Текст книги "Там, где ты"
Автор книги: Сесилия Ахерн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава двадцать первая
Я проснулась не знаю через сколько часов и увидела маленькую девочку с взлохмаченными черными кудряшками, которая взгромоздилась на валик моего дивана и уставилась на меня такими же яркими черными глазищами, как у деда.
Я подскочила.
Она улыбнулась. На желтых щеках появились ямочки, а радужки посветлели, стали темно-коричневыми.
– Привет, – прочирикала она.
Я огляделась: в комнате воцарилась смоляная чернота, если не считать узкой оранжевой полоски света, пробивавшегося из-под кухонной двери. И комнату, и девочку, низко склонившуюся надо мной, я не столько видела, сколько угадывала. Небо за окном над раковиной было черным. Звезды, те самые, на которые дома я никогда не обращала ни малейшего внимания, висели высоко, словно рождественские гирлянды, украшающие игрушечную деревню.
– Ну, ты когда-нибудь скажешь «Привет»? – радостно прощебетал голосок.
Я вздохнула: мне никогда не хватало времени на детей, и даже собственное детство не вызывало у меня никакого интереса.
– Привет, – ответила я равнодушно.
– Вот видишь! Разве это трудно?!
– Мучительно! – Я зевнула и потянулась. Она вскочила с диванного валика и плюхнулась рядом со мной, изрядно придавив мне ноги.
– Ух ты, – простонала я, подтягивая их повыше.
– Не притворяйся, тебе же не больно. – Она склонила голову набок и посмотрела на меня с сомнением.
– Тебе сколько лет? Сто девяносто? – спросила я, поплотнее укутываясь одеялом, словно пытаясь отгородиться от нее.
– Если бы мне было сто девяносто, я бы уже умерла. – Она широко распахнула глаза.
– Вот ужас!
– Я тебе не нравлюсь, правда? Я задумалась:
– Вообще-то нет.
– А почему?
– Потому что ты уселась мне на ноги.
– Я тебе не понравилась еще до того.
– Ты права.
– А все считают, что я симпатичная, – задумчиво произнесла она.
– Так уж и все? – спросила я с насмешливым удивлением. – Мне, например, так не показалось.
– А почему? – Похоже, она не обиделась, просто ей стало еще интереснее.
– Потому что в тебе три фута росту и нет передних зубов. – Я зажмурилась, мечтая, чтобы она ушла, а моя голова вернулась на подушку.
Стук в висках прекратился, но щебет в углу дивана вполне мог вернуть его в полном объеме.
– Ну, я же не останусь такой навсегда, – возразила она, стараясь понравиться мне.
– Надеюсь. Для твоей же пользы.
– Я тоже, – вздохнула она и положила голову на диван, подражая мне.
Я молча уставилась на нее, надеясь, что она поймет намек и уйдет. Она заулыбалась.
– У многих складывается впечатление, что я совсем не хочу с ними разговаривать, – намекнула я совсем грубо.
– Правда? А у меня такое впечатление не складывается, – старательно повторила она, с трудом выговаривая слова своим беззубым ртом.
Я засмеялась:
– Сколько тебе лет?
Она подняла руку с растопыренными пальцами и отставленным в сторону большим.
– Четыре пальца и еще большой? – спросила я.
Она наморщила лоб и снова посмотрела на свою руку, шевеля губами и считая.
– Разве нет такой специальной школы, куда дети ходят, чтобы научиться считать? – снова спросила я. – Разве ты не можешь просто ответить «пять»?
– Я могу ответить «пять».
– То есть, по-твоему, лучше показать мне руку с растопыренными пальцами?
Она пожала плечами.
– А где все?
– Спят. А у тебя был телевизор? У нас тут есть телевизоры, но они не работают.
– Не повезло вам.
– Да, не повезло. – Она театрально вздохнула, но не думаю, чтобы это ее и впрямь расстраивало. – Бабушка говорит, что я задаю много вопросов. Только ты, мне кажется, задаешь еще больше.
– Ты любишь задавать вопросы? – Мне вдруг стало интересно. – А какие? Она пожала плечами:
– Нормальные вопросы.
– О чем?
– Обо всем.
– Продолжай задавать их, Ванда, и, может быть, ты выберешься отсюда.
– О'кей.
Она помолчала.
– А зачем мне выбираться отсюда?
Не такой уж нормальный вопрос, пришло мне в голову.
– Тебе здесь нравится? Она оглядела кухню.
– Я больше люблю свою комнату.
– Нет, это место, сам поселок. – Я ткнула пальцем в окно. – То, где ты живешь. Она кивнула.
– Чем ты занимаешься весь день?
– Играю.
– Устаешь, наверное. Она кивнула.
– Иногда. Скоро я пойду в школу, знаешь?
– А здесь есть школа?
– Не здесь.
Кажется, она по-прежнему имела в виду эту комнату.
– А что делают твои родители?
– Мама работает с дедушкой.
– Она тоже плотник? Она покачала головой:
– У нас нет плота.
– А чем занимается твой папа? Она снова пожала плечами.
– Мама и папа больше не любят друг друга. А у тебя есть дружок?
– Нет.
– Никогда не было?! Ни одного?!
– Был, и не один.
– В одно и то же время? Я не ответила.
– А почему сейчас ни одного?
– Потому что я их разлюбила.
– Всех-всех?
– Почти всех.
– Ой, это совсем не здорово.
– Нет… – Я заколебалась. – Думаю, что нет.
– Тебе поэтому грустно? Мама из-за этого грустит.
– Нет, мне не грустно. – Я неловко усмехнулась, почувствовав себя неуютно под ее взглядом и градом вопросов.
– Ты выглядишь печальной.
– Как это я могу выглядеть печальной, если улыбаюсь?
Она в очередной раз пожала плечами. Вот за что я не люблю детей: у них в мозгах слишком много пустых мест и слишком мало ответов. Именно по этой причине я ненавидела себя, когда была ребенком. Мне всегда не хватало информации о том, что происходит, и редко доводилось встретить взрослого, который мог бы просветить меня на этот счет.
– Послушай, Ванда, для человека, который задает много вопросов, у тебя, похоже, маловато ответов?
– Я задаю не такие вопросы, как ты, – нахмурилась она. – И знаю много ответов.
– Например?
– Ну, например… – Она напряженно размышляла. – Например, мистер Нгамбао из соседнего дома не работает в поле, потому что у него болит спина.
– А где здесь поля? Она показала на окно:
– Вон там. Там растет наша еда, а туда все ходят в столовую три раза в день, чтобы кушать.
– Вся деревня? Все вместе? Она кивнула.
– Там работает мама Петры, а я не хочу там работать, когда вырасту, и в полях не хочу. Я хочу с Бобби, – пропела она мечтательно. – Папа моей подруги Лэйси работает в библиотеке.
Я прикинула, насколько важно то, что она мне сообщила, и пришла к выводу, что совсем не важно.
– А никто никогда не задумывался о том, чтобы потратить время на более разумные вещи? Вроде того, как бы, черт возьми, выбраться отсюда? – язвительно спросила я, адресуя вопрос в первую очередь себе.
– Некоторые пытаются выйти, – ответила она, – но не могут. Отсюда нет выхода. Но мне тут нравится, поэтому я не расстраиваюсь. – Она зевнула. – Устала, пойду спать. Спокойной ночи.
Она соскользнула с дивана и направилась к двери, таща за собой скрученную простыню.
– Это твое? – Она остановилась, наклонилась, подняла что-то с пола и протянула это мне. Я увидела, как эта штука заблестела в свете, просачивающемся из-под двери.
– Да, – вздохнула я, беря у нее из рук свои часы.
Дверь открылась, оранжевый свет наполнил комнату, вынудив меня закрыть глаза, а потом я услышала, как дверь снова захлопнулась, и осталась одна в темноте, а слова пятилетней девочки стучали у меня в ушах: «Некоторые пытаются выйти, но не могут. Отсюда нет выхода».
И еще одно мне не нравится в детях: в какой-то момент они обязательно произнесут то, что ты и так в глубине души знаешь, но ни за что не хочешь признавать. И еще больше не хочешь услышать.
Глава двадцать вторая
Итак, Иосиф – плотник. А чем вы занимаетесь, Мария? – спросила я Хелену, когда мы прогуливались по пыльной деревенской дороге.
Она усмехнулась, но промолчала. Мы прошли весь поселок насквозь, а теперь вышли в поля, сверкающие яркими золотыми и зелеными красками. В них трудились люди всех национальностей, выращивая все, о чем я когда-либо слышала, а также то, о чем я не слышала никогда. Вокруг тянулись десятки теплиц, так как жители использовали любую возможность, чтобы получить урожай. С пестротой людей спорила и природа, попавшая сюда как есть, во всех своих ярких и противоречивых проявлениях. Всего за несколько дней я успела испытать на себе и изнуряющий зной, и ужасную грозу, и весенний бриз, и зимнюю стужу. Непостоянством климата, думаю, объяснялось необычное многообразие трав, деревьев, цветов и кустарников, которые с успехом прижились здесь и прекрасно сосуществовали друг с другом. Аналогичного объяснения относительно людей я пока не нашла. Похоже, в этом месте не существовало правил, которым подчинялась бы природа. Смена четырех времен года в течение одного дня считалась явлением приемлемым и даже приятным, – во всяком случае, таким, к которому ничего не стоит привыкнуть. Сейчас, когда мы шагали бок о бок, было снова тепло, и я чувствовала, что вернулась к жизни, за одну ночь проспав без просыпу столько, сколько в жизни не спала – не считая детства. С тех пор, как Дженни-Мэй…
– С тех пор, как Дженни-Мэй что? – должен был бы спросить меня Грегори. – С тех пор, как она пропала?
– Нет, с тех пор, как Дженни-Мэй, и точка, – ответила бы я, если бы он наконец-то спросил.
Этим утром я встретила человека, которого разыскивала двенадцать лет. Хелена подтолкнула меня вперед, заставив захлопнуть разинутый рот, и пощелкала пальцами перед моими остекленевшими глазами. Ее присутствие начинало на меня давить, а ведь раньше никто не позволял себе со мной ничего подобного. Я была ошеломлена, чего прежде со мной тоже не случалось. Еще я вдруг почувствовала себя одинокой, и это ощущение опять-таки было мне в новинку. Впрочем, в последнее время происходило много необычного. После стольких лет поисков увидеть наяву лица, которые снились мне во сне, и при этом остаться столь же безмятежной, как Хелена, – нет, на такое я не способна.
– Сохраняйте спокойствие! – эти слова Хелена не раз и не два шептала мне сегодня на ухо.
Первым из призраков явилась Робин Герэйти. Мы сидели в «столовой», удивительном двухуровневом здании из дерева, окруженном со всех четырех сторон балконами, с которых открывался великолепный вид на лес, горы и поля. Никакого сходства с тесной рабочей столовкой, которую нарисовало мое воображение. В этом красивом здании местные жители собирались на завтрак, обед и ужин, – так им было проще распределять выращенную и собранную еду. Как я узнала, деньги здесь не имели хождения, несмотря на то что время от времени на пороге домов появлялись туго набитые бумажники. «Зачем тратиться на то что и так ежедневно поступает в избытке?» В вопросе, заданном Хеленой, содержалось исчерпывающее объяснение.
Фасад столовой, как и вход в бюро регистрации, покрывала искусная деревянная резьба. Учитывая разнообразие языков, на которых говорили жители поселка, это оказался самый эффективный и красивый способ обозначить назначение зданий. Вход украшали огромные виноградные лозы, бокалы вина и буханки хлеба. Они выглядели настолько соблазнительно, что моя рука сама потянулась, чтобы погладить мягкие изгибы деревянной ягоды.
Я как раз возвращалась из похода к стойке-буфету, когда увидела Робин и чуть не уронила поднос с пончиками и фраппучино. К моему удовольствию, именно в это утро из грузовика поставщиков «Криспи Крим» потерялась коробка с едой, которая и появилась в окрестностях поселка. Я живо представила себе курьера с планшетом в руках, который, не обращая внимания на крики разгневанного менеджера, недоуменно чешет в затылке и пересчитывает коробки в кузове грузовика, припаркованного в проезде, полном машин, возле задней двери магазина в центре Нью-Йорка. А в это самое время я и другие голодные жители поселка по очереди запускают руку в корзину с булочками. Увидев Робин, я едва не обожглась, как если бы мой фраппучино тоже испугался и выпрыгнул из чашки.
Робин Герэйти исчезла, когда ей исполнилось шесть лет. Ровно в одиннадцать утра она вышла погулять в садик перед своим домом в пригороде Северного Дублина, но, когда в одиннадцать ноль пять ее мать выглянула, чтобы проверить, все ли в порядке, девочки уже не было. Все – я действительно подразумеваю всех – родственники, соседи, полицейские, включая меня, потому что я тогда работала в гарда шихана, обвиняли соседа из ближайшего дома. Пятидесятипятилетний Денис Фармен, странный одинокий человек, не общался ни с кем, кроме Робин: всякий раз, когда она проходила мимо, заговаривал с ней, что не могло не обеспокоить родителей.
Он утверждал, что не делал этого. Клялся мне, что это не он. Все время повторял, что девочка – его друг, и он никогда не захотел бы и не смог причинить ей вреда. Никто ему не верил, я тоже не верила, однако отыскать улики нам не удалось.
Тело мы так и не нашли. А мужчину так достали соседи, журналисты, постоянные допросы полицейских, что он покончил с собой. И это стало для родителей и вообще для всех надежным доказательством его вины. Так что, когда девятнадцатилетняя Робин прошла мимо меня к стойке, мне стало нехорошо.
Хотя Робин исчезла в шестилетнем возрасте, я, едва подняв жадный взор от пончиков на проходящую мимо молодую женщину, сразу поняла, что это она. Ее портрет, составленный компьютером, был в свое время опубликован и обновлялся каждые несколько лет. Я запомнила его, так как ежедневно использовала для своих привычных мысленных сверок, встречая лица, казавшиеся знакомыми. И вот этот оживший портрет вдруг приблизился ко мне. Компьютерная картинка не сильно отличалась от оригинала, хотя в жизни ее лицо было полнее, волосы – темнее, бедра – круче, а во взгляде появилось некое новое знание, как если бы все, ею увиденное, полностью изменило глаза, оставив нетронутым только их цвет. То есть имелись детали, которые никакая фотография не в силах передать. Но все-таки это была она.
Я не могла притронуться к завтраку и просто сидела в оцепенении за столом вместе с семьей Хелены, а Ванда внимательно следила за мной и упорно повторяла каждое мое движение. Я не обращала внимания на ее несмолкающий щебет о ком-то по имени Бобби и не могла заставить себя оторваться от Робин, одновременно пытаясь проанализировать свое впечатление от встречи с девушкой, которая на протяжении последних двенадцати лет жила собственной жизнью. Я испытывала противоречивые чувства – к счастью примешивался осязаемый оттенок горечи: конечно, меня окружали люди, которых я так упорно искала, однако я не могла не понимать, что истратила колоссальный кусок своей жизни на поиски не там, где нужно. Такое происходит, когда вдруг встречаешь своего кумира или когда неожиданно осуществляются все твои желания, – в подобные моменты всегда испытываешь в глубине души тайное разочарование.
Мы с Хеленой остановились посреди необработанного разноцветного поля, заросшего ярко-желтыми лютиками, голубым и сиреневым молочаем, маргаритками, одуванчиками и высокой травой. Их сладкий запах напомнил мне о последних нескольких глотках воздуха в Глайне.
– Что это там? – Вдалеке, за рощицей серебристых берез и дубов, я заметила дома, красиво выделяющиеся на их ярком черно-белом фоне.
– Еще один поселок, – ответила Хелена. – Каждый день появляется столько новеньких, что мы не в состоянии разместить всех в нашем маленьком городке. Кроме того, здесь есть представители разных культур, и не все хотят или могут ужиться в пределах одного поселения. Они строят свои жилища в других местах. – Она качнула головой в направлении дальних деревьев и гор.
Такого я не предполагала:
– Значит, здесь есть и другие люди, которых я разыскивала?
– Вполне возможно, – согласилась она. – У всех существуют такие же бюро регистрации, как у нас, так что все данные записаны. Правда, я не уверена, что они станут делиться информацией, потому что она считается конфиденциальной и предоставляется только в экстренных случаях. К счастью, нам не придется за ней обращаться. Они сами придут к вам.
Я усмехнулась, в очередной раз отметив комизм ситуации.
– Ну и в чем состоит ваш хитроумный план?
– Сейчас расскажу, – улыбнулась она, и в ее глазах появился лукавый блеск. – По списку, который вы ей передали, Джоана сейчас назначает индивидуальные прослушивания для новой постановки ирландской пьесы. Они начнутся примерно через… – Она приподняла мою кисть и взглянула на часы. – Через два часа.
Вероятная встреча с людьми вроде Робин обеспокоила меня, но план Хелены развеселил.
– Наверняка можно было организовать все гораздо проще.
– Безусловно. – Хелена перекинула лимонную шаль через правое плечо. – Но так гораздо интереснее.
– А почему вы думаете, что кто-то из списка захочет прийти на прослушивание?
– Шутите? – Похоже, она удивилась. – Вы что, не видели Бернарда и Джоану? Большинство местных жителей любят участвовать в разных мероприятиях, особенно в тех, которые организуют соотечественники.
– А вдруг неирландцы начнут завидовать? – полушутя заметила я. – Не хотелось бы, чтобы они решили, будто я не желаю допускать их к своему великому проекту.
– Нет, – улыбнулась Хелена. – Когда состоится спектакль, вместе с нами смогут повеселиться все желающие.
– Спектакль? Вы хотите сказать, что мы действительно будем ставить пьесу? – изумилась я.
– Непременно! – засмеялась Хелена. – Не вытащим же мы на прослушивание двадцать человек, чтобы потом сообщить им, что никакой постановки не будет. Насчет выбора пьесы решим позже.
У меня снова разболелась голова.
– Как только я сегодня поговорю с ними, они сразу поймут, что я такая же глава актерского агентства, как Бернард – кандидат на главную роль.
Хелена опять засмеялась.
– Не беспокойтесь, они ничего не заподозрят, а даже если заподозрят, то не будут возражать. Здешние жители пытаются заново создать себя: они используют то, что с ними случилось, в качестве второго шанса в жизни. Даже если там вы не владели актерским агентством, никто не удивится, когда вы откроете его здесь. Чем дольше вы тут пробудете, тем лучше почувствуете, какие у нас замечательные взаимоотношения и какая приятная атмосфера.
Я уже почувствовала. Атмосфера действительно была непринужденной, люди – миролюбивыми, и они выполняли свои повседневные обязанности добросовестно и без лишней суеты. Здесь легко дышалось, все всё успевали, в том числе просто посидеть и подумать, не говоря уже о полезных делах. Однажды потерявшись, люди предпочитали тратить свое время на размышления, любовь, привязанности и воспоминания. Принадлежность к команде считалась важной вещью, даже если это означало участие в безнадежном театральном проекте.
– А Иосиф не обидится, что его не позвали?
– Ни капельки, – ответила Хелена.
– Он из Кении?
– Да. – Мы повернули назад и пошли к поселку. – С побережья Ватаму.
– А как он вчера меня назвал? Что значит это слово?
Выражение лица у нее изменилось, и я догадалась: сейчас она прикинется непонимающей.
– Вы о чем?
– Да ладно, Хелена, я видела ваше лицо, когда он назвал меня этим словом. Вы удивились. Не помню само слово… Кипа… Каппа… Что-то вроде этого… Что это такое?
Она наморщила лоб, притворяясь смущенной:
– Извините, Сэнди, не имею представления, о чем вы. Честно, не помню.
Я не поверила.
– Вы сказали ему, чем я на самом деле занимаюсь?
На ее лице опять сменилось выражение – оно стало таким же напряженным, как во время нашей вчерашней сцены на кухне.
– Да, конечно, теперь он знает, но тогда не знал.
– Когда тогда?
– Когда встретился с вами.
– Понятное дело, не знал. Я и не думаю, что Иосиф ясновидящий, просто хотела узнать, как он меня назвал. – От огорчения я даже остановилась. – Хелена, пожалуйста, не лукавьте со мной, я не умею разгадывать загадки.
Она покраснела.
– Придется вам спросить у него, потому что я не знаю. Наверное, он говорил на диалекте кисуахили, а я в нем ни бум-бум.
Стало окончательно ясно, что она лжет, и путь мы продолжили в молчании. Я снова взглянула на часы, волнуясь из-за того, что вскоре мне придется передавать разным людям послания из дома, от членов их семей. Послания, которые они каждую ночь составляли в молитвах. Послания, которые в конце концов будут доставлены адресатам. Смогу ли я точно передать их чувства, вот в чем вопрос. Накануне я сказала Хелене правду: я необщительный человек. То, что я занимаюсь розыском людей, вовсе не означает, что мне нравится проводить с ними время. Мне, конечно, хотелось узнать, куда подевалась Дженни-Мэй, но я вовсе не стремилась отправиться вслед' за ней и не мечтала о ее возвращении.
Хелена, как всегда, инстинктивно поняла, что я чувствую.
– Так здорово было впервые за долгие годы рассказать Иосифу о моей семье, – тихо проговорила она. – Мы проговорили о родителях, пока меня не сморил сон, и они снились мне до самого восхода солнца. Я видела мать, и ее организацию, и отца, и как он искал меня… – Она опустила ресницы. – Сегодня утром я проснулась, толком не соображая, где нахожусь, потому что во сне несколько часов провела там, где выросла.
– Простите, если огорчила вас, – извинилась я. – Не совсем понимаю, как сообщить людям, что именно их близкие хотели бы им передать.
Мы шли по дороге, и я крутила часы вокруг запястья, словно пытаясь повернуть время вспять, но оно продолжало равномерно тикать у меня на руке.
Хелена шире раскрыла глаза, и я увидела, что у нее на нижних ресницах дрожат слезинки, медленно собираясь в одну большую.
– Не принимайте это на свой счет, Сэнди. После ваших слов на меня снизошло умиротворение – а как могло быть иначе?! – Ее лицо просияло. – Я проснулась, зная, что у меня есть мать, которая по-прежнему беспокоится обо мне. Сегодня я чувствую себя защищенной, словно укутанной в невидимое одеяло. Знаете, вы не единственная, кто получил ответы на вопросы, мучавшие вас всю жизнь. Я как будто вижу их на фотографиях. Целый фотоальбом – и всего за одну ночь.
Я просто кивнула. Что тут скажешь?!
– Вы сумеете поговорить с ними. Я знаю, у вас получится даже лучше, чем просто хорошо. Сколько там осталось до встречи?
Я взглянула на запястье.
– Полтора часа.
– Ну вот, значит, ровно через девяносто минут они все будут здесь, мечтая, что проживут маленький кусочек своей жизни, подзывая с балкона Ромео, или убегут от обыденности, изображая великих лицедеев.
Я усмехнулась.
– А все, что они услышат сверх того, будет бонусом, и не важно, как вы это сформулируете.
– Спасибо, Хелена.
– Не за что. – Она ободряюще похлопала меня по руке, и я попыталась окончательно справиться со страхом.
Потом сосредоточилась на своей одежде.
– Есть еще одна проблема. Я уже несколько дней хожу в этом спортивном костюме, так что мне бы надо переодеться. Можно у вас что-нибудь одолжить?
– Об этом не беспокойтесь, – ответила Хелена, направляясь к деревьям. – Подождите, я вернусь через минуту.
– Куда вы?
– Минутку… – Голос ее исчез в темноте, а вместе с ним черные волосы с проседью и трепещущая лимонная шаль.
Я нетерпеливо постукивала ногой, пытаясь угадать, куда она ушла. Нельзя сейчас потерять Хелену. Далеко впереди я углядела огромную фигуру Иосифа, выходившего из леса с поленьями в одной руке и топором в другой.
– Иосиф! – позвала я.
Он заметил меня и помахал топором: не сказать, чтобы жест был очень ободряющим. Впрочем, он зашагал ко мне. Лысая голова сияла, словно полированный черный мрамор, а безупречная кожа делала его моложе своих лет.
– Все в порядке? – озабоченно спросил он.
– Да, думаю, в порядке… А вообще-то не знаю, – смущенно добавила я. – Хелена только что исчезла в лесу, и…
– Что? – Его глаза потемнели.
– Нет-нет, я вовсе не хотела сказать, что она исчезла. – Я осознала свою ошибку. – Она ушла, пошла между деревьями пару минут назад.
Здесь никто никогда не исчезал, поэтому неудивительно, что Иосиф встревожился.
– Она велела мне ждать ее.
Он положил топор и взглянул на лес.
– Она вернется, девочка-кипепео. – Его голос звучал ласково.
– Что это значит?
– Это значит, что она придет сюда, – улыбнулся он.
– Нет, я не об этом. Что значит это кенийское слово?
– Это вы, – лениво протянул он, не отрывая взгляда от деревьев.
– То есть?
Не успел он ответить, как снова появилась Хелена, таща за собой что-то похожее на дорожную сумку.
– Вот, нашла для вас. Ой, привет, любимый. Мне казалось, что я слышу, как ты где-то там стучишь по деревьям. На чемодане написано «Барбара Лэнгли из Огайо». Будем надеяться, что вам повезло, и у Барбары из Огайо длинные ноги. – Она опустила чемодан возле меня и отряхнула руки.
– Что это? – изумилась я, изучая багажную бирку на ручке. – Это должно было улететь в Нью-Йорк больше двадцати лет назад.
– Класс, у вас будет отличный наряд в стиле ретро, – пошутила Хелена.
– Не могу носить чужие вещи, – запротестовала я.
– Почему бы и нет? Вы же собирались надеть мои, – усмехнулась Хелена.
– Но вас я знаю!
– Зато не знаете человека, который носил их до меня, – поддразнила она, увлекая меня за собой. – Пошли, пошли. Сколько времени у нас осталось? Пора уже двигаться на прослушивание. – Она объяснила Иосифу, в чем дело, и он торжественно кивнул, а потом снова взял топор в руки.
Я подняла руку. Часы пропали.
– Черт, – проворчала я, ставя чемодан на землю и высматривая их под ногами.
– Что случилось? – Хелена и Иосиф остановились и повернулись ко мне.
– Снова часы свалились, – пробормотала я и пошла назад, разглядывая дорогу и траву рядом с ней.
– Опять?
– У них замок сломан. То и дело расстегивается, и часы сваливаются. – Мой голос звучал приглушенно, потому что я опустилась на колени и внимательно осматривала почву поблизости.
– Да ладно, они были у вас на руке минуту назад, так что никуда не делись. Просто поднимите чемодан, – спокойно посоветовала Хелена.
Я заглянула под чемодан.
– Забавно. – Хелена подошла поближе ко мне и нагнулась к земле, высматривая часы. – Вы куда-нибудь отходили, пока меня не было?
– Нет, никуда. Я ждала прямо здесь, вместе с Иосифом. – Я растянулась на земле и стала шарить руками в пыли.
– Они не могли пропасть, – сказала Хелена, абсолютно не взволнованная случившимся. – Отыщутся. Мы всегда находим вещи. Здесь.
Мы не двигались с места и внимательно осматривали пятачок, который я не покидала в течение пяти минут. Не было здесь такого уголка, куда часы могли закатиться. Я встряхнула рукава, вывернула карманы и проверила чемодан – может, зацепились. Пусто. Абсолютно ничего, нигде.
– Да куда же, черт возьми, они могли завалиться? – пробормотала Хелена, пристально изучая землю. Иосиф, который едва ли вымолвил хоть слово с тех пор, как присоединился к нам, стоял на месте, не двигаясь. Его черные как уголь глаза, казалось, вобрали в себя весь свет. И все это время они были направлены на меня.
Он просто смотрел.
