Текст книги "Хорнблауэр и «Атропа»"
Автор книги: Сесил Скотт Форестер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Шире гресть, – приказал он Хорроксу. Теперь они огибали поворот. Стоящие на якоре корабли были полны любопытными. Народ толпился и по берегам, несмотря на удаленность от Лондона. Команда «Атропы», как и приказывал Хорнблауэр, выстроилась на реях. Когда процессия приблизилась к «Атропе», громыхнула ближайшая к корме девятифунтовка – она приняла эстафету салюта от пушки в Гринвиче. Пока все хорошо. Из всех неблагодарных обязанностей, которые могут выпасть на долю флотского офицера, эта представлялась Хорнблауэру худшей. Как бы безупречно он ее ни исполнил, получит ли он хоть какую-нибудь благодарность? Нет, конечно. Никто – даже в Адмиралтействе – не задумается о том, сколько труда и хлопот ушло на подготовку самой грандиозной в истории Лондона водной процессии в наименее благоприятных погодных условиях. А вот если что-нибудь пойдет не так, это увидят сотни тысяч глаз, и сотни тысяч уст осудят виновного.
– Сэр! Сэр!
Занавески с задней стороны каюты разошлись, из-за них выглянул озабоченный матрос, один из сменных гребцов. Он так старался привлечь внимание, что даже потянул Хорн-блауэра за черные бриджи.
– Что такое?
– Сэр! Мы получили пробоину! Дьявол! Стоило подумать о неприятностях, как они начали происходить!
– Насколько серьезно?
– Не знаю, сэр. Но вода выше настила. Потому-то мы и узнали. Быстро прибывает.
Значит, это случилось, когда Хоррокс врезался в причал. Отлетела доска. Уже выше настила? Они не доберутся во время до ступеней Уайтхолла. Господи, они могут затонуть посреди реки! Никогда, никогда, никогдаАнглия не простит человека, без всяких церемоний затопившего тело Нельсона в грязи у Собачьего острова. Выгрузить его на берег и заделать пробоину? Господи, какой это будет позор! Процессия смешается. Без всякого сомнения, они пропустят прилив, и разочаруют тысячи зрителей, не говоря уже о Его Величестве. А на завтра назначена заключительная церемония – перенесение тела из Адмиралтейства в собор св. Павла. Герцоги, пэры, королевская семья, многотысячные войска, сотни тысяч жителей должны участвовать в церемонии и наблюдать ее. Затонуть будет полным крахом. Остановиться будет полным крахом. Нет; он может подойти к берегу и заняться ремонтом, сорвав сегодняшнюю церемонию, зато гроб можно будет доставить в Адмиралтейство ночью и завтрашнее погребение состоится. Карьеру Хорнблауэра это погубит, однако это самая надежная полумера. Нет, нет, нет! Ко всем чертям полумеры!
– Мистер Хоррокс!
– Сэр!
– Я возьму руль. Спускайтесь вниз. Подождите, болван. Выслушайте меня прежде. Оторвите настил и разберитесь с пробоиной. Вычерпывайте воду – шляпами или чем хотите. Найдите пробоину и заткните, чем сумеете – рубашку возьмите у кого-нибудь из матросов. Подождите. Пусть никто не видит, как вы вычерпываете. Выплескивайте вот сюда, между моих ног. Ясно?
– Э… да, сэр.
– Тогда давайте руль. Спускайтесь. И если вы не справитесь, я спущу с вас шкуру, хотя бы это было последним, что я успею в жизни. Спускайтесь.
Хоррокс нырнул за занавески. Хорнблауэр взялся за руль и встал так, чтоб гроб не закрывал ему обзор. Шпагу пришлось выпустить, и, конечно, не удалось сохранить печальное выражение лица, но это было неважно. Западный ветер дул прямо в лоб, навстречу приливу, поднимая волны. Из-под носа барки летели брызги, то одно, то другое весло поднимало фонтан. Быть может, так и пристало возвращаться домой герою, чье тело лежало всего в нескольких ярдах от Хорнблауэра. Они обогнули изгиб реки, свежий ветер с силой ударил в кормовую надстройку, и баржа начала дрейфовать.
– Налегай, что есть мочи! – заорал Хорнблауэр, позабыв про всякую торжественность.
Гребцы сжали зубы и, скалясь от напряжения, налегли на весла, выталкивая упрямую барку вперед. Ветер, дувший прямо навстречу приливу, поднимал вполне солидные волны, и барка подпрыгивала на них, то ныряя носом, то круто идя вверх, кренясь из стороны в сторону словно рыбачий баркас в штормовом море. Трудно было устоять на корме, трудно было удержать курс. И… Когда барка наклонилась носом, Хорнблауэр услышал, как вода шумно переливается вперед.
– Вы до сих пор не оторвали настил, мистер Хоррокс? – Хорнблауэр старался говорить под навес, и вместе с тем не нагибаться на глазах у толпы.
В эту самую минуту раздался треск, и Хоррокс выглянул из-за занавески.
– Он был прочно прибит, – сказал мичман. – Мне пришлось выворачивать его рычагом. Мы здорово осели, и нам в любом случае пришлось бы вычерпывать воду.
С гробом и запасными гребцами они неизбежно должны были осесть глубоко.
– Сколько воды?
– Пожалуй, больше фута, сэр.
– Вычерпывайте!
Не успел Хоррокс исчезнуть за занавеской, как оттуда выплеснули шапку воды, потом еще и еще. Немалая часть ее попала на новые черные бриджи Хорнблауэра. Он ругался про себя, но жаловаться не приходилось. Они подошли к Бермондси. Хорнблауэр взглянул на часы. Они немного задерживаются, но пока ничего страшного. Риск пропустить прилив был гораздо меньше, чем риск затонуть посреди реки. Хорнблауэр в мокрых штанах переступил с ноги на ногу и оглянулся. Процессия не отставала – он видел примерно половину ее, остальная часть еще огибала поворот. Еще один поворот впереди, на этот раз направо. Опять придется идти прямо против ветра.
Так и вышло. Барка снова запрыгала на волнах. В какой-то момент она зарылась носом и по палубе прокатилась масса воды – внутрь налилось не меньше, чем Хоррокс успел вычерпать. Хорнблауэр снова выругался, окончательно позабыв про печальный вид. Он слышал, как вода переливается по дну барки. Но из-за занавески по-прежнему выплескивали воду между – и на – ноги Хорнблауэра. Его уже не беспокоило, что подумает толпа, видя как из погребальной барки вычерпывают воду – любой моряк, а они в толпе наверняка найдутся, объяснит, что при таких волнах приходится вычерпывать без всякой пробоины. Они обогнули изгиб реки – в какую-то минуту показалось, что барка вообще не движется. Но ветер ненадолго стих, и изгиб они обогнули.
– Вы что, не можете заделать пробоину, мистер Хоррокс?
– Это не просто, сэр, – сказал Хоррокс, снова выглядывая из-за занавески. – Доску вдавило внутрь. Нагели еле держат, сэр. Если я нажму слишком сильно…
– Ладно, очень хорошо. Вычерпывайте дальше. Подойти к берегу? Здесь, за Тауэром, было бы самое подходящее место. Нет, ко всем чертям! Никогда. Вычерпывать, вычерпывать. Выбрать такой курс, чтоб наилучшим образом использовать течение и ту небольшую защиту от ветра, которую дают стоящие на якоре корабли – Хорнблауэр с головой ушел в расчеты. Если б у него было время оглядеться, он бы увидел по берегам тысячи зрителей. Если…
Господи, он забыл про Марию! Он ушел, когда она рожала. Может быть – скорее всего – ребенок уже родился. Может быть… может быть… нет, лучше об этом не думать.
Лондонский мост с его низкими арками и коварными водоворотами. Хорнблауэр уже два дня назад убедился, что весла под аркой не помещаются. Нужно точно рассчитать время; к счастью, мост заслоняет от ветра. Хорнблауэр выровнял судно, направил его прямо под арку.
– Налегай! – крикнул он. Барка, подгоняемая течением и усилиями гребцов, понеслась вперед. – Убрать весла!
К счастью, все прошло хорошо. Они проскочили под арку. Ветер налетел, свистя, но они продолжали двигаться вперед. Хорнблауэр на глаз оценивал расстояние. Нос барки, попав в водоворот, начал разворачиваться, но, главное, он уже вышел из-под арки, хотя сам Хорнблауэр оставался под мостом.
– Налегай! – заорал он – здесь, под мостом, можно было не думать, какое впечатление он производит на зрителей.
Весла заскрежетали в уключинах. Течение разворачивало барку, весла тянули ее вперед – наконец, руль начал забирать. Водоворот остался позади. Вода по-прежнему лилась из-за занавески. Бриджи давно промокли до нитки. Хотя вычерпывали быстро, Хорнблауэру не нравилось, как ведет себя барка. Она какая-то ленивая, неповоротливая. Видимо, вода прибывает быстрее, чем ее вычерпывают, и скоро достигнет критической отметки.
– Гребите! – крикнул он, и, оглянувшись, увидел, как барка с главным плакальщиком выскальзывает из-под моста. За поворотом виднелись церкви Стрэнда – ни один потерпевший крушение моряк не испытывал такой радости, видя парус.
– Воды почти до банок, сэр, – сказал Хоррокс.
– Вычерпывайте, черт вас раздери!
Сомерсет-хауз, еще один поворот – тут мель – и ступени Уайтхолла. Хорнблауэр помнил приказы, которые сам и составил после обсуждения с мистером Паллендером. Погребальная барка должна была дойти до Сюррея, чтоб пять следующих подошли к ступеням и выгрузили своих пассажиров. Те должны были выстроиться, и лишь после того погребальная барка подошла бы к пристани и выгрузили гроб. Но не с водой по самые банки! Не на барке, которая вот-вот затонет прямо под ногами! Хорнблауэр обернулся. Смайли стоял на корме второй барки, склонив голову, как и было ему предписано. Но, к счастью, рулевой заметил и привлек внимание Смайли. Хорнблауэр жестами приказал остановиться. Ему пришлось повторить свой жест, лишь после этого Смайли понял и кивнул. Хорнблауэр повернул румпель влево и барка неохотно двинулась к берегу. Надо ее развернуть – нет, при таком ветре и почти полном стоянии прилива лучше подойти к пристани носом против течения реки. Хорнблауэр выровнял руль, оценивая расстояние, и барка подошла к ступеням.
– Суши весла!
Слава Богу, они у причала! Вот и герольд в плаще и при регалиях, рядом с ним флотский офицер, начальник эскорта.
– Сэр! – запротестовал герольд так страстно, как только дозволял ему печальный вид. – Вы нарушили приказ. Вы…
– Заткнитесь! – заорал Хорнблауэр, потом флотскому офицеру: – Быстро сносите гроб на берег.
Гроб снесли настолько быстро, насколько позволяла торжественность обстановки. Хорнблауэр встал рядом с ним, склонив голову, шпагу держа эфесом вверх. Он облегченно вздохнул, увидев из-под опущенных бровей, как барка, освободившись от груза, заметно приподнялась над водой. Не поднимая головы, он быстро выговорил:
– Мистер Хоррокс! Отведите барку вон к тому причалу. Быстро! Найдите брезент, заделайте течь снаружи. Вычерпайте воду. Ну, давайте.
Барка отошла от ступеней. Хоррокс не преувеличивал, говоря, что вода дошла до банок. Смайли, не дожидаясь приказа, подвел к ступеням барку главного плакальщика, и Хорнблауэр, не забывая ступать медленно, отошел с дороги. Один за другим высаживались сэр Питер Паркер с Блэквудом, Корнваллис, Сент-Винсент. Сент-Винсент, на раздутых подагрой ногах, ссутуленный, со склоненной головой, еле дождался, пока выйдет на ступени, и сразу начал браниться, почти не разжимая губ.
– Какого дьявола, Хорнблауэр? – прошипел он. – Вы что, собственных приказов не читали?
Хорнблауэр прошел с ним несколько шагов – ступая медленно и печально.
– Мы получили пробоину, сэр, простите, милорд, – сказал он, тоже почти не разжимая губ. – Мы чуть не затонули. Надо было торопиться.
– Ха! – сказал Сент-Винсент. – Ладно, очень хорошо. Напишите рапорт.
– Спасибо, милорд, – ответил Хорнблауэр.
Он остановился и стоял, склонив голову, с перевернутой шпагой, пока другие плакальщики проходили мимо него. Церемония шла не вполне по намеченному, но она шла. Хорнблауэр пытался стоять, как статуя, хотя ни одной статуе еще не приходилось стоять в мокрых до нитки штанах. Он едва не вздрогнул, вспомнив про Марию. Если б он только знал! И снова чуть не вздрогнул. Часы! Они все еще висели на гробе, который уже поставили на катафалк. Ладно, сейчас никак до них не добраться. И никак не узнать про Марию. В мокрых штанах стоять ему было холодно.
V
Часовой у входа в Адмиралтейство был смущен, но непреклонен.
– Простите, сэр, но приказано никого не пущать, будь он хошь адмирал, сэр.
– Где дежурный унтер-офицер? – спросил Хорнблауэр. Унтер-офицер по крайней мере согласился выслушать.
– У нас приказ, сэр, – тем не менее сказал он. – Никак не могу, поймите меня, сэр.
Ни один флотский унтер-офицер не откажет по своей воле капитану, пусть и с менее чем трехлетним стажем.
Хорнблауэр узнал лейтенанта, проходившего невдалеке.
– Брейсгедл! – окликнул он.
Брейсгедл тоже когда-то был мичманом на «Неустанном», и они с Хорнблауэром пережили вместе немало отчаянных приключений. Теперь он носил лейтенантский мундир с аксельбантами, означавшими его принадлежность к штабу.
– Здравствуйте, сэр, – сказал он, подходя. Они обменялись рукопожатиями и оглядели друг друга, как люди, встретившиеся после долгих лет, проведенных на войне. Хорнблауэр рассказал про часы и спросил разрешения сходить за ними. Брейсгедл сочувственно присвистнул.
– Плохо дело, – сказал он. – Если б не старик Джерви, я бы рискнул. Но это его личный приказ. У меня нет ни малейшего желания до конца своих дней просить милостыню на паперти.
Под «Джерви» Брейсгедл разумел адмирала лорда Сент-Винсента – тот недавно снова стал первым лордом Адмиралтейства. Когда-то он был сэром Джоном Джервисом, чья строгость наводила ужас на весь флот.
– Вы его флаг-адъютант? – спросил Хорнблауэр.
– Именно, – ответил Брейсгедл. – Бывают должности и полегче. Ялично предпочел бы командовать пороховой баржей в аду. Впрочем, это от меня не уйдет. Когда я отслужу срок своего рабства у Джервиса, мне предложат именно эту должность.
– Значит, я должен распрощаться со своими часами, – сказал Хорнблауэр.
– Даже не поцеловавшись с ними на прощанье, – подхватил Брейсгедл. – Зато в будущие годы, посещая склеп в соборе св. Павла, вы сможете взирать на могилу героя с удовлетворением, зная, что часы ваши покоятся вместе с ним.
Это окончательно вывело Хорнблауэра из себя.
– Ваш юмор часто неуместен, мистер Брейсгедл, – сказал он. – Вы, по-видимому, забыли, что между нами существует разница в чине, обязывающая вас, как младшего по званию, к большей почтительности.
Не успел Хорнблауэр договорить, как уже пожалел о сказанном. Он любил Брейсгедла, их по-прежнему связывали воспоминания о пережитых опасностях и о том, как весело балагурили они мичманами. Да, по счастливой случайности он обогнал Брейсгедла по службе. Тем более некрасиво пользоваться этим, чтобы обидеть старого друга – а он несомненно его обидел – единственно, чтобы сорвать на ком-нибудь свою злость.
Брейсгедл вытянулся во фрунт.
– Прошу прощения, сэр, – сказалон. – Я забылся. Надеюсь, вы не сочтете это за обиду, сэр.
Оба офицера некоторое время смотрели друг на друга, потом Брейсгедл встал посвободнее.
– Я еще не сказал, как я сожалею о ваших часах, сэр, – сказал он. – Я искренно вам сочувствую. Честное слово, сэр.
Хорнблауэр хотел было произнести что-нибудь примиряющее, когда за спиной Брейсгедла выросла еще одна фигура – массивная, нескладная, в парадном мундире с золотым шитьем. Из-под густых белых бровей адмирал Сент-Винсент смотрел на двух офицеров. Хорнблауэр козырнул, и Брейсгедл догадался, что начальник – у него за спиной.
– О чем сожалеет этот молодой человек, а, Хорнблауэр? – спросил Сент-Винсент.
Хорнблауэр вкратце объяснил, почти не спотыкаясь в этот раз на слове «милорд».
– Я рад, что мистер Брейсгедл исполняет мой приказ, – сказал Сент-Винсент. – Не то сюда мигом набились бы зеваки. Но вам, капитан Хорнблауэр, я даю персональное разрешение войти.
– Спасибо, милорд. Премного благодарен.
Сент-Винсент заковылял было прочь, но остановился и осмотрел на Хорнблауэра пристальнее, чем прежде. – Вас представляли Его Величеству, молодой Хорнблауэр?
– Нет, сэр… милорд.
– А следовало бы. Каждый офицер должен засвидетельствовать почтение своему королю. Я сам вас представлю.
Хорнблауэр подумал о жене, о новорожденном, о корабле Детфорде. Подумал про мокрый мундир, который придется отутюжить до неимоверной гладкости, прежде чем в нем можно будет показаться при дворе. Подумал о богатых, знатных и могущественных завсегдатаях королевских приемов, и понял, что окажется там не к месту, будет все время сознавать это и потому мучиться. Можно найти предлог и отказаться. Но… но это новое приключение. Препятствия, о которых он только что думал, бросали ему вызов, уклониться от которого не позволяло самолюбие.
– Спасибо, милорд, – сказал он, судорожно ища в памяти подходящие слова. – Большая честь для меня. Буду премного вам обязан.
– Ладно, договорились. Завтра у нас понедельник? Приемы по средам. Я отвезу вас в своем экипаже. Будьте здесь в девять.
– Есть, сэр… милорд.
– Проводите мистера Хорнблауэра внутрь, мистер Брейсгедл, – сказал Сент-Винсент и заковылял прочь.
Брейсгедл провел Хорнблауэра в Адмиралтейство. Часы по-прежнему висели на гробе, там, куда он их повесил. Он с облегчением отцепил их и пошел обратно. У входа он остановился и протянул Брейсгедлу руку. Пока длилось рукопожатие, Брейсгедл смотрел на него, как бы что-то обдумывая.
– Значит до двух склянок дополуденной вахты послезавтра, сэр, – сказал он, с легким ударением на слове «дополуденной».
– Да, тогда и увидимся, – сказал Хорнблауэр. Он пошел к ступеням Уайтхолла, думая о более неотложных делах. Но, начав по привычке продумывать планы на ближайшие два дня, он вспомнил это слово – «дополуденной». Брейсгедл избавил Хорнблауэра от одного лишнего беспокойства – не позднее завтрашнего утра тот начал бы мучиться сомнениями, на утро или на вечер назначил ему Сент-Винсент.
Отлив уже шел: по обе стороны реки виднелись темные полосы грязи. Возле Ламбетской пристани стояла погребальная барка, Хоррокс и его матросы протаскивали под днище брезент. Остальные суденышки, принимавшие участие процессии, были разбросаны повсюду. Хорнблауэр с радостью увидел у ступеней свою гичку. Он шагнул в нее, взял рупор и приступил к следующему делу – распустить суда в соответствии с приказами, которые сам вчера и составил. По-прежнему дул порывистый ветер, но, поскольку шел отлив, сильных волн не было. Единственную новую сложность создавали многочисленные лодочки, заполнившие реку – это любопытные торопились поближе рассмотреть церемониальные барки.
Олдермены и представители городских компаний, герольдмейстеры и адмиралы давно разошлись по домам обедать, и январские сумерки начали сгущаться, прежде чем Хорнблауэр отпустил в Гринвиче последних подопечных и приказал грести к Детфордскому пирсу. Усталый, голодный и замерзший добрался он до «Георга». Этот день казался бы ему целой неделей, если б он не помнил, что только сегодня утром расстался с Марией, у которой начинались родовые схватки.
Первым, кого он встретил в «Георге», был хозяин. Хорнблауэр прежде видел его мельком раз или два – он был совершенно незаметен в доме, где всем заправляла хозяйка.
– Как моя жена? – спросил Хорнблауэр. Хозяин моргнул.
– Не знаю, сэр, – сказал он. Хорнблауэр нетерпеливо повернулся прочь и взбежал по лестнице. Взявшись за ручку двери, он замер. Сердце его отчаянно колотилось. Потом он услышал внутри голоса и открыл дверь. Мария лежала, откинувшись на подушки, повитуха что-то делала у окна. Свеча слабо озаряла лицо Марии.
– Горри! – воскликнула Мария. В голосе ее звучало радостное изумление.
Хорнблауэр взял ее за руку.
– Все в порядке, дорогая? – спросил он.
– Да, – ответила Мария.
Она подставила губы и тут же – не успел он ее поцеловать – повела глазами к плетеной корзине, помещавшейся на столике у кровати.
– Девочка, милый, – сказала она, – наша девочка.
– И прелестная, притом, крошка, – добавила повитуха. Хорнблауэр обошел кровать и заглянул в корзину. Он увидел крошечную фигурку в одеяле – он совсем забыл, до чего же малы новорожденные – и красное сморщенное личико, карикатуру на человеческое лицо. Он внимательно всмотрелся в это личико. Крохотные губки раскрылись и испустили слабый писк – в сравнении с ним крики маленього Горацио, которые Хорнблауэр прекрасно помнил, показался бы басистым ревом.
– Она красавица, – галантно сказал Хорнблауэр. Писк не смолкал, и над краем корзины появились крохотные сжатые кулачки.
– Наша маленькая Мария, – сказала жена. – Я уверена, волосики у нее будут виться.
– Ну, ну, – сердито вмешалась повитуха. Это относилось не к смелому предсказанию, а к тому, что Мария, желая взглянуть на ребенка, начала приподниматься на локте.
– Если она вырастет такой, как ее мать, – сказал Хорнблауэр, – то станет лучшей из всех дочерей. Мария улыбнулась ему и опустилась на подушки.
– Маленький Горацио внизу, – сказала она. – Он видел свою сестренку.
– И какона ему понравилась?
– Он заплакал, когда заплакала она, – ответила Мария.
– Пойду посмотрю, как он, – предложил Хорнблауэр.
– Сходи, пожалуйста, – сказала Мария, однако удержала его рукой. Он, наклонившись, поцеловал ее в тыльную сторону ладони.
– Я безмерно счастлив, что у тебя все хорошо, дорогая, – сказал Хорнблауэр, уходя.
Он спустился в гостиную и стоял, не зная куда идти. Из кухни высунулась хозяйка.
– Маленький джентльмен здесь, сэр, – сказала она. – Заходите, пожалуйста.
Маленький Горацио сидел на высоком стуле. При виде отца он расцвел – ничего более лестного Хорнблауэр в жизни не испытывал – и запрыгал на стуле, размахивая зажатой в кулаке коркой.
– Ах ты! Как заулыбался, что папочка пришел! – сказала хозяйка и заколебалась, прежде чем предложить почти немыслимое: – Ему скоро ложиться, сэр. Хотите пока поиграть с ним, сэр?
– Да, – сказал Хорнблауэр.
– Ну, малыш! – воскликнула хозяйка. – Папочка сейчас с тобой поиграет. Пошли на ручки. Маленькая гостиная сейчас свободна, сэр. Сюда, сэр. Эмили, принеси капитану свечу.
Очутившись на полу, маленький Горацио задумался, выбирая, какой способ передвижения более пристал почти годовалому человеку. На четвереньках, конечно, быстрее. С другой стороны, держась за ножку стула, можно встать. Это он наконец и выбрал, и улыбка, осветившая его лицо, показывала, какое удовольствие ему доставил этот процесс. С неимоверным трудом он повернулся спиной к стулу, выпустил ножку и шагнул к отцу. Закончив шажок, он закачался на широко расставленных ногах, и шагнул снова. До сих пор ему редко удавалось сделать шаг, не шлепнувшись на пол. Этот слог, которые он все время повторяет – похоже на «па» – неужели он пытается сказать «папа»?
Это снова было счастье, мимолетное, неуловимое – смотреть, как маленький сын с лучистой улыбкой идет к тебе неуверенными шажками.
– Иди к папе, – сказал Хорнблауэр, протягивая руки. Улыбка сменилась хитрой гримаской, и на четвереньках маленький Горацио галопом понесся по комнате. Хорнблауэр побежал за ним, подхватил, поднял в воздух. Малыш зашелся от смеха. Простое, чудесное удовольствие – и тут Хорнблауэр, держа брыкающегося ребенка на вытянутых руках, вспомнил, как висел на вантах «Неустанного», когда упала бизань-мачта, а он был на марсе. Его сын тоже узнает опасность и… и страх – позже, когда вырастет. Нет, пусть эта мысль не омрачает теперешнее счастье. Хорнблауэр опустил ребенка на пол, потом снова поднял на вытянутых руках – успех, судя по счастливому хохоту, был сногсшибательный.
Постучавшись, вошла хозяйка.
– Какие мы большие! – сказала она. Хорнблауэр постарался не смутиться, что его поймали за тем, как он явно наслаждается игрой с собственным ребенком.
– Не знаю, что на меня нашло, – сказала хозяйка. – Совсем позабыла спросить, хотите ли вы ужинать.
– Ужинать? – повторил Хорнблауэр. Последний раз он ел в Гринвиче.
– Яичницу с ветчиной? – спросила хозяйка. – Вареного мяса?
– И того, и другого, пожалуйста, – ответил Хорнблауэр.
– Я мигом, – сказала хозяйка. – Позанимайтесь пока с молодым джентльменом.
– Я должен подняться к миссис Хорнблауэр.
– Еще десять минут она без вас проживет, – весело сказала хозяйка.
Яичница с ветчиной божественно благоухала. Эмили понесла маленького Горацио в постель, Хорнблауэр с аппетитом принялся за еду. Яичница, потом холодное мясо с маринованным луком и кружка пива. Еще одно простое удовольствие – наесться вволю и даже немного больше. Обычно он строго следил за собой, к обжорству же относился с презрением, и потому мысль, что он ест слишком много, придавала еде особый аромат. Успешно выполнив сегодня свой долг, он, что редко с ним случалось, мог не волноваться завтрашнем дне, даже зная, что послезавтра идти на прием королю. С Марией все в порядке, и теперь у него есть дочь – дочь, которая станет такой же прелестной, как и сын. Тут он чихнул три раза подряд.
