Текст книги "Сыны Перуна"

Автор книги: Сергей Жоголь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

5

Сар-Авчи не любил повторять ошибок ни своих собственных, ни допущенных кем-то другим. Не сумев одержать полную победу над пореченским войском и смирившись с поражением сына в бою за очередной населенный пункт радимичей, он не рискнул идти на захват остальных поселений, имея за спиной непокоренных, по-прежнему опасных для него славян, укрывшихся в детинце. Он выжидал. Сотню пленников и захваченную скудную добычу он отправил в Хазарию с охраной в пятьдесят всадников. В каждый из оставшихся поселков он отправил небольшие отряды с точным приказом не вступать в бой без острой необходимости. Потеряв убитыми почти полторы сотни воинов из пятисот, с которыми он пришел на земли северных радимичей, хан готовился к штурму. Буйук, ушедший на болота, не подавал никаких вестей, и Сар-Авчи был обеспокоен судьбой сына, которого в порыве гнева бросил в неизвестность.

К вечеру вернулись отправленные в поселения разведчики и сообщили, что села пусты, а люди, судя по следам, ушли в леса. Вскоре вернулся с отрядом, но без пленников Буйук. Он сумел выбраться из болот, потеряв двух коней и проводника. Сар-Авчи Хан не стал ругать сына, в душе он был рад, что снова видит его живым, и отправил его, не дослушав до конца рассказ о его походе на болота. Миссия была почти провалена, изменить все мог только удачный штурм укрепления, пленники из числа вождей и старейшин и договор с ними об уплате дани. Сар-Авчи решил дать день на отдых войску и получше подготовиться к штурму.

6

Пока мрачные мысли терзали великого воина и завоевателя, другой человек тоже находился в раздумье. Борята также ощущал на себе тяжелую ответственность. Но если Сар-Авчи Хан думал о власти, славе и богатстве, то пореченский воевода думал о людях. Только шестьдесят девять человек, включая самого Боряту, сумели укрыться за стенами укрепления, хотя в начале битвы в Поречном собралось не меньше трехсот пятидесяти защитников. Он видел гибель сына, камнем сдавившую его сердце, он видел смерть Бойкана, позже, со стен детинца, он, стиснув зубы, наблюдал, как жгут и грабят его родной дом и дома его родичей, слышал крики тех, кого победители беспощадно добивали или пытали железом и огнем. Временная передышка, которую получили осажденные радимичи, была очень кстати.

Из шестидесяти девяти выживших добрая половина была ранена; через несколько часов четверо умерли, хоронить их было негде. Многие не могли стоять на ногах и истекали кровью. Борята приказал унести раненых в укрытие. Только сорок восемь человек были способны сражаться. Воевода разбил их на три группы, назначил старших и приказал по очереди нести смену на стенах. Ночь прошла спокойно, только к утру умерли еще двое раненых.

Борята вышел на стену укрепления. Небольшой отряд хазарских воинов вплавь форсировал Вежницу.

– В болота пошли… Беды бы не было, вон Отеня их ведет. – В говорившем воевода узнал того самого пожилого родича, который перед боем восхищался хазарскими

лошадками. – Этот все кочки знает, если продался, потеряем детишек и баб.

– Нечего раньше времени живых хоронить! Знаю я Отеньку, не может он так поступить. – Но в душе Борята был не так уж и уверен в своих словах.

– Ну не может, так не может, посмотрим, – вставил старик качая головой.

– Что делать будем, батя, вдруг и вправду найдут наших? – к воеводе подошел Самоха и посмотрел на отца единственным оставшимся глазом. В сече его зацепило копьем, глаз вытек, но сам Самоха выжил, и сейчас из-под тряпичной повязки все еще сочилась кровь.

– Ну уж точно не лезть сдуру на рожон. Пока ждать будем. – И Борята спустился со стены. Сам воевода в бою почти не пострадал, ему разбили чеканом 1616
  Чекан – оружие ближнего боя, имевшее боевую часть в виде узкого топора, закреплённого проушиной на прямом топорище, а обух в виде молотка.


[Закрыть]щит, помяли шлем, но на теле осталось лишь несколько царапин.

День тоже прошел без сюрпризов, некоторые из раненых пошли на поправку, и число защитников детинца увеличилось еще на трех человек. Когда вернулись с болот воины Буйука, грязные и злые, а главное без пленников, весь гарнизон маленькой крепости облегченно вздохнул. Не увидев среди вернувшихся маленького охотника, почти все осажденные, стоявшие у стен, поснимали шапки.

7

– Славьян! Славьян! – Кричавший коверкал хорошо знакомое каждому радимичу слово. – Хан звать, говорить. – Лохматый хазарин на сером коне размахивал куском белой ткани. – Хузар хан звать славьян хан – говорить! Славян хан идти шатер СарАвчи Хан, говорить, голова не рубить.

– Иш ты какой прыткий – голова не рубить, а у самого рожа-то разбойничья. – Рябой мужичок глядел на гонца и недоверчиво качал головой.

– А усищи-то, глянь, как у сома висят. – Молодой русоволосый парень наложил на налучье стрелу. – Дядька Борята, дай я его стрелкой попробую, хватит ему, собаке, язык наш коверкать!

– Не балуй, Ропша, нельзя его трогать, убери лук, пусть лепечет, послушаем. – Воевода положил руку на плечо молодца и тот неохотно опустил свое оружие.

– А жаль, стрелка-то моя – каленая, уж я бы его, ух! – И Ропша погрозил кулаком переговорщику.

– Солнц над голова стоять, хузар хан свой шатер ждать. Славьян хан приходить, мало-мало голова не рубить. – И хазарин умчался к своему лагерю.

Все посмотрели на Боряту, ожидая его решения. Воевода медлил: хазарский военачальник звал на переговоры и приглашал к полудню в себе в шатер воеводу радимичей и гарантировал его безопасность – вот, что понял Борята из слов посланника.

– Не ходи, отец, не верю я им, – Самоха, гневно сверкая единственным глазом, с тревогой посмотрел на отца. – Не смогли они баб наших взять, не смогут и нас отсюда выкурить.

– Продержимся, воевода, не ходи, – согласился с Самохой молодой Ропша. – Запасов в детинце много, а эти, глядишь, и не сунутся, постоят да уйдут, а ежели тебя убьют, то и нам несдобровать.

– Эх, узнать бы, как там наши, живы ли, а то сидим тут, как псы привязанные, а их там, может, уже порезали всех. – Вилюй, чернявый крепкий мужик, был не из пореченских, а пришел вместе со своими сородичами из соседнего села, называемого Белой Горкой, того самого, из которого так бесславно вернулся Буйук.

– Нужно идти, – решился наконец Борята. – Мы-то, может, и выстоим, да вот жены и дети наши долго ли продержатся на болотах? Да и прав Вилюй – как там соседи наши, может, узнаю чего.

– Постой, воевода, не спеши, – с лежавшего бревна поднялся Неклюд, белогорский староста. – Прав вот этот молодец, – он указал на Ропшу. – Тебя убьют,

всем худо будет, я пойду к хазарам. – И с усмешкой добавил: – Просят они славянского хана, так я для своих ведь староста – ну чем я не хан, или бороду сбрить да усы покрасить?

Шутка Неклюда рассмешила мужиков.

– Если ты хан, так тебе гарем нужен, у ихнего хана жен-то много, а у нас тут из всех баб три кобылы да две козы, – под дружный хохот потешались мужики.

– Я с Неклюдом пойду. – Вперед вышел еще один белогорский мужик, Богутич. – Я и язык хазарский немного знаю, да и если погибать, так вдвоем веселее.

8

Войско готовилось к штурму, но что-то тревожило самого Сар-Авчи, а что, он не мог понять. Словно огромные грозовые тучи сгущались над ханом и его воинственной ордой. Он жалел о том, что взял с собой слишком мало воинов в этот поход. При желании он мог собрать для похода войско не в пятьсот воинов, а в два раза больше. Поступи он так, славяне были бы разбиты, и он бы принес Беку желанную победу. Но кочевавший по соседству от владений Сар-Авчи Илькэ-Бек с его ордой представлял собой реальную угрозу. Не сомневаясь в коварстве своего соседа, Сар-Авчи Хан оставил восемьсот всадников под началом своего старшего сына Сун-Джена для обеспечения охраны своих стад и кочевий.

– Как же они мне нужны сейчас, – размышлял СарАвчи, вспоминая своего храбреца сына и оставшихся с ним в родных кочевьях воинов. – Буквально сотня-другая и сражение могло бы быть выигранным, а теперь…

Ночью он плохо спал, дурные предчувствия не давали заснуть, и лишь под утро Сар-Авчи смог уснуть. Ему снился сон, странный сон.

Когда-то очень давно, когда Буйук или Сун-Джен, будучи еще детьми, становились жертвами кошмаров и прибегали ночью к отцу с просьбой защитить их от пришедшего во сне видения, Сар-Авчи только смеялся над сыновьями и даже бранил их за трусость.

– Настоящий воин и полководец не должен быть суеверен. Он должен быть мудр и стоек перед любой опасностью, вне зависимости от того, может он объяснить ее происхождение или нет, – всегда говорил Сар-Авчи Хан, поучая своих сыновей. – Нужно использовать суеверия своих врагов против них самих, заставлять их бояться и роптать, вселять в них ужас, чтобы они боялись вас, как боятся они своих злых духов.

Дети, сглатывая слезы, покорно слушали своего воспитателя и впоследствии, когда ночные сны пугали их, они тайком от отца искали утешения у матерей.

Сам Сар-Авчи очень редко видел сны и никогда не придавал им значения, но на этот раз все, что он увидел в своих ночных грезах, происходило как будто наяву. Он видел сон, и то, что происходило в том сне, было таким реальным, таким настоящим, что хан не понял даже, было ли это вымыслом или реальностью.

Ему снилось, что охотясь в степях, его лучший сокол погнался за уткой. Красавец хищник преследовал свою жертву со скоростью выпущенной стрелы. Предвкушая легкую победу, пернатый охотник ударил свою добычу влет, сбил и, упав на землю, вонзил в нее когти. Несчастная птица трепетала в лапах победителя, и в этот момент Сар-Авчи заметил, что происходящее он видит не своими глазами, а глазами своего любимого сокола. Это он, великий белый охотник, завладел жертвой. Победа была такой близкой, а добыча такой желанной, и жажда крови, которой ему предстояло напиться, захлестнула победителя. Но в этот момент солнце исчезло и огромная тень нависла над головами сокола и несчастной утки. Огромный белый орел, слетев с небес, напал на сокола. Могучий хищник клевал более слабого противника, терзал его до тех пор, пока сокол не вырвался из страшных лап своего врага и не улетел, оставив добычу орлу. Сар-Авчи, терзаемый ночным видением, метался во сне, словно наяву ощущая боль от ран, нанесенных более сильным и удачливым противником. Раненый сокол улетел под победные крики свирепого орла и, потеряв последние силы, опустился на землю. Он лежал, распластав крылья, и смотрел на растекавшуюся под ним темно-алую кровь, которая хлестала из его груди.

– Я проиграл, но я еще жив, – подумал Сар-Авчи-сокол, лелея в душе последнюю надежду. – Нужно бороться за жизнь, бороться до конца, – бредил во сне хан, чувствуя, как последние силы покидают его тело.

В этот момент новая тень нависла над головой. Над умирающим соколом кружил черный ворон, предчувствуя приближение его смерти, которая сулила желанную пищу. Ворон закричал так пронзительно и громко, что Сар-Авчи проснулся от этого страшного крика. Он очнулся, стоя на ногах посреди шатра, мокрый от пота и только сейчас понял, что это был лишь только сон. В эту минуту Сар-Авчи устыдился, что когда-то бранил застигнутых ночными кошмарами сыновей, тяжело вздохнув, он молча опустился на свое помятое ложе и стал дожидаться утра.

Утро пришло, но странный сон не выходил из головы.

– Я думаю, что нужно подождать со штурмом славянского укрепления, – сказал Сар-Авчи своим воинам, когда те собрались в его шатре на совет. – Давайте сначала пошлем к ним гонца, я не хочу рисковать остатками своего войска.

Несколько угрюмых воинов, составлявших его военный совет, только в недоумении пожали плечами. Все это случилось накануне того, как хазарский посланник посетил лагерь, в котором укрылись Борята и остатки его поредевшей рати.

9

Их было двое, обоим могло быть от сорока до пятидесяти лет, хмурые, бородатые, с крепкими мозолистыми руками. Они были сильны, но это были не воины, их руки привыкли держать соху, а не копье или меч, и Сар-Авчи в очередной раз подумал, как же так, почему удача отвернулась от него, и он не смог одолеть этих простолюдинов. С десяток хазарских командиров – десятников и сотников злобно смотрели на посланцев славянского воеводы. Вот они – воины, храбрецы, большую часть жизни проводившие в боях и набегах, сутками не покидавшие седла, вскормленные с копья богатыри. Хан знал, что по первому его слову эти волки степей готовы разорвать обоих посланников в клочья.

– Спроси их, кто они и их имена, – надменно произнес первые после встречи слова Сар-Авчи, обращаясь к выполнявшему роль переводчика Тилмаю, чудом выжившему после последней вспышки гнева Буйука.

– Мы вожди славян, и нас прислал наш воевода, чтобы выслушать тебя, – ответил Неклюд и назвал свое имя и имя Богутича.

– Великий хан Сар-Авчи, непобедимый воин и полководец спрашивает, почему вы противитесь воле великого Бека и отказываетесь покориться Каганату?

– Мы, славяне-родимичи, издревле живем на своих землях свободно и никогда не платили дани, – сказал белогорский староста.

– Но великий хан говорит, что все ваши соседи, одного с вами рода и племени, уже платят дань, теперь пришел ваш черед. Покоритесь, и мы оставим жизнь вам и вашим

семьям. Передайте другим вождям, что если вы отдадите сейчас все меха, которые спрятали в своем деревянном укреплении, все серебро, которое у вас есть, великий хан уведет своих храбрецов из ваших земель.

– Видать, кто-то сболтнул им про меха и серебро, – шепнул в недоумении Богутич Неклюду. – Отколь прознали-то?

Толмай продолжал, упиваясь своим красноречием.

– Через год хан придет со своими воинами, и вы уплатите дань от каждого дома мехами, медом, и другим товаром, и так будет всегда. Хан милостив и не станет мстить за своих погибших воинов, но впредь он будет брать в свое войско воинов от славян по одному от десяти домов.

– Ишь ты, милостивый какой, смог бы нас побить, наверное, всех бы побил или в колодки засадил, – снова прошептал Богутич так, чтобы его слышал только Неклюд. Он понимал большинство слов хазарина без переводчика.

Сар-Авчи внимательно наблюдал за притихшими славянскими послами. Но те затаились и не отвечали ничего, правда, от взора хана не ускользнуло то, что один из радимичей несколько раз что-то прошептал своему товарищу.

– Этот понимает нашу речь, – подумал хан.

– Ступайте к своим и передайте, что если завтра, до захода солнца, ваш главный воевода и другие вожди не придут к нашим шатрам и не преклонят колени перед мы вырежем вас всех, как овец, и сравняем все ваши села с землей.

После этих слов Неклюд с Богутичем вышли из шатра и направились с тяжелыми сердцами к детинцу, где их с нетерпением ждали остатки славянского воинства.

Проводив славянских послов, Сар-Авчи отдал приказ своим командирам готовиться к бою, если противник не примет его условий. Больше откладывать штурм было нельзя. Сар-Авчи Хан взмахнул рукой, отпуская своих верных командиров, но не успели они встать, как в шатер влетел запыленный хазарский воин и, упав на колени и склонив голову до земли, прокричал.

– Прости, мой господин, дурная весть. Русы, большая рать, добычу твою, что отправил, взяли, воев побили, сюда идут.

Все вокруг повскакивали со своих мест. Лицо Сар-Авчи было похоже на камень.

10

В землянке было сыро и попахивало плесенью и смолой. Закрепленный прямо на стене светильник, изредка потрескивая, мерцал слабым огоньком, освещая тесное помещение, и немного дымил. Но этот дым был не так страшен и силен, как тот, который проникал в землянку через приоткрытую дверь. Запах гари перебивал запахи плесени, сосновой смолы и все остальные. Там, внизу, за стенами детинца, продолжали дымить постройки, когда-то являвшиеся домами мирного пореченского люда, и поэтому это был не просто запах гари, это был горький запах поражения, нагнетавший отчаяние и тоску. Когда-то давным-давно срубленные бревна, служившие сейчас стенами и потолочным настилом примитивного жилища, почернели от старости и местами стали превращаться в труху.

– Поменять бы сены-то, а то никуда не годные стали, – поймал себя на слове Борята и усмехнулся собственным мыслям.

За все то время, с момента, как хазарская орда нахлынула на мирное поселение, которым руководил бесстрашный пореченский воевода, Борята почти не ложился спать. Сейчас он сидел на грубо сколоченных деревянных нарах, поверх которых лежало что-то типа соломенного тюфяка и смотрел на свои покрытые мозолями ладони.

– Когда-то эти руки знали меч и копье, разили врага, а теперь… теперь даже мысли о мирном труде приходят раньше, чем мысли о войне и сражениях, – размышлял воевода.

Не сражаться и разрушать, а трудиться и созидать привык он в последние годы своей жизни, потерял навык боя, воинскую смекалку и задор. Пять веков назад пришли предки Боряты в эти края, и жили они на этих землях вольно и свободно, растили детей, сеяли и пахали. Бывало, ходили войной на соседей и воевали род на род, племя на племя, но, побеждая врага, взяв добычу, большего выкупа не требовали, не притязали на свободу

и волю других народов. Сейчас, видя, как умеют сражаться хазары, видя, какое у них оружие и оценив их воинское умение, понял воевода, что не смогут славяне-радимичи выстоять против силы Дикого Поля, и даже победив сегодня, не спасут свои семьи, когда хазары придут снова. Только удача и случай спасли родичей в этот раз, в другой могло быть хуже. Тяжело было принять решение, славяне всегда ценили свободу, сражались за нее до конца и не жалели при этом своих жизней. Но сегодня, отдав жизни, они отдали бы жизни жен и детей своих, а этого допустить было никак нельзя. Завтра возьмет Борята всех вождей, пойдет на поклон к хазарскому хану, отдаст ему серебро и меха и станут последние радимичи данниками Каганата, как многие другие народы. Видно такова их участь, такова доля.

Утром с тяжелой душой Борята поднялся со своего примитивного деревянного ложа, служившего ему постелью, и услышал крики. В землянку к воеводе вбежал гонец и возвестил о том, что хазарский лагерь пуст.

Глава четвертая

1

Войско хазар возвращалось домой. Такого разочарования Сар-Авчи не испытывал никогда. Еще бы – потерять добычу, потерять треть войска, не добиться победы. Возможно, кто другой на его месте бросился бы на руссов, попытался бы отнять добычу и, зажатый меж двух огней, погубил бы себя и всех воинов, но он был мудр. Он, СарАвчи Хан, прославленный Белый Охотник не поступит глупо, он соберет новое войско и снова придет на эти земли, он покарает и непокорных славян, и разгромит грозных руссов, и вернется победителем к великому Беку.

Войско шло ускоренным маршем, преодолевая естественные преграды. Проходя мимо сгоревшего села, которое славяне звали Дубравным, хан вспомнил о единственной своей победе в этом походе. Битву за Поречное, где враг не был разбит, а лишь отступил, победой назвать было нельзя. Но облик разоренного поселения, напоминавшего о недавнем удачном налете, не радовал сердце хана, а напротив, приносил тоску и уныние, словно демонстрировал наглядно то, что в скором времени может ждать его самого. На обгоревших развалинах не осталось следа той жизни, которая в недавнем прошлом текла здесь полным ходом. Погубленные огнем остатки строений еще кое-где дымились, и среди них бродили голодные, злые собаки, оставшиеся без хозяев. В скором времени эти псы одичают и уйдут в леса и, возможно, если выживут, то вольются в многочисленные волчьи стаи, чтобы наводить ужас на мирных лесных обитателей. Трупы, оставленные здесь победителями, кто-то убрал, но это не помешало воронью слететься сюда на свое страшное пиршество. Вороны-падальщики кружили над поселением и, не боясь ни снующих вокруг изголодавшихся собак, ни проезжавших мимо людей садились на землю и выискивали все то, чем можно было поживиться.

Три сотни воинов вел хан домой. Скоро они покинут эти земли и попадут в родные степи. Впереди в трех полетах стрелы шли дозоры, затем основной отряд, обремененный возами и повозками, на которых везли шатры, юрты и оставшуюся часть добычи, позади также следовал заградительный отряд. Если с какой-то стороны появится опасность, разведчики должны будут предупредить основные силы о выявленной угрозе.

Орда уже миновала несколько опасных участков пути, но впереди еще оставались небольшие речушки, которые нужно было пересечь. Выйдя на берег одной из них, хазары остановились.

Река не была слишком широкой, но с ходу ее было не преодолеть. Перед подошедшим войском была обмелевшая ее часть, где в самом глубоком месте вода достигала холки коня. Хан выжидал, не давая приказа на то, чтобы пересечь реку вброд. Передовой отряд из десятка воинов уже преодолел реку и умчался вперед, и Сар-Авчи ждал от них вестей.

Несколько всадников догнали остановившееся войско. Один из них подъехал к хану и соскочил с коня.

– Конница, великий хан, русы, с полсотни, с оружием, на свежих конях, насилу ушли, – доложил предводитель замыкающего заградотряда и, низко поклонившись, отступил назад.

– Дозволь, великий хан, мне взять своих воинов, и я растопчу этих собак копытами наших коней. – стоявший поблизости Буйук опустил руку на рукоять сабли и подался вперед.

– И приведешь моих воинов в очередную засаду. Сколько я должен учить тебя, надо избегать боя, когда не знаешь сил врага, – горячность сына радовала Сар-Авчи, но его безудержная ярость, граничащая с безумием, порой даже пугала хана. Он пришпорил коня и помчался в тыл войска. Буйук и с десяток телохранителей последовали за ним.

Воины-русы кружили вдалеке, не отступая и не приближаясь. Нужно было принять решение. Пересекшие вброд реку передовые отряды, посланные в разведку, слишком долго не возвращались, и Сар-Авчи не знал, как поступить.

– Бери свою сотню и сделай вид, что хочешь напасть, но, что бы они ни сделали, не вступай в бой. Если они не отступят, отступай ты. – Предводитель хазар снова воплощал собой уверенность, мудрость и власть. – Ах да, вот еще, постарайся умерить свой пыл, мы не в том положении, чтобы рисковать.

Буйук, хлестнув плеткой коня, умчался в расположение своего отряда.

– Пусть он горяч, пусть вспышки гнева порой превращают его в безумца, но храбрости ему не занимать, к тому же он умелый военачальник. – Сар-Авчи любовался тем, как сотня хазарских воинов под началом любимого сына, разворачиваясь в длинную цепь, помчалась навстречу неприятелю.

– Почему же не возвращаются передовые разведчики, уже пора бы, – волнение все больше и больше охватывало великого хана.

Русы не начали бой, они просто отступили и умчались за горизонт.

Помня приказ отца, Буйук привел свой отряд обратно.