Текст книги "Витязь с двумя мечами"

Автор книги: Шандор Татаи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

IX. В дозоре

Была ясная ночь, вызвездило. Необозримый чешский лес безмолвствовал, лишь изредка то здесь, то там заливалась трелью беспокойная птица да без умолку стрекотали кузнечики, но их однообразное стрекотание сливалось с ночной тишиной. Вблизи и вдали пылали огни сторожевых костров. Над долиной навис крутой каменистый, поросший кустарником склон холма. По ту сторону долины горели неприятельские сторожевые костры. Одни из них мерцали так далеко, что неопытный глаз едва отличил бы их от небесных светил. Другие же находились на таком близком расстоянии, что казалось, до них долетит стрела.

У слабо тлеющего, уже угасающего костра в тени деревьев, росших с краю холма, стоял старый воин. Позади виднелась сторожевая палатка, небольшая и тесная даже для одного человека, которому пришлось бы укрыться от дождя. Старый воин, поглаживая усы, зорко поглядывал по сторонам – наступало время смены дозора. Но вот за спиной часового послышался шум. Воин повернулся и, натянув тетиву, поднял лук.

– Стой! Кто идёт? – крикнул он.

– Пал Кинижи, дозорный, – последовал ответ.

– Здорóво, сынок! Лёгок на помине… На днях я видел тебя в бою, когда ты бок о бок сражался с Балажем Мадьяром. Да-а, попали вы в крепкую переделку. Сдаётся мне, наш боевой старый конь (так меж собой называли солдаты седоусого полководца) одному тебе обязан жизнью. Наступила ли полночь, сынок?

– Полночь наступила, дядюшка Гергей. Долгой ли казалась служба?

– Служба была прекрасной, – отвечал ветеран. – Даже в пору военных действий отрадно стоять в дозоре в такую ночь. Какое безбрежье, какой покой! Слушаешь пение птиц. Глядишь на мигающие огни в неприятельском лагере. А вон там, далеко, виден свет из города Брюнна. Хорошо не спать ночь перед победой!

– Ещё день-два, – восторженно откликнулся Пал, – и мы разобьём неприятельские войска перед воротами королевского замка!

Побольше бы дарил народ королю Матьяшу таких витязей, как ты: тогда быстрёхонько убрались бы от наших границ и немец, и турок. – Старый воин поправил на себе плащ и двинулся в путь. – Доброй ночи тебе, сынок.

«Лучше пройти сквозь горнило двух битв, чем раз стоять в ночном дозоре», – мысленно произнёс Пал и принялся подбрасывать сучья в костёр, чтобы чем-нибудь себя занять. Потом положил у огня четыре больших камня и уселся на один из них. Пал не любил бывать в дозоре, потому что одиночество и ночное безмолвие помимо воли навевали думы о Йоланке. Рано или поздно от этих дум он приходил в такое отчаяние, что исцелить его могла только новая битва. И не мудрено, что душу такого несокрушимого воина терзала глубокая печаль: перед ним, совсем простым парнем, нежданно-негаданно появляется прелестная фея; она сходит со своего белоснежного коня, кружит ему голову, заковывает в цепи сердце, а потом, словно по волшебству, исчезает. Правда, он может издали любоваться ею, глядеть, как гуляет она в окружении знатных господ. А она изредка одарит улыбкой, иногда тайком махнёт рукой. Да, хоть он и незнатный и бедный парень, но гордости у него хватает, и он поскорей отводит глаза, потому что не нуждается в улыбке, которую ему бросают как милостыню.

Наконец, чтоб ещё сильней ранить сердце Кинижи, Йоланка вместе с отцом приехала в лагерь. Живёт неподалёку, в крепости Шпильберг, на расстоянии полёта стрелы. Стрела, конечно, долетит до её жилища, но вздоху влюблённого юноши не проникнуть сквозь толстые стены замка… «Если б можно было поговорить с ней один-единственный раз, сказать ей правду прямо в глаза: «Ты одна виновата во всём – ты начала со мной эту жестокую игру».

Шорох, раздавшийся среди ветвей, вывел Пала из глубокой задумчивости. Он вскочил. Выхватил меч. И вот из тьмы выступила завёрнутая в плащ человеческая фигура. Плащ распахнулся, скользнул на землю, и в изменчивом свете костра перед Палом явилась Йоланка.

Она стоит перед ним. Это не сон: она действительно здесь, и он может осыпать её упрёками. Но Пал не мог вымолвить ни единого слова, с его уст лишь тихо слетело её имя:

– Йоланка…

– Вот и я… Я пришла, – сказала она. – Я же знаю, что ко мне ты прийти не можешь. Поэтому я пришла к тебе.

Пал, потрясённый, только сейчас пришёл в себя.

– Ночью? Одна? Ведь неприятель совсем близко.

Йоланка улыбнулась.

– А я не трусиха. Мне не раз представлялась возможность выучиться храбрости у своего отца.

– Так ты меня не забыла?

– Как мне забыть тебя, когда в лагере столько о тебе говорят! Я затем и беседую с другими витязями, чтобы услышать твоё имя.

Пал долго молча смотрел ей в глаза, словно в них пытался прочесть, правду ли она говорит.

– Как ты узнала, что я здесь? – спросил он наконец.

– Мне сказал Буйко – лежебока короля.

– Буйко? – засмеявшись, воскликнул Пал. – Ведь он не смеет и рта раскрыть.

– С другими не смеет, зато со мной тайком беседует часто. И очень много рассказывает о тебе!

– Верный Буйко! Хорошо бы нам быть всегда вместе.

Тут Йоланка вынула из кармана разукрашенную камешками серебряную подковку.

– Вот что он тебе посылает. Узнаёшь?

– Как не узнать! Ведь тётушка Оршик хранила её в память о моей бедной матери.

– Она послала эту подкову с вербовщиками Буйко, чтобы он передал её тебе. Старая кормилица послала её затем, чтоб она приносила тебе счастье в бою.

– Милая, добрая тётушка Оршик… Увижу ли я её когда-нибудь?..

Пал спрятал в карман серебряную подкову, усадил Йоланку на один из камней, а сам сел на другой. Сперва разговор у них часто обрывался, но мало-помалу тихая ночь, приветливый огонь костра настроили обоих на задушевный лад. Обоим казалось, что их согревает тепло домашнего очага… Их общего домашнего очага. И тогда Пал и Йоланка принялись мечтать и строить планы на будущее, как повелось от сотворения мира и как будет во веки веков у всех влюблённых на свете…

Но вот звук далёкой трубы оторвал Пала от тихой беседы. Этот сигнал означал, что дозорный должен подняться на вершину холма и с помощью огня дать знать своим, грозит ли опасность или ночь тиха и всё кругом замерло в сонном покое и неподвижности. Пал вынес из палатки тонкий длинноязыкий факел и зажёг его от костра…

– Пойдём со мной, – сказал он Йоланке. – Оттуда хорошо видно до самого Брюнна. Погляди вон туда: как высоко горят неприятельские костры! Возможно, завтра начнётся великая битва. Твоя любовь будет мне путеводной звездой и удесятерит мои силы… Вот увидишь, скоро отец твой сочтёт меня достойным своей прекрасной дочери.

X. Йоланка засыпает

Едва отзвучал голос далёкой трубы, как неподалёку в чаще что-то захрустело и из тени кустов выскользнули две тёмные фигуры. Они прокрались к месту, где лес редел и куда проникал слабый свет звёзд.

– Вот повезло, что в эту минуту его нет на посту, – прошептал один из двух. Это был Тит.

– Ступай же скорей, – сказал второй, в котором нетрудно было узнать мстительного Голубана. – Нет, постой!.. Ты уверен, что этот турецкий яд не смертелен?

– Да, уверен. Тот человек клялся всеми святыми, что от этого яда только крепко спят. Он сидит в твоём лагере как заложник. К тому же сюда он пришёл не за смертью, а за щедрой наградой.

– Тогда иди, но смотри не шуми. А если заметят, знай: венчаться тебе со смертью, – сказал Голубан и пропустил Тита вперёд. – Иди же. Если тебе повезёт, награда себя ждать не заставит.

И Тит пошёл, хотя знал, что ввязывается в опасное приключение. Но у этого труса жажда мести и богатой наживы оказались сильнее, чем инстинкт самосохранения. Он подкрался к костру и высыпал из кожаного мешочка в огонь горстку чёрного порошка. Костёр вспыхнул синеватым пламенем, потом потемнел. Когда Тит вернулся к хозяину, из костра поднимались лёгкие струйки беловатого дыма. Но пламя не разгоралось, не вспыхивало, костёр издавал лишь слабое шипение.

А через несколько минут к костру подбежала Йоланка.

– Странная ночь – внезапно похолодало, – сказала она и наклонилась над костром, стараясь раздуть огонь.

Спустя минуту она выпрямилась и глубоко вздохнула:

– Ох, как хочется спать… Уже поздно, Пал. Я ухожу…

Но Йоланка не смогла ступить и шагу. В следующее мгновение она бессильно опустилась на руки подоспевшего Пала. Пал перенёс её к палатке и уложил на недавно сброшенный плащ. Вдруг он тоже почувствовал, что его веки тяжелеют, но могучий организм поборол действие яда. Он взглянул на костёр, увидел странный померанцевый цвет огня и сразу понял, откуда опасность. К счастью, он уже знал о существовании турецкого яда, добываемого у змей, обитающих в пустыне. Этот яд, попав на огонь, усыпляет всё живое вокруг. Пал поднял с земли громадный камень, который с места не сдвинули бы и трое силачей, и швырнул в костёр. Огонь сразу погас, и костёр исчез, словно каменная громада вогнала его в землю.

В это время над холмами по ту сторону долины взошла луна. Сперва она, будто горящий стог сена, затерялась среди неприятельских сторожевых костров; потом раскалилась и стала румяной. И казалось, будто огонь одного из этих далеких костров взмыл к ночному небу; ещё мгновение – и полная, круглая луна залила белесоватым светом лесную опушку. Пал зорко вглядывался в ночь, освещённую бледным светом луны, чутко прислушивался к затаившейся тишине, но ночь безмолвствовала: ни шороха, ни звука. Тогда он снова наклонился над Йоланкой.

«Яд не смертелен, он лишь навеял на неё сон… Но кто этот подлый, коварный злодей?» Внезапно в мозгу его блеснула какая-то мысль. Он уселся на камень, опустил голову на руки и сидел не шевелясь, как будто заснул. «Может, удастся обнаружить преступника?» – думал он.

При свете луны, поднимавшейся всё выше, Тит и Голубан хорошо разглядели фигуру неподвижно сидящего парня и девушки в белом платье, лежавшей на земле.

– Спят, – сказал Голубан, – покончим с ним!

– Хозяин! Может, не стоит?.. – вдруг перетрусил Тит.

– Не бойся. Балаж Мадьяр нам только спасибо скажет, узнав, что мы расправились с похитителем его дочери.

И Тит снова двинулся вперёд, но сейчас ему было куда страшней, чем в первый раз.

– Погоди, – остановил его Голубан. – Лев опасен даже тогда, когда спит. С ним надо ухо держать востро. Мы по дойдём к нему с двух сторон, выставив вперёд мечи. Если он проснётся и повернётся к одному из нас, второй заколет его сзади. А теперь в путь, да гляди не шуми.

С разных сторон заговорщики шаг за шагом подкрадывались к Палу. Они подошли уже так близко, что почти касались его остриями мечей. И в этот момент Пал вскочил.

– Подходите же, гнусные убийцы! – крикнул он, держа в каждой руке по обнажённому мечу. Он дрался сразу двумя мечами, молниеносно нанося удары влево и вправо, и мечи его звенели в жаркой схватке.

Этот странный, неравный поединок продолжался недолго. Вскоре меч Тита разлетелся пополам, и в руке его остался лишь короткий обломок. Тит похолодел, повернулся и побежал. Но Пал одним прыжком догнал труса и, подцепив его остриём меча, швырнул под ноги Голубану, которого близко к себе не подпускал, всё время угрожая вторым мечом.

– Гоп, храбрый Тит. Помнится, я учил тебя однажды летать. Не улепётывай, помоги-ка лучше своему хозяину, а то ему одному не справиться. Да только гляди нападай не сзади, а спереди, как и полагается такому храбрецу, как ты. А-а, у тебя нет меча? На, бери, мне хватит и одного. – И Пал бросил ему меч, что держал в левой руке.

– Иди же, мой верный оруженосец, спаси мне жизнь, и я не пожалею для тебя никаких сокровищ! – взмолился Голубан.

Тит схватил брошенный меч, но тут же выпустил его из рук.

– Мне этакую махину в руках не удержать, сударь. – И, пренебрегши богатством и славой, помышляя лишь о том, чтоб спасти свою гнусную шкуру, горе-вояка дал стрекача.

Спустя минуту за слугой последовал его хозяин. Одним могучим ударом Пал вышиб меч из его рук и прекратил бой, не желая нападать на безоружного человека.

– Подними меч, – сказал он Голубану, – и продолжим поединок, если ты витязь. Но если жизнь тебе дороже, чем честь, тогда беги.

Голубан выбрал последнее. Он припустился по той же дороге, по которой бежал его жалкий слуга.

«Я сохранил им обоим жизнь, – думал Пал, – хотя знаю, что завтра они снова примутся за своё: на меня устроят покушение, а об этой отважной девушке насплетничают её отцу». И он подошёл к Йоланке, которая в этот момент открыла глаза.

– Ах, Пал, какие я видела чудесные сны!

– Вот и прекрасно, – сказал Пал. – Раз уж мир так устроен, что в нём полным-полно чертей, пусть хоть во сне тебе снятся ангелы.

– Как я долго спала! Скоро, наверно, начнёт светать. Плащ, скорее! – И Йоланка завернулась в длинный мужской плащ.

Костёр не горел, только холодный лунный свет струился с далёких небес… Девушка зябко передёрнула плечами, простилась с Палом и, скользнув, словно тень, растворилась в густом мраке ночи.

XI. Враг или друг?

Ну и ночка выдалась у Пала – нет, не мог он пожаловаться на то, что скучно стоять в дозоре. Светать ещё не начинало, а приключениям не виделось конца.

Пал снова высек огонь. Положив охапку хвороста, он развёл в сторонке костёр и стал прохаживаться взад и вперёд, как и полагается исправному часовому. Теперь он старался не пропустить ни шороха и зорко глядел по сторонам, потому что ему было стыдно, что он, Пал Кинижи, находясь на посту, был занят не службой, а девушкой.

И вот опять нарушено ночное безмолвие. Прямо перед собой на склоне холма Пал услышал хруст чьих-то шагов. Кто-то шёл по извилистой тропинке. Тот, кто шёл, не имел, должно быть, дурных намерений, ибо, не сворачивая в сторону, шёл прямо на часового. Вот он вышел из-за кустов, и в обманчивом свете луны можно было различить, что на плече человек несёт палку с подвешенным к ней узлом.

– Стой! Кто идёт? – крикнул Пал. – Кто под покровом ночи пытается проникнуть в лагерь?

– Ты, солдат, видать, из зелёных, – тяжело дыша, отозвался незнакомец, – раз не знаешь, кто я такой. Солдаты короля Матьяша знают меня прекрасно. Я Тодор, уроженец жаркого юга. Все сокровища моего весёлого приморского края я приношу сюда, в ваш край мрачных, угрюмых гор. В моём узле полно всякого добра.

Незнакомец подошёл ближе к огню и сбросил узел на землю.

– Погляди… Вот масло цвета бронзы, из самой Венеции. Смажешь им сбрую – тáк засверкают и конь и всадник, что солнце померкнет от этого блеска. А вот смазка из Галиции. Осень, ненастье, а сталь блестит от неё как новенькая.

– В Венгрии сталь ржаветь не успевает, – засмеялся Пал.

А пришелец уже другой товар предлагает:

– Есть помада для волос. Пригодится красотке, за которой ты ухаживаешь.

– Эх, дядя, не помада нужна мне для счастья…

Незнакомец скользнул взглядом по земле и увидел сломанный меч Тита и рядом меч Голубана.

– Хм, хм… Один меч сломан, другой брошен… Уж не враг ли побывал в этих местах?

– Да хоть бы их побывал десяток, сотня, тысяча!

– Вижу я, меч, что валяется на земле, не венгерский…

– На службе у короля Матьяша есть и иноземные наёмники, – пренебрежительно бросил Пал не в меру любопытному разносчику товаров. – Будь у него довольно преданных венгров, не пришлось бы судьбу отечества доверять чьему-то безродному мечу.

– Хм… Хм… – задумчиво пробормотал пришелец. – Не иначе, в деле замешана женщина. Стоит ли она, по крайней мере, того, чтоб из-за неё герои кровь проливали…

– Она – и не стоит?

– Если добра и красива, значит, стоит, – согласился бородач.

– «Добра, красива»! Да она просто ангел! А красотой… Если хочешь знать, глянет она – и так обожжёт очами, как никогда не обжечь твоему южному солнцу.

– Победа, как вижу я, осталась за тобой. Скажи мне, какая преграда стоит у тебя на пути. В сумке Тодора найдётся любое снадобье.

– Нет никаких преград! – с досадой ответил Пал. – Во всём виновато злое время: оно разверзло непроходимую пропасть между людьми…

– Ступай в Венецию, – перебил его разносчик товаров. – Там уже миновало злое время. Если не обделён ты силой и разумом, а главное – ловкостью, то можешь сделаться важным господином.

– Да, всё было бы проще простого, если б мир состоял из одних маркитантов. Но ещё есть король, которому я принёс присягу на верность. Ещё есть народ, который страдает и просит за него заступиться. И родина, без которой нет и не может быть для меня жизни.

– Родина? У тебя? – удивился незнакомец. – Твоя родина – жертва ненасытных властителей. А король… Король ценой твоей крови и пота стремится стать императором, властелином мира.

– Ты лжёшь! – крикнул Пал. – Король Матьяш всегда был другом народа.

– Э… «Король, король»! Подебрад, Фридрих, Матьяш – все они одним миром мазаны. Рвутся к власти, только и всего.

При этих словах Пал Кинижи схватился за меч.

– Молчи, купец! Не хули славное имя Матьяша Хуняди!

Но чужак и бровью не повёл, даром что ему мечом угрожали.

– Зелен ты ещё, – спокойно сказал он. – Поучись-ка у меня уму-разуму.

– А пока поучись-ка ты у меня чести! – крикнул Пал и стал легонько похлопывать маркитанта мечом. – Меча моего ты не достоин, но кончиком его я тебя, мошенник, поколочу.

И, хотя Пал Кинижи лишь слегка щекотал мечом, выдержать такую боль мог далеко не всякий. Пришелец громко закричал, а Пал, услыхав, чтó он кричит, пришёл в ужас.

– Остановись, Пал Кинижи! Я Матьяш, король венгров! – С этими словами он сбросил с себя поношенный плащ, сорвал приклеенную бороду.

В отблесках костра и свете луны узнать его было нетрудно. Перед Палом стоял король.

Пал выронил меч и бросился перед королём на колени.

– Мой государь! Прости меня, дурака…

– Пал Кинижи, сынок! Твою силу и храбрость я знаю давно. Сейчас я убедился в твоей беззаветной верности. Что говорить, след своего меча ты на мне, конечно, оставил. Но ничего не попишешь. Видно, такова судьба того, кто перерядится в чужое платье. Однажды мне досталось от коложварского головы…

Пал всё ещё не верил своим глазам.

– Государь, в такой одежде, совсем один…

Король Матьяш рассмеялся:

– А что же, прикажешь с оркестром и свитой высматривать позиции неприятеля?

– Ваше величество, ты ведь жизнью своей рискуешь.

– Эх, Пал Кинижи, сынок… – вздохнул король Матьяш. – Если б ты знал, каким одиноким бывает король, которому народ дороже алчных господ.

– Но, государь, ведь тебя окружает целая армия почитателей.

– Прислужников много, а верных людей мало. Не может король открыть свою душу ни жене, ни братьям, ни отцу, ни детям. Видишь, даже родственники поклялись действовать против меня. В густой тени власти увядают любовь и истинная верность. Зато лицемерие и зависть расцветают пышным цветом. Поверь, сынок, нет человека более одинокого, чем король.

– А народ, государь! Народ предан тебе и любит тебя, столь долгожданного справедливого короля.

– Если б между мной и моим народом не стояла целая армия господ и господских приспешников, мы могли бы быть счастливы, народ и его могущественный король. А так, когда мне хочется повидаться с моими подданными, я должен переряжаться в чужое платье.

Искренность короля внушила Палу отвагу.

– Позволь мне, ваше величество, сказать тебе несколько слов. По моему разумению, неприятель занял куда более выгодную позицию, чем наша. Потому он и не хочет её менять. Но мы могли бы обойти гряду восточных гор, с отрядом лёгкой кавалерии пробраться во вражеский тыл и отрезать пути для подхода подкреплений, проходящих по долине. И мы бы заставили их отступить…

– План прекрасный и разумный, – одобрительно отозвался король. – Я сам был такого же мнения. Но вот беда: их пушки лучше, чем наши. Дальше бьют и верней поражают цель. Хорошо бы заполучить их новую пушку.

Пал указал на холм, где слабо мигал один из неприятельских сторожевых костров.

– Видишь, государь, вон на том холме у них слабая огневая позиция. Я приглядывался к ней ещё вчера, во время нашего набега. С небольшим отрядом бесстрашных кавалеристов мы обошли бы их без труда и ударили с тыла. Я уж и дорогу туда изучил. Ты, государь, и вообразить не можешь, как надоела мне их бестолковая пальба!

Матьяш положил руку на могучее плечо Пала:

– Пал Кинижи, верный мой витязь! Я знал, что ты силён, храбр и предан. Теперь же я убедился, как ты смышлён. Не спускай глаз с этой огневой точки, а на рассвете отправляйся за пушкой. Я дам тебе в помощь десяток добрых сербских кавалеристов из числа моих телохранителей.

Пал не верил своим ушам.

– Государь, и я буду ими командовать?

– Конечно. И я убеждён – твоя верность тому порукой, – что ты добьёшься успеха.

Пал не успел даже поблагодарить короля, потому что Матьяш уже зашагал прочь.

– Прощай, сынок. По-моему, собирается гроза. Этой ночью костям моим крепко досталось, поэтому я не хочу ещё и промокнуть до костей.

В самом деле, на луну надвигалась плотная пелена туч. Вскоре блеснула молния, и ночной небосвод сотрясся от грома. Король, должно быть, только-только добрался до своего шатра, когда полил дождь.

Сначала скупо падали большие, тяжёлые капли, потом дождь припустил, и наконец гряда гор на противоположной стороне долины и неприятельские костры скрылись за густой завесой дождя. Пал забрался в свою палатку, однако ни на минуту не находил покоя.

А вдруг под прикрытием дождя враг отведёт пушку в другое место? А вдруг Подебрад воспользуется непогодой и перегруппирует свои войска? Можно бы подобраться к ним поближе. Но как покинуть пост? В чём его главный долг? Должен ли он стоять на посту или подчиниться приказу короля и не спускать глаз с пушки?

Под проливным дождём Пал взбежал на вершину холма, но не увидел и признака сторожевых огней. Тогда он вернулся в палатку и минуту стоял в задумчивости. Потом встрепенулся и бросился вниз по крутому склону. В долине вода неслась бурным потоком. Небольшой ручеёк так вздулся, что, когда Пал переходил его вброд, вода уже достигла его груди. Но он ничего не замечал. Им владела одна-единственная мысль: скорее добраться до места, где, по его расчётам, должна находиться пушка. Место это оказалось значительно дальше, чем он предполагал, и Пал с трудом отыскал его в темноте. К счастью, блеснула молния и осветила на миг странные очертания невысокого холма. Прошёл целый час, пока Пал, искусно лавируя во тьме, обошёл часового и подкрался к подножию холма. Отсюда уже можно было различить говор немцев. Пушка, должно быть, принадлежала отряду немецких наёмников.

Пал осторожно, ползком пробирался вверх. Чтобы легче было ползти и в то же время иметь оружие под рукой, он один из мечей зажал в зубах. А меч был тяжёлый – простому смертному не удержать его и двумя руками. Вдруг он услышал стук копыт и грубую брань возниц. Потом до него донеслось щёлканье бичей. «Ага, волокут пушку». Он всё полз и полз, а шипы и колючки густого кустарника цеплялись за его промокшую одежду. Наконец, незамеченный, он приблизился к врагу на такое расстояние, что, лёжа в кустах, мог схватить за ноги любого из суетившихся там солдат. Опять блеснула молния, и в это короткое мгновение ему удалось определить, что вокруг орудийного окопа хлопочет человек двадцать, – выходит, здесь стояла не одна, а целых три пушки в ряд. Ждать пришлось долго, и только после десятой вспышки он мог ориентироваться точнее. Взгляд его то и дело останавливался на смехотворной сухопарой фигурке, которая суетилась вокруг пушек больше всех остальных. Губы человечка непрерывно шевелились – он, как видно, отдавал распоряжения. «Немецкий пушкарь», – решил Пал.

А дождь лил как из ведра. В безумолчном шуме ливня едва ли можно было услышать крик или какой-нибудь сигнал. Пал улучил минуту. Когда немецкий пушкарь оказался у куста, он схватил его за ноги и перебросил через себя. Пушкарь истошно завопил, а Пал к его воплю присоединил и свой, ибо по опыту знал, что внезапный и громкий крик вызывает смятение и ужас. И действительно, неприятель решил, что его атакует целая армия.

Сколько было тех, кто пустился бежать, и сколько тех, кто храбро отражал атаку, Палу узнать не довелось. Ясно было одно: в кромешной тьме под проливным дождём завязалась отчаянная битва.

Солдаты не знали, где свои, где чужие, и рубили всех подряд.

Столкнувшись ночью с Титом в лесу, Голубан пришёл в неописуемую ярость. Во всех неудачах он винил своего малодушного, безмозглого слугу. Имей Голубан при себе меч, Титу бы, конечно, несдобровать. Но Голубан пошумел, пошумел да и притих. А что было делать, когда военный совет надо держать вдвоём? Ведь после всего, что оба натворили, убрать Кинижи было просто необходимо, а то придётся расхлёбывать кашу, если станет известна история с неудавшимся предательским убийством.

Совет закончился, и Голубан энергично взялся за дело: из числа своих наёмников быстро отобрал десяток мерзавцев, согласившихся за особую плату убить из-за угла человека. В отряде у Голубана было много всякого сброда. Он же взял десятерых, самых бессовестных и подлых, и отдал в распоряжение Тита. Тит спешно повёл отряд, чтоб поспеть к месту действия до восхода солнца. Головорезам-наёмникам, конечно же, невдомёк, что ведут их убивать Кинижи: знай они это, все десятеро, не раздумывая, дружно бы повернули назад. А Тит был доволен: вот как кстати полил дождь. Ведь придуманный им стратегический план был сатанински хитёр.

«Пал наверняка забился в палатку, – рассуждал глубокомысленно Тит. – Не сидеть же ему под проливным дождём!» И он отдал головорезам приказ: незаметно, неслышно подкрасться к палатке, оцепить полукругом, выставить копья, броситься всем враз и заколоть дозорного через парусину.

План что надо – ни сучка ни задоринки. В шуме ливня дозорный возни не услышит.

И операция началась. Наёмники точно заняли позицию, и все разом бросились на палатку. Десять копий, как по команде, проткнули мокрую парусину. Проткнуть проткнули, да в пустоту попали. Вдобавок не рассчитали силы размаха, не удержались на ногах и растянулись на брюхе.

Тит мигом смекнул, что дело плохо… Головорезы опомниться ещё не успели, а его уж и след давно простыл. Они же, конечно, решили, что два прохвоста их попросту разыграли, а были они не из тех людей, с которыми можно шутки шутить. Только в одном посчастливилось Титу: унёс он с собой полтора меча – целый Голубана и обломок своего.

Увидав свой меч, Голубан возликовал: ну, повезло – с Кинижи раз и навсегда покончено. Но Тит решил ничего не скрывать и признался во всём. К его величайшему удивлению, Голубан не только не разъярился, а, наоборот, обрадовался.

– Вот это удача! – воскликнул он. – Мы победили без кровопролития. Рано утром на военном совете я сообщу королю Матьяшу, что Пал Кинижи самовольно покинул пост. А король в таких делах пощады не знает. Он велит отрубить голову любому, даже самому близкому человеку.

Голубан схватил свой меч и в тот же миг позабыл о Тите, будто того и на свете не было.

Да ведь Титу хитрости у соседа не занимать. «Хм, хм, – размышлял он по дороге к жилью, – а почему бы мне самому не донести королю? Опережу-ка я кондотьера. И выслужусь перед королём». Совершенно счастливый, он вслух произнёс:

– Наконец-то взойдёт твоя звёздочка, Тит. Какой же ты храбрый и умный, Тит! Ой, кричать буду «ура»!

Кругом тишина, только предвестница рассвета – болтливая сойка отозвалась из-за деревьев на слова бахвала: «Ду-ура, ду-ура, ду-ура!»