Текст книги "Хорнблауэр и «Атропа»"
Автор книги: Сесил Скотт Форестер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Он прочел приказы, сложил их и убрал карман. Теперь он законный капитан «Атропы», и лишь трибунал – или парламент – могут его сместить. С этого момента ему идет полное жалованье капитана шестого класса. И, как ни странно, с этого же момента туман перед его глазами начал понемногу рассеиваться. Он взглянул на скуластое, до синевы выбритое лицо Джонса.
– Прикажите команде разойтись, мистер Джонс.
– Есть, сэр.
Сейчас уместно было бы произнести речь; собственно, этого от него ждут. Но речи Хорнблауэр не приготовил, и решил воздержаться, рассчитывая, что произведет таким образом впечатление человека холодного, жесткого и практичного. Он повернулся к ожидавшим его лейтенантам – теперь он различал их лица, лица людей, на которых ему придется опираться ближайшие несколько лет – но имен напрочь вспомнить не мог. Он их действительно не слышал.
– Спасибо, джентльмены, – сказал он. – Я не сомневаюсь, вскорости мы познакомимся поближе.
Офицеры козырнули и пошли прочь, все, кроме Джонса.
– Вас ждет адмиралтейское письмо, сэр, – сказал тот.
Адмиралтейское письмо! Приказы! Ключ к будущему – сейчас Хорнблауэр узнает, какая его ожидает судьба. Письмо может направить «Атропу» в Китай, в Гренландию или в Бразилию. Хорнблауэр почувствовал, как волнение, не успев схлынуть, вновь охватывает его. Он опять подавил желание сглотнуть.
– Спасибо, мистер Джонс. Я прочту его, как только будет возможно.
– Желаете спуститься вниз?
– Спасибо.
Капитану на «Атропе» отводилось, как Хорнблауэр и ожидал, совсем немного места: две малюсенькие каюты, одна для работы, другая для сна. Они были такие крохотные, что даже не разделялись переборкой – между ними предполагался занавес, но занавеса тоже не было. Вообще ничего не было – ни койки ни стола, ни стула. Колдекот, покидая судно, все забрал с собой. Это не удивительно, но очень неудобно. В каюте было темнои душно, зато корабль недавно изсухого дока, не успел ещепропитатася разнообразнымизапахами – все впереди.
– Где приказы? – спросил Хорнблауэр. От сдерживаемого волнения он говорил резко.
– У меня в столе. Сейчас принесу.
Хорнблауэр, стоя под небольшим световым люком, нетерпеливо ждал, пока вернется Джонс. Получив приказы, он минуту помедлил. Наступил переломный момент. Вчерашнее путешествие длилось дольше, но по сути это было то же: промежуток времени между двумя периодами жизни. В следующие несколько секунд «Атропа» неизбежно начнет преображаться из бездействующего корабля на Темзе в боевой корабль на море – впередсмотрящие на марсах, пушки готовы к бою, опасности, приключения и смерть за горизонтом – если не ближе. Хорнблауэр сломал печать – «нечистый», запутавшийся в канате – адмиралтейский якорь, самая неподобающая эмблема для правящей морями нации. Подняв глаза, он встретил взгляд Джонса – первый лейтенант с волнением ожидал услышать, что же им предстоит. Хорнблауэр подумал, что следовало отослать Джонса прежде, чем он сломает печать, но было уже поздно. Он прочел вступительные строчки – первые несколько слов он мог бы угадать не глядя.
Сим предписывается, сразу по получении нижеследующих приказов…
Сейчас. Хорнблауэр еще полсекунды помедлил.
… явиться в Геральдическую Коллегию к Генри Паллендеру, эсквайру, помощнику герольда и носителю голубой мантии…
—Силы небесные! – воскликнул Хорнблауэр.
– Что такое, сэр? – спросил Джонс.
– Еще не знаю, – отвечал Хорнблауэр.
… для обсуждения с ним порядка проведения подготовки к погребальной процессии по Темзе с телом покойного вице-адмирала лорда виконта Нельсона.
—Вот, оно что, – сказал Хорнблауэр.
– Что ,сэр? – спросил Джонс, но Хорнблауэру было не до него.
Сим уполномочиваем Вас принять под свое командование всех офицеров, матросов и королевских морских пехотинцев, задействованных в вышеупомянутой процессии, а также все суда, шлюпки и барки, принадлежащие лондонским магистратам, Вестминстеру и городским торговым компаниям. Вы уполномочены издавать приказы, кои для должного проведения процессии необходимы будут. Вам предписывается, по согласованию с вышеупомянутым Генри Паллендером, эск., соблюсти выполнение требований, сим церемониалом предусмотренных. Купно же на вас возлагается строжайшая обязанность тщательнейшим образом учесть приливно-отливные движения и погодные условия, дабы не только церемониал был соблюден, но и ни коего ущерба не было причинено вышеупомянутым шлюпкам, баркам и судам, а также их командам и пассажирам.
—Пожалуйста, сэр.
Пожалуйста,сэр. Мысли Хорнблауэра вернулись в каюту.
– Приказы адресованы лично мне, – сказал он. – Впрочем, ладно, читайте, если хотите.
Джонс, двигая губами, прочел приказы и поднял на Хорнблауэра удивленный взгляд.
– Так судно остается здесь, сэр? – спросил он.
– Естественно. С этого момента оно – флагман погребальной процессии, – сказал Хорнблауэр. – Мне немедленно потребуется шлюпка. Да, еще перо и бумага, чтоб написать записку жене.
– Есть, сэр.
– Проследите, чтоб в шлюпке был надежный унтер-офицер. Она долго пробудет у берега.
– Есть, сэр. У нас каждый день бегут.
Естественно, матросы бегут: корабль стоит на реке, мимо шныряют бесчисленные лодки, да и вплавь до берега добраться нетрудно, а там уже рукой подать до лондонского Сити, где беглеца не сыщешь. А с лодок украдкой продают спиртное. Хорнблауэр пробыл на борту целых десять минут и еще ничего не разузнал о том, что живо его волновало – насколько «Атропа» укомплектована офицерами и матросами, чего недостает из снаряжения, каково состояние судна. Все эти вопросы придется отложить на потом, и заниматься ими в промежутках между новыми странными обязанностями. Даже на то, чтоб обставить каюту, потребуется время, а времени сейчас нет. Вчера Хорнблауэр узнал из газет, что тело Нельсона в Hope, и ждут попутного ветра, чтоб перевезти его в Гринвич. Время поджимает.
Итак, переходный период закончился. Если б Хорнблауэру предложили с тысячного раза угадать содержание приказов, он бы не угадал. Можно было бы посмеяться, но ему было не до шуток. И все же он рассмеялся. Мистер Джонс растерянно посмотрев на него, счел своим долгом последовать примеру капитана и подобострастно захихикал.
IV
– Черные бриджи? – изумленно переспросил Хорнблауэр.
– Естественно. Черные бриджи, черные чулки и траурные повязки, – торжественно произнес мистер Паллендер.
Он был немолод. Седые волосы, обрамляющие внушительных размеров лысину, были собраны на затылке в хвостик и перевязаны черной лентой, бледно-голубые старческие глаза слезились, а кончик длинного носа не то покраснел от холода, не то всегда был такой.
Хорнблауэр записал, что понадобятся черные бриджи, чулки и повязки, про себя же отметил, что все это, неизвестно, на какие деньги, придется раздобыть и для себя.
– Предпочтительно было бы, – продолжал мистер Паллендер, – чтоб процессия прошла через Сити в полдень. Тогда у населения будет довольно времени собраться, а подмастерья успеют поработать с утра.
– Этого я обещать не могу, – сказал Хорнблауэр. – Все будет зависеть от приливно-отливных течений.
– От течений, капитан Хорнблауэр? Не забывайте, речь идет о церемонии, к которой глубокий интерес проявляют двор и лично Его Величество.
– И все же она будет зависеть от приливно-отливных течений, – сказал Хорнблауэр. – И от ветра тоже.
– Вот как? Его Величество будет крайне недоволен, если к его идее отнесутся без должного внимания.
– Понимаю, – сказал Хорнблауэр.
Он хотел было заметить: хоть Его Величество и правит волнами, приливы и отливы столь же неподвластны его воле, как неподвластны были его знаменитому предшественнику, королю Кануту [2][2]
Король Англии начала XI в. По преданию, Канут, желая высмеять льстивых придворных, которые утверждали, что власть его безгранична, приказал морю не переступать черту на берегу, где он сидел в высоком кресле. Волна прилива нахлынула и намочила одежды льстецов.
[Закрыть], но решил воздержаться. Мистер Паллендер вряд ли захочет смеяться над ограниченностью королевской власти. Хорнблауэр счел за лучшее принять торжественный тон мистера Паллендера.
– Поскольку дата церемонии еще не назначена, – сказал он, – можно будет выбрать наиболее благоприятный в отношении прилива день.
– Думаю, да, – неохотно согласился мистер Паллендер. Хорнблауэр отметил на листке, что надо будет как можно скорее справиться с таблицей приливов.
– Лорд-мэр, – продолжал мистер Паллендер, – лично присутствовать не будет. Он пришлет представителя.
– Ясно.
Хорошо хоть, что не придется отвечать за особу лорд-мэра, но утешение слабое – на церемонию прибудут восемь старших адмиралов и за них отвечать придется.
– Вы категорически отказываетесь от бренди? – спросил мистер Паллендер, легонько подталкивая графин.
– Да, спасибо.
Хорнблауэр не имел ни малейшего желания пить бренди в первой половине дня, зато теперь он узнал, отчего у мистера Паллендера красный нос. Мистер Паллендер отхлебнул, потом продолжал:
– Теперь касательно пушечных салютов… По пути следования процессии в пятнадцати пунктах будут установлены пушки, и они должны будут салютовать с минутными интервалами – Его Величество лично будет слушать, чтоб салют был точно выверен во времени. Хорнблауэр записывал. В процессии примут участие тридцать восемь шлюпок и барок. Их надо собрать в коварном устье Темзы у Гринвича, выстроить по порядку, провести к ступеням Уайтхолла и распустить, передав тело почетному караулу, который будет сопровождать его к Адмиралтейству – там оно пролежит ночь перед заключительным шествием к собору св. Павла.
– Не могли бы вы сказать мне, сэр, – спросил Хорнблауэр, – что представляют из себя эти церемониальные барки?
И тут же пожалел о своем вопросе. Мистер Паллендер изумился, как это можно не знать церемониальных барок, но напрасно Хорнблауэр пытался разузнать у него, как эти барки ведут себя в неспокойных водах, или хотя бы сколько у них весел. Хорнблауэр понял, что чем раньше он испытает одну из этих барок в сходных с требуемыми условиях, засекая время на каждом участке пути, тем лучше. Он исписывал лист за листом, а мистер Паллендер излагал самое важное – порядок следования шлюпок, состав участников (вся Геральдическая Коллегия, включая герольдмейстера и самого мистера Паллендера, герцоги королевской крови и адмиралы, главный плакальщик и сопровождающий его паж, специальные служители, идущие за гробом и поддерживающие концы покрова, семья усопшего). Посадка в шлюпки и высадка на берег перечисленных особ должна сопровождаться почестями, соответствующими их сану.
– Спасибо, сэр, – сказал Хорнблауэр наконец, собирая записи. – Я немедленно начну приготовления.
– Премного вам обязан, сэр, – сказал мистер Паллендер. Хорнблауэр удалился.
Предстоящая операция требовала не меньшей тщательности, чем высадка Аберкромби на египетское побережье [3][3]
Аберкромби, Ральф, английский генерал (1734 – 1801), командовал 18-тысячным десантом, посланным против Наполеона в Египет.
[Закрыть]– только тому не осложняли дело приливы. Тридцать восемь шлюпок с командой и гребцами, почетные караулы, плакальщики и официальные лица – под командованием Хорнбла-уэра окажется не менее тысячи офицеров и матросов. А когда он получил наконец церемониальную барку из рук рабочих, прилаживавших к ней гербы, то вовсе приуныл. Это оказалась большая неуклюжая посудина, не намного меньше и ничуть не маневреннее грузового лихтера. Сиденья для двенадцати гребцов располагались на открытом баке, а все пространство от середины судна до кормы занимал огромный закрытый балдахином помост. Барка, предназначенная для перевозки Тела (мистер Паллендер явно поизносил это слово с большой буквы) и вовсе сверху донизу убрана плюмажами – она подхватит ветер, как грот фрегата. На эту барку надо будет определить самых сильных гребцов – а под балдахином на всякий случай спрятать замену. Но, поскольку барка будет возглавлять процессию, важно не перестараться. Нужно точно рассчитать время – вверх по реке с приливом, чтоб прибыть к ступеням Уайтхола в точности ко времени стояния прилива и отлива – тогда требуемые маневры можно будет провести с наименьшим риском, и двинуться обратно с отливом, отпуская по дороге барки и команду.
– Дорогой, – сказала ему Мария (разговор происходил в спальне). – Мне кажется, ты меня не слушаешь.
– Извини, дорогая. – Хорнблауэр оторвался от разложенных перед ним бумаг. Он продумывал, как обеспечить основательный завтрак для тысячи людей, которые в течение всего последующего дня вряд ли смогут подкрепиться.
– Я рассказывала тебе, что сегодня поговорила с повитухой. Она произвела на меня хорошее впечатление. С завтрашнего дня она свободна. Живет она на соседней улице так что не придется поселять ее у нас. Это очень кстати —ты ведь знаешь, как у нас мало денег, Горацио.
– Да, дорогая, – сказал Хорнблауэр. – Черные бриджи еще не приносили?
Переход от ожидаемых родов к черным бриджам был для Хорнблауэра совершенно естественным – через деньги – но Мария увидела в этом только его бесчувственность.
– Неужели тебе бриджи важнее, чем твой ребенок? – воскликнула она. – Или чем я?
– Любимая, – сказал Хорнблауэр. Чтоб успокоить ее, пришлось положить перо и встать. – Мне о стольком приходится думать. Не могу выразить, как меня это огорчает.
Он ничуть не кривил душой. Не только весь Лондон – вся Англия будет наблюдать за процессией. Оплошности ему не простят. Но пришлось взять Марию за руки и утешить.
– Дорогая, – сказал он, с улыбкой глядя ей в глаза, – ты для меня – все. Для меня нет в мире ничего, важнее тебя.
– Хотела бы я в это верить, – сказала Мария. Он крепче сжал ее руки и поцеловал их.
– Что мне сказать, чтобы ты поверила? – спросил он,
– Что я люблю тебя?
– Мне было бы приятно это услышать, – сказала Мария.
– Я люблю тебя, дорогая, – сказал он, но поскольку она так и не улыбнулась, добавил: – Я люблю тебя даже сильнее, чем новые черные бриджи.
– Ox! – сказала Мария.
Ему пришлось продолжать, чтоб наверняка донести до нее свою шутливую нежность.
– Сильнее, чем тысячу черных бриджей, – сказал он.
– Можно ли требовать большего?
Она улыбнулась, высвободила руки и положила их ему на плечи.
– Этот комплимент я должна буду хранить вечно? – спросила она.
– Это всегда будет так, дорогая, – ответил он.
– Ты самый добрый муж на свете. – Говорила она искренно – голос ее дрогнул.
– А ты – самая нежная жена, – сказал он. – Можно мне теперь вернуться к работе?
– Конечно, милый. Конечно. Я такая эгоистка. Но… но, милый, я так тебя люблю. Я так тебя люблю!
– Ну, ну, – сказал Хорнблауэр, похлопывая ее по плечу. Быть может, он переживал не меньше нее, но у него йыли и другие поводы переживать. Если он что-нибудь упустит, готовя церемонию, то останется на половинном жалованье до конца жизни, и будущему ребенку придется жить в бедности. А тело Нельсона уже в Гринвиче. Процессия назначена на послезавтра, когда прилив начнется в одиннадцать, и дел еще невпроворот. Хорнблауэр с облегчением вернулся к недописанным приказам. Еще с большим облегчением отправился он на «Атропу», где тут же с головой окунулся в дела.
– Мистер Джонс, вы меня обяжете, прислав сюда мичманов и штурманских помощников. Мне нужно человек шесть с хорошим почерком.
Каюта стала похожа на школьный класс: мичманы расселись на принесенных из кают-компании табуретках за импровизированными столами с чернильницами и перьями и принялись переписывать составленные Хорнблауэром черновики приказов. Сам Хорнблауэр метался между ними, как белка в колесе, отвечая на вопросы.
– Простите, сэр, я не могу прочесть это слово.
– Простите, сэр, мне начать с красной строки? Это тоже способ кое-что разузнать о своих подчиненных, различить отдельных людей в том, что прежде представлялось ему безликой массой. Одним постоянно требовалась помощь, другие схватывали на лету. Один особенно тупой мичман написал несусветную чепуху.
– Черт возьми, – сказал Хорнблауэр, – неужели хоть один сумасшедший мог бы сказать такое, а тем более написать?
– Я так понял, сэр, – упорствовал мичман.
– Господи, помилуй! – в отчаянии воскликнул Хорнблауэр.
Но у этого мичмана оказался самый красивый почерк, и Хорнблауэр поручил ему писать начало приказов:
Его Величества судно «Атропа», в Детфорде
6 января 1806 года
Сэр,
Властью, данной мне Адмиралтейским советом…
Другие продолжали с этого места, и так выходило быстрее. Наконец было написано девяносто приказов и их копии, к полуночиих разослали. На каждую шлюпку и барку кое-как наскребли матросов и унтер-офицеров, а также питание для них. Всем разослали инструкции: «Вы проследуете семнадцатыми непосредственно за баркой Главнокомандующего военно-морскими силами в Hope и непосредственно перед баркой Благочестивой Компании Рыботорговцев».
В два часа пополуночи Хорнблауэр в последний раз увиделся с мистером Паллендером. Выйдя от него, он зевнул и решил, что сделал все. Нет, впрочем, надо произвести одну замену.
– Мистер Хоррокс, вы со мной и с телом отправитесь на первой барке. Мистер Смайли, вы будете командовать второй баркой, предназначенной для главного плакальщика.
Хоррокс был самым тупым мичманом, Смайли – самым толковым. Вполне естественно, что Хорнблауэр поначалу решил взять с собой Смайли, но, воочию оценив тупость Хоррокса, предпочел приглядывать за ним лично.
– Есть, сэр.
Хорнблауэру показалось, что Смайли рад вырваться из-под непосредственного надзора, и поспешил его огорчить:
– Вашими пассажирами будут четыре капитана и восемь адмиралов, мистер Смайли, – сказал он, – включая Адмирала Флота сэра Питера Паркера и лорда Сент-Винсента.
Радость Смайли мигом улетучилась.
– Мистер Джонс, я попрошу вас к шести часам утра прислать барказ с матросами к Гринвичскому причалу.
– Есть, сэр.
– А сейчас спустите, пожалуйста, мою гичку.
– Есть, сэр.
– До пяти я буду в «Георге». Посыльных отправляйте туда.
У Хорнблауэра оставались и семейные дела: Марии совсем скоро рожать.
Резкий западный ветер свистел в такелаже. Порывистый, отметил про себя Хорнблауэр, выходя на палубу. Если ветер не стихнет, барками нелегко будет управлять. Хорнблауэр спустился в гичку.
– К Детфордскому пирсу, – приказал он рулевому и поплотнее закутался в плащ – после жаркой от свечей, ламп и множества людей каюты ему стало холодно. Он прошел по пирсу и постучался в гостиницу. Окошко рядом с дверью слегка светилось, в его комнате наверху тоже горел свет. Дверь открыла хозяйка.
– А, это вы, сэр. Я думала, повитуха. Я только что послала Дэви за ней. Ваша супруга…
– Дайте пройти, – сказал Хорнблауэр.
Мария в халате ходила по комнате. Горели две свечи, и тени от балдахина над кроватью зловеще двигались по стене. Хорнблауэр вошел.
– Милый! – воскликнула Мария. Хорнблауэр обнял ее.
– С тобой все в порядке, дорогая? – спросил он.
– Да, н-надеюсь.. Это только что началось, – сказала Мария.
Они поцеловались.
– Милый, – сказала Мария, – какой ты добрый, что пришел. Я… я так хотела видеть тебя, пока… пока не пришло время.
– Доброта тут не при чем, – ответил Хорнблауэр. – Я пришел просто потому, что хотел придти. Я хотел тебя видеть.
– Но ты так занят. Ведь процессия сегодня?
– Да, – сказал Хорнблауэр.
– И сегодня же родится наш ребенок. Девочка, дорогой? Или еще один мальчик?
– Скоро узнаем, – сказал Хорнблауэр. Он знал, кого хочет Мария. – Кто бы это не был, мы будем любить ее – или его.
– Будем, – сказала Мария.
Это слово она выговорила с заметным усилием, лицо ее напряглось.
– Как ты, дорогая? – озабоченно спросил Хорнблауэр.
– Всего лишь схватка. – Мария улыбнулась, но Хорнблауэр отлично знал, что улыбка ее вымученная. – Пока они еще идут редко.
– Как бы я хотел тебе помочь! – сказал Хорнблауэр, повторяя то, что говорили до него бесчисленные миллионы отцов.
– Ты помог мне уже тем, что пришел, милый, – ответила Мария.
В дверь постучали, и вошла хозяйка с повитухой.
– Ну, ну, – сказала повитуха. – Значит, началось? Хорнблауэр внимательно оглядел ее. Она была не особенно опрятна, но по крайней мере трезва, и щербатая улыбка казалась доброй.
– Мне надо осмотреть вас, мэм, – сказала повитуха и нрибавила: – Джентльмену придется выйти.
Мария взглянула на мужа, изо всех сил стараясь держаться бодро.
–Мы скоро увидимся, – сказал Хорнблауэр с таким же усилием.
Он вышел из спальни, и хозяйка тут же принялась хлопотать.
– Может выпьете бренди, сэр? Или стаканчик рому, горяченького?
– Нет, спасибо.
– Молодой джентльмен спит. С ним одна из служанок, – объяснила хозяйка. – Он не плакал, совсем не плакал, когда мы сносили его вниз. Такой хорошенький мальчуган, сэр.
– Да, – кивнул Хорнблауэр. Вспомнив о сыне, он улыбнулся.
– Вам лучше пройти в гостиную, сэр, – сказала хозяйка. – Огонь в очаге еще не погас.
– Спасибо, – ответил Хорнблауэр и взглянул на часы.
– Господи, как время бежит.
– С вашей супругой все будет хорошо, – сказала хозяйка с материнской нежностью. – Ручаюсь, это будет мальчик. Я сразу определила – по форме живота.
– Может быть, вы правы, – ответил Хорнблауэр и опять взглянул на часы. Пора одеваться.
– Теперь я вот о чем попрошу вас, – сказал он и замолчал, пытаясь отвлечься от мыслей о Марии и от одолевшей его усталости. Потом начал, загибая пальцы, перечислять, что нужно принести из спальни. Черные бриджи и чулки, эполет, парадную треуголку, шпагу и траурную повязку.
– Я все принесу, сэр. Можете переодеться здесь – в такое время никто вас не побеспокоит.
Она ушла и вернулась с охапкой одежды.
– Надо же, совсем вылетело из головы, что сегодня похороны, сэр, – сказал она. – Всю прошлую неделю только о них и говорили. Вот ваши вещи, сэр.
Она внимательно посмотрела на Хорнблауэра.
– Вам стоит побриться, сэр, – продолжала она. – Если ваша бритва на корабле, можете взять у моего мужа.
Кажется, стоит только упомянуть о детях, в каждой женщине просыпается мать.
– Очень хорошо, – сказал Хорнблауэр. Он переоделся и снова поглядел на часы.
– Мне пора уходить, – сказал он. – Не могли бы вы узнать, можно мне зайти к жене?
– Я и так вам скажу, что нельзя, – ответила хозяйка.
– Вы бы только слышали…
Видимо, чувства Хорнблауэра ясно отразились на его лице, потому что хозяйка поспешно добавила:
– Через час все кончится, сэр. Не могли бы вы подождать?
– Подождать? – повторил Хорнблауэр, снова глядя на часы. – Нет, не могу. Я должен идти.
Хозяйка от свечи на камине зажгла его фонарь.
– Боже милостивый, – сказала она. – Вы прямо как картинка. Но на улице холодно.
Она застегнула верхнюю пуговицу его плаща.
– Не хватало вам простудиться. Ну вот. Главное, не волнуйтесь.
Хороший совет, думал Хорнблауэр, шагая вниз к реке, но самому лучшему совету иногда нелегко последовать. Он увидел свет на шлюпке у причала и какое-то шевеление в ней. Видимо, команда гички поручила кому-то одному поджидать капитана, остальные же примостились вздремнуть, где придется. Им, конечно, тесно и неудобно, но все равно лучше, чем ему. Хорнблауэр, дай ему такую возможность, заснул бы на ватерштаге «Атропы». Он шагнул в гичку.
– Вниз по реке, – приказал он рулевому. На Гринвичской набережной было совершенно темно, январский рассвет еще не думал начинаться. Устойчивый ветер дул с запада. Днем он, вероятно, усилится. На набережной Хорнблауэра остановил громкий окрик.
– Свой, – сказал Хорнблауэр, распахивая плащ, чтоб фонарь осветил его мундир.
– Приблизьтесь и назовите пароль!
– Вечная память, – сказал Хорнблауэр. Он сам выбрал этот пароль – одна из тысячи мелочей, которые надо было предусмотреть вчера.
– Проходите. Все в порядке, – сказал часовой. Это был ополченец – на время, пока тело лежит в Гринвиче, пришлось повсюду расставить часовых, чтоб публика не забредала, куда не положено. Госпиталь был освещен, и оттуда уже слышался шум.
– Губернатор одевается, сэр, – сказал одноногий лейтенант. – Мы ждем, что официальные лица начнут прибывать в восемь.
– Да, – сказал Хорнблауэр. – Я знаю. Он сам составил расписание. Государственные сановники и высшие флотские офицеры прибудут по дороге из Лондона, чтобы сопровождать тело по воде. А вот и само тело, в гробу, помост, на котором стоит гроб, укрыт флагами, трофеями и геральдическими значками. А вот и губернатор, хромающий от ревматизма, его лысина сияет в свете ламп. – Доброе утро, Хорнблауэр.
– Доброе утро, сэр.
– Все готово?
– Да, сэр. Но ветер с запада, и свежий. Он будет сдерживать нас.
– Боюсь, что так.
– Он, конечно, замедлит продвижение процессии, сэр.
– Конечно.
– Раз так, сэр, вы бы премного меня обязали, проследив по возможности, чтоб плакальщики отправились вовремя. Задерживаться нельзя никак.
– Постараюсь, Хорнблауэр. Но я не могу торопить Адмирала Флота. Я не могу торопить лорда Сент-Винсента. Я не могу торопить лорд-мэра – ни даже его представителя.
– Понимаю, это будет очень трудно, сэр.
– Я постараюсь, Хорнблауэр. Но все равно они должны будут позавтракать.
Губернатор указал на соседнюю комнату, где матросы с траурными повязками накрывали на стол под присмотром одноногого лейтенанта. На буфете уже стояли пироги, ветчина, запеченное мясо, на ослепительно белой скатерти – серебряные приборы. На маленьком буфете надежный унтер-офицер расставлял графины и бутылки.
– Хотите подкрепиться? – спросил губернатор. Хорнблауэр взглянул на часы – это уже вошло у него в привычку.
– Спасибо, сэр. У меня есть три минуты. Приятно было поесть, тем более, что он на это совсем не рассчитывал. Приятно было проглотить несколько кусочков ветчины, которые иначе отправились бы в желудок адмирала Паркера. На глазах у изумленного унтер-офицера Хорнблауэр запил ветчину стаканом воды.
– Спасибо, сэр, – сказал он губернатору, – теперь мне пора идти.
– До свиданья, Хорнблауэр. Удачи вам.
На набережной уже начинало светать – достаточно, чтоб, по определению Магомета, отличить черную нитку от белой. Река кишела разнообразными мелкими судами. Ветер Доносил плеск весел и отрывистые морские команды. Вот шлюпка с «Атропы», на корме ее Смайли и Хоррокс, здесь жe дежурные шлюпки. Прибыл еще один отряд матросов.
Начинался горячий денек. Да, горячий. Надо было распределить команду по тридцати восьми шлюпкам, расставить их по порядку, растянув на целую милю. Нашлись дураки, неправильно понявщие приказы, и дураки, вовсе их не понявшие. Хорнблауэр носился на гичке туда-сюда, поминутно вынимая часы, в довершение ко всему, торговцы грогом уже шныряли в своих лодчонках между шлюпками и, очевидно, заключили из-под полы не одну сделку – то там, то сям Хорнблауэр замечал красные носы и дурацкие усмешки. Хоррокс, на погребальной барке, не рассчитал, подходя к причалу – неуклюжее судно, подгоняемое ветром и течением, с громким треском врезалось правой раковиной в причал. Хорнблауэр открыл было рот чтоб выругаться, но сдержался. Если орать по всякому поводу, скоро потеряешь голос. Достаточно было метнуть на несчастного Хоррокса гневный взгляд. Здоровенный детина сник под этим взглядом и тут же принялся орать на гребцов.
Надо признать, что церемониальные барки представляли собой, на взгляд моряка, душераздирающее зрелище. Двенадцати весел с трудом хватало, чтоб удерживать на курсе более чем сорокафутовую посудину, а громадные кормовые каюты действовали, как хорошие паруса. Хорнблауэр оставил Хоррокса мучиться со своей баркой и опять шагнул в гичку. Они прошли вниз по течению, потом вверх. Вроде все в порядке.
Хорнблауэр опять вышел на набережную, и, глядя на воду, убедился, что отлив кончился. Поздновато, конечно, но все равно хорошо. Из госпиталя долетел высокий и чистый звук трубы. Немузыкальному уху Хорнблауэра эти звуки не говорили ничего, но достаточно было их услышать. Ополченцы выстроились вдоль дороги от госпиталя до набережной, и из госпиталя выступили сановники, попарно, впереди наименее важные. Шлюпки и барки начали подходить к причалу в обратном порядке номеров – какого труда стоило Хорнблауэру втолковать это унтер-офицерам, командующим шлюпками. Взяв пассажиров, они выстраивались на реке, восстанавливая прежний порядок. Одна или две шлюпки все-таки подошли не в очередь, но сейчас это некогда было исправлять. Сановников, не давая им возразить, теснили в чужие шлюпки. Все более важные лица прибывали на причал.
– Герольды и помощники герольдов, среди них мистер Паллендер. А вот наконец и главный плакальщик – Адмирал Флота сэр Питер Паркер, за ним Блэквуд в качестве пажа несет край мантии, за ним восемь адмиралов, с печальными – как предписывает устав – выражениями лиц. Может быть, лица их печальны и не только по уставу. Хорнблауэр смотрел, как все они сели в свои шлюпки. Прилив начался, течение стало уже заметным. Дорога каждая минута.
Оглушительно громыхнула пушка, и Хорнблауэр от неожиданности вздрогнул. Это начался салют – теперь онне смолкнет, пока тело не положат на временный отдых в Адмиралтействе. Для Хорнблауэра это означало, что тело вынесли из госпиталя. Он помог сэру Питеру Паркеру спуститься в барку. Полковник выкрикнул приказ, солдаты перевернули ружья прикладами вверх и замерли – в течение последних двух дней Хорнблауэр наблюдал, как они отрабатывают это движение. Он тоже перевернул шпагу эфесом вверх, стараясь сделать это по-военному четко. Дня два назад, Мария, зайдя в спальню, застала его за этим упражнением и от души посмеялась. Барка плакальщиков отвалила, и Хоррокс поспешно подвел к причалу свою. Подошел военный оркестр – Хорнблауэру любая музыка казалась невыносимой, но эта, решил он, невыносимей всех. У причала оркестранты свернули направо, открывая дорогу матросам, которые медленным шагом, с низко склоненными головами, тащили орудийный лафет. Монотонно громыхала пушка – уходили бесценные минуты. Лафет придвинули к краю причала. Перегрузить гроб с лафета на барку было непросто. До слуха Хорнблауэра донеслись ругательства руководившего погрузкой унтер-офицера, и он еле сдержал улыбку – так мало грубые слова вязались с торжественной обстановкой. Но гроб благополучно перегрузили, быстро принайтовили, и, пока укладывали венки и флаги, Хорнблауэр подошел к барке. Он заставлял себя идти медленно, склонив голову и сохраняя печальное выражение лица. Шпагу он держал под мышкой эфесом вверх. С тем же печальным лицом он прыгнул на корму, позади навеса.
– Отваливай! – приказал он. Салют гремел не смолкая. Барка отошла от причала. Хоррокс повернул румпель, и она вышла на середину реки. Хорнблауэр, не поднимая головы, искоса взглянул на остальную процессию. Все вроде в порядке. Шлюпки местами растянулись, местами сгрудились – естественно при таком ветре – но когда они выйдут на середину реки, станет легче.
– Не торопитесь пока, – приказал Хорнблауэр Хорроксу, тот передал приказ гребцам. Надо было дать остальным шлюпкам время занять свою позицию.
Хорнблауэру хотелось посмотреть на часы. Мало того, он понял, что придется смотреть на них постоянно, и что он не сможет ежеминутно вытаскивать их из кармана. Основание гроба было совсем близко. Быстрым движением он вытащил часы вместе с цепочкой и привесил на гроб – здесь они и раскачивались, прямо перед его носом. Все хорошо – они задержались на четыре минуты, но в запасе еще одиннадцать.
