Текст книги "Витязь с двумя мечами"

Автор книги: Шандор Татаи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

XII. Военный совет

Едва забрезжило утро, Тит явился к шатру короля. Стал твердить, уверять, что принёс королю важные-преважные вести, и стража впустила его в шатёр, приказав ждать.

Тит был в страшном волнении и потому всё, что ему говорили, пропустил мимо ушей. Он только видел, что трижды провели его мимо телохранителей, стоявших по двое; и вот он входит в просторный шатёр. В шатре широченное ложе, а на нём кто-то спит да так храпит, что от богатырского храпа стенки шатра раздуваются.

Тит резонно решил, что перед ним сам король: кто ж другой в королевском шатре осмелится храпеть без стеснения? Странно только: велел привести его к постели, а сам без просыпу спит. Но король есть король – что хочет, то делает. На то он и король.

Тит отвесил нижайший поклон и приветствовал короля громко, чтоб тот услышал.

И правда, спящий зашевелился, повернулся к Титу, но, прежде чем хитроумный малый поднял раболепно склонённую голову, проснувшийся человек быстро прикрыл руками лицо. Лежит и на проныру-доносчика украдкой поглядывает… Ведь развалившийся да потягивающийся господин был не кто иной, как Буйко, лежебока короля.

– Кто здесь? – чужим, изменённым голосом осведомился Буйко.

– Тит, ваше величество. Преданный тебе, верноподданный Тит.

– Кланяйся, как полагается! – строго приказал мнимый король.

Тит поклонился ещё раз.

– Ниже, ниже, – понукал Буйко, – а то ничего не слышно.

– Что желает слышать ваше величество? – испуганно спросил доносчик.

– Стук твоей башки о землю – вот что желает слышать моё величество.

Тит поклонился так низко, что стукнулся головой об пол.

– Теперь я кое-что услыхал, но хотел бы услышать яснее.

Тут Тит проявил такое усердие, что раздался оглушительный треск и всё закружилось у него перед глазами.

– А ну ещё разок! – Буйко с трудом удерживался от смеха. – Тебе ведь известно, что по венгерскому обычаю счёт всегда ведётся на три.

Раз король требует, деваться некуда, и Тит поклонился в третий раз. Да так хватил об пол лбом и носом, что из сего выдающегося сооружения на лице едва-едва не брызнула кровь.

Теперь Буйко был удовлетворён.

– Твой последний поклон, сынок, уже кое на что похож. Да только, видать, не знаком ты с придворным этикетом.

– Я научусь, ваше величество. Ты уж смилуйся над моим невежеством, прости меня, простака… – взмолился Тит. – Каждый день усердствовать буду, научусь отбивать поклоны. Прости!

– Ладно, ладно. Зачем пожаловал? – прозвучал снисходительный вопрос.

Тит вытянулся в струнку и приступил к краткому донесению:

– Тревога за драгоценную жизнь вашего величества, за безопасность нашего лагеря и благополучие нашего отечества вынудила меня прийти сюда, чтобы пред лицом вашего величества уличить в вероломстве одного витязя.

– Чем провинился он против меня?

– У этого ратника в голове ветер свищет, и он самовольно покинул пост. Не окажись я там ненароком, вражьи шпионы пробрались бы в наш лагерь. Но я, конечно, был начеку, а меч у меня острый и лёгкий…

– Хм… хм… – пробормотал мнимый король. – Кто же этот безголовый изменник?

– Пал Кинижи, государь! – радостно выпалил доносчик.

– Так я и думал, – пробормотал Буйко.

– Что ты сказал, ваше величество?

– Я говорю: как увидел тебя, так сразу понял, что ты верный и храбрый воин. Ты достоин щедрой награды. Подойди, мой милый. Сразу получишь по заслугам.

Тит почтительно приблизился к постели.

– Вот хорошо. А теперь не бойся, поклонись ещё раз.

Тит отвесил поклон до самой земли.

– Да не так, не так! Ах, дурачок! Опять позабыл при дворные манеры? Когда выходишь, надо кланяться лицом к двери, спиной ко мне. Ну, давай!

Тит послушно повернулся спиной к Буйко и опять поклонился до самой земли. А Буйко выставил свою огромную ногу и так лягнул его пониже спины, что доносчик, трижды перевернувшись, пулей вылетел из шатра и опрокинул стоявшего за дверью стража. Буйко же, ослеплённый гневом, позабыл о священных обязанностях лежебоки и вслед ему во всё горло крикнул:

– Такова плата доносчику! А чтоб знал ты, от кого её получил, я скажу: от Буйко, лежебоки короля!

С этими словами он повернулся на другой бок и мгновенно захрапел. Проспал он, наверно, не больше часа, когда опять услыхал шорох в шатре. Взглянул и видит: вошёл король.

– Доброе утро, государь! – по-приятельски приветствовал его Буйко.

Король Матьяш позволял лежебоке и дураку делать всё, что им заблагорассудится. Потому позволял, что набили ему оскомину слащавые речи придворных угодников да льстецов. Хотелось королю иметь возле себя хотя бы двух людей, чтоб разговаривали с ним, как простые, душевные люди и верные, добрые друзья. Не хотел король Матьяш забывать язык простых людей. А как же иначе! Бывало, конечно, что лежебока или дурак перебарщивали. Тогда король не скупился на обещания, грозя испробовать на них, крепки ли у него палки.

– Ну и порядки, дальше некуда… – заворчал лежебока. – В этакую рань хозяин уже на ногах.

– Спи, Буйко, – успокоил его король. – Отсыпайся за короля, а у меня для сна не хватает времени.

– Ясно как день: король наш опять переряжался в чужое платье и шастал всю ночь по окрестностям. А днём мы будем носом клевать. Не верится мне, чтоб тот, кто постоянно бродит перерядившись, добрые дела делал. Слышал я, будто в Чехии что ни девица, то красотка.

– Молчи, лежебока, молчи да спи. Знай своё дело.

– «Знай своё дело»? Как бы не так! – возмутился Буйко. – Спать да спать! А то, что брюхо у меня разрастается, как кротовья нора, – это, по-твоему, пустяк? Я отказываюсь спать. Я поднимаю бунт. Отныне начинаю вставать с петухами, подметать шатёр, чистить скребницей лошадок, а не поможет – стану бегать бегом вокруг всего лагеря.

– А я, – засмеялся король, – прикажу дать тебе по месту, что ниже спины, бессчётное количество палок.

– Да я и так всё время сплю, сплю, сплю… Я уже так устал от сна, что сил не хватает открыть глаза… – захныкал лежебока и вдруг заснул да так захрапел, что только диву можно даваться, как от этого храпа шатёр не снесло.

Но вскоре король тряхнул его за плечо:

– Послушай, ты, губошлёп, храпи потише!

– Если я губошлёп, то ты, ваше величество, плосконосый! Всем старым и малым в королевстве известно, что так обозвал тебя коложварский голова, когда ты, государь, по обыкновению перерядившись, складывал поленницу у него во дворе.

– Голова получил по заслугам. И ты своё получишь. Вот я кликну сюда дурака, и он столько раз тебя дёрнет за нос, сколько раз ты захрапишь.

– Не зови дурака, ваше величество. И так уж извёл меня этот изверг.

И Буйко опять захрапел, но, конечно, гораздо тише, потому что и впрямь с трудом выносил дурацкие шутки Муйко. А у короля Матьяша не было приятней забавы, чем стравить дурака с лежебокой.

– Предупреждаю: веди себя тихо – скоро начнётся военный совет.

При этом сообщении Буйко вскипел, как вода в котле. Не будь он лежебокой короля, не улежал бы, вскочил с кровати.

– Ну, знаешь, король, это уж слишком! Как будто, кроме моей спальни, не нашлось другого места, где бы можно держать совет! Как могло прийти тебе в голову осквернить приют самого мирного человека на свете!

– Это твой-то приют? – засмеялся король. – Ты что о себе возомнил? Будто этот огромный шатёр я велел натянуть для тебя? Задвинули тебя сюда вчера вечером, чтоб ты другим не мешал своим отвратительным храпом.

Король и лежебока, наверно, не скоро бы закончили перепалку, но стоявший у двери страж доложил о приходе посетителя, и с разрешения короля в шатёр немедленно вошёл Голубан. Вместе с ним явились ещё два кондотьера.

– Ты изволил нас звать, ваше величество. Мы по твоему приказанию явились.

– А Балаж Мадьяр и все остальные разве не прибыли вместе с вами?

– Как видишь, ваше величество… – вскользь обронил другой кондотьер.

Вскоре один за другим прибыли все венгерские полководцы. Последним явился Балаж Мадьяр.

– Я опоздал, мой государь, – извинился седоусый витязь. – Отдавал приказ разыскать воина, который был послан в дозор и пропал. Как только его найдут, притащат сюда, на военный совет, и он ответит за своё предательство.

Голубан был прав: король не прощал небрежности дозорным.

– Суд наш будет суров, чтоб другим неповадно было, – мрачно сказал король. – Кто он?

– Пал Кинижи, – поспешно сообщил Голубан. – Я обнаружил покинутый пост и пришёл с донесением к Балажу Мадьяру. Я ходил осматривать позиции неприятеля: не могу спать спокойно, государь, пока мы не одержали окончательной и полной победы над нашим заклятым врагом. Просто счастье, что я отправился как раз в ту сторону. Гляжу: дозорного нет, кругом кишмя кишат шпионы… Не окажись я там, они бы все проползли в наш лагерь. Но меч мой меня не подвёл – я всех их отправил прямой дорогой в ад…

– Пал Кинижи?.. – угрюмо прервал бахвалившегося кондотьера король.

Не верилось королю, что Пал Кинижи способен на предательство. Однако пора ему быть уже здесь, а он всё ещё не явился за отрядом конников, с которым должен пойти на задание. «Нет, нет, невозможно, чтоб Кинижи струсил и отказался выполнить приказ короля. Тут дело нечисто, какая-нибудь интрига…»

Даже Буйко, изумлённый, уселся в постели и, позабыв о себе, повторил любезное его сердцу имя:

– Пал Кинижи?..

– Молчи, лежебока! – вспылил король. Слишком уж часто выводил его из себя Буйко. – Молчи! Ты не участвуешь в военном совете.

– А я и не желаю, – отвечал лежебока. – Я человек мирный. Мне противно слушать подобные вещи.

– Это ты-то мирный? – вскричал один из военачальников. – Зачем же ты держишь вон те два копья?

Действительно, на постели у Буйко с обеих сторон лежало по длинному копью.

– А почему бы мне не иметь два копья, если у Пала Кинижи два меча, – возразил Буйко. – Только я этими копьями не убиваю. – Схватив оба копья, он, как багорщик лодку, выдвинул себя вместе с кроватью из шатра. – Доброй вам свары, славные господа! – насмешливо крикнул он на прощание.

Оказавшись снаружи, Буйко знаком подозвал к себе одного из телохранителей:

– Эй, страж! Любишь ли ты копчёную щуку?

Страж вытаращил глаза и плотоядно облизнулся.

– Копчёную щуку? Кто слыхал о таком чудаке, который не любил бы копчёной щуки!

Тогда Буйко сунул руку под подушку и с торжествующим видом вытащил копчёную, лоснящуюся полуметровую рыбину.

– Гляди, страж! Если сослужишь мне службу, она будет твоя!

Взглянул телохранитель на щуку, и сразу стало ясно, что нет такой службы, за которую бы он не взялся, чтоб сделаться обладателем этакого сокровища.

– Слушай, страж! Бери ноги в руки, беги в шатёр Йоланки Мадьяр и скажи ей, чтоб тут же летела сюда. Чтоб не мешкала ни секунды. Скажи так: Буйко, лежебока короля, желает говорить с ней сию минуту. Ступай же, да гляди, одним духом. А я до твоего возвращения покараулю у двери. Да вон уж сменять тебя идут. Ну, бегом – и щука твоя.

Наспех сдав дежурному пост, страж пустился бежать. И только Буйко прикрыл глаза, собираясь соснуть, как перед ним оказалась Йоланка.

Тем временем в шатре на военном совете разгорелся жаркий спор. Военачальники не могли прийти к единому мнению: начинать ли им наступление первыми или ждать атаки неприятеля.

Венгры настаивали на наступлении. Приводя доводы в пользу последнего, они ссылались на пример великого Яноша Хуняди, который первым начинал бой и всегда одерживал победу. Он шёл в наступление даже тогда, когда противник был явно сильнее его. Кондотьеры считали, что выгодней ждать атаки врага. Не надо спешить, говорили они, надо дождаться, пока подойдут все армии короля Матьяша.

– Римский и шведский способы ведения войны заключаются в том, – заявил один из кондотьеров, – что вся армия находится в боевой готовности и сомкнутым строем ждёт атаки.

Другой предлагал взять за основу польский способ ведения войны, когда армия выступает под прикрытием обоза.

– Римский, шведский, польский!.. К чертям! – крикнул Балаж Мадьяр. – У нас есть свой, венгерский способ, и этот способ заключается в том, чтоб врезаться в середину вражеских войск, и немедленно!

Король, как обычно, не вмешивался в спор. Он лишь изредка вставлял какое-либо замечание. Но, конечно, последнее слово принадлежало ему, и принималось решение, какое он считал самым разумным.

– По-моему, самое для нас подходящее, если противник снимется с занятых им позиций, – сказал король. – Но ждать атаки противника под прикрытием обоза не в наших интересах, потому что его пушки лучше наших.

– Согласно твоему приказу наши лазутчики уже два месяца находятся в пути. Они должны проникнуть в орудийные мастерские врага и принести чертежи их пушек и рецепт изготовления пороха, – сказал горбоносый итальянец, командир отряда лазутчиков.

– В пути-то они в пути, – недовольно сказал король Матьяш, – а у нас ни чертежей, ни рецептов!

В этот момент вход в шатёр заслонила чья-то могучая фигура. Вошедший держал на плече толстый пушечный ствол, а под мышкой – бочку с порохом. Пушка и порох!

А это что за диво? На орудийном стволе болтался разодетый в пух и прах человечек. А витязь-гигант был не кто иной, как Пал Кинижи, над которым собирались вершить грозный суд.

– Вот чертёж, вот рецептик, – сказал Пал Кинижи, опуская на землю пушку и пороховую бочку.

Изумление, ликование охватили участвовавших в совете военачальников.

– Ай да воин, чёрт подери! – закричал Балаж Мадьяр. А король поднялся, в радостном возбуждении подошёл к орудию и стал ощупывать его руками.

– Я на тебя положился, сынок, и не ошибся. Видите, господа? Один храбрый и верный сын отечества стоит куда больше сотни платных шпионов. Вот она, чешская пушка, перед вами!

– Пушка заряжена, и пальник готов, – сказал Пал Кинижи.

– А это что за паяц, привязанный к стволу?

– Я приволок с собой немецкого пушкаря. Для полной гарантий, государь. – С этими словами Пал отвязал немца.

По приказу короля солдаты подняли боковую стенку шатра и втащили лафет и пушечные ядра.

– Теперь, – обратился Кинижи к немцу, – можешь приступить к работе. Цель – голова твоих прежних хозяев. Берись же за дело и не беспокойся: жалованье своё ты по лучишь сполна.

Перепуганный немец вопросительно озирался, но сам король заверил его в безопасности:

– За дело, за дело! Слушайте барабанную дробь.

Пушку изучали там же, на месте. Ахали, охали, разглядывали, ощупывали. Не скупились на похвалы Палу Кинижи. Только завистники помалкивали. Мадьяр, по привычке, ворчал и брюзжал, но по лицу его было видно, какого он мнения о солдате, свершившем неслыханный подвиг. Но вот осмотр пушки закончен, и Балаж Мадьяр должен сказать своё слово, потому что Пал Кинижи его солдат.

– Эх, парень, парень! Как же ты решился уйти с поста? Теперь за измену воинскому долгу придётся тебе держать ответ.

– Я знаю, – сказал Пал Кинижи. – Знаю, что нарушил первую заповедь солдата. Но не сделай я этого, утащили бы пушку у меня из-под носа. А я получил приказ: с пушки глаз не спускать. Долго я думал: какой долг выполнять? И решил, что второй долг важнее.

Но тут Пал поперхнулся, слова застряли у него в горле – в шатёр вбежала Йоланка. Она направилась прямо к королю и упала перед ним на колени.

– Наш государь, прости его, он не виноват. – Лицо Йоланки дышало волнением и тревогой. Она знала, как беспощаден король к предателям. Знала она и крутой нрав своего отца. – Спаси его, государь наш, от гнева моего отца. Я знаю, что Пал невиновен.

Но Йоланка, как и Буйко, ещё не знала о пушке и подвиге Пала Кинижи. Зато она была твёрдо убеждена, что Кинижи не мог совершить предательства.

– Тысяча проклятий! – зарычал Балаж Мадьяр. – Ты-то здесь зачем? Вырастил же я тебя на горе себе. Ты уж и в военные советы вмешиваешься! Уговорила взять её в лагерь, и вот благодарность – из кожи вон лезет, чтоб себя погубить…

– Да-а, много у вдового человека забот, когда в доме взрослая дочь, – улыбаясь, сказал король. – Самое разумное, что следует сделать, повязать её голову обручальным платком.

– Тысяча чертей! Я ничего не имею против. Я занят по горло, нет у меня свободной минуты, чтоб держать под присмотром девчонку. А муж за ней приглядит… Только б нашёлся достойный жених…

– Есть у меня на примете парень. Я сам предлагаю ей жениха – значит, по званию, положению, состоянию он будет её достоин. Об этом уж я позабочусь.

– Нет, нет! – вскрикнула Йоланка и, словно защищаясь, выставила руки.

Но поздно – король уже назвал имя.

– Скажи, полководец мой Балаж Мадьяр! Желаешь ли признать Пала Кинижи своим зятем?

При этом имени все присутствующие вытаращили глаза и разинули рты. А Балаж Мадьяр вспыхнул от гнева, но минуту спустя овладел собой и довольно спокойно ответил:

– Что говорить, парень – герой, этого у него не отнимешь. Под Шпильбергом несколько дней назад только он, а никто другой спас меня от неминуемой смерти. Но, сдаётся мне, самый его выдающийся подвиг, что отважился он глядеть на дочку Балажа Мадьяра.

– Пал Кинижи – настоящий герой, это я подтверждаю, – продолжал король. – А звание, достойное рода невесты, он получит незамедлительно.

В продолжение всего разговора Пал молча переводил взгляд с короля на военачальника, но тут не выдержал и заговорил:

– Мой король, ваше величество, позволь сказать всего два слова. Не хочу я жениться, покупая жену высоким положением и богатством. Я человек простой. Не годятся мне все эти господские штучки. Коли считаешь за преступление, что я на барышню из знатного рода загляделся, накажи меня за это, король. По всей строгости закона покарай и за то, что я самовольно ушёл с поста. Но если за подвиги, совершенные мной, полагается какая-нибудь награда, позволь мне, государь, сражаться там, где больше всего врагов нашего отечества.

И король вынес приговор:

– Слушай, Пал Кинижи! Ты самовольно покинул пост, и за это я тебя наказываю. Я изгоняю тебя из нашего лагеря. Ты отправишься на южную границу государства, которую опять нарушили турки. Они топчут нашу землю и убивают наш народ.

– Государь! – воскликнул осчастливленный Кинижи. – Это наказание – величайшая награда. Я в долгу перед матерью и своей сестрой и должен отомстить за них туркам. С той минуты, как взял я в руки меч, я ни о чём ином не помышляю.

– Таково наказание, – продолжал король. – А в награду за подвиги назначаю тебя своим главнокомандующим.

Ропот недовольства пробежал по рядам собравшихся военачальников. А Голубан не утерпел и сказал вслух:

– Ваше величество! Назначая какого-то безродного солдата командующим над всеми нами, ты ставишь в унизительное положение сотни своих верноподданных.

Кинижи пристально взглянул на кондотьера, и Голубану тотчас припомнилось ночное злодейское нападение, закончившееся позором и неудачей. Он тут же прикусил язык. А король, будто не слыша замечания кондотьера, продолжал говорить:

– Для того чтоб твоё состояние соответствовало твоему новому высокому званию, я ввожу тебя во владение Надьважоньским замком. Отныне и впредь ты законный владелец этого замка и шести деревень, расположенных вокруг него.

При этом заявлении даже Балажу Мадьяру изменила выдержка, и он злобно зашипел:

– Берегись, государь! Не повторяй ошибок наших давнишних королей-ветрогонов, беспечно раздававших звания и богатства.

– Моё решение родилось не в одну минуту, – возразил король. – Мне давно известны подвиги Пала Кинижи. Я не раз имел возможность убедиться в его силе, отваге, верности и остроте ума.

– Он простолюдин, – раздался голос одного к из знатных господ.

– Верно! – крикнул король. – Да только отец мой Янош Хуняди из этих самых простолюдинов создал непобедимое войско. Эти простолюдины под предводительством моего отца спасли наше отечество! А знатные господа, вместо того чтоб выступить на защиту отечества, грызлись со мной да между собой.

– Ваше величество! – произнёс новый главнокомандующий Пал Кинижи. – Обещаю быть достойным твоего высокого доверия. – С этими словами он отвесил королю глубокий поклон и направился к выходу, шагая мимо живой стены родовитых господ.

Пока он шёл, в шатре царила мёртвая тишина, а когда вышел, послышались сдавленные рыдания Йоланки.

XIII. «Ау, дружище, ау!»

У подножия холма, на котором высился Надьважоньский замок, ещё и сейчас шумит ветхая старинная мельница. Разумеется, это не та самая мельница, которая грохотала во времена короля Матьяша. Но вполне вероятно, что громадные, в зазубринах мельничные жернова, разбросанные по двору и по берегу ручья, дробили зерно в те давно минувшие времена. Как бы там ни было, ясно одно: мельничное колесо стучало и тогда, омытое водой небольшого ручья, а Пал Кинижи, главнокомандующий короля Матьяша, когда приезжал отдохнуть в свой замок от боёв с турецкими разбойниками, нередко спешивался у ворот мельницы и подолгу беседовал с мельником. Иногда он заходил на мельницу и смотрел, как размалывают зерно жернова, и слушал знакомые с детства звуки, баюкавшие его в колыбели. Гость и хозяин подолгу беседовали вдвоём под привычные жужжание и рокот. Кинижи рассказывал о мельнице своего отца, показывал, как работают мельники в другой стороне венгерского государства. Порою он сетовал: зовёт не дозовется отца приехать в его прекрасное поместье, но старик упрям и не поддаётся никаким уговорам – не желает расставаться со старой мельницей. И отец, и тётушка Оршик, его добрая кормилица, знать ничего не желают: обоим, дескать, жизнь не в жизнь на чужбине да на покое, без забот и хлопот.

Однажды в тихий осенний день Пал Кинижи сидел в гостях у мельника. Выглянув случайно за дверь, он увидел, что со стороны старинной церкви во весь опор скачет гонец. Пал бросился к воротам, но гонец заметил его в последний момент и не смог на скаку остановить коня; конь помчал его дальше, оставив мельницу далеко позади, так что пришлось поворачивать назад. Наконец всадник соскочил со взмыленного коня и протянул Кинижи большой пакет со множеством печатей.

То было спешное послание короля. Война с чехами, позарившимися на венгерские земли, была к тому времени закончена, но назревала стычка с германским императором. Поход короля Матьяша против коронованного старца, посягнувшего на независимость венгров, был победоносным. Австрийские крепости сдавались одна за другой, и венгерское войско дошло уже почти до Вены. Король Матьяш давно бы разделался с дряхлым узурпатором, будь у него только этот единственный враг. Но, кроме него, королю приходилось всё время держать на мушке турок. Турок да собственных своих бунтарей – непокорных властителей…

С королевским посланием в руках Кинижи вскочил на коня и помчался в замок. Он вихрем взлетел на башню и, сложив руки рупором, закричал:

– Ау, дружище! Ау, друг Давид!

Что значил колокольный звон в сравнении с набатным голосом Пала Кинижи! Когда, взбежав на башню замка, звал он к себе своих друзей, гудели окрест все леса и долины и слышно было в самых отдалённых уголках края. Пятеро мужчин передавали друг другу клич, чтоб чей-то зов докатился до монастыря Палош, но голос Кинижи проникал в самую уединённую келью, где сидел, склонившись над летописями, кто-либо из его друзей.

Едва замерло эхо, отозвавшееся на клич, брошенный Кинижи, как в воротах монастыря появился невысокий бородатый человечек.

– Скорей, Давид! Лети стрелой! – закричал ему Кинижи. – Я получил от короля письмо. Беги же, коль верхом скакать не научился!

Услыхав, что письмо от короля, Давид помчался быстрее ветра. Когда Кинижи спустился во двор, до него донеслось тяжёлое дыхание бегуна, а спустя секунду друг-бородач уже ворвался в ворота. Давид увидел письмо, и у него смешно затряслась борода.

Зажав в руке письмо, Кинижи бежал навстречу Давиду, спеша узнать, что пишет король.

«Мои лазутчики донесли, – сообщал король, – что свирепый Мохамед послал двенадцать пашей во главе могучего войска, чтоб растерзать наш Трансильванский край. Садись на коня, сынок, и мчись во весь дух в крепость Темеш. Там, как сумеешь, умножь гарнизон, состоящий из горстки отчаянных храбрецов. Доведи до сознания властителя и крестьян, какая угроза нависла над родиной. Если не преградить дороги пашам, они опустошат Трансильванию, зальют её обширные земли слезами и кровью. Мы уже оповестили трансильванских воевод, но у нашего верного Иштвана Бáтори недостаточно сил, чтоб остановить нашествие турок. Спеши же, сынок, ибо дорог нам каждый час. Помни, что каждый выигранный тобою час – выигрыш для всего отечества».

Кинижи, конечно, не ждал ни секунды. Едва забрезжило утро следующего дня, как он уж у Тихани переправился через Балатон. Все, кто умел держать оружие в руках, пошли вместе с ним. На первых порах отряд Кинижи был невелик, но в пути обрастал людьми, привлечёнными словом и доблестью славного полководца. «Отечество в опасности!» – будто на крыльях летела грозная весть, и стар и млад покидали дома, чтоб примкнуть к отряду Кинижи. Кто слышал о Кинижи, кто видел его скачущим впереди солдат, тот следовал за ним без раздумий, как дитя за родным отцом, с беззаветной верой, что он самый сильный на свете, что не страшна с ним лихая беда.

Когда Кинижи подходил к Дунаю, он вёл за собой многочисленный отряд. Подойдя к Тиссе, он командовал уже целым полком.