.

– Пусть лежат здесь, – проговорила она, как бы прощаясь со своим прошлым.

И, тряхнув золотыми кудрями, Карен вышла из комнаты, даже не взглянув на платье, брошенное на полу.

В доме было тихо – все ковбои уехали на поиски скота, разбежавшегося во время битвы. Тед возился на заднем дворе: раны не позволяли ему заниматься обычными делами, и он нашел себе какое-то занятие по хозяйству полегче. Увидев его, Карен почувствовала себя виноватой. Очаг в кухне оставался холодным, она все еще не могла заставить себя распоряжаться там, где прежде трудилась Марайя. Карен остановилась, глядя на спину Теда. «Все дело в том, – подумала она, – что я очень глупо вела себя. Я боялась воспоминаний о той страшной ночи…» Почувствовав на себе взгляд Карен, Тед взглянул на нее, но тут же отвернулся и стал помешивать фасоль в котелке, висевшем над костром. Он больше других склонен был винить молодую хозяйку, но ему не хотелось выдать своих чувств, показать ей свой гнев. К тому же Тед, как и прочие мужчины, которым приходилось довольствоваться его стряпней, был недоволен тем, что женщина не готовит. Из-за нее ему приходилось выполнять женскую работу. Тут возропщет любой мужчина – и белый, и краснокожий, – и Тед не отказывался от неприятной обузы лишь из верности Тру и отсутствующему Вэнсу. Подойдя к Теду, Карен заглянула в котелок.

– Пусть костер потухнет, Тед, – проговорила она. – Я скоро вернусь и сама приготовлю ужин. – Улыбнувшись индейцу, она направилась к воротам.

Тед изумленно смотрел ей вслед. Невозможно понять этих белых женщин. Вот теперь надела мужскую одежду… Он не понимал, что происходит, но если она собирается готовить, то он свободен от неприятного занятия. Бросив половник, он отошел от костра.

Лошадь уже была оседлана – на ней красовалось ковбойское седло. Харли, пораженный тем, что Карен собирается ездить в мужском седле, был окончательно сражен, увидев ее, в мужском одеянии. Прежде миссис Пакстон появлялась перед ними только в красивых платьях. Ни слова не говоря, он помог ей сесть на лошадь и молча смотрел, как она поскакала прочь. Через минуту рядом с ним возникла фигура Теда Утреннее Небо.

– В этой женщине, – заметил Харли, – больше сюрпризов, чем в тех, с которыми мне доводилось иметь дело.

Отъехав от ранчо, Карен почувствовала, как изменилась за последнее время. Впервые после нападения бандитов она вышла из своей комнаты и покинула асиенду – дом, где Вэнс столь жестоко обвинил ее и где она впала в мрачное состояние, испытывая чувство вины. Да, жизнь продолжалась, но у нее не было определенного плана этой жизни. Паке, как и она, существовал, но его стало… меньше. Вэнс уехал, и никто не знал куда. Но нельзя так долго наказывать себя или чувствовать себя наказанной. Рано или поздно сильный человек либо докажет, что он невиновен, либо сознается в преступлении и примет наказание, но все равно будет что-то делать. Решив все для себя, готовая противостоять трудностям, Карен прямо держалась в седле, как бы сбросив с плеч тяжкий груз на бурую сухую траву. Она глубоко дышала, и ей казалось, что воздух очень чист, гораздо чище, чем когда бы то ни было. Женщина подняла голову – над ней простиралось огромное голубое небо. Она огляделась по сторонам: среди жухлой травы появились зеленые ростки – явный признак приближающейся весны, обновления жизни.

Поднявшись на третий холм, она посмотрела вниз. Оглянувшись назад, Карен вдруг поняла, что неосознанно ехала по следам, оставленным копытами коня Тру – теперь ока читала следы с такой же легкостью, как книгу. Стало быть, не зря Тед и Билли тратили на нее время, обучая се всевозможным премудростям. Следы говорили о том, что Тру направился на семейное кладбище, которое теперь стало местом упокоения трех поколений Пакстонов. Карен знала более короткий путь туда. Пустив лошадь галопом, она поскакала, наслаждаясь доселе неведомым ей чувством причастности ко всему, что окружает ее, и радуясь тому, что отныне ей многое по силам.

Свернув на знакомую тропу, она проехала еще немного, и вскоре ее лошадь поравнялась с конем Тру. Сам Тру стоял за железным заборчиком – ссутулившаяся понурая фигура среди родных могил. Привязав кобылу, Карен тихо подошла к нему. Дул пронизывающий северный ветер, и она застегнула воротник рубашки, спасаясь от его леденящих порывов. Подняв глаза, Тру посмотрел на нее, словно видел впервые в жизни.

– Зима еще не кончилась, – заметил он. – Тебе следовало надеть куртку.

– Я подумала, что и в рубашке не замерзну.

Тру стоял у двух свежих могильных холмиков. Двух?.. Конечно, их должно быть два. Марайи и… ее пульс участился, когда она прочитала надпись, совсем недавно выжженную на кедровом кресте, воткнутом в совсем маленький холмик.

ЭТАН ПАКСТОН

Сын

8 февраля 1874 – 8 февраля 1874

В огне и тьме…

Ее сын… сын ее мужа. Этан… Хорошее имя… Он мог стать замечательным счастливым ребенком. На них напали во вторник. Какая-то старая песенка: «Коль родился во вторник, будешь счастлив и…» Этан… Рыдания рвались наружу, и Карен безуспешно пыталась подавить их. Тру положил руку ей на плечо, и Карен, почти не замечая, что делает, уткнулась лицом ему в грудь.

– Ну-ну, не плачь… – тихо проговорил Тру, похлопывая ее по плечу. – Все будет хорошо, дочка… Все будет хорошо. – Дочка? Странно, почему он до сих пор избегал этого слова. Глядя поверх головы Карен, Тру прочел выгоревшую надпись: «Сара Энн Пакстон». В конце концов, почему бы и нет? Человеку нужна дочь – так же, как и сын.

Рыдания Карен постепенно утихли, и Тру подвел ее к гранитной глыбе, с которой открывался чудесный вид на раскинувшуюся внизу долину.

– Вы видели его, Тру?

– Я принимал роды, – бросил он в ответ.

Карен вопросительно посмотрела на него.

– Вы что же, хотите сказать, что?.. – Она густо покраснела.

– Почему ты этого стесняешься? Я четыре раза принимал собственных детей да еще кучу телят и жеребят. Так что не стоит и думать об этом. – Он замолчал и с грустью взглянул на кресты. – Но это не забывается.

– А как он выглядел? Я имею в виду… – Карен замялась, пытаясь подобрать слова. – То есть он был… нормальным?

Лицо Тру окаменело, все эмоции, оживлявшие его мгновение назад, исчезли.

– Он был… славным.

– А он…

– Он умер, Карен, – перебил ее Тру. – Ты можешь задать тысячу вопросов, но это не вернет его, а себе ты причинишь новую боль. – Он устало махнул рукой в сторону могил. – Уж я-то знаю.

Постепенно напряжение отступило. Любуясь картиной величественной природы, Карен взяла себя в руки, и когда она заговорила, ее голос звучал уверенно, даже равнодушно:

– Куда он уехал, Тру?

– Вэнс?

– Да.

Старик задумался.

– Трудно сказать, – наконец молвил он. – Мой мальчик скачет, пытаясь уйти от своей боли, скачет, словно пытается обогнать самого дьявола. Не знаю, где закончится эта бешеная гонка, но надеюсь, что, остановившись, он поймет: то, от чего он пытается убежать, находится внутри его. Единственный способ уйти от большой беды – вернуться туда, где все произошло.

– Он вернется.

– Ты хочешь этого? Зная, какие чувства он сейчас испытывает к тебе? Как относится к тому, что произошло?

– Да.

Улыбнувшись, Тру кивнул:

– Я знал, что в тебе есть мужество. Понял это в то же мгновение, когда впервые увидел тебя.

Ветер тяжело вздохнул, спускаясь с гор. Карен оглянулась на могилы.

– Возможно, он прав… – проговорила она неуверенно. – Возможно, в этом действительно моя вина.

– Ерунда, – проворчал Тру; – Мы все ищем виноватого, хотя его на самом деле нет. Впрочем… если кто во всем и виновен, так это я.

Карен ждала – она была ошеломлена его словами. Пнув вниз, какой-то камешек, Тру посмотрел, как он летит вниз, а потом встал и вернулся к могилам. Чувствуя, что ему хочется что-то сказать, Карен пошла следом. Несколько минут они молча стояли бок о бок, наблюдая за парящим над их головами ястребом; тот взмахом своих крыльев будто скрепил новое соглашение между отцом и дочерью, заключенное перед лицом природы.

– Джако – мой сын, – наконец сказал Тру.

Карен оторопела.

– Джако?.. – переспросила она.

– Это случилось во время войны тридцать шестого года. Одно из событий, которые происходят по воле случая. Я был в составе части, осаждавшей старую Санту-Ану, мы должны были помешать продвижению врага. В чем, признаться, не преуспели. Не было ни одного стоящего сражения, лишь иногда мы обменивались парой-другой выстрелов с патрулем, по ночам устраивали засады и разбегались до того, как враги успевали нас переловить. Но если говорить честно, жизнью своей мы рисковали ежедневно.

Элизабет не было со мной, более того, я считал ее мертвой, как и многих, кто оставался в доме, – мексиканцы сожгли его. Как-то раз мы встали на постой у лагеря беженцев, чтобы оградить их от мексиканцев. В одной из семей была дочь – черноволосая красавица с горящими глазами. Она танцевала для нас, и мы как завороженные, забыв обо всем на свете, смотрели на нее. Она и я… Я пошел следом за ней от костра, потому что заметил, что она, как говорится, положила на меня глаз. В эту ночь для нас не существовало ни семьи, ни завтрашнего дня. Только я, она, ночь и огромная луна, взиравшая на нас сквозь листву мескитового дерева.

А на следующее утро, – продолжал Тру, – на нас напал полк солдат. Мы сражались, а она была рядом – заряжала ружья и следила за тем, чтобы порох не намок под дождем. После этой битвы наша группа пошла в одну сторону, а черноглазая красавица со своей семьей – в другую. Позднее я присоединился к Сэму Хьюстону в Сан-Джасинто, и мы вместе прогнали мексиканцев. Был объявлен мир, после чего я разыскал Элизабет, и мы стали строить новую жизнь.

Прошло целых двадцать лет, прежде чем я опять встретил Марайю. – Карен от изумления охнула, но Тру, не обратив на это внимания, продолжал: – Я отправился на разведку – надо было найти украденных лошадей – и по пути случайно набрел на банду команчей, которые напали на семью пастуха. Я помог этим людям отбиться от индейцев, а уж потом выяснилось, что помогал я семье Марайи. Команчи ограбили их, а Марайя была замужем и ждала ребенка. Я забрал их в Паке, и через три месяца на свет появилась Марселина. А еще через два месяца Альфредо, ее отец, пропал. Ушел куда-то, и больше никто его не видел. Думаю, на него напали индейцы. Марайя осталась жить у нас. Она хотела уехать, но Элизабет настояла на том, чтобы она осталась. – Он замолчал, устремив взгляд на могилу жены. – По-моему, – вновь заговорил Тру, – Элизабет знала о том, что произошло между нами, но за все годы нашей совместной жизни ни словом не упрекнула меня.

И лишь когда Джако напал на нас, я узнал, что он – мой сын. Марайя родила его зимой после нашей первой встречи, а когда ему исполнилось восемнадцать, она поведала ему, кто его отец. Бедняга всю жизнь ненавидел белых, и тайна его рождения привела Джако в ярость. Ненависть разрывала его^ толкая на все новые и новые преступления. Уже тогда фамилия Пакстон была известна в этих краях, что особенно злило. Джако. Он считал, что должен по справедливости получить свою долю ранчо. Но как незаконнорожденному ему ничего не полагалось, и он поклялся убить меня. Это было незадолго до того, как он совершил первое убийство и сжег хижину старого мексиканца. А уже через год он прославился своими преступлениями и превратился в настоящего разбойника. Я хотел поговорить с ним и послал к нему гонца с письмом. Но мой посланец так и не вернулся. Позже мы нашли его сапоги и… – Тру помолчал. – И… часть его тела, приколоченную к кедру в роще… Я знал, что парня сжигает ненависть, но чтобы убить собственную мать… – Он посмотрел на Карен увлажнившимися глазами, в которых застыли слезы.

– Так что, как видишь, я породил на свет этого Джако. И я ответствен за смерть Марайи. И за смерть твоего Этана, храни Господь его невинную душу. Мы в ответе за свои поступки, дочка. Ах как нам приходится отвечать за них!.. Никому не удается избежать ответа.

«Какой у него усталый вид, – подумала Карен. – Я ни разу не видела его в таком состоянии. Тру – сильный человек, но все же такой хрупкий».

Пакстон опустился на колени перед могилой Марайи.

– Упокой Господь твою душу, подруга моя, – сказал он по-испански. – Упокойся с миром. – Выпрямившись, он посмотрел на Карен – его лицо снова стало суровым и непроницаемым. – Вэнс ничего не знает о Джако. – Он многозначительно помолчал, а потом добавил: – Но Марайе.

– И не узнает, – пообещала Карен. – Если только вы сами ему не расскажете.

– Многое может случиться в жизни, так что я оставлю это на твой суд, – промолвил Тру. И, не оборачиваясь, он пошел к своему коню. – Нам пора вернуться. Теплее не становится, а на тебе одна рубашка. – Он хотел было снять с себя куртку, но Карен остановила его.

– Мне она не нужна, Тру. Мне сейчас гораздо теплее, чем когда бы то ни было.

Он задумчиво посмотрел на Карен.

– Мне тоже, – буркнул он.

– Знаю, – кивнула Карен.

Они пустили лошадей шагом, направившись к ранчо по северной тропе, по которой Карен еще ни разу не ездила. Следуя по гребням холмов в западной части долины, они, к ее удивлению, выехали на тропу, спускавшуюся прямо к асиенде. Карен хотела было направить свою кобылу вниз, но Тру остановил ее.

– Карен, я много думал в последнее время и решил, что здесь тебе больше нечего делать.

– О чем вы говорите?

– Хочу попросить Харви, чтобы он отвез тебя в Сан-Антонио.

Карен покраснела, ее сердце забилось быстрее. Он опять хочет отослать ее?!

– Но почему? – вскричала она.

Сняв с головы шляпу, Тру провел пятерней по седым волосам.

– Тут остается совсем мало людей. Харли сказал мне, что кое-кто из ребят хочет уехать. Остаемся только я, Тед, Харли. Ну и Шорти. Я не упрекаю ковбоев в том, что они хотят уехать. Позади – неудачный год, и не похоже, чтобы что-то изменилось к лучшему. Ты посмотри вокруг. – Сейчас тут все почти так же, как было, когда я приехал на ранчо сорок лет назад. Выжженная земля, разрушенные постройки… пустой дом. Из этого места ушел, дух. Так что, возможно, они поступают правильно. Во всяком случае, здесь теперь не место для женщины.

– Вы привезли сюда Элизабет. Вы оставили дом и очаг, добрых соседей и знакомых. Вас окружали враждебно настроенные индейцы, а ранчо было куда в худшем состоянии, чем сейчас. Вы привезли сюда жену и хотели, чтобы она взяла на себя часть забот. Вы не отправили ее обратно в Сан-Антонио. И Элизабет осталась и помогала вам строить новую жизнь.

– Да, – кивнул Тру. – Но это другое дело. Другие времена, другая женщина, другое…

– Нет, сэр, не другое, – решительно перебила его Карей. Она гордо выпрямилась в седле и вдруг… поняла, что должна делать. Невидимая Тру сила Хэмптонов нашла поддержку в драматических событиях последних месяцев. Карен Оливия Хэмптон, глупенькая светская гордячка, осталась в прошлом. Произошло мистическое превращение. Ощутив резкую перемену в себе и оказавшись наконец в мире с самой собой, Карен уверенно направила лошадь к руинам Пакса.

Тру на мгновение осадил своего коня и улыбнулся – улыбнулся впервые за последние две недели.

– «Нет, сэр, не другое», – повторил он тихо ее слова. – Ступай вперед, лошадка. Поедем посмотрим, на что способна эта красавица.

Ковбои еще не вернулись. Теда не было видно. Сняв седло с кобылы, Карен обтерла ее, накормила и пустила к остальным лошадям, а сама направилась в дом – в дом, где еще жили мрачные тени недавних событий. Дверь за ней захлопнулась, и несколько секунд Карен молча, не шевелясь стояла посреди комнаты.

– Элизабет, я люблю тебя, – прошептала она. – И тебя, Марайя, тоже. Но сейчас вы обе должны уйти в сторону. Время скорби прошло.

Карен с решительным видом прошлась по комнатам – она открывала окна и ставни, зажигала свет. Растопила камин в восточной части дома и подождала, пока веселое пламя разгорится и начнет согревать комнату.

Довольная собой, Карен отправилась на кухню, пугавшую ее больше всего. Очаг был холодный, воздух – спертый. Она принесла несколько больших поленьев, чтобы заполнить ящик для дров, разожгла огонь. Веселое потрескивание поленьев и запах дыма выгнали из кухни призраков прошлого. С обратной стороны двери, ведущей в погреб, висела швабра. Карен с опаской заглянула в темное нутро погреба и с ужасом вспомнила, как упала и что за этим последовало. Ее решимость вмиг угасла…

– Нет, к этому я еще не готова, – пробормотала она, взяв швабру и крепко закрыв дверь. Она еще разберется с этим.

Карен быстро подмела пол, стараясь не смотреть на большие кровавые пятна, темневшие на кухонной стене и на полу у двери, которая вела в гостиную. Занятая уборкой и мытьем посуды, Карен не заметила, что дверь отворилась и в кухню вошел Тед. Индеец замер, пораженный увиденным.

– Из трубы шел дым, и я подумал, что… – Он вопросительно посмотрел на нее.

Карен резко обернулась и крик ужаса едва не сорвался с ее уст. Джако?! Нет, к счастью, это был Тед Утреннее Небо. Вздохнув, она невесело улыбнулась.

– Я изгоняю отсюда привидения, – вымолвила она. Тед согласно кивнул.

– Это хорошо. – Оглянувшись назад, он осмотрел дворик. – Я принесу воды.

– Нет, – остановила его Карен. – Это женское дело. Ступай, Тед. Обед будет готов в обычное время.

Долину уже накрывали сумерки, когда ковбои двинулись к ранчо с северного хребта. Пятеро из восьми собирались получить жалованье и наутро покинуть ранчо, несмотря на уговоры Харли и Билли. Они ехали шагом, опустив головы, как вдруг Шорти указал на дымок, поднимающийся в небо из кухонной трубы.

– Я же говорил вам! – вскричал один из всадников. – Проклятое место заселено привидениями. Собирайте-ка вещички да следуйте нашему примеру. Нечего тут делать, пока духи преследуют хозяев.

Билли принюхался.

– Что ж, сэр, если это и в самом деле привидение, то оно готовит неплохое чили.

Харли с силой втянул носом воздух.

– И не только чили, – заметил он. – Я чую аромат пончиков. Может, это, конечно, и привидение, но ради пончиков я готов рискнуть. – Пришпорив коня, он пустил его галопом, оставив остальных ковбоев далеко позади.

Через полчаса, расседлав, протерев и накормив лошадей, ковбои собрались у колодца, чтобы основательно помыться, несмотря на вечернюю прохладу. Войдя в дом, они увидели Тру и Теда, сидевших за обеденным столом. В воздухе, витал соблазнительный аромат горячего чили, лепешек и одурманивающий запах свежеиспеченных пончиков. Тру, должно быть, знал, что происходит, но он лишь молча усмехался в ответ на их безмолвные вопросы. Ковбои пока что грелись у огня. Кто-то нервно кашлянул. Кто-то скрутил сигаретку и закурил. Не зная, чем заняться, ковбои внимательно смотрели в потолок, затем перевели взгляды на пол, И никто не решался заговорить.

Когда Карен вошла в комнату, ее встретил один шумный вздох – никто не узнал в ней ту женщину, какой знали ее еще две недели назад.

– Обед готов, парни. Идите есть, – сказала она таким обыденным тоном, словно лет десять вела хозяйство в доме и приглашала их к столу. На ней была мексиканская блузка с широкими кружевами, почти скрывавшими грудь, и цыганская юбка с красными, белыми и черными цветами, доходившая ей почти до лодыжек. Волосы цвета соломы, освещенной летним полуденным солнцем, были распущены по плечам. На лице ее сияла приветливая улыбка. Она казалась решительной и была очень красива. Карен уверенно встала в арке, ведущей в столовую, и ковбои робко потянулись туда, задерживаясь на мгновение около хозяйки, а потом неуклюже рассаживаясь за стол и почему-то забывая о еде. Впрочем, о такой еде забыть было нельзя.

Обед закончился, когда мужчины, шумно вздохнув, отвалились от стола – впервые за две недели они вкусно поели. Извинившись, Карен попросила их остаться за столом и вышла на минутку. Вскоре она вернулась, держа в руках железную шкатулку, и встала во главе стола. Все завороженно смотрела на ее руки; она открыла шкатулку, вынула оттуда пачку бумажных денег, мешочек с монетами, кожаный мешочек с золотом и положила все это на стол.

– Кое-кто хотел бы утром уехать, – заговорила она. – Мне жаль расставаться с такими ковбоями, но я понимаю, что заставило вас принять такое решение. И не имею ничего против. Вы, разумеется, получите свое жалованье, мы с Тру готовы рассчитаться с вами сейчас, чтобы к утру все было готово. Мы отпускаем вас с молитвами и с благодарностью. Вы были верными нам людьми, и мы не можем просить у вас большего. Кроме того, желающим уехать я приготовила сандвичи и пончики в дорогу. Если кому-то из вас доведется вернуться в эти места, в Паксе ему всегда будут рады. – Помолчав, она решительно добавила: – Мы остаемся здесь, джентльмены. Ранчо Пакстонов – это наш дом. Сегодня и навсегда.

Мужчины, переглядываясь, смотрели то на Карен, то на золото, лежащее на столе. А мысленно они оглядывались на прошлое и, казалось, видели мечту, которая привела в эти края Тру и Элизабет, мечту, в которую теперь поверила и Карен. Это от нее так сияло лицо молодой хозяйки, наполняя комнату ярким светом. Ковбой, подбивавший всех прочих уехать, нервно закашлялся.

– Прошу прощения, мэм…

– Да, Бродус? – повернулась к нему Карен.

– Мэм… Кажется, мне пора идти. Ведь завтра предстоит ехать на северный хребет искать животных, которых мы так и не нашли сегодня.

Кто-то засмеялся. Бродус опустил голову, а потом засмеялся и сам – сначала тихо, а потом все громче, присоединяясь к дружному хохоту ковбоев. Ни один не попросил жалованья. Взяв маленький мешочек с деньгами, Карен бросила его Харли.

Лицо старого ковбоя помрачнело, смех оборвался.

– При чем тут я, миз Пакстон? – обиженно протянул он. – Я не собираюсь уезжать. И никогда не собирался.

– Тогда ты, Харли, и ты, Билли… поедете завтра в Увалде. Нам нужно еще полдюжины ковбоев. Выбирайте сами, только помните: самые лучшие люди могут работать в Паксе. – Она оглядела суровые лица ковбоев: они ее одобряют, их тронули ее слова.

Нарушив наконец молчание, Шорти отодвинул стул и встал из-за стола.

– Не знаю, как остальные, но у меня завтра много работы. Поеду с тобой на северный хребет, Бродус, о'кей?

– О'кей, – кивнул Бродус. Заговорили все наперебой.

– Надо ехать к Серебряному каньону. Где-то там должно быть около двух сотен голов скота. – Ковбои одобрительно загудели и стали прощаться с Карен. С «их» Карен, потому что какое-то чувство подсказывало этим людям, что отныне она принадлежит им всем в равной степени, как и они принадлежат ей. Тру, молчавший все это время, последним встал из-за стола. Он пошел вслед за ковбоями, чтобы во дворе выкурить последнюю сигарету, но, задержавшись в дверях, оглянулся на женщину, которую его сын привез на ранчо. «Светская львица, янки», – мысленно усмехнулся Тру. Взгляды их встретились, и он подмигнул Карен, а она… Он мог бы поклясться, что она подмигнула ему в ответ…