Текст книги "Зима королей"

Автор книги: Сесилия Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Он взглянул на Финнлэйта и сказал Энгусу:

– Присаживайся.

Энгус обошел вокруг стола и сел. Его взгляд остановился на оллуме. Мюртах немного подвинул скамью и опустился на нее.

– Ты понимаешь, – сказал Энгус, – почему он послал меня. Мой клан единственный из всех, кроме ольстерцев, конечно, который не был тогда вовлечен. И мы провели ту зиму вместе в доме Мары. Я рад услышать, что ты имеешь в виду.

– Я сказал то, что имел в виду.

– Так мы все и подумали, но кое-кто…

– Мелсечлэйн.

– Не он. Кое-кто сказал, что в этом была слишком глубокая затаенная злоба…

– Затаенная злоба. О, Господи, ужель они думают, что я должен смазывать их всех медом? Они убили моего отца, они вырезали весь мой клан, весь, кроме трех или четырех семей. Ты возвращайся назад и скажи им, что я ненавижу их всех, но с этим покончено.

– Пока, – сказал Сирбхолл.

– Для блага всех, – Мюртах пристально посмотрел на Сирбхолла. – Существуют люди, которые… которые, я сомневаюсь, что мой брат их понимает. Я не думаю, что он вообще понимает все это.

Сирбхолл вскочил. Финнлэйт поймал его за пояс и силком осадил. Дождь проник через соломенную крышу и омочил их головы, от порыва ветра хлопнула дверь, какое-то мгновение все молчали.

– Мой брат молод, – сказал Мюртах, – он еще не знает, что есть разница в выборе между теми трудностями, которые испытывает человек, когда вступает во что-то и когда выбирается из этого.

Энгус перевел взгляд с него на Сирбхолла.

– А кто его осознает? Для нас – тех людей, ради которых я здесь, и меня – нет выбора. Выбор – это слово королей, даже если они находят трудным сказать его.

– Люди, которых ты ищешь здесь, это некий Кир мак Эода, и Кормак мак Догерти, и Шейн мак Махон?

– Меня послал Верховный король. Ладно, кто бы там ни послал меня, они – мы ждем кое-чего от тебя. Какой будет выбор?

– Пусть они ожидают. Это даст определенный привкус их скучным дням.

– Тут нет выбора, – сказал Сирбхолл. – Как говорит Энгус, это дело чести.

– Энгус никогда не говорил этого. Если в чем-то нет выбора, то какая же честь? Ты не только молод, но и глуп, если не видишь, что зреет в его уме, – Мюртах посмотрел на Энгуса.

– Я не обижусь на это, – тихо сказал Энгус.

– Он был твоим отцом, – тихо сказал Сирбхолл.

– Как великодушно с твоей стороны, – сказал Мюртах Энгусу. Он повернулся, подставив свое плечо Энгусу, и уставился на своего брата. – Я спорю с тобой, объясняю тебе. Я взял клятву, когда стал вождем О'Каллинэн, что, пока я буду главой, я не стану мстить сам.

– Финнлэйт сказал тебе, чтобы ты принял ее. Ты не должен был принимать ее – эту ничтожную, позорную клятву…

– Он говорил мне, что он должен сделать, – сказал Финнлэйт. – И я сказал ему, что думаю, что он прав. Кто я такой, чтобы давать советы вождям? Или ты, коль на то пошло?

Мюртах смягчил свой тон.

– Тут есть существенный момент, Сирбхолл. Я твой вождь. Перед Богом я отвечаю за тебя. Волк или дикий вепрь, когда враги окружают его со всех сторон, вправе ожидать, что его родственники и подчиненные поддержат его.

Его голос тут поднялся до крика, и он оборвал себя, успокаиваясь. Сирбхолл, освещаемый огнем из очага над его плечом, сейчас был больше похож на Эда, чем Мюртах когда-либо видел – особенно он запомнил эту посадку крупной головы.

– Ты слышал уже это, слышал и слышал, – сказал он, успокоившись, – и нет никакой надобности услышать это опять. Тебе, может быть, не нравится это, но, я говорю, ты должен принять это. Никакой мести не будет.

Лицо Сирбхолла было замкнуто перед ним. Слова исходили от его головы, от его плеч. Мюртах положил руку на свое лицо. Ревущий хохот Эда эхом отдавался в его голове. «Полу-Эд, вот кто ты», – снова и снова говорил он Мюртаху. «Маленькая половинка меня, – Эд прижал его к своей груди так, что у того все хрустнуло, и поднял вместе со стулом своей искалеченной рукой: – Мой сын». Мюртах взглянул на побледневшего Эгона, сидящего возле своей матери.

– Ты его помнишь, Сирбхолл? Вообще?

– Я знаю, что он был мой отец.

– Если бы он был мой отец… – начал Энгус, и Мюртах обернулся к нему и заставил замолчать взглядом.

– Ты его помнишь, – сказал Сирбхолл, – и в тебе нет возмущения?

– Заткнись, – сказал Эгон. Его звонкий голос перекрыл все остальные голоса. Он вскочил и в упор глядел на Сирбхолла: – Заткнись. Заткнись. Заткнись.

Мюртах перегнулся через стол и силой заставил Эгона сесть. Полулежа на столе, какое-то мгновение он смотрел в лицо Эгону. Наконец, он скользнул назад и сел.

– Будем снова возвращаться к этому? – сказал он. Он посмотрел на Энгуса, сидящего на своем месте, потом его глаза переместились на оллума за ним, с его длинными руками, лежащими на коленях. – Да. И вот компания, чтобы распространить это на всю Ирландию. Что именно, Сирбхолл, ты хотел бы, чтобы я сделал?

– Что? Убить их.

– Да? Убить их всех? Половина людей из тех, кто там был, сейчас мертвы, вторая половина – старики. Я должен идти между ними, задирать их длинные, седые бороды и одному за другим перерезать горла?

– Ты все переворачиваешь.

– Подумай об этом. Сколько еще мы должны вести междоусобицу с мак Махонами? Шесть поколений? Восемь? И кто вспомнит, из-за чего? Из-за украденной коровы, отказавшей женщины, тени, упавшей на очаг, пыли, занесенной на порог. Скольких людей мы убили? Столько же, сколько они. И ты хочешь снова начать все это?

– Вы были Бреон в утробе, – вскричал Сирбхолл и поднялся, – я не желаю слышать всего этого. Господи, ты заставил всех нас, стоя на коленях, молиться за долгое здравие клана мак Махон!

Мюртах перекрестился.

– Господи, смилуйся над ним.

Сирбхолл отправился за своим плащом. Од сказала:

– Куда ты?

– Прочь отсюда.

Мюртах не сказал ничего. Сирбхолл промчался мимо, рывком отворил дверь и ринулся в грязь двора. Мюртах неторопливо поднялся и направился к двери, чтобы закрыть ее. Он притворил ее до щели и увидел Сирбхолла, размашисто шагающего к конюшне.

– Он заслужил свою репутацию не хорошо подвешенным языком, – сказал Энгус.

Мюртах подошел к вешалке, на которой висели плащи.

– Энгус, – сказал он, – хорошо подвешенный язык может стоить тебе твоего. Оллум, ты можешь чувствовать себя здесь как дома, пока я приведу все в порядок.

– Ты скоро вернешься? – спросила Од.

– Да, – сказал Мюртах, вышел из двери и захлопнул ее.

Сирбхолл как раз выезжал из ворот. Мюртах прошел в конюшню, полную запахов испарений от дождя и конского пота, и направился к своему вороному пони. Трусцой он выехал из ворот и увидел Сирбхолла на большой гнедой лошади, проносившегося галопом через глен по направлению к ближайшему склону. Мюртах пустил пони рысцой за ним.

Лошадь шла быстрее, чем пони, и галоп давал ей преимущество, но под частым дождем, идя по грязи, лошадь быстро устала. Когда они перебрались через холм и оказались на краю болота, Сирбхолл отклонился в сторону леса, и ровный бег пони стал сокращать расстояние между ними. Когда они почти въехали в лес, Сирбхолл остановился и позволил Мюртаху нагнать его.

– Чего ты хочешь?

– Видеть в тебе твоего отца.

Сирбхолл тронулся с места, и Мюртах последовал за ним. Они въехали в лес. Дождь лил с листа на лист, все качалось под ветром, и деревья гудели, словно пчелы. Мюртах кивнул в сторону севера и сказал:

– Там старый бурелом, мы можем разжечь костер. Сирбхолл молча повернул и поехал в том направлении.

Они спешились под буреломом, и Мюртах собрал из глубины сухие ветки и хворост, разгреб убежище под сгнившим деревом. Разложив костер, он высек искры огнивом.

– Когда дожди закончатся, мы увидим, что олени на пастбищах смешались со скотом, – сказал он, – так всегда бывает после дождей.

Сирбхолл грыз ноготь большого пальца, уставившись на крохотный костерок. Внезапно он повернул голову, встретившись глазами с Мюртахом:

– Что ты там имел в виду?

– Когда?

– Когда ты схватил меня. Ты сказал что-то странное.

– Только, что ты похож на Эда.

– Я не понимаю тебя.

– Он был такой же большой и с такими же соломенными волосами, как ты.

– Ладно. Неужто это так невыносимо? Я больше не понимаю тебя, в основном.

Сирбхолл догрыз свой ноготь уже до мяса. Мюртах, положив руки на колени, пристально разглядывал его. Наконец Сирбхолл закончил жевать свой палец и подбросил в костер длинную хворостину.

– Помнишь, ты рассказывал мне о нем? Когда я был маленьким, я всегда считал, что по-настоящему знаю его.

– В этом что-то есть. Я могу припомнить вещи, которые произошли до моего рождения, потому что Финнлэйт рассказывал мне о них.

– Он действительно выглядел как я?

– Ну, он не был таким мрачным, как ты, но, я полагаю, это потому, что он был старше. Во всяком случае он слишком доверял своим мыслям. – Сирбхолл ничего не ответил, и Мюртах продолжил: – Ты знаешь, мы не могли убить их всех. А ты бы хотел этого? Это только собака сжимает свои зубы на горле человека, и человек задыхается до смерти.

– Все говорят, что это должно было быть сделано.

– А что ты думаешь?

– Я? Думаю? Ты сказал, что Эд и я не можем думать.

– Это не то, что я сказал.

– То же самое.

– Никто не собирается называть тебя ублюдком.

– Но они так назовут тебя.

– О, определенно, но сначала они должны будут прочистить свои глотки. Послушай меня. Ты – известный человек. И то, что ты говоришь, имеет вес на их советах. Но ты молод. Я не имею в виду… ты мой брат. Я не хочу ничего раскаленного или холодного между нами.

Сирбхолл пробормотал что-то. Он взял руками свою голову и стал пальцами растирать щеки.

– Любовь от Бога. Думаешь, что я ненавижу тебя?

– Конечно, нет.

Руки Сирбхолла упали на колени.

– Они все говорят, что это должно быть сделано.

– Да. И люди, которые кричат это громче всех, это те самые люди, которые убили Эда и еще несколько сот человек из нашего клана – они несут кару за это. Они будут счастливы, если мы попытаемся сделать это по отношению к ним, это смоет кровь с их рук. Сирбхолл нахмурился, размышляя, и наконец покачал головой:

– Я не понимаю.

– Я понимаю.

– Эд…

– Эд бы уже сделал это. Но я не Эд. И ты тоже. Пусть все останется, как есть.

– Это прощение?

– Это то, что я чувствую относительно этого.

– Тогда ты не будешь сражаться с датчанами. Мюртах взглянул на бурое подгнившее дерево.

– А кто теперь Брёбн? Я буду сражаться с датчанами. Я убью того человека, который переступит мой порог, если смогу.

– В чем же разница?

– Зачем надо идти охотиться за кем-то, чтобы убить? Только и всего. Я буду спокойно сидеть дома и играть на своей арфе, а если заявятся датчане, я выпущу в них столько стрел, что их собственные жены не найдут в их одежде место, куда бы можно было воткнуть иголку. Я кроток, как лань, мой язык сладок, как мед, но я защищу то, что мое.

– Я не вижу разницы.

– А я вижу. И я хочу, чтобы ты слушался меня.

– Я в растерянности, – он покачал головой. – У меня все мозги набекрень.

– Это обычное дело с молодыми людьми. Особенно с теми молодыми, кто уже герои. – Мюртах постучал пальцами по колену. – Я все размышляю, почему пришел Энгус.

– Почему? Он сказал, что его послал Верховный король.

– Верховный король – человек из Дэл Кэйса. Энгус из Мифа. Брайан его едва знает, не настолько, чтобы посылать с поручением такого рода. Доверить ему мысли Верховного короля, когда его собственные поменялись от случайного замечания в пути и изменились от последующего, что он услышал?

– Тогда кто еще?

– Кир, Кормак, Дермот мак Махон – соображения те же самые. А теперь давай возвращаться. Я замерз.

Когда они въехали во двор, дождь прекратился. Флэнн вышел из дома, чтобы принять лошадей. Через открытую дверь они могли слышать глубокий голос поющего оллума, Мюртах поднял голову и прислушался.

– В нем есть что-то от о Хэртигэна, – сказал он.

– Только бы он ничего не пел обо мне.

– Этого нет. Давай войдем.

Они вошли в дом. Од взглянула на них и улыбнулась, и Финнлэйт со вздохом откинулся. Только Энгус выглядел задумавшимся. Оллум закончил песню.

– Мы исполним песнь Дьердра, – сказал Мюртах, – если ты ее вообще знаешь. Там есть части, которые я не очень хорошо помню. Эгон, принеси мне арфу.

На рассвете следующего дня Энгус, его оллум и его слуга уехали. Мюртах взял топор и клин и пошел за конюшню нарубить дров. Это было сразу после рассвета, по небу плыли низкие облака, в голубом небе разносились громкие и чистые крики птиц, и каждый звенел по-своему. Мюртах вытащил несколько поленьев и начал колоть их.

Появился Сирбхолл, уже после того, как солнце уже изрядно взошло, и вывел свою новую лошадь. Он привязал ее к коновязи и пошел обратно за щеткой и скребницей.

– Холодно, – сказал он, выходя, и начал чистить шерсть лошади.

Мюртах выпрямился, спина у него затекла и ныла.

– Не так уж холодно, как могло быть. Очень влажно, и от этого знобит.

Он взял топор за топорище, установил полено и начал колоть. Отлетевшая щепка ударилась о лошадь.

– Тпру! – сказал Сирбхолл. – Тпру! Нам мясо нужно? А то я надумал отправиться поохотиться.

– Пастухи принесут оленя или двух, так что нет смысла. Но если тебе здесь так уж неймется, то есть поручение, которое ты можешь выполнить для меня, это отправиться в Коннэут.

Из дома к ним выбежали Нил и Конэлл. Мюртах разогнулся, чтобы видеть их. Конэлл шлепнулся оземь, потом поднялся из грязи и снова побежал вслед за Нилом. Нил остановился возле Мюртаха:

– Мама говорит…

– Раз уж ты здесь, то можешь собрать щепки, – Мюртах нагнулся и стал вытирать грязь с рубашки Конэлла. – Так что она говорит?

– Что ты должен пойти и взглянуть на Финнлэйта, он снова заболел. – Нил начал собирать щепки, сделав мешочек из своей туники.

– Он стар – сколько людей доживает до того, что видят своих правнуков? – сказал Сирбхолл.

Мюртах отогнал Конэлла подальше от конских копыт.

– Ты отправишься для меня в Коннэут?

– Да. Когда?

– Подожди, пока я не повидаю Финнлэйта.

Мюртах отправился к дому и взобрался на лофт. Финнлэйт лежал в своей постели, и Од сидела возле него. Она подняла глаза.

– Это из-за дождя, – сказала она. – У него жар.

Мюртах положил ладонь на лоб старика – горячий и сухой, как и прерывистое дыхание. Финнлэйт легонько шевельнулся, и Мюртах чуть отстранился от него.

– Я пошлю за монахом.

– Ты думаешь…

– Похоже на то. Ты останешься здесь с ним? – Да.

– Или Эгон. Кто-нибудь. Она отвернула лицо. – Да.

Он выждал момент, надеясь, что Финнлэйту, может, станет лучше, и, наконец, спустился во двор. Сирбхолл уже оседлал лошадь и разъезжал на ней по двору, медленно, посадив Конэлла на холке перед собой, и Нила, держащегося за него сзади. Конэлл вопил во всю силу своих легких, и лошадь пугалась.

– Как он? – спросил Сирбхолл.

Мюртах стоял возле лошади, рассеянно гладя ее по гриве.

– Может быть, милостью Божьей, ему станет лучше.

Конэлл потянулся к Мюртаху, и Мюртах снял его с лошади, задержав на сгибе руки. Нил спросил:

– Финнлэйт умер?

– Нет.

– Он старый человек, – сказал Сирбхолл.

– Не говори мне этого. Ты тоже будешь старым. Я очень привык к нему, и такой слабоумный человек, как я, любил пользоваться его советами. Вождь О'Руэйрк будет в Брефни, это немного дальше Аппер Лох note 13Note13
  Верхнее Озеро или Залив.


[Закрыть]. Спросишь там любого. Пирамидки обозначают путь через Гэп note 14Note14
  Горный проход, ущелье.


[Закрыть]. Если будет туман, пережди в любом случае. Расскажи вождю О'Руэйрк об Энгусе, и что Верховный король втягивает меня в это. Особенно то, что сказал Энгус. Пусть он расскажет Мелмордхе.

– Мелмордха? Мы будем драться с ним.

– Значит, будем. Мелмордха сообразительный человек, который способен держать в голове одновременно больше одной идеи.

Нил соскользнул с лошади и повис на Мюртахе, глядя, как он треплет конскую гриву. Мюртах сказал:

– В Брефни находится моя гнедая кобыла, приведи ее обратно. Это будет хороший предлог, почему ты там находишься.

– Разве это не далеко, – спросил Нил, – посылать кобылу для размножения?

Сирбхолл слез с лошади и пошел в дом за своим снаряжением. Мюртах потрепал волосы Нила.

– Наша лошадиная порода низкорослая, и клан О'Руэйрк может использовать лошадей этой породы в невысоких холмах, если останутся там долго.

– Глава О'Руэйрк наш друг?

– Это зависит от того, кому ты говоришь об этом. Я не хотел бы, чтобы ты помчался к Верховному королю с криком, что вождь О'Руэйрк мой друг.

– Почему?

– Ты поймешь кое-что, когда вырастешь.

Сирбхолл вышел с сумкой, перебросил ее через холку лошади и сел верхом. Мюртах чуть отступил в сторону.

– Внимательно следи за дорогой через Гэп и соблюдай осторожность весь путь. Мир Короля – это мир короля, но мне не хотелось бы увидеть войну короля за все это.

Сирбхолл ухмыльнулся:

– Я буду держаться поодаль от болота, я буду остерегаться воров, я буду красться на закате и держаться подальше от женщин в доспехах.

Он тронулся с места, распахнул створку ворот и захлопнул ее за собой.

– Нил, пойди и разыщи Лайэма. Он должен быть где-то возле табуна пони. Скажи ему, чтобы он скакал в церковь Святого Кевина и спросил там, пришлют ли они сюда монаха.

Финнлэйт не поднялся. Од могла кормить его только понемножку, держа его голову на своих коленях и вводя ложку с похлебкой ему между губ. Иногда он лежал спокойно, иногда метался, крича и молотя кровать кулаками, но жар держался постоянно. Его кожа начала шелушиться, волосы стали тусклыми и сухими. Од молилась сама и заставляла молиться Эйр и мальчиков. Малыша она оставила у женщин в одном из других домов.

Монах явился после полудня, рослый мужчина, загорелый дочерна; Лайэм сказал, что он так быстро шел пешком, что даже пони еле поспевал за ним.

– Благослови тебя Господь, – сказал монах Мюртаху. – Аббат просил меня поблагодарить тебя за овцу, которую ты прислал нам.

– Он уже поблагодарил меня, когда я приезжал на Рождество.

Монах улыбнулся:

– А ты с подозрительностью относишься к благодарностям? Они все благодарны, и я тоже за них.

– Ты не из монастырской школы?

– Я брожу. Мой дом, если он есть вообще, Кленмакнойс. Он взобрался по лестнице, уверенно ступая по ступенькам большими ногами, и принюхался. Возле постели сидели трое ребят, и Мюртах отослал их вниз. Од отступила в угол.

– Да пребудет Господь с вами, – сказал монах. Он сел и положил крупную ладонь на щеку Финнлэйта. – Давно он в таком состоянии?

– Третье утро, – сказала Од. – Во время дождя он был бодр, но до этого болел.

Финнлэйт выглядел поразительно изменившимся по сравнению с тем, каким он был еще за день до того. Монах посидел некоторое время, разглядывая его, и Мюртах понял по его позе, что он размышлял.

– Это твой отец?

– Мой дед.

– Он приходил в себя?

– Нет, – сказала Од, – он бредит время от времени.

– Принеси немного воды.

Она принесла ведро из угла, монах опустил в него ладонь, зачерпнул горсть, перекрестил воду и, бормоча что-то, смочил Финнлэйту лоб, губы и грудь. Внизу, у подножья лестницы, одна из собак заскулила.

– Мне позвать детей наверх? – спросила Од.

Монах улыбнулся, ничего не ответил, перекрестился и, не спуская глаз с лица Финнлэйта, тихо сидел, губы его беззвучно шевелились.

Воздух в лофте казался душным и сырым. Мюртах отошел в угол лофта и сделал отверстие в соломенной крыше, стараясь, чтобы Од не заметила этого. Но она увидела.

Он снова вышел во двор. Закончил колоть дрова. Конэлл и Эйр пришли и попросили разрешить спор между ними.

– Это кукла Эйр, – сказал Мюртах Конэллу.

– Он оторвал ей ногу, папа.

Она держала в руках туловище куклы и ее ногу, пытаясь вернуть ногу на место, а потом, пожав плечами, протянула Мюртаху обе части. Он взял куклу и присел на колоду. Ноги и руки куклы были прикреплены к ее корпусу соломой, солома была порвана, конец был засунут обратно в пустое место в туловище, где были связаны на щепке все соломины. Он вытащил щепку наружу и снова привязал ногу.

– Все в порядке.

Эйр взяла куклу за спинку и задумчиво постучала по ней, потом подергала ногу.

– Скажи Конэллу, чтобы он не трогал ее.

– Я уже сказал ему.

Мюртах сурово посмотрел на Конэлла, и Конэлл грозно нахмурился. Эйр ушла, на ходу разговаривая с куклой. Мюртах подхватил Конэлла, усадил на плечо и понес в дом.

Од, сложив руки на коленях, сидела возле очага, глядя на пламя. Все остальные, дети, мужчины и женщины, ушли, и в нарастающих сумерках Од казалась постаревшей, а ее спина даже более согнувшейся, чем у пожилой женщины.

– Ты думаешь, что он умирает, – сказала она, – я видела, как ты сделал дыру в соломенной крыше.

– Что говорит монах?

– Он положил его на пол.

Мюртах пожал плечами. Конэлл снова выскочил наружу, и Мюртах сидел возле огня, протянув к нему ноги.

– Ты не принесешь мне чего-нибудь выпить?

Она молча встала и принесла ему маленькую кружечку аскуибха с горячей водой. Когда она снова опустилась рядом с очагом, он сказал:

– Ты принимаешь это слишком близко к сердцу. Он не хотел бы этого.

– Ах, – она откинула назад длинную прядь волос, – это все от того, что я просто устала.

– Устала? Отчего?

– И ты спрашиваешь меня об этом? Ты и Сирбхолл наскакиваете друг на друга, и Эгон от этого сам не свой, и этот вкрадчивый Энгус… – Ее руки нетерпеливо подергивались. – От всего этого.

Он сделал глоток аскуибха.

– Если ты так устала, пойди поспи.

– Я сказала тебе, отчего я устала, и тут сон не поможет. Перестань воевать с Сирбхоллом.

В дверь вошла женщина, неся малыша.

– Я подумала, что ты захочешь вернуть его, пока не наступит темнота, Од. Он самый спокойный, самый прелестный ребенок, какого я когда-либо видела.

Мюртах на мгновение улыбнулся. Од взяла младенца и немного побаюкала его. Женщина склонилась над ним и тихонько стала напевать что-то. Это напомнило Мюртаху, как Эд возился с младенцами. Эд любил детей, всех детей.

Финнлэйт – Мюртах это тоже вспомнил – когда был более молодым мужчиной, на младенцев внимания не обращал. Он, и его сестра, когда еще была жива, и Од, которая была только одной из детворы, и все остальные, шумно играли с Эдом во дворе, но Финнлэйт только отмахивался от них, когда они пытались заговорить с ним, отгонял их, иногда даже шлепал. Эд и Финнлэйт были почти одного роста, но в памяти Мюртаха лицо Эда навсегда запечатлелось на одном уровне с его лицом, а лицо молодого Финнлэйта так высоко от него, что он должен был откидывать голову назад, чтобы увидеть его.

– Дети будут скучать по нему, – сказала Од, когда женщина ушла.

– Я не могу припомнить, когда бы он не жил в нашем доме, здесь или в долине.

– Ты помнишь, как он играл с нами, когда мы были детьми?

– Играл с нами? Нет, это был Эд. Финнлэйт никогда не играл.

– Уверена, что играл.

Но она не была уверена. Он смотрел на нее некоторое время, изучая ее лицо, заставляя себя узнать его, глядя на ее лицо так, словно никогда не видел его раньше.

– Знаешь, – сказал он, – я ведь мог получить в жены кого-нибудь много хуже.

– Ох, – сказала она, – сделав нетерпеливый жест, но улыбаясь, – а ты помнишь, как ты растрепывал мои волосы, но заставлял меня думать, что это Мэйр?

Вошли несколько женщин и начали готовить ужин. Только Мюртах и Од сидели по-прежнему и улыбались, глядя друг на друга, а вокруг них суетились и болтали женщины. Наконец он встал и вышел наружу, чтобы подняться в лофт и посмотреть, как там Финнлэйт.

На следующий день он и другие мужчины перегоняли скот на зимнее пастбище, медленно направляя его через холмы и через засушливую нагорную часть следующего глена.

Эгона он послал проверить овец на дальнем участке их домашнего глена. Когда все они далеко за полдень вернулись обратно – половина мужчин отправилась к другому частоколу, – Эгон вышел навстречу им из ворот. Мюртах понял по выражению его лица, что Финнлэйт умер.

Он слез с пони и передал поводья Лайэму, и Эгон подошел к нему.

– Финнлэйт мертв, – сказал мальчик.

– Да, я знаю.

– Монах хочет поговорить с тобой.

– Где он?

– В доме.

Монах сидел за столом, Эйр на его коленях, причесывая волосы своей куклы. Когда он увидел Мюртаха, он пересадил маленькую девочку на скамью рядом с собой, погладил ее по голове и поднялся, потом вместе с Мюртахом отошел в угол.

– Прими мои соболезнования, – сказал монах.

– Спасибо. – Он едва не спросил: «Почему? » Он никак не мог смириться с мыслью, что Финнлэйт мертв; слова путались в его голове, ускользали и снова возвращались. Темные глаза монаха выражали понимание этого.

– Он пришел в полное сознание, сразу перед тем, как умереть. Он спросил тебя, и я сказал ему, что ты вышел. Он сказал, что это хорошо. – Монах слабо улыбнулся. – Теперь, сказал он, ты должен держать Сирбхолла подальше от клана мак Махон и ты должен держать клятву во что бы то ни стало.

– Из-за этого мы спрятались в угол? Извини меня.

– Нет. Он беспокоился о чем-то, а я не люблю оставлять человека в беспокойстве, когда он умирает, поэтому я сказал, что спрошу тебя, смогу ли я что-нибудь сделать для тебя. Похоже, он полагал, что ты нуждаешься в поддержке против твоего брата.

Укол гнева коснулся Мюртаха, и он почувствовал себя виноватым из-за этого.

– Нет, я так не думаю, мы все уладили, мой брат и я.

– Я упомянул об этом только потому, что он просил меня.

– Да.

– Порой…

Монах прервал фразу и, нахмурившись, смотрел на стену. Его короткий нос сморщился.

– Порой я думаю, что умирающие люди улавливают суть вещей. Он был обеспокоен, и я не думаю, что он беспокоился об обычных семейных неурядицах.

– Это не обычные.

– Я знаю историю этого. – Глаза монаха обратились к нему. – Если тебе когда-нибудь потребуются уши, чтобы вложить в них свои слова, то мои так же хороши для этого, как глухая стена.

Мюртах пожал плечами:

– Я думаю, что теперь уже все улажено.

– Хорошо.

Он вернулся обратно к Эйр с ее куклой. Мюртах глядел ему вслед. Спустя некоторое время подошла Од и заставила его сесть на скамью, и когда делала это, то слегка встряхнула его. И эта встряска, и то, что сказал ему монах, вынудили его осознать, что Финнлэйт мертв не в том смысле, какой заключался в словах Эгона.

Они съели ужин, и Од разложила одеяла на полу возле очага. Четверо мужчин, Мюртах и Эгон поднялись в лофт и перенесли тело Финнлэйта вниз и положили на одеяло. Люди из других ограждений вошли в дом; Од посылала туда двух мужчин сказать им, что Финнлэйт мертв, почти перед тем, как монах спустился по лестнице вниз сообщить ей об этом. Тут же женщины обмыли Финнлэйта, причесали и облачили в его лучшую рубашку.

Мюртах сидел рядом с Эгоном возле огня, ему очень хотелось, чтобы Сирбхолл пришел домой. Когда Финнлэйт был аккуратно уложен, все, разбившись на группы, начали выпивать и разговаривать. В лофте нельзя было спать в течение трех дней, и Од уложила младших детей в постель в своей с Мюртахом комнате; Эгон и монах должны были спать в соседней. Мюртах дал Эгону выпить большую чашку аскуибха, мальчик сразу размяк и безропотно отправился в постель.

Как только он смог незаметно уйти, Мюртах оставил дом и вышел, направляясь в сторону конюшни. Было глупо верить, что Финнлэйт предвидел что-то, потому что так решил монах, который мог понять его неправильно. Умирающие люди часто остро воспринимают мелочи, а Финнлэйт находился в лихорадке.

Стоя возле конюшни, он внезапно ощутил себя сдавленным, словно невидимое движение роилось вокруг него. Он напрягся, но это состояние продолжалось. Воздух был до того густой, что почти толкал его. Словно кто-то хлопал его по плечу, бил локтем под ребра, толкал его. У него свело желудок. Он закрыл глаза в страхе увидеть что-то и сделал шаг в сторону дома. Потом сделал еще один шаг. Чувство сдавленности обуревало его мозг, отключило все его возражения. Что-то словно смеялось над ним. Он внезапно открыл глаза, но не увидел ничего, кроме странной светящейся темноты. Когда он взглянул на небо, то увидел луну, взиравшую на него, словно одинокое злорадное око.

Он сделал еще три шага в направлении к дому, взглянул на небо в северной стороне и увидел там, сразу за холмом, слабые отблески будто пляшущих сполохов. Они исчезали, снова ярко сверкали и снова исчезали. Он бросился к дому и едва удержался, чтобы не хлопнуть дверью.

Все уже были в кроватях. Гости из других ограждений лежали на полу вокруг очага. В тот момент, когда на свету он ничего не видел, ему казалось, что он провел в темноте полночи и что ощущение толпы и огней будет держать его в таком состоянии вторую половину ночи. Но тут вышла Од и кивнула ему, она еще не раздевалась. Он вообразил их всех, разговаривающих и выпивающих, веселых, разгоряченных, когда он бывал охвачен хозяйскими заботами, принимая рождественских гостей в своем собственном доме, но это было не так. Од должна была сама подойти к нему.

– Все заснули, – сказала она, закрывая за ним дверь.

Он присел на кровать, расшнуровал обувь и тихо положил вниз, чтобы трое детей, спящих в кровати, не проснулись. Од повесила свои одежды на вешалку, она скользнула в постель из простой соломы. Он мог слышать, как она бормочет свои молитвы.

Когда он поднял руки, чтобы снять свою тунику, его мышцы отозвались болью. Он кинул тунику вниз и улегся возле Од.

– Спокойной ночи, – прошептал он и начал читать молитву.

– Мама.

– Спи, Эйр, – сказал Мюртах. Им пятерым было тесно в кровати.

– Нил лягает меня.

Мюртах погрузил голову в матрас. Од сказала:

– Засыпай, и он перестанет.

Солома заскрипела и зашуршала. Эйр перелезла через Од и улеглась между ней и Мюртахом. «Это не иначе, как воля Божья, что мы всегда имели больше, чем одного», – подумал он. До него дошло, что теперь он самый старший мужчина в его семье. Он закрыл глаза. Вокруг слышалось дружное дыхание спящих. Вся комната была заполнена звуками. Когда Мюртах уверился, что Од заснула, он встал, снял плащ с вешалки и вышел в большую комнату, чтобы лечь там спать на полу.