Текст книги "Год, когда мы встретились"

Автор книги: Сесилия Ахерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава одиннадцатая

Просыпаюсь. Комната залита солнечным светом. До чего же это приятно, как надоела унылая серая хмарь, висевшая за окном все последние недели. На меня снисходит необыкновенное умиротворение. Здравствуй, солнце. Сегодня первое февраля. Еще зима, но уже началась «весна света», и есть надежда, что постепенно она перейдет в «весну тепла». Я сегодня проснулась поздно, хотя обычно я ранняя пташка. Не люблю валяться в кровати, не понимаю лежебок. Как бы поздно я ни легла, всегда вскакиваю с утра пораньше – и на прогулку, вдоль побережья, меня это исключительно бодрит. Но вчерашние ночные работы по благоустройству территории не прошли бесследно. Все тело ломит, мышцы болят так, что трудно пошевелиться.

Радио сообщает мне, что я продрыхла восемь часов, и за это время на нашу страну снова обрушились ветра и ураганы. «Штормовая активность», так это теперь называется. Есть еще нововведение – «полярные вихри». Хорошие клички для скаковых лошадей вышли бы из этих дебильных терминов. «Штормовая активность» уступила полкорпуса «полярному вихрю», как-то так. Прогноз неутешительный: ближайшие две недели нас ждут всякие погодные бесчинства, что-то там в Атлантическом океане никак не угомонится. Так что нынешнее спокойствие обманчиво, это типа затишье перед бурей. Три города уже затоплены, волны достигают пяти метров в высоту, все радиостанции взахлеб обсуждают глобальное потепление, таяние полярных льдов и прочие стихийные беспорядки. В январе «дождевых осадков» выпало на 70 % больше нормы, на февраль прогноз столь же многообещающий. Но сейчас у меня за окном чистое голубое небо с редкими белыми облачками. И хотя я еще не до конца отошла после вчерашнего, надо выбросить все неправильные мысли и радоваться жизни.

Однако, переведя взгляд с небес на землю, для чего пришлось вылезти из кровати и подойти к окну, обнаруживаю, что поводов для радости нет. Мой сад… боже, что же я тут ночью натворила?! Он похож на драное лоскутное покрывало. Или на то, что творилось у меня на душе. Разор и раздрай. Я выставила свой внутренний мир на всеобщее обозрение, вот что я натворила. С тем же успехом можно оставить открытым свой дневник, куда записаны самые постыдные, самые сокровенные мысли. Значит, надо немедленно захлопнуть этот дневник, пока никто не успел в него заглянуть. Нельзя ждать до понедельника, когда приедет ландшафтный архитектор. Я не могу позволить, чтобы все видели, какой у меня в голове бардак.

Спешно лезу в Интернет – лучше бы вчера это сделала, чем беситься попусту и вышвыривать в пространство лишний адреналин. Изучаю, что нужно, чтобы устранить последствия своей «штормовой активности». Еду в садовый торговый центр и возвращаюсь оттуда во всеоружии. Никогда не делай того, чего потом нельзя переделать, – я всегда так говорю и сейчас повторяю снова. Н-да, работа предстоит немалая. Грязная, долгая, но в общем исполнимая. Мой ландшафтный приятель все же очень неплохо подготовил почву, хоть и утверждал обратное.

Первым делом надо скатать все то, что я вчера раскатала. И теперь раскладываем по новой, но уже самым аккуратным образом. Вот, отлично, тык впритык к бордюру. Один есть. Следующий. А, это тот, который я пробила каблуком. Злобная истеричка. Он прям как трупешник, оставленный на месте преступления, – и рана зияет возле правого бока. Ладно, попробуем замаскировать следы насилия. Кладу рулоны впритирку, чтоб никаких зазоров не оставалось. Вчера бы тебе проявить такое тщание. Нет, боюсь вчера это шло вразрез с общим настроем – быстрее, энергичнее… а не так, как следует по инструкции.

Потихоньку устраняю вчерашние повреждения и втягиваюсь в это дело с головой. Треволнения последних недель отступают куда-то на задний план, я целиком погружена в созидательный кропотливый труд. Вот оно, отвлекающее занятие. Наконец я нашла его, и мне тут же стало легче. Говорю же, я человек действия. За несколько часов выкладываю почти всю центральную часть. Остались куски по краям. Здесь уже понадобятся инструменты, которые я сегодня прикупила. Тут подрежем, здесь подравняем…

Возле дома останавливается чья-то машина. Мельком отмечаю, что водитель не местный, я его впервые вижу. Но по выходным к нам часто заворачивают те, кто едет на побережье. Обычно это семьи с детьми – они едут, прижавшись носом к стеклу, и с любопытством смотрят на улицу, или пожилые пары – эти тоже никуда не торопятся, но глазеют по сторонам не так откровенно. У нас вообще-то есть на что посмотреть, много красивых особняков, уютно, сады опять же.

Водителю приходится совершить разворот в три приема, тут ведь тупик, места совсем немного. Я вижу, что он пытается найти нужный дом, а это тоже непросто – номера каждый вешает где хочет, изощряясь кто во что горазд. У тебя, например, темная деревянная дощечка с розовыми цветочками вокруг номера. Симпатичная, наверняка твоя жена выбирала. У доктора Джеймсона номер держит в клюве летящий гусь, а у других соседей – гном: в одной руке цифра 2, а другой он поддерживает сползающие штаны, из-под которых торчат трусы в красный горошек. Ну, у меня все просто: черный почтовый ящик на двери, на нем цифра 3.

Мужчина паркуется рядом с моим домом и выходит из машины. Поскольку я точно знаю, что это не ко мне, продолжаю заниматься своим делом, но никак не могу сосредоточиться. Кого же он ищет, интересно? Чувствую на себе его взгляд. Слышу приближающиеся шаги.

– Простите, я хотел бы видеть Джесмин Батлер.

Выпрямляюсь, откидываю волосы и вытираю пот со лба.

Высокий, смуглый, скулы прям точеные. Глаза поразительно зеленые, особенно по контрасту с темными густыми волосами – они у него вьются тугими колечками, оставляя лоб открытым, но отдельные пряди опускаются до твердых изящных бровей. Он в черном костюме, белой рубашке, ботинки начищены до блеска и в довершение ко всему темно-зеленый галстук. Аж дух захватывает от такого великолепия.

Поскольку я обалдело молчу, он решает, что я не расслышала.

– Вы Джесмин Батлер?

Что-то в нем есть неуловимо знакомое, но раньше я его точно не видела, иначе бы уж конечно не забыла. Ну разумеется! Голос, я узнала его голос. Таинственный телефонный собеседник.

– Или вы, может быть, Пенелопа Паддингтон? – Он чуть-чуть поджимает губы, чтобы скрыть улыбку, и на щеках появляются пленительные ямочки.

Улыбаюсь, подтверждая, что обман раскрыт.

– Джесмин… – В горле что-то сипит, и я откашливаюсь.

– Санди О’Хара. Я вам звонил несколько раз за последние две недели.

– Вы не назвали себя и не оставили никаких контактов, – отвечаю я, недоумевая, правильно ли разобрала его имя.

– Верно. Мне хотелось поговорить именно с вами, а не с вашей… экономкой.

Выжидательно на него смотрю. Пока что он не сказал ничего такого, ради чего стоило бы отвлечься от работы и пригласить его в дом.

– Я из DSI, международного агентства по подбору персонала. К нам обратились David Gordon White, они ищут сотрудника на новую должность, и я думаю, вы идеальная кандидатура.

С трудом улавливаю, что он говорит дальше, – в голове все плывет.

– Я пытался дозвониться до вас на работе, но никак не удавалось. Не беспокойтесь, никаких сообщений я не оставлял. Чтобы не возникало лишних вопросов, говорил, что я по личному делу. Но они крепко охраняют своих сотрудников от посторонних, уж не знаю, по душе это вам или не очень.

Во мне борются противоречивые чувства. Ясно, что он не знает о моем увольнении. Возможно, ему об этом не сообщили, потому что формально я все еще там числюсь, хоть меня и на порог не пустят.

– Вас нелегко разыскать, – с улыбкой замечает он. Улыбка у него чудесная. Эти ямочки на щеках и еще крошечная щелка между передними зубами, такой мелкий изъян, который доводит идеал до совершенства, имхо.

Дома у меня жуткий беспорядок. На полу грязные следы еще со вчерашнего, возле стиралки валяются вещи, которые ждут своей очереди в стирку, в раковине немытая посуда. Нет, я не могу его пригласить.

– Прошу прощения, что потревожил вас в субботу, но знаю по опыту, что обсуждать такие вещи лучше всего в нерабочее время. И потом, мне совсем не хочется, чтобы у вас в офисе узнали о нашей встрече.

Я все еще обдумываю, не позвать ли его в дом, и он ошибочно принимает это за недовольство, извиняется и достает из нагрудного кармана визитку. Протягивает мне. Для этого он вынужден перегнуться через свежепостеленный газон, но ему и в голову не приходит на него наступить, вот что приятно. Читаю. Санди О’Хара. Хедхантер. DS International. Все это вкупе невольно вызывает улыбку.

– Нам необязательно говорить прямо сейчас, я лишь хотел познакомиться и…

– Нет-нет, сейчас вполне удобно. Ну то есть не прямо сию секунду… – Я приглаживаю волосы ладонью и вытряхиваю засохший лист. – Вас не затруднит подождать минут двадцать, чтобы я могла привести себя в порядок? Давайте встретимся в отеле «Марин»? Это рядом, за углом.

– Отлично, – на мгновение вспыхивает ослепительная улыбка. И тут же снова прячется в упрямых складках губ. Он деловито кивает мне и направляется обратно к своей машине. Я иду к дому и с трудом удерживаюсь от того, чтобы пуститься в пляс.

Сижу на слишком большой кушетке в вестибюле отеля, свежая как роза – я успела принять душ и переодеться, – а Санди пошел искать официанта. Меня слегка колотит от возбуждения, от предвкушения чего-то хорошего. Наконец-то я сдвинулась с мертвой точки. Он и не подозревает, что меня уволили, даже не знает, что я больше не работаю, и, если это постепенно все же выяснится, не стоит сообщать ему, что я ушла не по собственной воле. Зачем я все это затеяла? Затем, что это игра, сродни той, что ведет любая женщина, которой хочется чувствовать себя желанной. Да, пусть хоть ненадолго, но я из неудачницы, которой ничего не светит, превращусь в ценного сотрудника, за которого сражаются две компании. Ну и, пожалуй, есть еще одна причина, так, второстепенная, но все же… уж больно он хорош. Не хочется мне предстать перед ним слабой и никчемной.

За соседним столом справа от меня сидят мама с дочкой. Девочке года четыре, не больше. Она берет ложечку и негромко стучит по стакану.

– Я бы хотела сделать тост, – заявляет она, и ее мать весело хохочет.

– Сказать, Лили.

– Ой, – хихикает ребенок. – Я бы хотела сказать тост. – Она опять стучит по стакану, вытягивает шею, задирает подбородок и делает торжественное, важное лицо.

Мать снова хохочет от души.

Девчонка очень забавная, но именно реакция ее матери побуждает меня присоединиться к их веселью и тоже рассмеяться. Ей смешно буквально до слез, так что приходится утирать глаза салфеткой.

– Да, прости. Так какой тост?

– Мой тост говорит, – нарочитым басом произносит Лили, – спасибо, масло и джем!

Ее мама всхлипывает от смеха.

– Да, за краткую, но беспорочную службу, – не удержавшись, встреваю я.

Лили замечает меня и смущенно умолкает.

– Нет, нет, ты продолжай, пожалуйста. У тебя потрясающе получается.

– Ой, – мать вытирает слезы, – ты меня совсем уморила, Лили. Живот болит от смеха.

Лили произносит еще несколько заздравных речей, и я тихонечко смеюсь, стараясь остаться незамеченной. Возвращается мой хедхантер, охотник за головами. Он и на меня охотится, в этом есть что-то… плотское. Я невольно краснею и приказываю себе выбросить дурь из головы. Целиком сосредотачиваюсь на Санди и больше не обращаю внимание на чудесную пару за соседним столиком.

– Я заказал вам зеленого чаю. Вы не возражаете?

– Нет, отлично. Спасибо. Значит, вас зовут Санди. Никогда раньше не сталкивалась с таким именем.

Он слегка упирается в стол и чуть наклоняется вперед. Немножко слишком близко, но отодвинуться было бы невежливо, так что я честно смотрю ему в глаза и стараюсь не терять самообладания. Не надо любоваться его скулами, Джесмин, надо слушать, что тебе человек рассказывает. И не забывать, зачем ты сюда пришла. Он тебя отыскал, выследил, можно сказать, он считает, что ты потрясающий, идеальный кандидат, высококвалифицированный кадр. Ну, как-то так.

Мой вопрос его ничуть не задевает, понятно, что он уже тысячу раз на него отвечал.

– Моя мать с приветом, – произносит он с комической обреченностью.

Я не могу удержаться от смеха:

– А я, признаться, ожидала чего-то другого.

– Поверьте, я тоже, – кивает он, и мы дружно улыбаемся. – Она тогда была виолончелисткой Национального симфонического оркестра. А сейчас дает уроки музыки. Живет в Коннемаре, в автофургоне, который стоит в саду рядом с домом. В доме жить отказывается наотрез: говорит, что там ей явилось привидение Кристи Мура[3]3
  Кристи Мур – ирландский исполнитель народных песен, бард и гитарист, один из основателей фолк-рок-группы Planxty (1972).


[Закрыть], хотя он, как всем нам известно, еще и не думал умирать. Она назвала меня Санди, потому что я родился в воскресенье. Второе мое имя Лео, я родился в июле, а это созвездие Льва. О’Хара я по матери, а не по отцу. – Он улыбается и смотрит уже не в глаза мне, а на мои волосы. – Она рыжеволосая, как и вы, но этого я от нее не унаследовал. Только веснушки.

И правда, его нос и щеки украшают немногочисленные, но очень славные крапинки. Мое воображение рисует рыжеволосую даму с бледной, усыпанной веснушками физиономией и виолончелью, зажатой между ног. Она обретается где-то посреди просторов графства Голуэй. Картина довольно колоритная.

Ладно, теперь моя очередь.

– Дедушка принес маме в роддом букет зимнего жасмина из своего собственного сада. Поэтому я Джесмин.

Похоже, он удивлен.

– Вообще-то мне редко в ответ рассказывают историю своего имени.

– Почему? Если у имени есть история, надо ее рассказать, – говорю я.

– Мне выбирать не приходится. – Он печально разводит руками. – Сказал, как тебя зовут, – изволь объяснить почему. Мы с сестрой Пятницей уже привыкли.

– Ну не может быть. Неужели вашу сестру зовут Пятница?!

– Нет, конечно, – смеется он.

– А у меня есть сестра. И на ее день рождения дедушка принес в роддом букет зимнего вереска. Ее назвали Хизер.

– Вполне предсказуемо, – хмыкает он, загнув уголки губ.

– Ага. Всем остальным сорнякам не повезло.

Он щурится с некоторым недоумением. Потом смеется.

– Откуда же был ваш отец? – спрашиваю я.

– Да так, испанский моряк.

– В вас не читается испанская кровь.

– Шучу. «Испанский завоеватель» – так говорила мама. Не знаю, никогда его не видел. Представления не имею, кто он и что он, она никому о нем не рассказывала. Но у меня и моих друганов всякий южный мужик, появившийся в окрестности, вызывал огромные подозрения. Таких смуглых, как вы понимаете, не то чтобы уж много в графстве Голуэй. Получилась игра: найди, кто отец Санди. У нас на Квей-стрит был уличный музыкант, играл на саксе, вот мои приятели все шутили, что я от него. В двенадцать лет я рискнул к нему подвалить. Спросил: «Типа да?» – Он смеется. – Мужик сказал, что нет, но не возражал бы, мама, дескать, ему очень нравится.

Мы оба смеемся, но он вдруг резко обрывает себя и переходит на деловой тон:

– Итак. По поводу работы, – достает кожаную папку, кладет на стол и расстегивает молнию. – Меня подрядили David Gordon White. Вы, полагаю, много о них слышали. Ну, на всякий случай, прошу.

Раскладывает передо мной бумаги.

Все серьезно, внушительно, солидно. У меня сердце замирает. Неужели я им нужна? Нужна, нужна. Они считают, что я обладаю высочайшей квалификацией, прям потрясающей. Я им идеально подхожу, так они думают. Они хотят мне платить неимоверные деньги, потому что я их стою. Расплываюсь в идиотской улыбке … ну а что, плакать из-за этого?

– Да, наслышана. Крупнейшая консалтинговая компания. Налогообложение, аудит и прочее.

– Именно. Входят в первую мировую десятку. Вы, думаю, знаете, что компании такого уровня ведут корпоративные благотворительные проекты. Социальной направленности.

– Пиар-проекты, если быть точным.

– Не надо этого говорить, когда пойдете на собеседование, – хмыкает он, пряча профессиональное одобрение. – Если бы речь шла о стандартном пиаре, никто бы не толковал о благотворительности. А у них это – главный посыл компании. Права человека и глобальное изменение климата. Они очень хотят видеть вас своим сотрудником…

Он замолкает. Видимо, ждет, что я начну задавать вопросы. Но я в такой оторопи, что не знаю, что спросить. Это не моя работа. Я не умею и не знаю, как взаимодействовать с благотворительностью.

– Я все готов с вами обсудить, давайте беседовать, и перебивайте меня, если возникнут вопросы, ладно?

Киваю. В недоумении. Это же David Gordon White. И он такой весь из себя. Красавец, говорит мне комплименты, возникает ощущение, что я и правда могу получить отличную работу. Я так нервничаю, что на щеках расцветают красные пятна. Какая интересная ждет меня жизнь. Та самая работа, о которой я мечтала. Он все говорит, говорит и говорит. И все о работе. Зашибись.

Наконец он умолкает и смотрит на меня.

– Я вас утомил?

Хочется сказать: «Да».

И еще кое-чего хочется сказать, но нельзя, не надо давать верх чувствам. Сколь бы собеседник ни был хорош.

– Я несколько растерянна. Мне никогда еще не приходилось иметь дела с благотворительными проектами. Я работала со стартапами, доводила их до максимального успеха, а потом продавала… за большие деньги.

Ну, что ж теперь: как умею, так и есть. Да, похоже на то, в чем меня обвинял Ларри. Но сейчас совсем иное. И пусть это будет очень далеко от благотворительности. Я всегда страстно задействуюсь в то, чем занимаюсь. Ларри никогда не понимал: главное – это дело. Меня можно и не упоминать, лишь бы получилось. В каком-то смысле благотворительность мне не чужда. О, начинаю ее любить.

Ну, похоже, я его слегка испугала. Однако он держится твердо: «Я понимаю, к чему вы стремитесь». Он видит, что я не уверена, и пытается извлечь из этого максимум.

– Вы будете отвечать за общее руководство. Благотворительные проекты – точно такой же бизнес, как и любой другой. Им тоже нужен стартап.

Он начинает меня убеждать: рассказывает, чем я занималась (как будто я сама не в курсе), сравнивает с тем, что потребуется на новом месте. Проводит параллели. Да, он проделал отличную работу и много всего обо мне накопал. Выражает неподдельное восхищение моими успехами, безбожно льстит, превозносит мои организаторские и креативные таланты. Похоже, я лучшая. Самая-самая-самая. Понимаю, что потихоньку заглатываю наживку. Говорит, что пока наводил справки в поисках подходящей кандидатуры, не раз всплывало мое имя. Очень он грамотно излагает, видно, что профи, а то, что он красавец, конечно, ему помогает. Трудно противоречить такому обаятельному собеседнику. Обидно его разубеждать, хочется, чтобы он и впрямь уверился – я самая лучшая, умная и талантливая. Ему идеально подходит работа хедхантера, он умеет вселять в людей ощущение собственной значительности, убеждать их, что они достойны большего. Со мной он почти в этом преуспел. Только вот… работа, которую он предлагает, не очень меня привлекает. Не вызывает она во мне того душевного подъема, который я обычно испытываю, принимаясь за новый проект.

Он смотрит на меня с надеждой.

Тут как раз и зеленый чай подоспел. Пока официант меня обслуживает, успеваю собраться с мыслями. Да, работа не восторг, но ведь других предложений у меня нет. Разрываюсь между желанием выказать заинтересованность и необходимостью сказать правду. И вообще он мне нравится, хотя и не надо бы принимать этого в расчет. Но как-то не получается. Ох, совсем я растерялась. Это проклятое увольнение лишило меня прежней уверенности в себе, я мучаюсь сомнениями: то ли я делаю, правильно ли поступаю? Может, надо дождаться более стоящего предложения? А может, хвататься за то, что есть, просто на всякий случай?

Он пристально, изучающе на меня смотрит, его зеленые глаза, кажется, заглядывают мне в самую душу, и я тону в них, погружаясь все глубже и глубже. Господи, ну что со мной творится? Он всего лишь смотрит собеседнику в лицо, это нормально. Что я себе выдумываю? Отвожу взгляд в сторону. Мне кажется, он меня насквозь видит, прекрасно понимает, что происходит. Нет, не могу я его обманывать, только не его – мой лучик света посреди долгой мрачной зимы.

– На самом деле, Санди, я должна перед вами извиниться. – Нервно потираю руки от неловкости. – Возникло некоторое недопонимание. Я больше не работаю на «Фабрику идей», уже больше двух месяцев. У нас с партнером возникли определенные разногласия. – Щеки у меня горят. – Так что я временно безработная. – Не знаю, что еще сказать, и делаю большой глоток зеленого чая. О! Как больно-то! Обожгла и рот, и гортань, и даже, кажется, все кишки. Главное, не разрыдаться, это было бы кошмарно неудобно.

– О’кей, – спокойно отвечает он, и его поза неуловимо меняется, как будто он резко расслабился. – Ну так это же, в общем, к лучшему, верно? Моим клиентам не надо будет вас переманивать. Вы сейчас в активном поиске, правильно я понимаю?

Делаю невинное лицо и судорожно соображаю, говорить ли про принудительный отпуск. Нет, я не могу. Я не могу упустить свою единственную возможность. Ну как это – разом взять и все зачеркнуть, сказать, что Ларри держит меня на коротком поводке и это будет длиться еще десять бесконечных месяцев. Тем более я не могу сказать это ему, прекрасному хедхантеру. Он помогает мне принять решение.

– Я вам это оставлю, – он пододвигает мне папку, – здесь вся необходимая информация. Вы спокойно все изучите, а потом уже позвоните мне и скажете, что надумали. Мы можем еще раз встретиться, и я отвечу на все вопросы, которые у вас возникнут.

Мне вдруг становится нестерпимо грустно. Нет, это вовсе не та работа, о которой я мечтаю. Но мне нужна хоть какая-нибудь. Бог с ними, с амбициями и высокими устремлениями, надо быть проще. Беру папку и прижимаю к груди.

Он отставляет в сторону допитую чашку кофе, я торопливо заглатываю проклятый зеленый чай. Нам пора.

– Значит, встретимся еще раз перед вашим собеседованием. – Он любезно открывает передо мной дверь.

– Кто сказал, что будет собеседование?

– Я уверен, непременно будет. – Он заговорщицки усмехается. – Это моя работа, я вижу, кто на что способен. И очень редко ошибаюсь.

Широко улыбается, подсмеиваясь над собственной напористостью. Что-то мне подсказывает, что свою работу он делает превосходно. Он вкрадчиво добавляет:

– Эта работа как раз для вас, Джесмин.

Мы на улице. Погода стремительно испортилась. Поднялся ветер, деревья качаются как безумные, впечатление такое, будто мы на тропическом острове и надвигается шторм. Но мы в Ирландии, и сейчас февраль. Все графично, серо, люди ходят угрюмые, пряча заледеневшие руки глубоко в карманы.

Смотрю, как он идет к своей машине.

Когда он раскусил меня, мне стало неприятно, но в итоге я поняла, что спорить с ним мне совсем не хочется.